Да ты что, Никодим! Радость-то, какая! Что в печи – всё на стол мечи! – крикнул он слуге. – Не могу вас пригласить к себе, ибо нет ещё у меня в Ростове дома. – Он кинулся к двери и из сеней крикнул через ограду своему слуге: – Терёшка! Распрягай!
Давно не было у Ивана такого душевного и радостного застолья. Без гостей, без лишних хлопот, сидели за размеренной беседой будущие тесть с зятем.
У Варвары душа полнилась радостью, ведь такой груз с души сняла! Одно только теперь тревожило: сейчас Иван горячится, а остынет – опомнится. Что тогда? Она внутренне вздрогнула от этой мысли. Сидела, не встревая в мужской разговор. Потом тихо встала и хотела удалиться незаметно – нужно побыть наедине со своим счастьем. Не верилось, не сон ли это?
– Куда же ты, Варварушка? – остановил её Иван. – Стол без хозяйки – скудость и тоска. Ты становишься моей половиной, а без хозяйки я в рот куска не возьму.
– Зело ты скор, Иван Степаныч, – игриво ответила она. – Я ещё тебе сапоги не сняла, а уже своей половиной нарекаешь. Ты сначала меня хоть невестой назови. Вы тут разговор о приданом вести собираетесь, не полагается мне вас слушать.
– С приданым-то разберёмся как-нибудь, отца твоего не обижу, а для меня – ты сама есть приданое. Отныне ты хозяйка имения Кучкова. Выбирай себе приданое, какое захочешь, да в придачу меня не забудь взять, – Иван был по-прежнему задорен. – А теперь о деле. До конца Успеньева поста полторы седмицы. После этого – и под венец. Хочу, чтобы венчал нас владыка. Отгуляем свадьбу, и сразу все едем в моё село. У тебя, Никодим, тиун надёжный? Хозяйство на кого оставишь? А то я своего поставлю.
Тиун есть, да все они одинаковы плуты. Но мне-то почто ехать? Вы молодые…
– Варвару я теперь от себя никуда не отпущу. Ужель ты тут один будешь жить? Ведь с тоски помрёшь. Словом, готовиться будем.
– Ну и скор ты, Иван, ох, скор! – отчаянно качал головой Никодим. – И о земле Ростовской, яко князь попещение являешь, и семьей в одночасье обзавёлся! Всё горит возле тебя.
– Ты, Никодим, у меня в имении ещё не бывал, вот посмотришь: будет по душе – живи, сколько хочешь. Заскучаешь по своему дому – вернёшься. Благо, имение моё от Ростова не за горами, всего-то два стана. Будет время, наторю дорогу, и за два дня добираться будем. Так ли, Варварушка, я мыслю? Согласна ли ты со мною?
– Мне ли перечить, – она покорно опустила глаза. – Но уж коли спрашиваешь, то есть у меня одна просьба.
– Всё исполню, что в моей воле. Говори.
– У тебя в селе храм есть, может, там и обвенчаемся?
Иван пристально посмотрел на Варвару, задумался.
– Что ж, это добрая мысль. Только вот одна незадача – попа у меня нет. Был молодой, здоровый детинушка в рясе, да скосила его чёрная смерть. А владыка, вот уже, сколько времени обещает попа прислать. Требы дьякон исполняет. М-да-а, я-то хотел венчаться в соборном храме, чтобы на весь Ростов свадьба гремела. Ну что ж, ежели так желаешь, быть по-твоему. Попа найдём. Уговорю самого владыку ехать с нами. Ежели попа не прислал до сих пор, так пусть сам и венчает. Надеюсь, и Бута с Марфой не откажутся приехать. Пригласим всех, кто не откажет в чести быть у меня на свадьбе, места всем хватит.
На следующий же день Иван сам побывал у многих ростовских мужей, всех приглашал на свадьбу в своё имение. Владыку и уговаривать не пришлось. Несмотря на недомогание, он сразу же согласился венчать молодых и даже нашёл попа в кучковский храм. Ростов, конечно, полнился слухами, судачили на торжище, во всех дворах. Иван и не сомневался, ехать или не ехать к Бориславу. В глубине души, однако, свербело: не наскочить бы на скандал.
На дворе Борислава уже и хозяева, и слуги, всяк посвоему судачили о свадьбе Кучки. Борислав вежливо принял гостя и, вопреки ожиданиям Ивана, не отказал в чести быть у него на свадьбе. Константин стоял в сторонке, удивлённо хлопая глазами, смешно оттопырив губы. Иван гадал: возьмёт ли Борислав с собой сына, и хватит ли ума у Константина не быть посмешищем на свадьбе умыкнутой у него невесты? Впрочем, она ещё и не была названа его невестой.
А Варвару вдруг охватила непонятная нервозность. Она опомнилась, стыдясь своей решимости выйти за Ивана. Оставаясь наедине с отцом, не переставала плакать. Утешения отца не помогали.
– Что же будет, батюшка? Ведь дитя родится как бы не по сроку, для людей он будет блудничищ.
– Не тужи, Варвара, и не думай о людях. Главное, чтоб с Иваном у тебя было счастье.
– Как же мне не думать об этом? Иван Степаныч может не вынести людских пересудов.
– Ты смотри, перед попом на исповеди не раскройся. Затаи в себе глубоко сию тайну, она не для людей. Пусть думают, что дитя от Ивана. Слышишь?
– Слышу, батюшка. Ради дитя всё вынесу. Варвару била дрожь.
– А как же Марфа, пестуница моя? – спросила она, едва шевеля губами.
– Марфу я уговорю, одарю её добро, будет помалкивать. После свадьбы отправлю её обратно в Ростов, пусть вместе с ключницей приглядывает за тиуном. Он хоть давний мой помощник, в лукавстве не замечен, но бережёного Бог бережёт. Понимаю, ты хочешь, чтоб Марфа оставалась с тобой и после венца, но как к этому отнесётся Иван, мы пока не знаем. Люба ты ему, он может согласиться, но свою волю ему не навязывай. А теперь иди и держи свою тайну вот так! – он сжал ладонь в кулак.
Ночью Борислав тщетно пытался заснуть, ворочался с боку на бок. В душе нудило. Его мало волновало, что из-под носа сына умыкнули девицу – не велика беда, хоть и красна девица, да не из богатой семьи. У Никодима приданого всего-то ничего. Согласился Борислав подумать о сватовстве лишь из-за сына, видя, как тот прилип к Варваре. Не хотел лишать Константина счастья, с разгульной жизнью его хотел покончить. Балбесу пора учиться управлять хозяйством, да родовое имение множить и ширить. Борислава больше волновала судьба сына: не на ту стезю молодец встаёт. Раньше сквозь пальцы смотрел на его похождения, думал, в молодости все через это прошли, а теперь остро ощутил: сын по кривой дорожке пошёл, надо его отваживать от разбитных дружков, не было бы поздно – без хмельного уже не может дня обойтись.
Утро зачиналось доброе. Туман медленно поднимался над озером, на небе ни облачка. Не хотелось омрачать гневом предстоящий ясный день, но откладывать разговор с сыном не стал. После утренней трапезы позвал Константина к себе.
Весть о женитьбе Ивана Кучки свалилась на голову старого боярина, как гром с ясного неба. Мог ли он представить себе, как отразится это событие, много лет спустя, на судьбе его внука. Не ведал этого боярин, не мог ведать. Знал лишь одно: попрана честь семьи. И кем? Сыном! Лихо Иван сговорился с Никодимом, а сыну – трава не расти. Мякина! Невеглас! Теперь все будут пальцем указывать на Константина: вон, де, идёт молодец лопоухий.
Константин, уверенный, что гнев отцовский миновал, спокойно, с обычной ухмылкой переступил порог горницы. Но, увидев искажённое злой усмешкой лицо отца, застыл на месте.
– У него из-под сопливого носа девицу увели, а он осклабляется. Неотёсок! Рохля! Ты, понимаешь ли, с какими глазами теперь мне ехать на свадьбу к Ивану?! Я тебе невесту не искал, сам нашёл! Видя, как вы с Варварой глянулись друг другу, согласился на сватовство. А теперь что делать повелишь?!
Не привыкать Константину, испытывать на себе гнев отца, но таким он ещё его не видел. Ошеломлённый, стоял он перед отцом, часто моргал глазами, надувал обиженно щеки, всем своим видом вызывая и отвращение и жалость одновременно.
– Я стар, – немного успокоившись, продолжал Борислав, – скоро быть тебе домовладыкой, а ты до сих пор живёшь, как во сне, не видишь, что вокруг происходит. Иван с Бутой дело замышляют изрядное, и не мне, а тебе быть с ними в деле. А у тебя, что на уме? Всё, забудь прежнюю жизнь. Погулял и будет. Многое я тебе прощал, думал, пусть потешится, женится – не до гульбы будет. Видно, что-то я не доглядел, вовремя не остановил. Верно говорят: не досмотришь оком – повернётся боком.
Константин затрясся от смеха, отчего отца вновь охватил гнев. Он стукнул ладонью по столу.
– Он ещё зубы скалит! Весь Ростов трезвонит, что у тебя невесту умыкнули! – Борислав сдвинул брови.
– Мне, батя, другая полюбилась, – шепелявил Константин, вздрагивая плечами от смеха.
– Ка-ак, другая? Значит, ты Варвару бросил, а не она тебя? – Борислав, широко раскрыв глаза, недоумённо смотрел на сына. – Ах, ты, телок блудливый! – вдруг вновь ожесточился он. – А честь нашего рода для тебя пустое? Ишь, другая ему полюбилась. А моё обещание Никодиму для тебя тоже безделица?
– Пообещали друг другу не весть что… – Константин осёкся под грозным взглядом отца.
Борислав задумался, тупо глядя перед собой.
– Ну, вот что, разлюбил Варвару – не велика беда, не княжна. Найдём другую, побогаче. Честь рода не блюдёшь – вот в чём назола. Весь Ростов тебя знает как блудника. Каково отцу-то? Для кого я это всё нажил тяжким потруждением? – Борислав раскинутыми руками обвёл вокруг себя. – Абы тебе всё передать, а ты множил бы паче для детей своих, моих внуков. Не дети наживают добро для родителей, а родители для детей. Ведь в тебе вся надёжа.
– Будет, батя, тебе внук, – уже смелее заговорил Константин, видя, как отец устал гневаться. – Вырастим, и на княжне женим.
Борислав лишь с недовольством отмахнулся, дескать, полно те глупости молоть.
– Какая княжна? Где ты её сыщешь? Князья давно забыли, что есть такая земля Ростовская. Ростов днесь у князей не в чести. – Борислав задумался, помолчал, потом проникновенно стал говорить: – Хочу, чтобы ты понял меня всем своим худым разумом: не князья будут подымать величие нашего древнего града. Мужи вятшие будут возвеличивать Ростов, а вместе с тем и честь наших родов древних. Иван с Бутой дело изрядно велико затеяли. И владыка на их стороне. Но бояре и купцы пока их не поняли. Я еду к Кучке и хочу с ним откровенно поговорить, выяснить всё, понять. Много придётся вложить кун в дело, но со временем прибыток должен быть зело изряден. Товар потечёт в Ростов, а где товар, там и куны-гривны. Тут уж не зевай! Нерасторопны наши бояре, ох, нерасторопны! Надо будет торить дороги от Ламы к Ростову, погостные дворы ставить. Как только подоспеет тому время, пошлю тебя туда с работными людьми. Для этого надо войти в долю с Иваном и Бутой. Зачнём с ними это дело, остальные мужи к нам присовокупятся, никуда не денутся. Надо сделать всё, как говорит Кучка, чтобы заморские товары не оседали в Новгороде, кои нам втридорога перепродают.
– Волю твою исполню, батя, – хитровато улыбнулся Константин.
– Что ты всё осклабляешься? Куда тебе деться от моей воли? Не будешь в моей воле, и домовладыкой тебе не быть. Всё, что нажито, отпишу по монастырям.
– Ужель родного сына по миру пустишь? – посмотрел он искоса на отца.
– Се от тебя будет зависеть. Думаешь, я не понимаю, чему ты радуешься? Спешишь отбыть подальше от родительского ока, воли захотелось. Но, смотри, воли без пьянства и блудовства не бывает. Похотливость свою оставь. Прежде я тебя женю. За невестой дело не станет. Есть у меня одна на примете.
Беспечное выражение исчезло с лица Константина. Он был уверен: не оставит его отец без наследства, всё это одни угрозы, но, на всякий случай, принял смиренный вид.
– Я знаю, как ты пылок и переменчив, – продолжал отец. – Я не только девиц имею в виду, но и о деле говорю. Пора тебе призвать свой разум не на служение похоти, а к делам благостным. Ведь скоро всё передам в твои руки. А что есть руки без головы? Безрассудство, кое ведёт к несчастьям. Иди и крепко помысли о том, что я тебе сказал.
ГЛАВА 3. ДОМОВЛАДЫКА
Иван намеревался устроить праздник на целую седмицу. Если не пришлось венчаться в соборном храме, то пусть прогремит свадьба по земле Ростовской от Москови до Шексны! Пригласил гостей из Ростова, Суздаля, Клещина, Белоозера, Ярославля. В конце концов, чем его село хуже пригородов! А храм в селе – не лучше ли соборного ростовского храма? Разве только местом, освященным первосвятителем Феодором славен ростовский храм, да мощами преподобного епископа Леонтия. Владыка сказывал, ростовский храм Успения сто семь лет стоит. В селе Кучкове храм тоже древний, более полувека стоит. Срубили его ещё до того, как отец Ивана получил в отчинное владение это село.
Из Ростова выехали налегке, только взяв подменных лошадей – спешили, ибо у Ивана впереди было только полторы седмицы для приготовления к свадьбе.
Первый стан – Углече Поле. Иван не мог заснуть этой ночью. Усталость чувствовалась и, казалось, самое время отдохнуть, но уж слишком широко развернулись события. Его охватило чувство робкого изумления, которое приходит к юноше, впервые познавшему женскую ласку, не материнскую, нет, а ту, которая делает его мужем. Казалось бы, обрёл счастье, нашёл единственную и любимую, что ещё нужно для умиротворения души? Иван был не из тех, кто попадал в плен предрассудков, однако стародавние обычаи чтил. Готов был пойти на всё, чтобы сохранить тайну, и чтобы никто не сомневался: дитя – плод их любви.
– Варварушка, душа истомилась, не могу без тебя, поедем вместе. Я поговорю с отцом…
Варвара помнила, как пестуница Марфа говорила ей в напутствие: "Покорностью своей мы, бабы, кладём возлюбленных к ногам". Ей ничего не оставалось, как смиренно опустить очи в ответ на приглашение Ивана.
Второй день ухабы вытрясали души путников, возки переваливались с боку на бок. Иногда между перелесками попадались небольшие, почти безлюдные деревеньки с убогими домилищами, многие из которых после мора остались без хозяев, без крыш, с покосившимися заборами. Но кое-где поля округ деревень, радовали глаз всходами жита.
– Людей-то сколько повымерло! – сокрушался Иван. – Земля взяла оратая к себе, и лядины разрослись в мгновение ока. Но ничего, лета через два-три, всё под рало пустим. Пусть пока земля отдохнёт, потерпим. Наторим дороги, поставим погосты, и люди пойдут к нам.
Варвара не понимала, откуда возьмутся люди, ведь и в соседних землях мор унёс половину населения. Оставшиеся в живых, конечно, будут рожать, но когда ещё дети подрастут и станут земледельцами. Варвара не стала спрашивать, лишь слегка улыбалась глазами, любуясь своим возлюбленным, так неожиданно ворвавшимся в её жизнь. И в лучащейся счастьем улыбке была ласка и радость, затмившие сейчас горестные думы о её греховном поступке. Она вместе с Иваном оглядывала из-под полога плывшие мимо них берёзовые рощицы и радовалась летнему дню, обласканному солнечным теплом и светом.
– К исходу дня будем на Яхроме, там ещё один стан, переночуем, и заутре на лодьях по Клязьме и Яузе. Там волок обустраиваю, так что задержки не будет. Вот оправится наша земля от мора, жизнь-то, какая будет!
Иван заметил удивлённый взгляд Никодима, и сам горделиво, украдкой, улыбался: знай наших! Это тебе не захудалость какая-то.
Бесшумно шли лодьи по Яузе. И поговорить не успели толком, как впереди показалась широкое приволье Москови.
– Ну, вот и прибыли, – с довольным видом произнёс Иван.
Вдалеке на высоком холме над бором высилась островерхими башнями крепость.
– Эт-то что, и есть твоё село? – изумился Никодим, запинаясь.
– Оно, оно, родное!
Лодьи причалили к исадам.
Чем выше поднимались путники, тем удивлённее делались глаза Никодима.
– Всякое говорят о твоём имении, будто и не село, а градец малый, пригород Ростова, не лепше ли Суждаля, а теперь сам вижу: не село, а крепость изрядна. Всё есть: и гробля, и соп, и даже слободы градницами окружены. Да и слободы-то яко посад.
По колее, идущей наискосок по крутояру, поднялись к проездной башне. Створки ворот, окованные, как сундук, лужёными железными полосами, распахнуты настежь – селяне встречают хозяина.
Никодим окинул взором слева направо: ничего себе, вот так посад! Не как попало, а ровными рядами лепятся друг к другу заборники усадеб.
– Ну, Иване, удивил ты меня зело! Ты же градовладелец! Теперь мне понятно, почему ты усмехаешься в кулак, когда наши мужи докучают тебе своими укорами.
– О чём это ты?
– Говорят-де, Кучке не живётся, как всем мужам. Бояре живут в теремах градских, а в имения лишь наезжают временами: проверить, как тиуны хозяйство хранят, много ль настяжали добра в свои амбарушки, да и просто отдохнуть от сутолоки, по полю, по лесу погулять. У Кучки же всё наоборот: живёт в имении, а в град наведывается по делам.
– А-а, – махнул безразлично рукой Иван, – пусть называют, как хотят, мне не зазорно. Конечно, моё село может стать вровень с Суждалем, али Ярославлем, али Клещиным, но до Ростова ещё далеко. Да мне и не к чему с Ростовом тягаться. Мне других забот хватает. Ты, Никодим, впервой ко мне наведался, а вот Борислав бывал здесь, потому он и понял меня на боярской думе. Хозяйство моё велико, и оно уже не может быть само в себе. Выход нужон, задыхаюсь я.
– Сколько же душ под твоей волей?
– Днесь не ведаю. До мора было более двух тысящ. Это добро меня надоумил, надо бы посчитать, сколько в живых осталось. Чаю, половина того.
Путь от исад до боярской усадьбы оказался не менее версты. Пройти пришлось по двум крепким мостам через рвы, через две воротных башни, рубленные из толстого хоромного леса. Хозяина встречали у ворот вооружённые привратники, склонившиеся в поклонах.
Ощущение у Никодима было такое, будто он попал в стольный град. И хозяин не просто хозяин, а князь! Никодим съёжился с непривычки, не переставая, однако, удивляться:
– И много ль у тебя гридей?
– Дружина моя меньше ростовской, но для охраны хозяйства хватает. Службу несут добро, я доволен. А вот и хоромы. Слуги отведут невесту в её покои, а мы с тобой поднимемся на башню, ежели пожелаешь.
Никодим согласно кивнул головой. Они вошли в низкую дверь, поднялись по скрипучим ступеням на верхний ярус, очутившись под шатровой крышей башни. Со сторожевой площадки открылся чарующий вид на окрестности.
Боярский двор расположился на вершине холма, от подножия которого до самой реки простирался кондовый бор. На реке, возле исад, колыхалось мачтами множество различных лодий: одномачтовые и двухмачтовые, однодерёвки разной длины, ушкуи и струги, насады и кубары, а челноков и кочей – не счесть!