- Конечно. И они здорово провели время. Так что смотрите за Наем в оба, - шутливо добавил Уэзерби. Отойдя от окна, он уселся в свое вращающееся кресло и с трудом скрестил коротенькие ножки. - Так чем могу быть полезен? Я сегодня сражаюсь в гольф, времени у меня в обрез, поэтому перейдем прямо к делу.
Генри перешел прямо к делу и постарался изложить свою просьбу кратко и как можно более убедительно. Однако, еще не договорив всего до конца, Генри почувствовал, что Уэзерби известна цель его визита, больше того - фабрикант был осведомлен о его делах не хуже, чем он сам. Несмотря на сердечность, с какою держался Уэзерби, его глубоко сидящие глазки внимательно и зорко всматривались в просителя. Когда Пейдж умолк, он вынул изо рта сигару и уставился на ее тлеющий кончик.
- Вы крепко запутались, Генри. Вы перечислили то, что у вас есть в активе. Ну, а если вы потерпите крах… что все это будет стоить? Здание редакции такое ветхое, что за него не дадут ни гроша. Вообще все эти дома времен Георга III следовало бы давно снести. Ваша типография кое-чего стоит, согласен, но ведь она - собственность миссис Харботл, а вы ее только арендуете. Так что под нее тоже ничего не получишь. А доброе имя вашей фирмы - кто же даст за него хотя бы медяк, если "Хроника" разорит вас?
- Это им не удастся.
- Вы так думаете? А что показывает дело? Возможно, эти парни из "Хроники" ведут себя и не очень благородно, но сейчас они на коне. И газета у них не такая уж дрянь. Конечно, с "Северным светом" ее не сравнишь, - поспешил добавить он. - Но она… как бы это сказать… подает события в несколько ином плане. - Он улыбнулся, словно припомнив что-то. - Вчера, например, они поместили одну чертовски любопытную статейку, с душком, конечно, но занятную… по поводу той истории о клевете… ну, вы, конечно, слышали про итальянского графа, который занимался контрабандой героина, и его любовницу - их еще застали голыми в ванне.
- Да, - с горечью заметил Пейдж. - Этим они и живут… шантаж… подлоги… и клевета. Как вы не понимаете, ведь журналистика - благородная профессия. На этой ниве подвизались, да и сейчас подвизаются замечательные люди, которые идут в газету по призванию и сознают свой долг перед читателем. А этот Най… Поймите же, ведь просто позор, когда в городе выходит такая газетенка.
- Ну, не надо, не надо так, Генри. Это вы уж слишком. Я только хотел показать, с кем вы имеете дело. В прошлом году в Канне мы с женой видели яхту Соммервила, она выходила в океан - великолепная штука… - Уэзерби понизил голос и заговорил, как человек, который стремится дать добрый совет. - Ведь я ваш друг и сосед, и мне бы не хотелось видеть, как вы сами себе перережете горло. Почему бы вам не выйти из борьбы, пока не поздно? Будьте благоразумны. Выпутывайтесь, еще есть время. Если хотите, я попробую повлиять на них, чтобы вы получили ту же цену, которую они предлагали вам сначала.
Генри понимал: Уэзерби хочет помочь ему и говорит так потому, что убежден в своей правоте. Но никакая логика не могла поколебать Генри: доводы разума на него просто не действовали.
- Нет. Мое решение неизменно.
Уэзерби вынул изо рта сигару и указательным пальцем принялся подправлять влажный лист табака; при этом он то и дело поглядывал на Пейджа, словно проверяя свое мнение об этом человеке, и, судя по выражению его лица, видимо, изменил его к лучшему. Неужели Уэзерби смягчился? Тревога, сомнения, неуверенность, унижения - все, что пришлось пережить Генри за последнее время, слилось вдруг воедино и достигло такого накала, что он не мог произнести ни слова. Едва осмеливаясь дышать, он ждал ответа. Наконец Уэзерби сказал:
- Я всегда считал вас умным человеком, Генри, хотя, извините меня, немножко тряпкой. Сейчас я вижу, что вы круглый идиот, но у вас по крайней мере есть характер. Позвольте мне сказать даже, только между нами, конечно: я восхищаюсь вами.
- Раз так, дайте мне взаймы. Двадцать тысяч фунтов. Мне нужны эти деньги к началу будущего месяца.
- Нет, нет. Этого я обещать не могу. Я попробую поговорить с Холденом и с остальными. Мы дадим вам знать.
- Когда?
- Потом… потом.
Уэзерби поднялся с кресла и неопределенно махнул рукой, словно давая понять Генри, что больше его не задерживает. На самом же деле фабрикант обуви просто обдумывал, как повести себя в этом вопросе. С некоторых пор Уэзерби почувствовал, что стал крупной рыбой в тихих водах Хедлстона, и, естественно, ощутил потребность выплыть на широкий морской простор, иными словами - выдвинуть свою кандидатуру в парламент и стать известным всей стране в качестве сэра Арчибальда Уэзерби, члена парламента. Решив баллотироваться на следующих выборах, он прекрасно понимал, что ему потребуется поддержка местной газеты. Но какой - "Северного света" или "Хроники"? Почти несомненно - последней. А раз так, зачем же поддаваться чувству жалости? При подобных обстоятельствах просто нелепо давать взаймы.
Хотя это и были глубоко затаенные мысли, но все же, видимо, они отразились на лице Уэзерби, и надежда, которая затеплилась было в душе Генри, погасла. В глазах Уэзерби он прочел отказ - это подтверждалось тем чрезмерным дружелюбием, с каким фабрикант похлопал его по плечу, потрепал по руке и, предупредительно осведомившись о здоровье Алисы, проводил до дверей.
Было бы по меньшей мере нелепо отрицать, что этот отказ подействовал на Пейджа самым удручающим образом. В то же время, наперекор всему, он, как ни странно, окончательно утвердился в своем решении не отступать, и ум его заработал еще энергичнее, выискивая пути и способы продолжать борьбу. Он будет бороться, бороться, бороться. Если банк не авансирует его под здание редакции, то уж Хедлстонское строительное общество наверняка окажется более сговорчивым и даст что-нибудь под земельный участок. Но поскольку на это потребуется время, придется попросить Алису заложить дом. При одной мысли об этом ему становилось не по себе, но иного выхода не было. Чем больше он встречал препятствий на своем пути, тем больше крепла его решимость, тем сильнее росла в нем самом непонятная уверенность, что он одержит верх. Одному богу известно, как важно ему одержать победу.
Он не пробыл в своем кабинете и пяти минут, как вошел Мейтлэнд.
- Видимо, - сказал Малкольм, - на нашем сегодняшнем совещании будет одним человеком меньше. Балмер ушел.
- Ушел?
- Ушел, удрал, сбежал - можете называть это как вам угодно. Вот его заявление.
Генри тупо уставился на конверт, который Мейтлэнд бросил на стол. Впрочем, ничего неожиданного в этом не было. Последнее время Балмер стал просто невыносим, и Генри все труднее было с ним ладить.
- Но… он ведь должен был предупредить нас за месяц.
- А зачем это ему… когда он просто пересел из одного кресла в другое.
- Неужели… неужели в "Хронику"?
- Кажется. - Мейтлэнд помолчал. - У него, видно, не хватило духу сказать вам об этом, вот он и написал очень милое, вежливое письмо о том, что-де весьма сожалеет… Я чувствовал, что этим дело кончится. Понимаете, уж очень он сдружился с их мистером Смитом. Балмер куда угодно пойдет, лишь бы денег платили побольше. А там, очевидно, ему больше дали.
Пейдж продолжал молчать, и Мейтлэнд снова заговорил:
- Хоть это и неприятно, Генри, но придется сообщить еще одну дурную новость. Двое наборщиков, Перкинс и Додд, тоже ушли.
Вот уж этого Пейдж просто не мог понять.
- Но почему? Неужели они так убеждены, что мы идем ко дну?
- Нет… Не думаю… хотя они знают, что нам приходится туго. Очевидно, дело в деньгах… и в том, что им предложили контракты на более длительный срок… от имени "Утренней газеты". Должно быть, они решили, что такой случай упускать нельзя.
Генри крепко стиснул зубы, стараясь сдержаться. Если он и рассчитывал на что-либо, то уж конечно на преданность своих служащих. Даже в лучшие времена "Северный свет" не был укомплектован полностью: хороших работников всегда трудно найти.
- Придется немедленно обратиться на биржу, - наконец сказал он.
Мейтлэнд, который все еще стоял у стола, задумчиво потирая подбородок, направился к двери.
- Я сейчас же пошлю SOS в Тайнкасл.
- Попробуйте прощупать также Ливерпуль и Манчестер.
Он кивнул.
- Как-нибудь перебьемся. Я зайду к вам потом.
Весь этот день они усиленно искали замену, и в конце концов им повезло: удалось договориться с наборщиком из Ливерпуля и к началу следующей недели обещали прислать второго из Тайнкасла. А после разговора с Льюисом Генри и вовсе повеселел: молодой человек зашел к нему и сказал, что готов работать сверхурочно и выполнять любые задания, лишь бы помочь. Генри подумал, что и на Пула, несмотря на его переменчивый нрав и вспышки раздражительности, можно положиться: он клянется, что отомстит Наю, ходит хмурый и только и ждет случая загнать наглеца в угол. Хедли тоже вполне заслуживает доверия, хотя вид у него весьма озабоченный - шутка ли, прокормить троих детей; его и можно будет послать к местным рекламодателям. Что же до разверстки материала - ближайшие несколько недель придется заниматься этим самому. Такое перераспределение обязанностей несколько облегчило положение, но людей все-таки было мало, и, поразмыслив как следует, Генри в конце концов пришел к выводу, что настало время призвать на помощь своего сына. Другого выхода нет. Придется Дэвиду, хотя бы ненадолго, покинуть Слидон и пополнить опустевшие ряды.
Глава IX
В пять часов Генри отложил работу и поехал в Слидон. Новости, обрушившиеся на него утром, вызвали сильнейшую головную боль, которая не оставляла его весь день, и только освежающая прохлада моря принесла некоторое облегчение. Когда он проезжал по знакомой, круто поднимающейся вверх дороге, подул легкий вечерний ветерок, на дюнах зашевелилась чахлая трава. Поскольку он не дал знать о своем приезде, Кора не встречала его у калитки. Вообще домик был погружен в необычную тишину. Но вот он увидел Кору: она сидела у окна, склонившись над какой-то работой. Заслышав шум машины, она подняла голову, и лицо ее, озабоченное и странно задумчивое, просияло от радости. Она вскочила и через минуту появилась в дверях. Сейчас больше чем когда-либо Генри был рад ее видеть. Впервые за много дней он почувствовал, что у него становится легче на душе.
- Я решил заглянуть к вам на часок. Не помешаю?
- Что вы! - Она взяла его за обе руки. - Для меня ведь такое удовольствие видеть вас. А я-то как раз собиралась проскучать весь вечер.
- Вот уж ни за что бы не поверил. Вам, по-моему, никогда не бывает скучно.
- Да нет, бывает. Но сейчас мне уже не скучно. Заходите.
- А где Дэвид? - спросил Генри, снимая пальто.
Он ожидал услышать, что Дэвид работает. Но Кора смотрела на него и медлила с ответом.
- Он уехал в Скарборо… сегодня утром… к доктору Ивенсу.
Это известие настолько ошеломило Генри, что он остановился как вкопанный в маленькой тесной передней.
- Он себя так плохо чувствует? - наконец спросил он.
- Нет. Во всяком случае, не очень уж плохо. Но последнее время стал немножко беспокоиться.
- О чем?
- О себе. Просто беспокоится - и все тут.
- Быть может, он опасается, что хорошее самочувствие у него ненадолго? - спросил Генри. - Я хочу сказать, боится возврата болезни?
- Пожалуй, да. - Она заговорила медленно, с трудом и в то же время как бы испытывая облегчение от того, что может излить душу: - Началось все недели две назад. Сначала он забросил свою книгу. А потом все стал вспоминать, как ему было худо, пока мы не встретились. Я старалась, чтоб он об этом не думал: я-то ведь знала, что это вредно для него. Но ничего не получалось: "Если со мной снова случится такое, Кора…" А в прошлый понедельник спустился со своей мансарды и спрашивает: "С кем это ты разговаривала?" Я говорю: "Ни с кем". - "Но я же слышал, я точно слышал, - говорит он. - Ведь не сама же с собой ты разговаривала?" Я сказала: "Конечно, нет", - и стала шутить над ним. А он-то не унимается: обшарил все уголки в доме, заглянул во все ящики, не прячется ли где кто. Ну, понятно, никого не оказалось… никогошеньки. Тогда он посмотрел на меня как-то чудно. "Кора, говорит, я слышу голоса". Я сказала, что это ему просто померещилось. А сегодня он объявил, что должен ехать к доктору. И не позволил мне сообщить вам об этом. Даже не позволил поехать с ним. Я-то хотела… но только он не позволил. Он сказал, что должен сам о себе заботиться, а не зависеть от других, иначе уж ему никогда не отделаться от своей болезни.
Она замолчала, молчал и Генри, пытаясь примириться с мыслью о крушении своих надежд. Ведь он пришел сюда за помощью, а оказалось, что помощь требуется от него. Вдруг он заметил, что на глазах Коры блестят слезы, и подумал, что между нею и Дэвидом, должно быть, что-то произошло, о чем она не упомянула в своем коротком и сбивчивом рассказе. Он взял ее за локоть.
- Пойдемте погуляем. Свежий воздух нам обоим сейчас не повредит.
Они пошли, как всегда, вдоль мола, и, хотя за это время не обменялись почти ни словом, обоим стало легче на душе. По ту сторону маяка ветер почти не ощущался, вечерний воздух был прозрачен и тих. Легкая дымка скрывала горизонт, и казалось, что море, покрытое легкой рябью и блестящее, как стекло, уходит в бесконечность. Прорезав тишину, нежный призрачный звук рожка донесся с пробирающейся сквозь туман рыбацкой плоскодонки. Стоя молча рядом с Корой, Генри острее, чем когда-либо, чувствовал, как схожи они друг с другом. Уже у самого домика она с любовью и признательностью посмотрела ему в лицо.
- Ну, где же справедливость? - сказала она. - У вас и своих-то забот не оберешься.
- Ничего, как-нибудь выживу. - Он остановился на пороге и нарочито демонстративно посмотрел на часы. - Ну… мне, пожалуй, пора.
- Нет, нет, нельзя вам так уехать, а то я никогда не прощу себе этого. - И настойчиво добавила: - Вы должны зайти и немного перекусить.
Никаких возражений она и слушать не желала - впрочем, Генри и возражал-то не очень настойчиво. Ему самому не хотелось уезжать так рано, да к тому же, когда она предложила перекусить, он почувствовал, что очень голоден. В парадной комнате Кора решительно закрыла за собой дверь, как бы отрезая для него всякую возможность уйти.
- Подождите здесь, а я приготовлю ужин.
- Я лучше сяду в кухне и буду глядеть на вас.
Глядеть на нее было истинным удовольствием, даже на душе стало как-то не так мрачно, хотя то, что Генри услышал о сыне, и было для него тяжким ударом. Ее уверенные, гибкие движения радовали глаз. От Коры исходила какая-то таинственная сила, заставившая его забыть о напряжении последних недель. И вдруг он сказал, сам удивляясь тому, что говорит:
- А знаете, Кора… когда я с вами, я снова чувствую себя молодым.
- Господи боже мой! - Она улыбнулась ему. - Да вы совсем и не старый! И не похожи-то на старика. Я вот никогда вас стариком не считала… нет… никогда.
Ужин, который она подала, многократно повторяя, что, к сожалению, у нее "ничего нет в доме", был самый простой и состоял из яичницы с ветчиной, чая, гренков и компота из ревеня, выращенного в собственном саду. Мальчиком Генри не раз проводил лето в Слидоне, и когда, просидев целый день с удочкой на молу, приходил домой, ему подавали точно такой же ужин. И сейчас, захлестнутый волной воспоминаний, он с аппетитом, как в далекие дни юности, принялся за еду.
Он заставил и Кору разделить с ним трапезу: ему давно была известна ее способность все отдавать другим, ничего не беря себе, и он догадался, что, если бы он не приехал, Кора безусловно ограничилась бы черствым на вид пирожком и стаканом молока, которые она поспешно убрала со стола, едва он вошел в кухню. Стремясь немножко отвлечь ее от мрачных мыслей, он старался в разговоре не касаться того, что так тревожило их обоих. Утром он позвонит доктору Ивенсу, а там видно будет. Что же до его собственных проблем, то он слишком ценил этот украденный час отдыха, час бегства в другой мир, чтобы потратить его на размышления о неприятностях. Он даже не стал спрашивать себя, откуда у него появилось это чувство облегчения. Хорошо уже и то, что он хоть на время сбросил тот груз, какой носил месяцами, забыв о том, что придется снова взвалить его на плечи, едва только он. выйдет из этого дома.
Болтая с Корой, Генри заметил на стуле возле окна, где она обычно сидела, раскрытую книгу - "Сартор Резартус" Карлейля. Она проследила за его взглядом и виновато покраснела.
- Я сегодня так и не успела дочитать главу, - сказала она. - Дэвид очень рассердится. Глупо, но я не могу заставить себя читать.
Генри изумленно уставился на нее. Неужели Дэвид, стремясь развить ум Коры, заставляет ее читать? Видимо, да, ибо она с грустью продолжала:
- Почему-то мне это не интересно. Я люблю что-нибудь делать, двигаться. Никогда я не стану ученой.
Сердце Пейджа окончательно растаяло.
- У вас бездна здравого смысла, Кора, а это куда важнее. К тому же такая книга кого угодно в тоску вгонит.
Она промолчала, а когда они кончили ужинать, поднялась и разожгла огонь в очаге, где уже лежали дрова.
- До чего же холодные эти мартовские вечера, - сказала она. - А я люблю огонь. С ним уютней. И запах дыма люблю. Как вспомню те комнатушки, где я раньше жила… ржавые батареи. А вот Дэвид не любит огонь. Он заставляет себя обходиться без тепла. Это тоже его новая причуда.
- Какая причуда?
Она долго молчала, опустив глаза, потом нерешительно, через силу заговорила:
- На него находит такое. Он называет это воздержанием. А по-моему, это зря. Не для того мы родились на свет, чтоб во всем себе отказывать. Если бы он был хоть немного покладистей и смотрел на жизнь проще… нехорошо ведь, когда человек идет против своей природы… и для него нехорошо, да и для меня тоже. - Она умолкла и обеспокоенно взглянула на Генри, словно испугавшись, что сказала слишком много. Он, конечно, понял, чего она не договаривает, и почему-то почувствовал острую боль. До сих пор он смотрел на этот брак, только исходя из интересов своего сына. А сейчас он подумал о Коре. И вдруг спросил:
- Вы счастливы, Кора?
- Да, - тихо ответила она. - Если, конечно, Дэвид счастлив. Я делаю для него все, что могу. Но иногда он ведет себя так, точно я ему вовсе не нужна…
- Это у него просто манера такая. Я уверен, что он вас любит.
- Надеюсь, - сказала она.
Снова наступила пауза; нервно проведя рукой по лбу, словно отгоняя непрошеные мысли, Кора нагнулась и помешала поленья.
- Дрова надо бы еще подсушить. Я собираю их на берегу во время прилива. Все-таки экономия… и потом уж больно мне нравится разыскивать их.
- Вы любите гулять?
Она кивнула.
- Иногда я на много миль ухожу, иду берегом… кругом ни души. Вы бы удивились, если б я рассказала вам, что я нахожу.
- Что же, например?
- Ни за что не догадаетесь.
- Старый рыбацкий сапог? - попытался он пошутить, желая хоть немножко развеселить ее.