- То есть? - не понял я. - Как я буду на офицерской губе сидеть?
- Я тебе свой китель отдам. Мужикам я уже сказал, что ты будешь за меня - всё будет, как положено. Главное, чтобы вечером на разводе численность совпадала. В наряде "свои" (Кореша его из мотопехотного полка) - не сдадут. Я договорился. Завтра наши заступают - тоже не сдадут - я всё решу, а потом вернусь, когда наши сдаваться будут.
То есть получалось, что сидеть мне два дня и две ночи. Ну, и что мне было делать? Я, конечно, согласился. В случае чего, думаю, - у наших отпрошусь тебя проводить и к утречку вернусь.
Вчера вечером, на разводе - всё спокойно - все сделали вид, что я капитан Калачников. Китель, правда, великоват, и сапоги и брюки - не офицерские. Но "свои" - "не заметили". Вечером и ночью - преферанс, пивка попил с офицерами. У них - не гауптвахта, а санаторий. Еда домашняя - жены приносят. Красота. Всех по имени-отчеству. Они меня тоже по имени - Валерий Иванович - я же Калачников. Сегодня - наш полк заступил - на разводе промолчали. Я думал, ещё ночь придется сидеть, и стал придумывать, чтобы такое придумать, чтобы дежурный отпустил - молодой, ублюдок, ссыт всего. Боялся, что тебя не провожу. Вариантов много разных свалить, но Калача подводить не хотелось - надо было что-то решать. Но к моему счастью, с проверкой приехал Утаганов. Дежурный по караулу - обосрался! Увидел "уазик" Утаганова, прилетел в офицерскую половину, и заныл:
- Пиздец мне! Калачников подвел! Пиздец мне!
Ему офицеры говорят, дескать, чего ты орешь - первый раз что ли? Ну, посидишь пару-тройку дней, зато Калач будет тебе лучший друг. А дежурный всё нервничает - не хочется ему париться и, как я думаю, свою биографию чернить. Чуть не плачет. Ко мне подошел, спрашивает:
- Ты понимаешь, что тебе теперь пиздец?
- Понимаю, - отвечаю я. - Что поделаешь? - Приказ. На то я и солдат, чтобы стойко выносить все тяготы воинской службы, как сказано в Уставе. И перед лицом своих товарищей, не уронить честь Советского Солдата! Встретить опасность с открытым забралом! - Издеваюсь!
- Я посмотрю, как ты сейчас запоешь! - говорит он мне. И бежит докладывать к Утаганову, переходя на строевой шаг перед капитаном.
Офицеры (а мы в это время сидели в курилке) смотрят на меня и говорят:
- Ну, парень, ты конечно молодец, что за своего шефа так впрягаешься, но, если честно сказать, тебе сейчас не поздоровится.
- А что делать? - отвечаю я, сидя рядом в капитанском кителе и наравне со всеми затягиваясь "пшеничной" сигареткой с фильтром.
- Ох, Валерка, Валерка… - мычат они, но тут раздается команда "Строиться". - Прощай, "капитан"! - говорят они мне, грустно улыбаясь, и встают, похлопывая по плечу.
Я тоже встаю в строй.
Утаганов меня уже давно приметил в офицерском строю, но молчит. Наверное, хочет узнать - за кого я тут чалюсь? Проводит перекличку. Доходит очередь до Калача:
- Капитан Калачников!
- Я! - отвечаю я.
Утаганов, даже не взглянув на меня, продолжает:
- Старший лейтенант Каримов!
- Я!
- Повезло! - шепчут мне офицеры.
- Отставить разговоры! - командует Утаганов.
Все затыкаются.
После развода, Утаганов о чем-то поговорил с начальником караула и уехал. Через час привезли бухого в жопу Калача, а меня отпустили. И вот я здесь, я - в бархатных штанах!
- Я знал, что ты появишься! - с удовольствием подчеркнул Лёха. - Иначе бы, ты был не ты.
- Спасибо, друг, - улыбаясь, говорит Аким. - Неужели же я бы пропусти момент увидеть тебя в твоем идиотском, петушином костюме, в котором ты собираешься ехать домой.
- Чёй-то он идиотский?
- А "чёй-то он петушиный" - ты не спрашиваешь? - моментально реагирует Аким, и все смеются.
Леха Павлов в охапку сгребает Акима.
- Блядь, поосторожней, бегемот - кости сломаешь! - пытается вырваться Аким, но Леха кулаком, не сильно и не зло, давит в щеку Акима и говорит:
- Я тебе уже как год должен был все кости переломать!
- А-га, был один такой - сломал мне нос, - сдавленно отвечает Аким. - Так мы его с Шайбой чуть не зачуханили.
Леха отпустил друга.
- Кого вы чуть не зачуханили?
- Ты чё - не в курсе что ли? - удивляясь, спрашивает Аким. - Шайба, он чё - не в курсе что ли?
- А кто ему рассказывал? - говорит Шайба.
- Леха, завязывай, - все знают, - обращается Аким к Лёхе.
- Чего знают-то? - не понимает Леха. - Хоть в последний вечер посвятите меня - дурака.
- Саня, расскажи ты непосвященному дембелю, а то мне кажется, он дурака включил, - просит Аким Шайбу. - Ещё пару минут и он у меня выпросит! - И треплет счастливого дембеля по затылку открытой ладонью.
- Давайте сначала выпьем, - предлагает Мамонт, видя, как эти дурачатся.
- Давайте, - соглашается Леха.
И Вовик разливает.
- Дайте-ка, я скажу! - встал Мамонт. Ему надоело слушать всю эту хренотень, о которой он знал ещё сто лет назад. - Леху провожаем или чё?
Кашлянув, он начал:
- Как медик, я должен официально заметить, что не все собаки Павлова, пускали слюну, когда он им бил по шарабану, прежде чем накормить - некоторые кусались. И тех, которые кусались, Павлов не заморил голом, а приручил. И они стали его охранять - друзьями стали. Наш Павлов, как выясняется, завел себе друзей среди тех, которых он не бил и в обиду другим не давал. Поэтому, предлагаю выпить за друзей товарища Павлова, которые, если нужно, даже в Доме Сержанта Павлова готовы стоять до конца, до последнего патрона, но не дрогнуть, не сдать…
- То есть за нас? - вставил Перов.
Мамонт недоуменно посмотрел на Перова:
- Какой ты ему, нахер, друг, Вова? Ты ещё вполне можешь получить пиздюлей до утра, если будешь перебивать старых Мамонтов, которые могут тебе перебить нос, как когда-то перебили Акиму, за то, что он, вот так же как ты, бурел и…
- Ты, умник! Медик, еб твою мать!.. - разозлился Аким, но Шайба его остановил:
- Давайте выпьем за друзей, пацаны - для меня это важно! Потом попиздим.
Друзья встали и выпили "за друзей"!
* * *
В тот снежный, февральский день Лёха с Акимом, бухие в сиську, возвращались из самоволки. Чтобы не проходить КПП, они решили идти напрямик через парк. Полк заступил в караул - значит, периметр парка охраняет кто-то свой - пропустят. Этот кто-то свой - оказался, ни больше, ни меньше, - Шайба. Шайба редко попадал в караул - последний раз он был в карауле летом, и развлекался тем, что на рассвете, когда паутина покрыта бусинками росы и её хорошо видно, он ловил пауков из оной паутины и бросал их в соседскую. Шайба знал, что пауки, если укусят, то впускают в жертву яд, который начинает "переваривать" жертву из нутрии, а уж потом её высасывает паук. В его, данном случае, пауки должны были кусать друг друга, а значит, перевариваться одновременно, и он смотрел, что из этого получается. Сейчас - зимой, пауков не было - только вороны летели куда-то. Шайба смотрел на них и замершую даль, и думал: "Поле, снег, летит ворона. Вот, куда она летит?" И тут в сугробах показались две черные фигуры. "Отлично!" - подумал Шайба. - "Сейчас развлекусь!" С его-то здоровьем, когда все его старшие братья были чемпионами чего-то там по вольной борьбе, а он практически не тренируясь, валил их, плюс к тому ещё и то, что он официально был на посту, - Саня Хамхаев решил, что сейчас он вытрясет душу из этих придурков под дулом автомата, потом отпустит их, и они вечно ему будут должны! Фигуры приближались, оставляя глубокую колею в снегу.
- Ты смотри, это же Шайба! - сказал Леха Акиму.
- Хэ, я его давно узнал!
- Главное, брателла, чтобы он нас узнал, а то начнет сейчас палить над нашими головами - с него станется.
- Надо предупредить. - логично заметил Аким и крикнул в сторону поста: - Шайба, а-а! Не спи, сукин кот, - замерзнешь!
"Свои", - обрадовался Шайба, но чтобы бродяги не расслаблялись, крикнул:
- Стой, кто идет! - И направил ствол в их сторону.
- Пошел ты на пысу, блядь, мужскую! - ответил товарищ Павлов и добавил: - Что, широкоглазый ты наш, не видишь, что ли - дядя Леша из увольнения возвращается!
- Стой! Стрелять буду! - не унимался Шайба и передернул затвор.
- Ты чё там, мух объелся? - крикнул Аким, продолжая брести по целине. - Своих не узнаешь, бесполезная деталь крепежа!?
Леха с Акимом вплотную подошли к периметру, обтянутому колючей проволокой.
- А, это вы, а я думал: насрано, - широко улыбаясь своей бурятской улыбкой, ответил этим хамам Шайба.
- Открывай ворота, готовь стаканы - гулять будем! - сказал Лёха, наступив на колючку внизу и приподымая верхнюю, чтобы пролез Аким, и добавил: - На предохранитель, Сань, поставь свою хуетень беспризорную!
- Не ссыте! - ответил Шайба, отстегнул рожок, передернул затвор, нашел в снегу вылетевший патрон, защелкнул его обратно в магазин, спустил курок в сторону поля, пристегнул магазин на место и поставил на предохранитель. - Где нажрались-то? А? Котлу Советской Армии принесли чего-нибудь?
- Шайба, братан! - полез обниматься пьяный Аким, и своим потным лбом уперся в лоб Сани, придавливая к себе его затылок своей холодной рукой. - Неужели ты думал, что мы про тебя забыли? Брати-ила! Обижаешь!
Шайба движением головы вырвался из объятий и слегка ткнул кулаком в грудь Акима:
- Цыпки убери-на, пьянь штабная!
- А-а, бурят! Бурятея-ласточка ты моя! - не обидевшись, опять полез обниматься Аким. - Не обижайся, я же тебя люблю, Челубей ты мой беспризорный!
- Иди нахуй, Аким. Хули, доебался? - легко оттолкнул Акима Шайба, но успел поймать его за воротник, чтобы тот не упал.
- Но-но, мамаша! - улыбаясь, огрызнулся Аким и сделал жест пальцем у рта - дескать, "тихо!" и повернулся, чтобы отлить на колючую проволоку.
Справлять естественные надобности на посту Устав караульной службы запрещал, но он запрещал это караульному, а Леха с Акимом в данный момент караульными не были, поэтому и не нарушили Устава, пописав на проволоку. Шайба этим тоже воспользовался и нарушил Устав, а после наспех ногой закидал желтый снег белым.
- Где будем освежаться? - спросил Лёха, сделав театральный жест ладонью, и достал из-под запазухи бутылку "Андроповки" и начатую, ломаную пачку печенья "Юбилейное".
- Полезли на вышку, - предложил Шайба. - Там телефон - если вдруг позвонят, да и видно хорошо - если кто пойдет.
- На вышку! - скомандовал товарищ Павлов, и все полезли по деревянной лестнице вверх.
Через час Леха с Акимом, шатаясь, урыли через парк, а Шайбе надо было ещё минут сорок оттарабанить на посту, пока его сменят. От нечего делать (а Шайба выпил почти всю бутылку - в этих уже не лезло), младший сержант Советской Армии Александр Хамхаев решил пострелять долбаных ворон, которые хрен знает куда летят. Пару раз пальнув по чёрным, пролетающим птицам, но, не попав, Саня, вдруг, с ужасом услышал треск полевого телефона. "Выстрелы услышали!" - решил Саня и стал срочно придумывать отмазку, почему он стрелял на посту? Оглядевшись вокруг, Шайба неожиданно для себя заметил, что из окна ближайшего к периметру бокса в парке клубами валит дым. И вокруг носятся два одуревших солдата без бушлатов в одних хэбэшках. "Пожар!" - тут же определил Шайба, поднял трубку и, не дожидаясь вопроса, крикнул в неё:
- Пожар на посту! - Бросил трубку на рычаг, соскользнул с вышки и побежал к боксу.
Шайба понимал, что если его сейчас поймают пьяным - спишут всё на него - он просрал пожар! Потому, не долго думая, сбросив тулуп, проскочив под колючкой, Шайба оказался у бокса.
- Чё случилось? - крикнул он одуревшим солдатам.
- Бокс горит! - ответили те. - Канистра с бензином пизданула.
- Там кто есть? - Шайба кивнул на бокс.
- Нет! Кроме нас никого не было. - И зачем-то добавили: - Мы картошку жарили, а она как жахнет. Костю опалило.
Один из солдат тер снегом почерневшее лицо.
- Снегом не три! - крикнул Шайба. - Техника там есть? Боеприпасы?
- Там только "Ступа" с газом.
- С каким, блядь, газом? - не понял Шайба.
- Баллоны сегодня привезли. Для столовой.
По направлению к посту бежали офицеры и солдаты.
"Пиздец!" - подумал Шайба.
- Держи автомат! - крикнул Шайба ближайшему одуревшему солдату, кинул ему свой автомат и бросился в бокс.
Одна стена бокса полыхала - мама не горюй! Автомобиль стоял ещё довольно далеко, но через пять минут и его сожрёт пламя. Кузов, из которого торчали макушки красных газовых баллонов, если рванет - всему боксу хана. Дышать было тяжело - всё в дыму, но пока дым заполнял бокс по верху. "Ебать мои пинетки!" - крикнул Шайба, открыл дверь машины и запрыгнул в кабину. Ключи, к счастью, - в зажигании. Повернув ключ, Шайба услышал, как рявкнула машина и дернулась назад, заглохла. "Задняя", - понял Саня. Наугад, не раздумывая, выжав и не отпуская сцепление, он переключил скорость и ещё раз повернул зажигание. "Ступа", как ни странно, тут же завелась. "А-а, - ссышь, когда страшно!" - довольно про себя заметил Шайба, наступил на педаль газа и оторвал ногу от сцепления. Машина прыгнула вперед, Саня влепился в сиденье и, не понимая, что он делает рулем, разворотил ворота и вылетел на улицу, разнося какие-то поддоны и дико наблюдая, как отпрыгивают, подбежавшие солдаты, в сторону от "его" монстра. Врезавшись в столб заграждения, Шайба ударился лицом о рулевое колесо, и только после этого нога соскользнула с педали и машина заглохла. Нос, видимо, сломался, и кровь потекла по пикалке руля, по приборной доске, капая на шинель. "Заебись! - оценил Шайба. - Теперь я герой! Раненый герой! Ну, кто на меня что спишет?!"
Шайбу хотели наградить отпуском на Родину. Но особисты нашли следы двух человек к посту, их же следы за периметр в парк, обоссаный периметр, пустую бутылку (за постом в снегу) водки, обвертку печенья "Юбилейное", две автоматные гильзы… И только молодой врач полка, лейтенант Шугалей, не подтвердил факт употребления алкоголя (потому что теперь и старшина роты Павлов, и писарюга Захаров ему были обязаны по гроб жизни), и Шайбу простили за то, что он спас машину, бокс, парк, но не отправили на Родину, потому что были кой-какие подозрения.
Позже, как выяснилось, - это был первый раз, когда Саша Хамхаев сел за руль.
* * *
- Может, пойдем на улицу - здесь дышать нечем.
- Пойдем, - согласился Леха.
Развалившись на лавочках спортивного городка, который находился напротив выхода из казармы, парни смотрели в глубокое, черное, звездное небо и лёжа курили. Тёплая безлунная ночь. Пахло сырой травой. Никого, только огоньки их сигарет мерцали, да лаяли где-то вдали собаки. На улице - не души, будто и не в Армии вовсе. Вот так бы домой, с подружкой, в постель…
- Лёха, а у тебя приписное уже на руках? - спросил Аким.
- Да.
- Везёт тебе - можешь хоть сейчас перемахнуть через забор, сесть на автобус - и никто тебе слова не скажет. Свободен!
- Я это сделаю утром.
- Да, утром. А через месяц ты уже и забудешь, что такое Армия, а мы всё ещё будем долбится, и пропадет лето. А у тебя лето только начинается! Везет тебе.
- Ну, что я тебе могу сказать, малыш? Так-то оно так. Через год, в это же время, выйди на улицу, ляг на лавочку и вспомни наш разговор. Что скажешь?
- Через год я забуду наш разговор.
- Скорее всего. Вчера ты был на губе, сегодня - смотришь в небо, завтра - кто его знает где. А через год… Представляешь, как стрёмно тому, кто только призвался?
- Не представляю! И не хочу представлять - я это уже прошел! В учебке, на плацу, я смотрел в небо на пролетающие самолеты и ждал, когда же отслужу. Прикинь, голубое-голубое небо и там, в дали маленькая точка самолета и белый-белый шлейф за ним - полоска на небе. Я думал, как же там сейчас здорово, в этом самолете. Когда же я, вот так сяду и полечу куда-нибудь, где я свободен, где мне ни кто не приказывает и не нужно стоять на плацу и слушать команды. Казалось, это так далеко - я никогда до этого не дотяну. И грустно было, и, одновременно, прекрасно: небо и белая полоса! А под ногами холодный асфальт, и холодно - в учебке лишнего не оденешь - только то, что выдали. А впереди ещё два года! Два года! А над головой летит самолет, а в нём летят люди и они свободны, счастливы и летят, наверное, в теплые страны, где их и ждут, и любят, и рады. А ты стоишь тут и мерзнешь. Потом начнешь зачем-то маршировать. Причем я это делаю легко, а многие ублюдки не могут попасть в шаг, и мне приходится из-за них терять молодость на какие-то бесцельные марширования, чтобы наш долбаный капитан Корнов досрочно получил майора за высокие показатели. Я просился в Афган - воевать, так воевать! А они не пустили. И я, как дурак, промаршировал полгода на их холодном плацу. А когда сдох Брежнев, нас три дня с полным боекомплектом, не раздевая, держали в напряжении - ждали когда китайцы нападут. А потом приехали генералы, и мы втыкали срубленные ёлки в сугробы - с понтом, они здесь растут, и сапожными щетками чистили плац. А нас угнали в тайгу, чтобы мы не попадались на глаза, и мы в землянках прожили сутки, прежде чем вернулись. Кому это надо, Лёха. Сегодня я старшина, я добился максимума - чего можно добиться в Армии, я классно стреляю из танка, да из любого оружия, я уже тринадцать раз был в отпуске (а сколько ещё буду?), меня запросто пускают в секретку, многих офицеров я за пояс заткну, если надо будет, но я срочник. Мне долбиться ещё полгода, а я уже и так всё умею, но надо. Нахуя они меня забрали, скажи.
- Чтобы ты всё это понял, - ответил Лёха. - Тебе, просто, больше, чем другим везло.
Аким помолчал, а потом ответил:
- Наверное. Но разве это не показатель, не знак того, что я здесь нахер не нужен? Зачем я здесь? Чтобы понял через полтора года, что всё это можно пройти гораздо за меньший срок, если не терять время на разную хуетень, типа, нарядов по свинарнику? Ну, я понял это через полгода, год или раньше, а остальное время зачем?
- Знаешь, таких как ты тут единицы - многим и двух лет не хватает, чтобы понять, где лево, а где право. Чё ты удивляешься? Мало ты видел долбаебов, которые хуй от пальца отличить не могут? Сходи с Шайбой в столовую - сейчас там его наряд балдеет - увидишь. Мало не покажется!
- Когда я был молодым, я тоже был в наряде по столовой. Жирные тарелки пидарасил в темноте - дембеля отключили свет для профилактики, чтобы посмеяться, как мы справимся. Ничего - мы справились. Но всё равно огреблись - тоже для профилактики. И вряд ли кто мог меня тогда понять, что я быстро разберусь в службе - молодые все на одно лицо - пушечное мясо. Вон, батальон пригнали - кто из них кто? Вова Перов - да и то, только потому, что на нем сержантские погоны. А ведь там наверняка есть парни, которые покруче его будут, просто ещё молодые, и мы их не различаем - надобности нету.
- Через полгода ты поймешь, кто там круче Вовы.
- Не сомневаюсь. Знаешь, почему я здесь с тобой?
- Почему?
- Потому что я ни разу не видел, как ты бьешь молодых. Драться нам с тобой приходилось, помнишь - с чурками из стройбата? Но молодых я не видел, как ты пиздишь.
- А я их и не пизжу. Я им словами всё объясняю. Ты сам-то хоть раз кого-нибудь бил?
- У меня ещё всё впереди - ещё полгода. Наверняка кого-нибудь уебу.