Мимо проносили пиво, он поймал стакан двумя руками и стал нежно сосать пену. Улыбался, смотрел поверх стакан на уходящую голую спину и кивал ей добро в след, благодаря. Вообще-то он, получается, был добрый человек. Он выпил пиво, опустил стакан на пол, обнял себя руками и замер, почти уснул. Но что-то вдруг его подняло к небу, к звездам, в темную высь стратосферы, стало переворачивать и крутить. Ему стало страшно. Он падал спиной в пропасть, в темную бездну. Он посильнее сжал глаза, но всё равно видел, что падает в бездну, что его ещё вертит и крутит, как подбитый "Мессершмидт". И он, широко открыв рот, стал подражать "Мессершмидту" звуком, забирая в пике.
- Вите плохо!
Его крепко подняли за руки, почти поставили, открыли дверь и вынесли на свежий воздух. Глотнув морозца, Витя хотел открыть глаза, но его аккуратно опустили на снег животом, и лицо уткнулось в сугроб - ресницы слиплись. Кто-то тер спину снегом. Не успел он обжечься о снег, как почувствовал, что его перевернули и тут же подняли и понесли обратно в предбанник погреться. Но Витя зачем-то стал мочиться. Тогда крепкие руки разжались, и он, как веревка, размотался в сугроб, продолжая свое мокрое дело. Когда он закончил, он уже не чувствовал, что ему холодно. Он лежал, улыбался и жался, как маленький, свернувшись в калачик. Его пожалели, подняли, стянули кальсоны, бросили их тут же в снег и затащили все-таки в баню в одних мокрых носках. Положили у входа на лавку. Витя снова свернулся, зажав ладони меж ног. Снег стаивал с его пупырышчатой кожи. Ему стало легче, стало легче дышать, и Витя уснул. Его накрыли старым, синим, пыльным солдатским одеялом, хлопнули ласково сверху ладонью: "Спи, братан!".
- Пусть покимарит - отойдет - не впервой.
Ближе к полуночи, все, так или иначе, оказались в доме. Тому, кому не досталось места на нарах, завалились спать на лавках у стола. Кто-то спал на полу, предварительно набросав кучу тулупов и укрывшись курткой. Места хватала всем.
Погасили свет. Печка ещё трещала, и отблески её огня, проникшие через тонкие щели дверцы, прыгали по стенам, вспыхивая силуэтами осажденных городов, уверяли, что будет жарко. Ну, вот и угомонились. Храпят и ахают во сне.
Ермолай решил выйти на двор, покурить, подышать свежим воздухом, прикинуть погоду назавтра.
На небе тучи и снег пробрасывает: "Хорошо, по утру все следы свежие. Только б не проспали".
Всю ночь кто-то бродил в темноте по дому, наступая на бутылки и матерясь. Скрипела дверь и щелкала печь. Душно, накурено и неудобно - у всех какие-то комки под боками. Чешется шея - натерли. В полудреме приходит пора просыпаться - тренькает чей-то наручный будильник. Зажигается свет - рота, подъем!
О, как ненавистны эти подъемы! Бардак полнейший: вещи в навал, где чьи - не разберёшь. Все, вроде, на месте, но до них нужно добраться.
Кто-то пытается раздуть печь - "чаю надо попить"! Кто-то уже пьет холодный вчерашний - "что-то голова болит!" "Чьи унты? Забирай! Портянки не видели? Милое дело в лесу портянки, парни!" И так далее:
- Где мой нож?
- Бинокль чей? - берите.
- Какой идиот оставил патронташ на печи?
Возня и грохот. Переполох, суета. Пахнет перегаром. Рассыпали какие-то скрепки.
- Приедем вечером - подмести надо.
- Саня подметет!
- Пиво где? Есть пиво?
- Какое, тебе, пиво?! - тебе на номере стоять.
- Э! Завязывайте, мужики, бухать! - вы на охоту приехали или как?
- Макарыч, а давай прямо щас на выруба.
- А мы куда?
- На выруба?
- Ну конечно.
- Это бурлеск!
Час бестолково убитый на сборы. Но, слава Всевышнему, машина гудит и греется, чаю попили, кое-как оделись, собрались, слегка брызнули на дорожку - всё! По машинам! От винта!
- Все сели?
- Все-е!
- Ничего не забыли?
- Не-е!
- Ну, с Богом! На Еловку!
Поехали.
В будке холодно - промерзла за ночь на улице. Сидеть приходится на рукавицах. Пар валит изо рта. Рожи мятые, не мытые, со щетиной - хорошо, что не видно - темно, только огоньки сигарет мелькают в будке. "Завязывайте курить, наркоманы!" Все молчат - тяжело мужикам - трубы горят, а тут ещё приходится курить!
Машина встала. Дверь открылась и свежий, спасительный воздух наполнил кислый кунг.
- Загонщики, ко мне.
- Макарыч, можно я в загон пойду? - спросил Ермолай капитана.
- С твоей-то пушкой?
- Я её Семенычу отдам, а у него ружье возьму.
- Годится.
Андрюха благодарно хлопнул Ермолая по ноге. Ему так не хотелось в загон!
Ерема поменялся с Борисом оружием и остался на просеке. "66-ой" пополз дальше, а он с Валькой Микуминым, с Олегом и другими мужиками захрустел снегом по тропинке в глубь леса. Еще было темновато. Но пока они разойдутся, пока машина доберется до номеров - станет светло.
- Шевелитесь, мужики. Просыпайтесь потихоньку. На место придем - там перессым.
Поднимаясь вверх по тропе, Ермолай почувствовал, что мороз-то не шуточный. Сейчас солнце встанет, а на рассвете - всегда прижимает. И он укутал нос в толстый воротник свитера, который ему связала Ирка.
- Так, от сюда начнем, - шёпотом сказал старший загона. - Расходитесь метров на двадцать пять от друг дружки, но чтобы видели соседей. Я закричу - тогда начинаем. Идем все ровно. Стреляйте всё, что увидите - загонщикам можно. И не молчите, если даже увидите стрелков. Замолкаем, когда пересечем границу номеров - а то, ни дай Бог, свои же подстрелят. Ясно?
- Да, - тоже шёпотом ответили загонщики.
- Ну, всё - тогда расходимся!
Ещё какое-то время было слышно, как вдалеке гудит машина, но потом всё резко стихло - (машина перевалила за бугор) и только предательски хрустит снег, когда переминаешься с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть.
Ерема переломил двустволку, проверил стволы и патроны. Твою мать! - у него их всего лишь два. Он отдал Семенычу карабин, а патроны не взял. И ему не оставил. Благо у Семеныча магазин на десять патронов - наверное, хватит, если что. А вдруг у него самого попадется что-то в загоне - хватит ли двух. Пока есть время, он бегом сгонял к соседу попросить ещё хотя бы парочку. У того оказался "шестнадцатый". Пришлось бежать к другому соседу. Тот дал две картечи, ехидно улыбнувшись. "Вот, уроды, - подумал Ерема, - не могут мне простить вчерашнего. Я что, должен был мазать? Посмотрю я на них, когда к ним на номера зверь выйдет!" Отдышавшись, положив патроны в нагрудный карман, Ермолай стал ждать сигнала на гон. Холодно. Пришлось ещё потоптаться тихонечко - кто знает, где зверь? Хотя, если учесть, как он здесь бегал за патронами - зверь давно мог его услышать и подняться. Но, будем надеяться, что всё обошлось.
- Вперёд, станичники! - заорал старшой, и все двинулись в чащу, в сугробы, забирая постепенно вверх на бугор.
- Ля-ля-фа! - орал Ерема, по колено, утопая в снегу.
Идти было трудно. Задыхаловка! Особенно в гору. И ещё нужно было держать строй. Почему-то ему вспомнился фильм "Чапаев", где белогвардейцы шли в психическую атаку и держали строй. "Хорошо, что по нам не стреляют", - подумал Ерёма, пытаясь держать строй, но всё равно ему казалось, что он, то отстает, то идет быстрее других. Пока он лез на бугор - чуть не задохнулся. Вспотел, но мороз все равно щипал нос и щеки. Орать было трудно, и поэтому он произносил только: "Ва-ва-ва-ва" на выдохе. Вдруг он услышал голос Олега:
- Ерёма, "ва-ва-ва" - не пойдет! Пой песню - легшее будет!
И Ерёма запел в такт, передвигающихся в сугробах, ног: "Эх. Ёб. Вашу. Мать. С вашими. Делами. Не хотите. Дочь. Отдать. - Так. Ебите. Сами!"
С боков раздался ржачь:
- Завязывай, Ерёма, и так трудно идти - не смеши! Это ты потом Семенычу споешь! Пой что-нибудь популярное!
Ерёма понял всю комичность ситуации и сам захохотал. Сил, во время смеха, действительно не было, и тогда он заорал: "О-па! Жо-па! О-па! Жо-па!" Но это его ещё больше рассмешило, и он на последнем всхлипе, чувствуя резь в животе, заорал: "А-а, а-а, а-а!" А глаза слезились от смеха и мороза.
Короче, загон был пустой, но пока все дошли до номеров - протрезвели.
- Не пускайте его больше в загон! - жаловался капитану старший. - Сил и так нет с похмелья, так он ещё смешит. Ерёма! Стой на номерах и не лезь не в свое дело. Снайпер, вашу маму! Лучше молоти по козлам и козам - больше проку!
- Как скажешь, начальник. - Ерёма и так пожалел, что пошел в загон - всех насмешил.
До обеда - всё пусто. Ещё четыре загона, но как в пустыне - никого. Снег мелким зерном сыплет с верху.
- Привал! - командует капитан. - Пообедаем, и дальше.
Прямо на просеке, наломав сухих нижних веток сосны, мужики моментально развели костер. Срубили березку с рогаткой, вбили её в тропу и сверху положили длинную жердь. Два больших котелка со снегом, моментально нагрелись и стали топить снег, который, как не подбрасывай, а всё мало. Но наконец-то котелки заполнились талой водой с прошлогодней хвоёй и мелким мусором коры, и закипели. В бурлящие котелки повалились пельмени, несколько куриных кубиков, лаврушка, грубо нарезанный лук и длинные кусочки сала.
- О да! Это бурлеск! - произнес Валя, глядя, как прекрасно варится обед.
- Ты где таких слов-то нахватался? - спросил его Андрей.
- Вчера в журнале прочитал.
- Что-то я тебя вчера с журналом не видел.
- У Сани в туалете был.
- Маленький мой, так ты ещё и читаешь в туалете? Там же темно!
- Не! - Саня туда лампочку провел.
- Вот те раз! А мы со спичками мучаемся. Ты чего ж друзьям-то не сказал, что там электричество? Мы бы тоже про бурлеск почитали.
Охотники весело улыбались. Андрюха видимо ещё от вчерашнего не отошел. А может так на него похмелье действует? А, может, тяпнул где втихаря?
- Вы дебилы - там выключатель.
- Не хами, начитанный ты наш, а то спирту не дам.
- У тебя есть? - очень тихо спросил Валентин лично Андрея.
- Я же врач, - ответил Андрей и заглянул в котелки. - По-моему, бурлеск уже готов.
- Валя, ты чё замерз-то? - обратился Макарыч к Микумину. - Я что ли стол готовить буду?
Обрадовавшись, что у Андрюхи есть спирт, Валя моментально накидал из своего рюкзака на расстеленный брезент холодных закусок, нарезал ещё сала и всё такое, и полез в кунг за ложками.
- Тарелки надо? - спросил он, высовывая голову из будки.
- Нахрена? Из котлов похлебаем. Бутылку возьми и пластиковые стаканы у меня в рюкзаке, - ответил капитан.
- Понял! - радостно отозвался Валя, и голова пропала за косяком.
Мужики с удовольствием ели домашние пельмени, повторяя при каждом глотке горячего жирного бульона: "Это бурлеск!". А когда выпивали, так вообще стало бурлеск! Валя был горд!
- Ну что, как думаешь, Макарыч, в распадок смысл есть шуровать? - Борис Семенович доедал бутерброд с промерзшей колбасой. - Или ещё здесь покрутимся?
Макарыч запил чаем:
- Здесь - шаром покати. Сейчас туда - в распадок уйдем, может там кто есть?
- Реку надо будет переезжать. Выдержит?
- Должна. Морозы-то какие стояли - до дна промерзла.
- Вообще-то да. Что? - загружаемся?
- Давай, Боря, заводи. Мужики! Ну, всё - по коням! Сворачивайтесь!
Быстро, как попало, закидав посуду и котелки по рюкзакам, мужики запрыгнули в кунг. Серое небо, предвещающее вот уже пол дня снег, так и не разродилось. Теней не было. Не было ветра. Под тучами мороз отпустил. Водка согрела. Чай освежил. Пора было ехать "воевать". Захлопнули дверь, привались друг на друга - можно покимарить - до распадка минут сорок езды, а то и час.
Когда машина остановилась, и открылись двери кунга, стало ясно, что вечереет. Солнца хоть и не видно, но ясно, что оно уже клонится к закату. Потеплело - снег падал хлопьями. Мужиков разморило, но зато все отдохнули.
- Так, парни. Сейчас проверим этот косогор. Судя по всему, здесь давно никто не ездил - дорога в снегу. Чтобы не шуметь, загонщики выходят и идут вон до той скалки. Там влево должна быть тропа. По ней километр вверх и расходитесь. Мы на машине подымимся на этот холм и встанем под ним на номера. Короче, на номерах мы будем быстрее вас, так что, как только будете готовы - сразу начинайте. Даст Бог - поднимете. Только идите тихо. И не гоните - на холм гнать - задохнетесь, порвете цепь - считай, ушли. Ясно? До вершины бейте всех, с вершины не стрелять - близко - нас зацепите. На вершину постарайтесь взойти все вместе - иначе по горе уйдут, если кто есть. Понятно, мужики? Отлично! Ну, с Богом.
Ерёма из машины выпрыгнул первым. Получилось так, что машина шла вдоль номеров вверх. Почему её не бросили внизу, он не понимал, да и не хотел понимать - пешком идти не хотелось. Наверное, всем не хотелось. Капитану виднее, а он - Ерёма - уже на номере и пора посмотреть, что здесь получается:
Слева от него лес, вдоль которого, видимо, и будут стоять стрелки, а перед ним - почти лысый, холм метрах в пятидесяти за болотцем. Справа - необъятное поле, на которое и должен выбежать сумасшедший зверь, чтобы он его добивал, если выбежит. Следовательно, ждать нужно либо из леса слева, либо с косогора. Глухой номер - скорее всего, простоит напрасно. Но кто знает этого бога охоты Роки? В детстве Ерёма читал много книг про охоту, и почему-то ему врезался в память этот бог охоты Роки, которому нужно в огонь кидать кусочки пищи, чтобы повезло. Ну, посмотрим, что там за Роки? "Что там за бурлеск" - вспомнил Ермолай и улыбнулся.
Шум машины затих - значит расходятся. Соседнего номера слева не видно - ну кто так расставляет? Видимо соседа поставили за бугор, который их разделяет. Все равно вдоль номера стрелять нельзя - вдруг он его просто не видит, потому что тот в маскхалате. Да вроде нет, машина не останавливалась - провезла соседа дальше.
Утоптав снег вокруг березы, которая одиноко стояла на номере Ермолая (он решил встать перед ней - так он будет незаметней на фоне дерева), он, как всегда, передернул затвор, добавил патрон, прикинул расстояние до косогора и до его вершины, потренировался вскидывать, отлил от переживания, и присел на корточки, облокотившись на берёзу, пока не начался гон.
Вначале голоса загонщиков были еле слышны, но уши навострились, Ермолай тут же поднялся. Потом загонщики заорали: "Зверь, зверь идет! Зверя гоню! Опа, опа, ап-ап, ап!", и кровь закипела. Переминаясь с ноги на ногу, как Тихонов в своем окопе в фильме "Они сражались за родину", Ерёма пытается слиться своим маскхалатом с березой, и жадно глазами ищет движение в лесу и на холме. Есть движение! Прильнув к оптике, Ерема видит рысь. По косогору, по упавшим стволам, рысь тихо проходит слева на право, прислушиваясь к гону. Ай да, красавица, ай, мягкая какая! Но стрелять рано - можно зверя спугнуть - мужики сожрут. Да и нахрена рысь - что с ней делать? Хотя пальнуть хочется - Ерёма ни разу не стрелял рысь - так и подмывает, но он ждет. Ждет, когда начнут стрелять стрелки и держит на мушке кошку. А она, сволочь, мягко так, прыг на валежину и, оглядываясь, уходит за шапку единственной на пригорке сосны. За кроной её не видно, но он предполагает, где она должна появиться и переносит прицел туда. Ждет, когда выйдет из-за кроны рысь, и выстрелов слева. Но рысь больше не выходит. Где? Ерёма сканирует прицелом косогор - нет рыси! Куда делась? Где ты, тварь! Рыси нет! Голоса загонщиков уже близко. Рыси нет! Ушла! Куда? В любом направлении из-за кроны он должен был её увидеть! Но рыси нет! Ну, ё-пэрэ-сэтэ!
А слева началось!
Канонада, как под Курском. Маты, орут чего-то, и шмаляют, шмаляют, шмаляют! Ерёма вертит башкой, ждет, когда выскочит и на него зверь из леса, из чащи и помчится по болоту, по полю в его секторе обстрела. Сердце молотит в груди, и, задыхаясь от азарта охоты и предвкушения встречи, он трясёт карабин в руках, готовый в любую секунду вскинуть и палить, палить, палить!
С соседнего номера выстрел… и вдруг все стихло. Прислушиваясь, не ломаются ли ветки в кустах, по холму ища глазами рысь или кого угодно, он ещё какое-то время ждет в кого стрелять, но бес толку. Отбой! Всех зовут. Пора сниматься. Свистят. Завалили кого-то?
- Ну, что? Завалили кого-то? - Ерёма, запыхавшись, подлетел к мужикам.
- Завалишь тут с тобой! Ты накаркал, что ствол осечку даст?! - Витуха, выпучив глаза, набросился на Ерёму.
- Не понял?
- Хули, ты не понял - каркать меньше надо! - Вичик почти вплотную подпер Ерёму.
- Пошел ты нахуй - хули разорался? Смазал, что ли? - Ерёма оттолкнул Витуху на расстояние вытянутой руки.
- Стоять! - крикнул капитан. - Угомонились!
Витю, как подкосило - он замер и опустил руки.
- Где этот ебаный бурлеск? - спросил капитан.
- Здесь я, - ответил Валя, не поднимая головы.
- Ты, урод долбаный, ты зачем побежал?
- Не знаю, - всё так же, не поднимая головы, тихо ответил Валя.
- Не знаю! Баран! - с досадой произнес капитан и отвернулся от Микумина. Закурил.
- Чё случилось-то? - спросил Ермолай у Андрея.
- Да не хуя не случилось, - неопределенно ответил Андрей. - Урюки бухие - зверя просрали! Я в загоне был.
- Олег, что произошло? - Ерёма обратился к Олегу - тот на номере был.
- А чё произошло, - вписался, оправдываясь, Витя. - Я стою на номере, на меня прямо с холма прут пять изюбрей, я вскидываю, целюсь, хлесь - осечка! Я тебя, конечно, вспомнил! Я с другого ствола - далеко - не добил. Они поворачивают и к Вале на номер. А этот пидор, ни с того ни с сего, возьми и побеги им навстречу! И стреляет набегу! Идиот! Всё! Мы стрелять не можем - в зоне обстрела человек! Они что, его ждать будут? Через номера, возле машины. Куда? По машине стрелять? Только вдагон. Олега бил. Семеныч бил. Я разок наугад вжарил. Пять изюбрей! Пять штук! У меня осечка, этот хуй - в зоне обстрела, машина на номерах - просрали всё!
Витя в сердцах бросил шапку о землю и отошел в бок. Закурил.
- Я одного зацепил, - сказал Семеныч, возвращаясь от машины. - Кровь есть. Я видел, как его швырануло.
- Может, Вале пизды дадим? - предложил Андрей. - Слышь, пьянь ебаная, может тебе устроить бурлеск?
Валя ничего не сказал и ушел к машине, забрался в кунг.
- Пойдем, посмотрим, - предложил капитан.
Все пошли к следу.
- Похоже, Семеныч, ты действительно попал, - отметил капитан. - Вот кровь, и здесь есть.
- Я же говорю, что попал, - Семеныч рассматривал машину - не зацепили ли "66-ой".
Прошли по следу - и там кровь есть. Четверка валит через бурелом, раненый обходит завалы - идет по легкой "дороге". Прошлогодняя сухая трава, торчащая из снега и стволы берёзок в крови - мажет. Вернулись к машине.
- Ну, какие будут предложения? - спросил капитан. - Что делать будем?
- Сколько время? - спросил Батя.
- Почти пять.
- Через полтора часа стемнеет. За это время они километров десять - двенадцать отмахают - они сильно напуганы. Раненый может лечь раньше - если сильно ранен - смотря, куда попали. Может завалиться где угодно. Если пройти по следу километра три-четыре (час ходу) может быть, и наткнешься на раненого. Тогда ещё останется время вернуться до темноты. Или в сумерках. Рискнём? - Батя посмотрел на Ерёму.
Это "рискнем" звучало так, что Батя и не в таких переделках бывал, а тут риск минимальный - подумаешь, зверя догнать!