– Нет! Спасибо. Не болит сегодня.
– Это хорошо. Но потом я вам ее все равно разотру.
– Вы не могли бы мне принести чистый листок бумаги и ручку хорошую. Моя не пишет совсем.
– Завещание что ли писать собрались?– с улыбкой на лице спросила женщина.
– А что мне завещать. Ценностей-то я не нажила, все мои деньги я вам отдаю, так что пустая я, писать в завещании нечего.
– Это точно! Умрете налегке,– сказала женщина и засмеялась.
– Только вы не забудьте про бумагу с ручкой, хорошо. Вот растирать меня вечером придете и захватите.
– Ладно, сказала же, принесу, значит принесу. Писательница, кому сказать.– женщина встала с кровати, взяла со стола посуду и направляясь к двери сказал,– приду через часа два, если что – кричите, хотя я все равно глухая.
Один танец. Железо. Прекрасный тост. Снег закончился
Ничего не было слышно, город еще спал, бродячие собаки и люди, примостившись друг к другу, грелись у тепловых колодцев. Утром, город родится заново, покрытый белой пеленой снега, чистый и красивый уже через пару часов вновь станет мрачно-серым, как те люди, которые в нем живут. Машины забьют дороги, а люди, стремящиеся обособиться и скрыться в своих железных передвигающихся коробках, все меньше ищут встреч с себе подобными. Умирает язык общения, контакта, как в кирпичном колпаке, каждый житель этого города идет по улице, боясь даже контакта глазами. Но пока не закончилась ночь, пока не проснулись обитатели большой квартиры, пока еще идет снег за окном и луна освещает маленькую комнату своим светом, два человека сидят в креслах у окна и у одного из них текут слезы.
– Да, я действительно не читаю,– практически отвернувшись от своего собеседника, Зоя стала вглядываться в темноту, сквозь которую немного виднелась большая фотография на стене.
– Вот кому ты теперь нужна?– мужчина встал с кресла и отошел в глубь комнаты, так что Зоя слышала только голос, доносящийся из темноты,– тебя ведь даже пожалеть некому. Живешь в своей капсуле и думаешь, что ты самая умная, что скоро тебе все будут завидовать. Да только открой глаза, наконец, тебе ведь за тридцать, и многое никогда уже не сделать потому, что время шло быстрей, чем ты успевала его замечать и ценить. Потому, что ты не проживешь ее дважды и ничего не перепишешь!– голос его становился все громче и громче,– вот тебе и балет!
– У каждого свое счастье,– тихо, вполголоса, возразила Зоя, наполняя свой бокал коньяком.
– Если ты не любила, то тебе нечем мерить,– приблизившись вплотную, произнес мужчина и, схватив ее за лицо, посмотрел в глаза,– запомни это!– озлобленный, брезгливый взгляд перемещался по ее лицу, выражая только отвращение. Сев в кресло, он налил себе коньяк и залпом выпил,– пей тоже, что смотришь? Тостов больше не будет. Ты права, они не к чему. Так гораздо интересней и свободней, сидишь, разговариваешь, захотел выпить – налил и выпил, не ждешь, пока захочет твой собеседник. Мы же просто общаемся, разговариваем, зачем нам эти тосты. Тебе так нравится?– обратился он к Зое, положа ногу на ногу.
– Мне так нравится,– согласилась она и выпила,– мне вообще все сейчас нравится. Мне теперь все и всегда будет нравиться. И ты мне нравишься.
– Женя,– уточнил он,– меня зовут Женя.
– Я это помню, Женя. Ты мне тоже нравишься. Вот еще час назад не нравился, а сейчас я просто влюбилась в тебя,– она наполнила рюмку коньяком и выпила. Зажмурив глаза и помолчав немного, Зоя улыбнулась и продолжила,– может, мне Бог тебя сегодня послал? Отобрал одно и дал другое. А? Как ты думаешь? Ты же такой сильный, настоящий мужик, вот и научишь меня любить по-настоящему. Получится? Жень? Попробуем?– закурив, она стала стучать пальцами по столу,– ах да, я забыла, ты однолюб. Брошенный однолюб. Это диагноз, Женя. Что будешь теперь делать? Может, поможем друг другу, я тебе, а ты мне. Может, выбросим все ваши фотографии и начнем жить заново. Я уже начала. Содрала к чертовой матери всех этих покойников со своих стен, раздолбала зеркала, ну ты видел. Так что я уже начала, теперь ты, твой ход,– протянув руку к подоконнику, она взяла лежавший в стопочке фотоальбом и раскрыв, стала рассматривать,– какая красота, так мило,– комментировала она,– Жень, да вы просто созданы друг для друга. А теперь давай устроим из этого всего хорошенький костер. Готов?– нахально и громко спросила она.
– Перестань!– выхватив альбом, крикнул он,– хватит! Ты напилась.
– Я? Не угадал! Просто мне весело и я начала следовать твоему совету, влюбляюсь. В тебя. Можно?
– Какая же ты оказывается мерзкая,– тихо заметил он.
– Ага. Сама себе удивляюсь. Эх, Женя, Женя. Хороший ты мужик. И как думаешь жить дальше?
– Как и жил,– выпалил он.
– Прекрасный тост, за это и выпью. Тебе не предлагаю, выпьешь сам, когда захочешь и за что захочешь,– наполнив рюмку остатками коньяка, Зоя залпом выпила ее и, склонив голову, замолчала. Женя молчал тоже, вглядываясь в темноту комнаты,– а у тебя есть музыка?– улыбнувшись, спросила она.
– Есть.
– Включи.
– Не хочу,– отрезал мужчина.
– Ты такой красивый. Я только сейчас увидела, какой же ты красивый,– присаживаясь к нему на колени, лукаво сказала Зоя.
– Перестань!– крикнул он и, скинув Зою с колен, сел в соседнее кресло,– ненавижу пьяных женщин.
– Я не пьяная, Женечка. Я просто влюбленная,– улыбаясь, Зоя стала кружиться по комнате, то пропадая в темноте, то появляясь.
– Мне кажется, что тебе пора ложиться спать.
– Может и пора. Вот станцуем с тобой, и я пойду.
– Перестань!– крикнул он и встал с кресла.
– Ну, пригласи меня на танец, Женя. Только один танец,– хватая его за руку, улыбаясь, просила она.
– Пошли, я провожу тебя,– сказал мужчина и потянул ее к двери.
– Понимаю,– вырвавшись и отойдя к окну, заметила Зоя,– я же не эта девушка с фотографии, зачем тебе со мной танцевать. А ты закрой глаза, Женя, и представь, что ты с ней танцуешь. Как тебе такой вариант? А? Нравится?– спросила Зоя.
– Выходи!– открыв дверь комнаты, сказал он,– ты мне надоела.
– Я никуда не пойду.
– Еще как пойдешь,– схватив Зою за руку, мужчина стал тянуть ее к выходу.
– Нет!– крикнула она, сев на корточки,– пусти меня! Я не пойду туда,– закричала Зоя и укусила мужчину за руку. Он отпустил ее в этот же момент, и Зоя упала на спину.
– Сумасшедшая! Да тебе не работать в психушке надо, а лечиться. Убогая. Я еле сдерживал себя, чтобы не засмеяться, когда ты мне про свой балет рассказывала. Ты на себя посмотри, тебе не танцевать, а виноград в бочке давить надо. Пошла вон отсюда, и мой тебе совет, не рассказывай больше никому про то, что ты хотела стать балериной, если хочешь, чтобы люди с тобой общались. Или ищи таких же сумасшедших, как и сама.
– Я тебе сейчас покажу сумасшедшую,– с остервенелым взглядом, она стала медленно приближаться к мужчине,– ты увидишь, что был не прав, тряпка. Можешь пока поплакать над своими фотографиями, минут десять. Я покажу тебе, что значит сумасшедшая. Только оденься нормально, сними эти лохмотья. Сейчас я буду танцевать,– сказала она тихо и выбежала в коридор,– готовься,– крикнула она ему. Через несколько секунд, рванув соседнюю дверь, которая была не заперта, Зоя влетела к соседям. Ужасный запах ударил ей в нос,– просыпайтесь!– крикнула она, спящим на полу и двухъярусной кровати людям,– вставайте же, я говорю,– подойдя, она стала расталкивать каждого. Еще не протрезвевшие люди всполошились, и ничего не говоря, вопросительно смотрели на Зою,– я буду сейчас танцевать,– крикнула она что есть сил и стала скидывать стоящие на письменно столе пустые бутылки, чтобы усилить эффект.
Выбежав в коридор, она так же ворвалась в следующую дверь, в кладовку, в которой спали голые мужчина с женщиной, потом в ванную и так по всем комнатам. Всполошенные люди, проснувшись от крика, стали выходить в коридор и спрашивать друг у друга, что происходит. "Я буду сейчас танцевать. Все сюда",– крикнула Зоя и влетела в свою комнату, поскользнувшись на осколках зеркала. Раскрыв шкаф, она быстрыми движениями свалила на пол все, что лежало на полках и, достав белое трико для танцев, стала натягивать его на ноги. Вслед за этим последовал такого же цвета гимнастический купальник и длинная, сделанная из многослойного фатина юбка. В коридоре слышался гул и крик, только что проснувшихся соседей, которые стучали в Зоину дверь. Завязав на ногах бежево– розовые пуанты, Зоя распахнула двери и крикнула:– " Я танцую! Начинается!".
Выскочив из комнаты, Зоя направилась к Жене. Видевшие ее люди округляли глаза и не могли понять, что происходит.
– А теперь иди и смотри,– обратилась она,– потом скажешь, кто из нас дурак. И портрет своей любимой захвати, пусть тоже посмотрит,– закончила Зоя и стремительно направилась в свою комнату,– все сюда! Быстрей! Я начинаю,– без музыки, под шум и крики входящих и ничего не понимающих людей, Зоя стала крутиться на одной ноге. Выполняя движения неуклюже, хромая, она еле двигалась, слегка подпрыгивая и приземляясь на груду битого стекла, Зоя падала на пол, разрывая юбку. Стоявшие зрители замолкли от увиденного и никто не решался вымолвить хоть слово. Снова и снова поднимаясь с пола, Зоя вытягивала вперед ногу и, смыкая над своей головой руки, пыталась встать на пуанты. В ее голове, звонко играла музыка, а биение сердца было настолько частым, что гул в ушах мешал сосредоточиться на мелодии. Кружась по комнате, она размахивала руками, то вскидывая их вверх, то смыкая на своей груди. Поскользнувшись очередной раз на плакате с изображением балерины, Зоя со всего размаху влетела в пианино и оно издало возмущенное гудение. Увидев это, стоявший у двери Женя направился к Зое.
– Не сметь,– крикнула она,– я сделаю это еще раз. Расступитесь, вы мне мешаете,– указала она стоявшим и ничего не понимающим людям. Решив повторить, Зоя стала крутиться вокруг своей оси и после нескольких поворотов упала на осколки разбитого зеркала, порезав руку. Кровь хлынула, моментально окрасив белую, пышную юбку красными пятнами.
– Да она же сумасшедшая,– вдруг крикнула стоящая рядом женщина, с всклокоченными волосами и большим синяком под левым глазом,– остановите же ее.
– Не сметь,– Зоя стала отходить к окну,– назад! Я буду танцевать. Расступитесь!– Женя двинулся в ее сторону, а она с каждым его шагом отходила к окну.– Отойди! Не приближайся! Отойди,– крикнула она снова и обернулась назад.
На улице, в черном пальто и кроличьей старой шапке, прямо перед окном стоял Данила и пристально наблюдал за всем происходящем в комнате:
– Даня! Данечка,– взвизгнула Зоя,– Даня!– крикнула она еще раз и, схватив стул для пианино, размахнувшись, кинула его в окно. В ту же секунду стекло разлетелось, издав страшный грохот. Стоявшие в комнате люди отошли назад, и никто не посмел приблизиться к Зое,– я тут, я иду,– сказала она, вскочив на подоконник и высунувшись в окно. Стоя на коленях, Зоя ухватилась руками за прутья холодной решетки.
– Что ты делаешь?– обратился стоявший по ту сторону окна молодой человек. То ли от холода, то ли от увиденного его лицо было безжизненно-серым, матовым, глаза, практически не моргая, смотрели на Зою,– залезь обратно, ты же можешь порезаться
– Данечка, забери меня отсюда,– дергая с силой оконную решетку, тихо говорила Зоя,– прошу тебя, освободи меня. Они меня убьют.
– Кто, кто тебя убьет?– приблизившись к Зое, спросил молодой человек,– я с тобой,– сжимая ее руки в своих, успокаивал Данила,– я здесь, слышишь.
– Они мешают мне танцевать!– захлебываясь собственными словами, высунув часть своего лица между прутьями, сказала она,– ты видел, они смеялись, когда я падала.
– Ну что ты! Тебе показалось. Я все видел, им понравилось, правда. Только ты слезь с окна, а я сейчас войду в квартиру и перевяжу тебе руку, хорошо. Слезай,– гипнотически монотонно уговаривал он ее.
– Да куда же мне слезать,– сказав, обернулась она назад. Присутствовавшие выстроившись по стеночке, молча наблюдали за происходящим,– туда я не полезу.
– Тогда ты держись за решетку, а я сейчас к тебе приду и сниму, хорошо?– прижавшись лицом к толстым железным прутьям, шептал ей Данила. Его губы практически касались ее лица,– не двигайся только,– шептал он.
– Неееет. Ты не успеешь. Ты не успеешь,– дергая изо всех своих сил решетку, сказала Зоя, и ее дыхание участилось, а глаза раскрылись, как будто она увидела перед собой привидение,– я весь вечер ждала тебя, а ты все не шел. Специально не начинала, но сколько же можно было ждать, они требовали танца, понимаешь?
– Ну конечно, понимаю, конечно. Ничего страшного, я тут,– он снял с железа ее ладони и стал греть своим дыханием,– ты вся замерзла. Я уже пришел. Ты сейчас слезешь и станцуешь мне. Хорошо?
– У меня все горит внутри, разрывается. Руки слабые, что-то выкручивает мое тело. Сколько же мне еще сидеть в этой клетке. А?
– Ты только сиди,– отпустив ее руки, молодой человек отошел назад,– я сейчас выпущу тебя. Не двигайся.
– А куда же мне отсюда двигаться.
– Подожди меня, пожалуйста,– молодой человек открыл подъездную дверь и вбежал внутрь.
Сидя на подоконнике, Зоя оперлась всем телом на решетку, ухватившись за нее обеими руками. В квартире слышался шепот, невысокий мужчина, без возраста, в фиолетовых семейных трусах рассматривал подобранные с пола фотографии и открытки, молодая девушка в цветастой майке с большим жирным пятном зажалась в угол и, утирая слезы со своего отекшего от пьянки лица, смотрела на Зою. Еще двое что-то шептали друг другу у двери. Молодой мужчина, в синих льняных штанах и белой футболке с коротким рукавом замер посередине комнаты. Его лицо окаменело, вдруг появившиеся морщины на лбу тянулись вниз, пальцы рук иногда дергались, как будто он хотел что-то сделать, но не мог. Залитый Зоиной кровью подоконник ярким пятном горел в серости мертвой комнаты, на улице стало светло, раннее утро высветило все то, что изменилось за ночь, нетронутое снежное покрывало, укутавшее город ночью, изорвалось машинами и людскими стопами. Произошедшее этой ночью ушло во "вчера", вжавшись, скукожившись на кроваво-красном покрывале подоконника, сидела молодая девушка в белом, словно подстреленный лебедь, губы ее двигались, как на лице умирающего, стараясь сказать свое последнее слово, но голоса уже не было. Только пар изо рта, указывал на еще не угасшее дыхание. В следующую секунду хлопнула входная дверь, на пороге комнаты появился молодой человек в черном пальто и старой кроличьей шапке, завязанной сзади, абсолютная тишина разорвалась громким:– " Зоинька, я здесь"! Очнувшись от крика, Зоя привстала, схватившись за решетку и большой, державшийся на раме сверху кусок разбившегося стекла, как гильотина, резанул вниз, разлетевшись по всей комнате крупными и помельче слезами. Снег закончился.
Открытки. Точно навсегда. Разукрасила. Женщина
Казалось, что она никогда не закончится. Снег давно превратился в липкую жижу под ногами, разъедающую обувь и все живое под собой. Серым, тяжелым небом зима давила местных жителей, заставляя кутаться в теплые одежды и прятаться в мрачных зданиях. Абсолютно безразличные друг другу люди метались по городу в поисках денег и плотского наслаждения. Быстро шагая вперед, молодой человек в длинном черном пальто и старой кроличьей шапке, завязанной на затылке, нес в руке цветастый полиэтиленовый пакет с фруктами. Лицо его, лишенное эмоций, изнеможденно– худое, застывшее, бесцветно– серые глаза, смотрящие под ноги, практически не моргая. Казалось, что лица и вовсе нет, а всего – лишь бумажная маска. Устало ссутулившись, он добрел до здания городского почтамта и, поднявшись по ступенькам, вошел внутрь. Ни людей, ни очередей, абсолютная тишина, как в читальном зале забытой Богом библиотеки. За стойкой в гордом одиночестве сидела пожилая женщина, то ли что-то читая, то ли спя. Молодой человек подошел к ней, надеясь, что она поднимет голову, услышав его шаги, но женщина продолжала сидеть, положа голову на руку.
– Дайте, пожалуйста, открытку,– громко обратился он к спящей за стойкой женщине.
– Что!?– вскочив от неожиданности, спросила она, поправляя пышную прическу.
– Мне нужна открытка, обыкновенная, с маркой.
– Секунду,– женщина повернулась к шкафу и достала оттуда целую стопку открыток,– выбирайте, есть с пингвинами, вот хорошая с цветами, с мягкими игрушками, вам какая нужна? На день рождения есть, выбирайте, они все с марками,– надев очки в черепаховой оправе, женщина раскладывала весь ассортимент на стойке.
– Мне обычная самая нужна, вот эта хорошая,– указал он на открытку с изображением оранжево-желтых осенних листьев.
– Красивая. А что вы не хотите взять вот эту?– спросила она, вытащив из стопки открытку с елочными игрушками, посыпанными разноцветными блестками.
– Тоже хорошая. А с балеринами у вас нет?– надеясь на положительный ответ, спросил молодой человек.
– С балеринами не привозили. Берите с игрушками, я сама бы такую купила, да только мне посылать ее некому,– снова облокотившись на руку и уставившись на молодого человека, сказала женщина.
– Ну, я возьму все же с листьями. Она мне больше нравится.
– Семь рублей с вас,– произнесла женщина за стойкой и принялась собирать разложенные открытки.
– Возьмите, пожалуйста,– он протянул деньги и, взяв открытку, прошел к стоящему в середине зала столу.
– Может, все– таки возьмете с игрушками? Потом пошлете кому-нибудь или дома поставите, за стекло.
– Спасибо!– стараясь отвязаться, сказал молодой человек и принялся писать адрес и фамилию получателя. Левее, в колонке для текста, он написал: "Отправляю тебе, как и обещал. Позвони мне, если прочтешь ее, я буду ждать тебя. С любовью Данила". Вставив привязанную веревкой к столу ручку в специальное отверстие, он подошел к почтовому ящику и опустил открытку. Обернувшись, он увидел, что пожилая женщина за стойкой вновь приняла удобную для сна позу, что-то бормоча себе под нос.
Выйдя с тихого почтамта, Данила побрел по узкой грязной улочке, держа в руках все тот же пакет. Шагая, он думал о пожилой женщине с пышной прической, которую только что видел, о ее тихом и совершенно никому не заметном существовании. Работая на почте, ей самой некому писать, и он даже подумал, что, возможно, к праздникам эта женщина посылает открытки своим сотрудникам, чтобы потом ждать от них ответа. Обычная жизнь с ушедшими давно страстями теперь для нее лишь медленное, никому не заметное угасание.