- Ха-ха-ха, мистер Краббе, краб - рыба. Я только что вспомнил. Ха-ха-ха. Очень забавно. Если мистер Бутби вас попытается съесть, у него будет сыпь. Ха-ха-ха, очень забавно. - И по-малайски объяснил шутку хадже Мохаммед Нуру. На это ушло много времени, и, когда стало ясно, что сути хаджа никогда не поймет, прибыло очередное блюдо.
- Слушайте, - сказал Бутби, - это розыгрыш, или что? Дадут мне хоть что-нибудь съесть?
- Могу заверить вас, мистер Бутби, - заверил мистер Роупер, - мы ничего не знали о вашей аллергии на рыбу. Когда мне поручили устроить обед, я просто велел здешним хозяевам подать нам разнообразные китайские блюда. Так они пока и делают. Мне очень жаль, что вы рыбу не можете есть. - А потом изящно положил себе порцию икан мера, лежавшей под огурцами в мелкой лужице соуса.
- Инь, - сказал мистер Радж.
Следующее блюдо представляло собой безобидную мешанину из жареных овощей. Бутби жадно поел, потом начал икать.
- Лучше всего внезапный удар, - посоветовал Хань. - По спине между лопатками.
- Или промеж глаз, - вставил Краббе, - вроде этого. - И вытащил из пиджачного кармана выигрышный лотерейный билет. - Джентльмены, взгляните на номер.
- Так это ваш билет! Ну!
- Я слышал, это городской полицейский.
- Мне говорили, мужчина из Келапа.
- Ну, какой сюрприз.
- Только подумать, это мистер Краббе.
- Вы все в тайне держали, да? - спросил Салмоис.
- И абсолютно правильно.
- Вот это да.
- Мистер Краббе.
- Очень, очень богатый мужчина.
Бутби вылечился от икоты.
- Теперь, - сказал Краббе, - могу вернуться в Англию, когда пожелаю. Много прессе могу сообщить. Даже, может быть, погубить чью-то карьеру. Денег много. Деньги - сила.
- Можете школу открыть.
- На самых научных педагогических принципах, - добавил мистер Радж.
- Можно по свету поездить.
- Никогда больше не надо работать.
- Да.
- Только подумать, что это все время был мистер Краббе.
Все слишком разволновались, чтобы заинтересоваться очередным блюдом. Все, кроме Бутби. Бутби стукнул кулаком по столу и сказал:
- Вы все! Вся ваша чертова шайка! Все работали против меня! Все старались меня погубить! Но только обождите, и всё, обождите. Я всю вашу чертову шайку достану, даже если это будет последнее в моей жизни дело. Замолчите! - рявкнул он на Гора Сингха. - Когда я, черт возьми, говорю, будьте добры заткнуться. Я пока еще директор!
- Я просто переводил для хаджи, - объяснил Гора Сингх. - И не говорите со мной в таком тоне.
- Говорю, как хочу, будь я проклят!
- Бутби, - сказал Краббе, - хватит. Сядьте, ешьте свою дивную рыбу.
Бутби взвизгнул, схватил большое блюдо жареного риса с гарниром из креветок, швырнул его в Краббе. Промахнулся, попав в засиженный мухами портрет Сунь Ятсена.
Потом снизу послышалось монотонное пение.
- Это старшие, - объявил мистер Роупер, повернувшись на стуле и выглянув в окно.
- Их я тоже достану, - бесился Бутби. - Все замешаны. Кто им разрешил выходить, а? Кто им дал разрешение?
- Семестр кончился, - сказал Крайтон.
Уже можно было разобрать слова песни.
- Хотим Краббе! Хотим Краббе! Хотим Краббе!
Бутби триумфально оглянулся с всклокоченными рыжими волосами.
- Видишь, гад. Теперь не отвертишься. Они тебя хотят. Помоги тебе Бог, если они тебя получат.
- Хотим Краббе!
- Видишь! - Бутби устрашающе ухмыльнулся. Потом снизу донесся один голос, четко прорезавшийся сквозь пение:
- Краббе директором!
Крик был энергично подхвачен. Зазвучали радостные вопли, потом:
- Краббе директором! Краббе директором! Бутби потряс кулаками, стоя во главе стола.
- Насквозь прогнили! Предательство и разложение! Только обождите, и всё, обождите! - Потом, задыхаясь, затопал вниз по лестнице. Слышно было, как он спотыкается и чертыхается на полпути. Потом послышалось, как он рыщет у черного хода в поисках своей машины.
- Теперь можно закончить обед, - заключил Гора Сингх. - Хорошо, что он не остался. Следующие два блюда тоже рыбные. Хоть есть, конечно, мороженое.
- Краббе директором!
Шум сердитых покрышек, раздраженного мотора. Бутби ехал домой. Машина пела вдалеке.
- Прежде чем вы сочтете меня скупым за незаказанное шампанское и сигары, - сказал Краббе, - я лучше теперь объясню, что на самом деле не выиграл в лотерею. Это просто средство от икоты.
- Я так и думал, что номер не выигрышный.
- Да, выигрышный мне хорошо известен.
- Я все время знал, что это шутка. Ха-ха.
- Очень умно.
- Это было очевидно, - сказал мистер Радж. - Вы не из того типа людей, кто когда-нибудь выигрывает крупное состояние. Вы не везучий. По лицу видно.
- Краббе директором! - Теперь не так связно, больше похоже на литургию.
- Ну, какое облегчение, - сказал Крайтон. - Если не возражаете против подобного замечания.
- Он очень разозлился.
- Так и было задумано.
- Ха-ха. Очень хорошая шутка.
- Значит, мистер Краббе снова бедный.
- Ему надо прикончить эту простую пищу и запить чем-то более лукулловым, чем пиво.
- Да, - сказал кто-то. - Бедный Бутби. Никто не скажет, будто он ушел ягненком.
- Он всего-навсего поддельный лев, - сказал мистер Радж. - С искусственными зубами и картонными когтями. Мне его очень жаль.
- Он был неплохим директором, - сказал инчи Джамалуддин, - по сравнению со всеми директорами. За двадцать лет в школе Мансора я знал многих, которые были гораздо хуже.
- Слишком часто выходил из себя.
- Постоянно зевал.
- Британцы, - сказал мистер Радж, - проделали в тропиках героическую работу. Как подумаешь об умеренном, мягком климате на их северном острове…
- Островах, - поправил Макнис.
- …восхищаешься их фундаментальной силой воли. Пришла пора им покинуть Восток. По крайней мере, пришла пора для тех, кого он не поглотил. Невозможно бороться с джунглями или с солнцем. Сопротивление ведет к безумию. Мистер Бутби безумец. Очень жаль. Если б он остался дома…
- Краббе директором!
- Закройте окно, - сказал Краббе. - Можно вентилятор включить.
- Они уже уходят, - сказал мистер Роупер. - Взрыв энтузиазма у них длится недолго.
- Если б он остался дома, мог бы стать приличным директором маленькой школы. Слишком большую власть получил. Через несколько лет выйдет в отставку, потом будет тянуть пустую жизнь, освобожденный адекватной пенсией от необходимости работать. Люди будут смеяться над ним, не приглашая сыграть вместе в гольф или в теннис. А он будет им докучать невразумительными рассказами о стране, которую так и не сумел понять. Жизнь его будет погублена.
- Моя жизнь тоже будет погублена? - спросил Краббе.
- О да, - спокойно сказал мистер Радж. - Но вас жалеть нечего. Страна вас поглотит, и вы перестанете быть Виктором Краббе. Вы обнаружите, что все меньше и меньше способны делать дело, ради которого вас сюда прислали. Утратите дееспособность и личность. Она вас поглотит, и вы станете очередным чудаком. Может быть, мусульманином. Может быть, позабудете свой английский, по крайней мере утратите английский акцент. Возможно, закончите жизнь в кампонге, перестав быть иностранцем, превратившись в старого коричневого мужчину с массой жен и детей, одним из стариков, к которому будут посылать молодежь за советами в сердечных делах. Вы погибнете.
- Краббе директором! - Пробивалось лишь несколько голосов, уже утративших интерес.
- Этот крик - ваш смертный приговор, - сказал мистер Радж. - Пролетариат всегда ошибается.
Начался сильный дождь. Летучие муравьи летели к электрической лампочке. Пот блестел на коричневых, желтых и белых лбах. Москиты принялись жалить щиколотки в тонких носках или голые. Голосов снизу больше не слышалось.
- Завтра, - сказал мистер Радж, - проснемся в затопленном мире.
16
Сержант Алладад-хан - три новых латунных шеврона совсем не блестели в дождевом слабом свете - возвращался по реке из авторемонтных мастерских в Келапе. Сидел, выпрямившись, на корме полицейского катера, Касым за рулем, как всегда, неумелый. Аллах, весь мир теперь был рекой. Река жадно поглотила почти всю центральную улицу, грязные закоулки возле базара, взобралась даже по каменной лестнице старой Резиденции, наверняка подтопив Краббе. Верхушки деревьев кустисто вздымались над серыми простынями воды, змеи приютились в ветвях. Старик китаец стоял у дверей своего дома, моля поток отступить от семейства; его утащил крокодил. Старые лодки опрокидывались или шли ко дну - с непросмоленными швами, - нагруженные домашним скарбом. Дурная, но волнующая пора. Ибо вот он, Алладад-хан, с пыхтением возвращается на затопленный двор Транспортной конторы, путешествует по водам, подобно пророку Ною, властвует над рекой, даря водам свободу. Аллах, есть нечто более достойное, более приличествующее мужчине, в этом величественном продвижении, чем визг тормозов и рывки колес на ухабистой грязной дороге.
Властвует над рекой, но больше почти ни над чем. Ибо она, как все женщины, быстро приспособилась к отступничеству брата, к предательски обретенному благополучию. Разве не очевидно, что хитроумно устроенный брак продвинет его карьеру? Он ведь теперь встречается со всеми лучшими людьми; что касается его жены, очевидно, такой хороший мусульманин со временем приведет ее к истинной вере. Пьянство - нечто вроде самостоятельно избранного мученичества, просто способ укрепить силу с помощью нужных общественных связей. Сам Абдул-хан ей сказал.
Что касается ее отношения к нему, к Алладад-хану, что ж, почти так же, как прежде. Не считая того, что она вполне довольна его повышением, горда ранением в руку, утешена подарками, которые ему удалось купить на деньги, щедро и без отдачи выданные Адамс-сахибом. Он, Алладад-хан, решил, что ребенок не лишен с ним сходства - неагрессивный нос, интеллигентный лоб, глаза одновременно живые и томные. Теперь нянчил дитя на руках, напевал пенджабские старые песни; она одобряла подобные проявления отцовских любящих чувств. Время от времени позволяла ему уходить, не слишком жаловалась, когда он являлся с яркими глазами и шаткой походкой. Одного только все-таки не допускала: чудовищно сексуального акта из американских и европейских фильмов, но теперь вполне снисходительно принимала прочие супружеские домогательства.
Хорошо также, думал Алладад-хан, что он создал нечто, чему можно радоваться, ибо скоро лишится друзей. На второй день после Рождества чета Краббе улетит в другой штат; а еще через месяц Адамс-сахиб навсегда покинет Федерацию. Oн, Алладад-хан, останется в одиночестве. Хотя, возможно, избавится от полного одиночества, выращивая сад на завещанных ему нескольких клочках земли. Постарается любить жену, беречь и лелеять дочь, продолжит изученье английского, заведет полку книг, несколько картин на стенах. Возможно, у него когда-нибудь будет сын, а когда выйдет в отставку, вернется в Пенджаб, будут несколько акров, коровы и лошади, множество молодняка, посиделки у зимнего очага, легенды о нем, Алладад-хане, - солдате, мечтателе, полицейском, космополите, образованном, вольномыслящем. Не много, но все-таки кое-что.
Ей захочется назвать сына Абдул-ханом, но тут он решительно скажет свое слово.
Алладад-хан с интересом заметил весело катившуюся среди редкого быстроходного речного транспорта лодку с раджой и его новой любовницей. Раджа - распутный молодой человек в европейском костюме. Алладад-хан хорошо знал его в лицо. Девушку знал еще лучше. Это бывшая любовница Виктора Краббе. Теперь она казалась довольно счастливой в красивом байю, в недомерке саронге, с позолоченной сумочкой, с кольцами в ушах из келантанского серебра и со своим распутным, но, может быть, мужественным молодым раджой. Аллах, у женщин никакой верности.
Ни у одной, кроме одной.
В Келапе он видел неверного парня, болтавшегося вокруг, миньона пузатого плантатора. Видел в лавке возле автомастерских, где тот самый парень покупал еду для бунгало, но также тратил сумасшедшие деньги на дешевые безделушки и детские игрушки, - уборная для кукольного дома, попрыгунчик, бумажные цветы и восковые фрукты. Парень провокационно повел девичьими плечами перед Алладад-ханом, взбил крашеные волосы. Мир ускорявшейся лодкой мчался к последнему краху. Друзья уезжают, женщинам и парням нельзя верить, Бога, может быть, нет. Впрочем, остается квартира в полицейских казармах, длинноносая жена с каннибальскими зубами, младенец, постель, шипящие, прыгающие на плите чапатти.
И вещи, которые хочется помнить.
- Касым! - крикнул он. - Дурак чертов! Глупый ублюдок! - Потому что Касым угрюмо летел прямо в стену двора Транспортной конторы, не снижая скорости, и нос лодки готовился пулей вонзиться в красный кирпич. Алладад-хан перехватил руль.
- Минта мааф, капрал, - сказал Касым.
- Сержант, - поправил Алладад-хан, - сержант. Аллах, ты что, никогда не научишься? Три полоски - сержант.
- У меня столько всего на уме, - оправдался Касым. - Жена новая, с деньгами трудно. Я с радостью был бы простым капралом.
- Продвигается тот, кто способности проявляет.
- Это несправедливо. У вас всего одна жена, вы не нуждаетесь в деньгах, которые получаете, как сержант. У меня теперь три жены, это очень тяжело.
- Хари Сингху обещан чин капрала. Допустим, у него столь же мало способностей в вопросах транспорта, как у тебя, но он хоть знает английский, играет в футбол за полицию округа.
- У меня на подобные вещи времени никогда нет, капрал.
- Нет Бога, кроме Аллаха, - выругался Алладад-хан. - Никогда не научишься?
- Но у меня возможности не было ходить в вечернюю школу. Дома столько всяких дел.
- Не будем больше говорить, - сказал Алладад-хан, останавливаясь, чтоб медленно продвинуться на несколько дюймов по водам потопа. - Жди здесь. Мы скоро вместе с туаном пойдем к большому школьному зданию на холме. Приготовься взять на борт много баранга. Сегодня у христиан большой день. Называется Сочельник. Празднуется рождение пророка Исы.
- Поэтому сегодня выходной.
- Да. И завтра. Предупреждаю тебя, дома делай как можно меньше. Нам надо, чтобы ты был готов к дальнейшей работе. Повези своих жен погулять по реке. Ты вступаешь в тот возраст, когда надо силы беречь.
- Да, капрал, - согласился Касым.
17
Вечер Сочельника обещал расцвести и красиво поблекнуть над водами. Сквозь дождевые тучи на западе пробился теплый свет, осветил волосы джунглей, радужно расцветил туманные дебри на вершинах гор. Краббе с женой стояли высоко над городом, забравшись на крышу покосившейся дозорной башни, глядели на залитые водой улицы, на огромную вспухшую реку, на скользившие или пыхтевшие на ней суда. Даже внизу, под самым верхним пролетом каменной лестницы, прыгали и плыли лодчонки. В одной из них знакомая фигура ехала на буксире домой. Краббе махнул, и фигура махнула в ответ с тонким смехом, слабо прозвеневшим над мокрой пустыней.
- Мисти лулус! Хе-хе-хе-хе!
Потом, по-прежнему улыбаясь, хихикая, унеслась к жене, к семерым детям, к крыше крошечного затопленного дома.
- Сочельник, - сказала Фенелла. - Холодные улицы, теплые пабы, возбужденные дети. Дружеские чувства в коротком нереальном пространстве, тосты, хлопки по спине. Ради того, чего они даже не понимают, не говоря уж о вере. И колядки. - Запела, немузыкально, не попадая в мелодию:
Когда вырастут плющ с остролистом
Выше самых высоких деревьев…
Потом закрыла лицо руками, всхлипнула. Краббе успокоил ее.
- Здесь это никакого значения не имеет, - сказал он. - Это земля более молодого пророка. Но, кем бы он ни был, вполне мог тут родиться, в более подходящем месте, чем среди зимних снегов. Тукай кричат "ату" сворам в кампонгах, дети глядят из дренажных канав, - хотя это, конечно, сейчас невозможно, - поиски комнаты в китайских гостиницах. Потом лимбу в сикхских яслях, роды в запахе навоза.
- Ничего не могу поделать, - сказала Фенелла, утирая глаза. - Всегда одно и то же. Наверно, что-то связанное с утратой невинности.
Быстро замерцал блик света, словно спущенная со спиннинга леска. Снизу послышалось приближавшееся пыхтенье и оклик:
- Эгей!
Краббе с Фенеллой взглянули вниз, увидали причаливший к ступеням катер, огромного мужчину, раздраженно разговаривавшего на урду, несколько ящиков, перегруженное суденышко.
- Эгей!
- Проклятая штука чуть не перевернулась, - донеслось издалека ворчание. - Пришлось выбросить за борт один чертов ящик "Якоря".
- Я спущусь, помогу! - крикнул Краббе.
Труд был медленный, потный - таскать вверх по лестнице ящики пива для Нэбби Адамса, шерри для Алладад-хана, шампанского для четы Краббе, к почти пустой квартире. Пансионных боев призвали на помощь. Нэбби Адамс царственно распределял благодарность.
- Терима касен, туан.
– Терима касен.
- Терима касен банъяк, туан.
– Сама, сама, - сказал Алладад-хан.
- Самсу самсу, - сказал Нэбби Адамс. - В любом случае, чем он себя возомнил, черт возьми? Это мои распроклятые деньги, а не его.
Нэбби Адамс, снисходительный к слабости окружающих, принес холодную курицу и пироги со свининой, банки ветчины, куски сыра, булки, подтаявшие пачки масла, фрукты, мармелад, банки с маринованным луком, грибы в банках, инжир, шоколад, леденцы от кашля, суп в банках, голландские сигары, креветок в банках, копченую лососину, паштет в банках, крутые яйца, кусок мяса для истекавшей слюной собаки, радостно подметавшей хвостом лестницу.
- Захотела пойти, - объяснил он. - Выскочила из окна, черт возьми, и поплыла за нами. Поэтому пришлось втащить ее в лодку.
Сидели в креслах без чехлов в лишенной картин, лишенной книг квартире. Только групповой снимок, доставленный утром почтовой лодкой, слишком запоздавший для укладки в ящики и коробки.
- Старший класс, - сказал Краббе, - а вон я в центре в первом ряду.
- Что это за китаец с черным глазом? - спросил Нэбби Адамс.
- Myco далам селимут, - сказал Краббе. - Враг под покрывалом. Только его больше нет. Уехал в Сингапур. Там больше возможностей в китайских школах.
Раздались далекие выстрелы.
- Все свое, - сказал Нэбби Адамс. - Даже в Сочельник не унимаются. - В бутылочные пробки вонзились штопоры, вытащили, откупорили. Пили все из пивных стаканов.
- Значит, решили, Нэбби? - сказал Краббе.
- Да. Вернусь в Бомбей. Там осяду. Нету другого такого места.
- Но что будете делать? - спросила Фенелла.
- Да фактически ничего, миссис Краббе. Просто жить буду. Нету другого такого места, как Бомбей.
- Там пить нельзя, - сказал Краббе. - Сухой закон.
- Ну, - сказал Нэбби Адамс, - на самом деле мне можно. - Смотрите. - И вытащил из набитого деньгами бумажника смятое письмо. Краббе разгладил его и прочел:
"Сим удостоверяется, что предъявитель сего признан алкоголиком и имеет право на приобретение опьяняющих напитков в любом отеле, где он их потребует.
П. Вивекананда, бакалавр медицины, бакалавр хирургии, Мадрас".