Ночной сторож Посольского ряда только что не отдал нам честь, когда мы уезжали на нашем арендованном авто. Сокровища из машины в нашу мейфэрскую штаб-квартиру пришлось перетаскивать в несколько приемов. Ванну завалили банкнотами, кладовку - пакетами с кокаином. Часы "Ролекс" и "Картье" выстроили как оловянных солдатиков на ковре в столовой. Золотые монеты сложили столбиками. Были тут и бриллиантовое озеро, и рубиновый холмик, и серебряные джунгли, и самая настоящая гора золота.
- Мы точно станем миллионерами, когда избавимся от этого добра, - буркнул я.
- Идиот! - взорвался Башир. - Ты что, еще не понял, зачем я это сделал?
Он попал в точку. Я не понял, да и как понять, когда я и про себя не понимал, почему ввязался в такое рисковое дело. Разумеется, мне были нужны деньги, чтобы сбросить с себя иго Милл-Хилла и обеспечить себе независимость. Но только ли в этом было дело? Быть может, каждый удар по утробе запертой ячейки был схватками, потугами при рождении нового Александра, уже не нахального еврейчика, а полноправного члена высшего общества.
- Б-г ты мой, - сказал Пинки, вернувшись из полицейского участка, - так вот что такое богатство, от которого глаза разбегаются.
В ближайшие же дни он начал распродавать самые броские из побрякушек, и мы наконец смогли ходить по квартире, не жмурясь от их сияния. С очередной тайной встречи он вернулся с подарком для меня.
- Золота было так много, можно даже сказать, слишком много, и часть я отдал, чтобы из него отлили тельца. Подумал, может, ты подаришь его отцу - пусть повесит в витрине. Кто знает, может это поможет ему избыть боль от твоего отступничества.
Пинки был хорошим другом и заслуживал лучшего отношения. Само собой, когда рухнули мои планы и вместо обласканных солнцем берегов Средиземного моря я оказался в этом холодном исправительном доме, тельца бесцеремонно изъяли.
Настроение у меня паршивое. И меньше всего мне хочется видеть моего елейного кузена.
- Ной, ты меня не очень-то любишь и тем более не одобряешь, - говорю я. - Почему же ты так часто меня навещаешь?
Ной напускает на cебя непроницаемость и не удостаивает меня объяснением.
Тем временем недокормленный представитель люмпен-пролетариата (у императора Макса он бы интереса не вызвал) ковыляет через комнату на костылях и опускается на стул напротив пергидрольной блондинки. Ее приветствия мы не слышим, в отличие от громогласного ответа посетителя.
- Дура тупоголовая! - вопит он. - Что ты несешь? Жизнь на этом не кончается. Главное - подольститься к инспектору по досрочному освобождению. Ходи на собрания, ни одного не пропускай. Не то просрешь все, как я. Я виню себя, хотя не вся вина на мне. Одна девица имела на меня зуб, вот и болтала направо и налево, что это я продал ей валиум. Б-гом клянусь, если бы это тебе помогло, я бы их всех бросил. Я люблю тебя. - Он ненадолго умолкает. - Почему ты не скажешь, что любишь? Хотя бы просто повтори. - Он снова замолкает. - Ну, как знаешь. Не будешь мне изменять? То есть когда выйдешь? - Опять пауза. - Скажи правду, - требует он. - Что это за мистер Грин тебя все время навещает? - Наконец она что-то отвечает. - Откуда я знаю? - кричит он. - Здешние ребята сказали, что он бывает здесь через день, вот откуда. Кто он такой? Сука! Почему не даешь жить спокойно?
Тем временем мой мистер Грин, о чьем присутствии я чуть не забыл, решает мне ответить.
- Тебе хочешь не хочешь приходится меня слушать, - говорит он, - и обходишься ты куда дешевле психотерапевта.
- Значит, тебе нужен взвешенный совет человека без высшего образования и тем более без нравственных устоев? - говорю я. - Видать, тебе и в самом деле туго.
- Я просто хочу, чтобы ты меня выслушал, - говорит он. - Случилось нечто неожиданное. - Его дочь отсутствует, из чего я делаю вывод, что дело тут в cherchez la femme.
- Я - весь внимание, - взбодрившись, говорю я.
- Как тебе известно, - говорит Ной, - Рози требовала, чтобы ее возили к маме каждый день, после школы. Мне было тяжело смотреть, как девочка в ее тринадцать нежно гладит мать по лбу, а та не отвечает ей никак. Рози каким-то образом не упала духом, не ожесточилась, она понимала и прощала материнское небрежение. Она - удивительный ребенок, дочь своей матери. Тем не менее я чувствовал, что мне нужно пообщаться с учителями - хотя бы убедиться, что у нее нет проблем с учебой, что нет признаков депрессии, которые я проглядел бы. Меня уверили, что ничего подобного не наблюдается. "Не волнуйтесь, я за ней присмотрю, - сказала мисс Типтри, ее классная руководительница, - мало ли что".
Состояние Черити стремительно ухудшалось, и я все чаще наведывался в Бельмонт. Поначалу я сидел с мисс Типтри в холле, потом она стала приглашать меня к себе в кабинет - там она, бывало, держала меня за руку и плакала. В тот день, когда рухнула последняя надежда, я из палаты номер одиннадцать направился прямиком в школу. Я повторил мисс Типтри слово в слово все, что мне сказала врач-консультант со слезами на глазах, и мисс Типтри сжала мою руку. "Ной, по-моему, ваша жена умирает". Она не произнесла этого вслух, но явно подразумевала, что чем скорее это произойдет, тем лучше. Мисс Типтри еще сильнее сжала мою руку, когда я объяснил, что альтернативой может быть никак не ремиссия (не говоря уж об излечении), а набирающая силу агония, отчего желание, и вполне естественное, чтобы Черити не умирала, приобретает оттенок садизма. Тем не менее желать ее смерти я тоже не мог. Согласись, дилемма душераздирающая, но об этом ли я тогда думал? Нет, меня волновало, как мисс Типтри откликнулась на мое горе. Скажи, Александр, каким чудовищем надо быть, чтобы находить удовольствие в описании подобных мерзостей?
- Ной, - говорю я, - боюсь, мы с тобой схожи куда больше, чем готовы признать. Мы оба дешевые трепачи, мы беззастенчиво пользуемся другими для достижения своих целей. Я обворовал неизвестных мне держателей ячеек в Кенсингтонском хранилище, причем многие из них и сами были гангстерами, а ты заимствовал муки Черити. Я не философ, но, на мой взгляд, твой грех мерзее моего.
- Ты еще не слышал худшего, - говорит Ной.
Как это забавно. Визит моего братца оказывается куда интереснее, чем можно было ожидать.
- Не прошло и месяца, как Черити умерла, - продолжает он. - Я повез Рози в Египет и с мисс Типтри встретился… только три недели назад. Была суббота, я завез Рози к подружке, которая пригласила ее с ночевкой. Назад я ехал по Виктория-стрит и притормозил около "Рога носорога" - пропустить машину, выезжавшую с парковки, и вдруг сам решил туда заглянуть: вечер был теплый, домой возвращаться не хотелось.
Я оказался старше всех посетителей бара за исключением хозяина. Большинству из них было лет двадцать, а то и меньше того. Развлекали публику четверо псевдоальбиносов, которые вообразили, что они в Мемфисе, штат Теннесси. "Я стою на перекрестке, - выл певец, - и, по-моему, тону". Сам себе я казался ожившей окаменелостью и уже собрался сбежать, но тут, к своему удивлению, заметил мисс Типтри - она под одобрительные вопли перевозбужденных шестиклассников направилась походкой профессионального боксера к музыкантам. Только когда она уже взобралась на помост, я сообразил, что она намеревается петь. Что делать - уйти, остаться? Любопытство оказалось сильнее замешательства. Я остался.
Начальные аккорды оказались знакомыми - это был гимн нашей далекой юности. "Буду ждать до полуночи… - грохотала она, - и тогда любовь придет…" Я отметил, что она вполне в образе: черные колготки, короткая юбка, джемпер в облипку. Более того, у нее и голос был хрипловатый, но ласковый, Арета Франклин с молоком и сахаром. "Буду ждать до полуночи я… этот час озарит любовь моя… лишь ты и я… лишь ты и я". Что и говорить, заблуждение это распространенное, но на миг мне показалось, что она обращается ко мне. На самом же деле, увидев меня, она завизжала:
- Б-же правый! - причитала она. - Что вы обо мне подумаете? Школьная учительница - сама строгость, - обещавшая присмотреть за вашей дочкой, так осрамилась.
- Давайте присядем, - сказал я. Она рухнула на стул.
- Седьмой джин с тоником, - сказала она, - это была ошибка, и еще какая. - До него я как-то держалась. - Она посмотрела на меня, глаза ее увлажнились. Погладила меня по щеке. - Вы такой грустный, - сказала она. - Если бы я только могла вас развеселить. Позвольте хотя бы угостить вас.
Я отвез ее домой.
- Спокойной ночи, лапуся, - сказала она, когда я остановил машину у ее дома, поцеловала меня в губы и убежала. С тех пор я стал часто бывать у мисс Типтри, но больше она меня не целовала.
- Папа, - сказала Рози, почуяв неладное, - ты ведь не встречаешься с мисс Типтри?
- Нет, - ответил я. - А если бы и встречался, что тут такого?
- Много чего! - воскликнула она. - Мисс Типтри - моя учительница.
Несмотря на запреты Рози я пригласил мисс Типтри на свидание по-настоящему. Все как положено, да ты же знаешь, Александр. Выходной день, она при параде, ты при параде, заезжаешь за ней, выскакиваешь из машины, распахиваешь перед ней дверцу. Едете в какой-нибудь шикарный ресторан, где к столу вас ведет Бела Лугоши. Потом ты платишь по счету и, если повезет, оканчиваешь вечер с ней в постели. Короче, мисс Типтри, она же Билли, легко на это пошла - во всяком случае, на первую часть программы. Она припарадилась, я припарадился.
- Ну, что скажешь? - Она прямо на пороге крутанула пируэт. - Сексуальна до жути, а?
Так оно и было, но это была бравада - Билли пребывала в крайнем волнении.
- Неделя выдалась адская, - сообщила она, когда мы неслись по шоссе к Лондону. Она опекала одну проблемную девочку, тоже ученицу Бельмонта, и та отплатила за доброту, обвинив ее в сексуальных домогательствах. Я сказал, что с Черити случилась похожая история. В начале своей карьеры она приютила одну беглянку - вместо того, чтобы сдать полиции. Та украла у нее кое-что из одежды, вдобавок полиция поставила Черити на вид. Я подумал, что у этих двух женщин много общего: обе истово заботились о детях, особенно о тех, к которым мир был жесток. Было одно существенное отличие: Билли, живая и здоровая, сидела рядом со мной в машине.
"Pont de la Tour" был насквозь французским, там даже официанты словно сошли с плакатов Тулуз-Лотрека. К закускам я заказал розовое шампанское, а к оленине для Билли и утиному филе для себя - крепкое красное Рэнделла Грэма с виноградников Бонни-Дун, и сомелье со своим блокнотом походил на полицейского, берущего показания. В качестве аперитива моя спутница выпила двойную порцию джина с тоником. От алкоголя у Билли проснулся аппетит и наступила легкая амнезия: она отвлеклась от Бельмонта с его проблемами и сосредоточилась на настоящем. Язык у нее тоже развязался. Она подняла бокал и сказала:
- Может, тебе будет интересно узнать, что я бы не хотела провести этот вечер ни с кем другим.
Кофе с ликером мы пили в баре, где милейший чернокожий музыкант играл на пианино и тихонько напевал какой-то джаз. Обижало ли его, что все в баре не обращают на него внимания? Все, за исключением моей спутницы. Целый час Билли барабанила пальцами по столу, успев выхлестать четыре джина с толикой тоника. Набравшись таким образом духу, она подошла к пианисту и предложила свои услуги в качестве вокалистки. К сожалению, пианист не был так уверен, что слушатели горят желанием услышать "Мустанг Салли". Тем не менее Билли гнула свое. Она присела на корточки у инструмента и стала вести себя как "Грешный" Пикетт с Вэном Моррисоном. Пианист утверждал, что ему заказано давать микрофон певцам, более outre, чем Элтон Джон. Менеджер, заметив, в какое затруднительное положение он попал, пришла к нему на помощь. Билли сообщила ей, что она настоящая красавица. Вернувшись за столик, она и официанта назвала красавцем. И попыталась погладить его по лицу. Тот отпрянул.
- Откуда будете? - спросила она.
- Из Польши.
- Да? Поляки тоже не дураки выпить.
Когда мы с Билли подружились, она предупредила, чтобы я к ней не очень привязывался - наверняка подведет. Именно этим она и занималась - обманывала мои ожидания, демонстрировала свою никчемность, портила вечер. Но я ей не отец и не судья. Я не хотел давать ей возможность сказать: "Говорила же я вам, что игра не стоит свеч". Ведя себя так, она избавлялась от ответственности, от страха неудачи, и, самое главное, так она могла не бояться, что ей причинят боль. Она старалась, чтобы ее пророчества сбывались - это были мины, которыми она обложила свое сердце. Недуг Черити был всепожирающий, он неумолимо глодал тело, в котором поселился. Недуг Билли тоже была саморазрушающим, и это превратным образом еще больше влекло меня к ней. Я был исполнен решимости обойти все препятствия и добраться до молочных рек с кисельными берегами.
На дороге из Сити все еще действовал полицейский контрольно-пропускной пункт, который установили из-за ирландских террористов. Теперь, когда их коктейли Молотова покоились до поры до времени в чуланах, бдительные власти занялись отловом водителей, которые коктейли не швыряли, а потребляли внутрь. Я, в отличие от Билли, лыко вязал, но алкоголя в крови у меня было предостаточно. Неужели такое возмездие было мне уготовано? Неужели судьба собралась покарать меня за попытку изменить покойной жене ночью за решеткой?
- Куда вы ездили? - спросил полицейский, когда мы подъехали к шлагбауму.
- В ресторан, - ответил я.
- Вы что-нибудь пили? - Отвечать утвердительно было слишком опасно. Разве можно, заказав бутылку, ограничиться парой бокалов?
- Алкоголь мне запрещен, - сказал я. - У меня рак.
Я поднялся в квартиру Билли. Она налила себе очередную порцию джина. Тоника у нее не было, и она добавила нечто под названием "Ум Бонго". Очевидно, тут-то остатки разума ее покинули, потому что она поцеловала меня. Губы у нее были мягкие, однако в ее поцелуе сквозило отчаяние. Мы опустились на пол, где отношения "родитель - учитель" перешли в фазу прямого контакта.
- Ого-го! - расхохоталась Билли. - Давненько я так не обжималась.
Я расстегнул ее блузку, под ней обнаружился белый лифчик. Черити была тоненькая и ничего такого не носила. Я принялся ласкать высвободившиеся груди. Билли прикрыла глаза и замурлыкала.
- Я лет двадцать не видел лифчиков в действии, - сказал я, надеясь облегчить переход к более интимным играм. Это оказалось тактической ошибкой.
- Я думала, ты другой, - сказала она, - а ты такой же, как все. Польстился на мои сиськи. Если бы хватило духу, я бы их отрубила. - Вся в слезах, она вскочила всклокоченной Венерой. - Кровь и песок, - выла она, - кровь и песок. - Она плюхнулась на диван и стала бороться с бесами, овладевшими ею. Но не с невидимыми абстракциями вроде Иеговы, а с материальными - в духе чудовищ Мориса Сендака. Эти жуткие монстры ее пугали. Она и ласкала их, и била, и шептала что-то им на ухо, и рыдала над ними, и отшвыривала в угол.
- Я, наверное, спятила, - причитала она. - Разговариваю с куклами.
- Лучше поговори со мной, - предложил я.
- А блузка у нее все еще была расстегнута? - спрашиваю я Ноя.
- Между прочим, да, - отвечает он.
- Значит, надежда оставалась? - говорю я.
- Оставалась, - отвечает он.
- Она с тобой говорила? - спрашиваю я.
- Говорила, - отвечает Ной. - Сказала, что до смерти устала быть сильной, быть душой компании. Сказала, что хочет, чтобы теперь о ней заботились. Я предложил себя.
- Это была бы огромная ошибка, - сказала она, - огромная ошибка для нас обоих. Либо я тебе причиню боль, либо ты мне.
- Не причиню, - пообещал я.
- Это все пустое, - сказала она. - Такой возможности у тебя не будет. Никогда, никому и ни за что я не дам с собой сблизиться.
Тут она мне рассказала о своем папаше - отличный был папаша, только пил много, а еще о бывшем муже, который ушел к одной ее коллеге.
- Ты его любила? - спросил я.
- Больше жизни, - ответила она. - И до сих пор люблю. В этом-то вся проблема.
- Он, наверное, просто спятил, - сказал я.
- Какой ты милый, - сказала Билли, повернулась ко мне лицом, и я поцеловал ее. - Скажи, а ты хотел бы, чтобы Черити вернулась? - спросила она.
- Конечно, - ответил я. А что еще я мог сказать? Но, честно признаться, в тот момент я не хотел рядом с собой никого, кроме Билли. Не значило ли это, что я подсознательно желал смерти Черити - чтобы иметь право волочиться за другими женщинами? Президент Картер однажды признался, что в душе он прелюбодей, так, может, я в душе убийца? Может, кровь Черити на моих руках? И если таково преступление, то каково же будет наказание? Я не верю в Б-га, а если б и верил, то мой Б-г был бы как те судьи, что любят выносить смертные приговоры. При мысли об этом я содрогнулся.
- Извини за дурацкий вопрос, - сказала Билли. - Давай забудем о наших печалях и потанцуем.
- Почему тебе нужно превращать банальное соблазнение в психодраму? - ехидничаю я. - Я думал, профессор Гамбургер - образец самовлюбленности, но ты его обошел; вот у тебя тоже эго так это эго. Позволь тебе напомнить, что Черити убил не ты. Ее убил рак. Она умерла от рака в палате номер одиннадцать. Сделай одолжение, братец, не морочь себя, не усложняй такую простую штуку, как похоть, приплетая судьбу Черити. Неужели так трудно признать, что Сисястая Билли поняла тебя как нельзя лучше, поняла, что на самом деле ты ждешь от нее плотских наслаждений?
Мы оба знали, что я прав, но Ной скорее откусил бы себе язык, чем признался бы в этом.
- Когда Билли сказала: "Давай потанцуем", она имела в виду не традиционное па-де-де, - он пренебрежительно пожимает плечами, - а то, что она называла "воздушными танцами", для них нужно лечь рядом на пол и махать руками под гром хеви-металл. Как тебе известно, Александр, у меня нет чувства ритма. Беспристрастный наблюдатель догадался бы, что я разыгрывал пантомиму, возможно, изображал охваченную паникой жертву кораблекрушения. Боюсь, никто не принял бы меня за горюющего вдовца сорока с лишним лет.