Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза - Сергей Минутин 31 стр.


Была пятница. Начало мыльно-пьяных выходных дней. В пятницу был мужской помыв. В субботу отмывались солдаты, в воскресенье женщины. Полковник орал на начальника бани за то, что не обнаружил в бане тазов, за грязь, за чуть тёплую воду и просто потому, что это был еженедельный ритуал, который он был вынужден делать сам, так как его заместитель по тылу "купил" себе место поближе к столице, а начвеща ещё не прислали.

Вдоволь наоравшись и зная, что всё останется, как и было, он сел в машину и поехал париться в одну из так называемых "полковых" бань, с парилкой, бассейном, водкой и варёной бараниной. В этой бане собирались по пятницам командиры полков, иногда приглашали нужных людей. С некоторых пор самыми нужными стали коммерсанты из Китая и евреи из России. Первые везли в Россию свой товар, вторые вывозили из России, в основном, сырьё. Были и свои завсегдатаи из числа нужных людей, в основном, так называемые "положенцы" от различных национальных диаспор, директора магазинов, особенно китайских, крупные таможенные чиновники и т. п.

Сначала полковник с трудом воспринимал эту новую жизнь, но по мере роста своего благосостояния смирился. С удовольствием менял телевизоры и видеоаппаратуру, кондиционеры и машины, да и все прочие товары народного потребления, хлынувшие в его гарнизон с китайской стороны. Многое привозилось и из Москвы. Была определённая категория офицеров, которую он не хотел увольнять, не смотря на написанные ими рапорта, понимая, что без них вообще хана.

Это были профессионалы, больше походившие на готовых на всё солдат удачи и ничего, кроме денег, не признающие. Они так и говорили: "Мабута будет платить, Мабуте будем служить", но в этом был скорее протест, чем правда. В качестве компенсации он отправлял их в командировки раз в месяц с китайским товаром в Москву, и за российским товаром, который за тем их жёны продавали китайцам.

Одним из таких завсегдатаев был китаец Дэн, преуспевающий коммерсант, женатый на бурятке, и потому российский подданный. Полковник знал, что Дэн – резидент китайской разведки, и потому особенно оберегал его.

Вреда особого от китайцев не было, было просто массовое гражданское вторжение на те территории, которые ему, полковнику, приказано было защищать. Но он понимал, что если выгнать китайцев, то жрать на этой территории будет нечего уже с утра.

Резидент китайской разведки, напарившись с русскими офицерами в бане, пил водку, закусывал бараниной и предлагал полковнику привести в эту баню самых красивых китайских женщин. Не этих, из северного Китая, которые работают у него в гарнизоне, а других, большеглазых, тёмноволосых, южных китаянок, похожих на наших крымчанок. Полковник был не прочь, тем более, что ранения его были чуть выше и чуть ниже самого главного мужского "достоинства", но побаивался открыть ещё один шлюз для китайского нашествия. Когда Дэн упал головой в баранину и засопел, полковник приказал водителю отвести его домой, а сам пошёл продолжать париться. Это загадочное русское здоровье всегда оставалось для Дэна тайной, и он предпочитал головой в баранину и домой.

Дома Дэн заварил себе зелёный чай и стал записывать в свой дневник события, произошедшие за неделю и оставшиеся в памяти.

С тех пор, как русские начали перестраиваться, работать ему стало намного легче. Он просто стал связующим коммерческим звеном между теми, кто его ловил раньше и своими хозяевами. Секретов, в прежнем понимании, не стало. На всей китайско-русской границе укрепления были разрушены. Вдоль автомобильных дорого до самого г. Иркутска у китайцев была хорошо отлаженная сеть столовых, автостоянок, гостиниц и совместных предприятий. В принципе, русские знали о китайцах по обе стороны границы всё, включая и их воинские звания, но ничего не делали.

Дэн знал, почему это именно так. У русских не было сил что – то делать самим. Его западные коллеги уже давно и серьёзно "лечили" Россию и, судя по всему, она должна была издохнуть. Но похороны всё время откладывались. Дэн был не в обиде за это ни на западных коллег, ни на своих восточных хозяев. Он, наследник тысячелетней истории, хорошо знал книгу перемен и не очень верил в то, что с Россией можно что-то сделать, как и с его родным Китаем. Причина была в том, что ни Китай, ни Россия сами никуда не лезли, их втягивали в разные авантюры, но в итоге всегда побеждает вечное, а вечное – это дух. А дух то сжимается, то расширяется. Просто Россию сжимали чаще.

Дэн записывал событие, происшедшее в одном из танковых полков русских. Суть сводилась к тому, что во время учений вместо того, чтобы следовать колонной по указанному маршруту, один из танковых экипажей, а в частности, танк командира батальона выехал на трассу, остановил "Джип-Черроки". Комбат поспорил с водителем джипа на ящик китайского коньяка, что на танке он быстрее доедет от этого места до г. Забайкальска. Они стартовали: джип по дороге, танк по сопкам. Перед г. Забайкальском танкисты ещё минут тридцать ждали этот джип, перекрыв движение на трассе, чтобы спорщик не проскочил.

Правда, "затарившись" коньяком, на исходный рубеж они не опоздали. Но даже в русской армии, после такого нарушения дисциплины нужно было делать оргвыводы. Об этих выводах Дэн и делал свои записи.

Он представлял себе, чтобы ждало китайский экипаж за такую вольность. С русского же комбата удержали деньги "за соляру" и в очередной раз пообещали лишить 13 зарплаты. Но, как это было сделано? Как рассказывал Дэну один из его соглядатаев, работающих в этом полку по найму, командир полка устроил на плацу "разнос" всем комбатам.

Командира все слушали внимательно, но тут на плац прибежала местная дворняжка и, высоко задрав лапу, описала трибуну, с которой комполка произносил назидательную речь. Командир несколько секунд молчал, а потом сказал дословно следующее: "Даже кобель понимает, насколько я мягок с вами". После этих его слов еле сдерживаемый хохот вырвался наружу.

Дэн знал и командира, и комбата, неоднократного призёра международных соревнований вооружённых сил, которому не давали первого места, только потому, что он был "ничей". Он знал, что если бы в русской армии были только рафинированные генералы-бизнесмены, проблем бы не было, и Даурия была бы уже китайской территорией, но откуда берутся эти, другие, офицеры. Пока есть хоть один такой экипаж на границе, лучше в Россию не лезть. Он ведь будет воевать не по приказу, а по куражу. Сколько крови попортил этот русский кураж своим генералам с разными фамилиями, но с одной и той же внешностью, сколько сделок с совестью сорвал. Дэн презирал русский генералитет и называл его свинарником, но вот таких кастовых военных уважал и боялся. Он прекрасно понимал, насколько они опасны в мирное время, а особенно в военное.

Закончив писать, Ден вышел из квартиры пятиэтажной "хрущёвки", любезно предоставленной ему командиром гарнизона за оказанную им "помощь" в ремонте госпиталя, и пошёл на железнодорожный вокзал. Вокзал так же был отремонтирован китайскими рабочими на свой лад, поэтому Дэн и в России чувствовал себя, как в Китае. Он просто сел на поезд, курсирующий как электричка между Россией и Китаем, "Даурия-Манжурия" и отправился домой в Манжурию. В поезде хмель окончательно прошёл, баранина делала своё дело, по мере отрезвления исчезали и бесконечные груды мусора вдоль железной дороги на русской стороне, их сменили чистые девственные сопки, и уже показался вдали уютный и красивый городок Манжурия.

Дэн ехал в Китай на выходные дни к своему шефу.

А на противоположной границе России уже немцы засматривались на русских и думали, как с ними дружить дальше. Для Сергея немцы всегда были головной, хотя и любимой болью. Его интуиция не воспринимала немецкий порядок, но почитала немецкую порядочность и аккуратность. Он ехал в Питер на встречу.

Питер выглядел хмуро, во всём чувствовалась непроходящая сырость. Сергей уверенно топал по лужам, не боясь промочить ноги, и напевал новомодную песню: "Дождик, мне никто не нужен, я иду по лужам". Сергей имел веские основания не смотреть под ноги, не прятаться под зонт и промокнуть "насквозь". Он шёл к ещё одному своему другу детства – Рихарду, в самую настоящую "тевтонскую" семью. Он знал, что хозяйка дома, крепко сложенная и приветливая Эльза, увидев его, мокрого и продрогшего, тихонечко вскрикнет, даст ему смену белья и тапочки, а потом ещё и чашечку отличного кофе. И сделает она это с такой добротой и радостью, что можно не задумываясь нырнуть и в ледяную воду Невы, чтобы только почувствовать, как может радоваться Эльза, оказывая ему спасительную услугу.

Надо заметить, что Сергей такую радость Эльзе доставлял постоянно, с тех пор как "рухнул" в руки Рихарда и Эльзы с двумя пулевыми ранениями.

Эльза так трогательно ухаживала за ним, что он решил продлевать удовольствие до бесконечности.

Другое дело Рихард. Он не понимал, как можно промокнуть сверху, если в магазинах продают зонты, и как можно промокнуть снизу, если есть резиновые галоши. Рихард всегда был недоволен безалаберностью Сергея, чем приводил его в прекрасное расположение духа.

Сергей, конечно, в долгу не оставался. Эльзе он всегда дарил что-нибудь старинное, необыкновенное, обнаруженное им в антикварных магазинах, или просто по случаю. Она не переставала удивлять его своим умением размещать в своём доме старинные предметы, будь то ваза, подсвечник или портсигар. Бывая у них, он всякий раз видел, как подаренная им вещь меняет "настроение" всего дома.

Своему другу он тоже делал подарки: то ботинки с габаритными огнями, то шахтёрскую каску с фонариком "на лбу", то памперсы. При этом Сергей долго и нудно объяснял Рихарду, какая может быть польза от подаренной ему "диковины". Донимал он Рихарда до тех пор, пока не убеждал его, что никакого подвоха в его подарке нет, одна польза. Процесс убеждения Рихарда в том, что ему нужны ботинки с габаритными огнями в деревне, где нет пешеходных переходов, светофоров и дорожной разметки, или памперсы от радикулита, так как, втягивая влагу, они уберегают поясницу от сквозняков, Сергей особенно любил. И не как розыгрыш, а как проверку мысли, вложенной в предмет. Сергей знал, что у Рихарда немецкий, дисциплинированный, практичный ум "от и до". И если он сказал, что на ботинках габаритные огни не нужны, значит, они действительно не нужны. Вот памперсы, другое дело – это универсальная прокладка, практически подо всё на свете, словом, эволюция промокашки.

Рихард всегда был прекрасно одет, подтянут и собран. Долгая жизнь в России совершенно не меняла его. Рихард был из породы тех редких людей, которые где бы ни жили, всегда принадлежали своей изначальной родине и только её боготворили, любили и считали единственной для себя. Сергей любил Рихарда именно за это его качество, свойственное и ему самому.

Эльза звала Сергея на свой манер Серж, а Рихард звал его просто Горыныч, и постоянно ворчал на то, что Горыныч вносит в его размеренную и правильную жизнь суматоху и хаос. Но приходы Горыныча любил и ждал их.

Беседы Горыныча и Рихарда всё время велись о двух великих державах – России и Германии. Рихард нападал на Горыныча, ругал российский бардак, а Серж мирно отшучивался.

– Горыныч, как вы можете, вы русские люди, позволить возить по всей стране кости вашего русского царя, женатого на нашей немецкой принцессе, какому-то…, тут Рихард задохнулся от негодования, глотнул настоящего баварского пива, выставленного им по случаю прихода Горыныча, и уже спокойней произнёс, даже не потомку, хотя бы из дальней его родни.

Горыныч, медленно жуя поджаренную сосиску и мечтая о вобле, оправдывался: "Ну, во-первых, неизвестно ещё, чьи он кости возит; во-вторых, под эти перевозки большие деньги "отмывают", в том числе и твои германские товарищи, видимо, на очередную выборную компанию; в третьих, какая разница, кто извозчик.

– Но он же из этих, из "дрожжей", это же кощунство над историей великой России и Германии, – фанатично произнёс Рихард.

– Ну, насчёт России ты перегнул. У нас ведь как? Где деньги – там и дрожжи. Сегодня самые большие деньги можно заработать на похоронах, в платных туалетах, правительстве и государственной думе.

Там от "дрожжей" "большая польза". Скажу тебе даже больше, когда они были только в правительстве и государственной думе, покойников складывали под больничные лестницы и в овощехранилища, а теперь мы цикл замкнули. Кто уморил, тот и хоронит, – хрустнув солёной "кириешкой с беконом", ответил Горыныч.

– Не понимаю, причём тут все, когда речь идёт о русском Царе? – возмутился Рихард.

– Рихард, давай лучше споём, – сказал Сергей и запел: "Наш паровоз вперёд летит…". Спев эту песню, он бодро начал следующую: "Мы мирные люди, но наш бронепоезд….". Рихард, как умел, подпевал.

– Горыныч, ты мне всё – таки ответь, как такое, вообще, может быть? – не унимался Рихард.

– Да я уже ответил, процесс должен кто-нибудь возглавить: или бронепоезд, или его отдельная спец. часть с извозчиком, – отшутился Серж.

Рихард аж встал со стула от осенившей его мысли: "Значит, вы эти дрожжи запустили по всей стране, чтобы сильнее забродило. У извозчика ведь что главное? Елда, чтобы было чем осеменять. Чем дрожжей больше, тем быстрее крышку с котла сорвёт, тем быстрее вернёмся к наведению порядка.

В монологе Рихарда было столько фанатизма, что Горыныч зауважал его ещё больше.

– Рихард, дорогой мой, в такой стране, как России, в твоём понимании порядка быть не может. Если в Москве коммунизм, то на окраинах ещё самодержавие, если в Москве демократия, то на окраинах ещё коммунизм. В Москве уже фашизм, а на окраинах первые ростки демократии. Не успеваем мы везде и сразу, – шутил Горыныч, высказывая прописные истины.

– Дороги и дураки, – задумчиво произнёс Рихард.

– Не только, ещё чиновники. Последние якорь конкретный, но все вместе и дураки и чиновники приносят несомненную пользу.

Видишь ли, в России человек любой национальности может проявить в полной мере свою волю, причём в любом труде. Он может управлять всей Россией, гениально писать стихи и прозу, делать научные открытия. Такого проявления воли не даёт ни одна страна на земле. Можешь мне поверить, к нам даже инопланетяне не залетают. Им у нас просто нечего делать. Нас нечему учить, мы сами всё знаем, ещё и их учим, – улыбаясь, говорил Горыныч.

Рихард так и не понял, шутит Горыныч или говорит серьёзно. Он уже хотел уточнить на счёт инопланетян, как вошла Эльза и небрежно положила рядом с маленьким голубым глобусом, стоящем на книжной полке, театральный бинокль, подаренный в этот раз ей Сергеем.

Глобус, бинокль, книги придали комнате умиротворяющий вид, и беседа продолжилась о детях, погоде, наводнениях в Германии и т. д.

Глобус, бинокль, книги, настроили Сергея на особенный лад. Лад, когда на какое то мгновение открывается космический занавес и ты видишь сцену мира, причём всю сцену, так как билеты у тебя на лучшие места. Россия – Мир – Божий храм – склеп – отодвинутый могильный камень-Остров….

Сергею до последней клеточки своего организма захотелось быть русским Иваном. И он, присвоив себе новое имя Иван, вновь углубился в описание островных проблем.

Глава 8. Демократия на острове

Конечно, голограмма, которую видели два пограничника, упившихся сакэ, а по слухам, ещё и чачи, и даже арака, к нашему острову никакого отношения не имеет. У нас самый настоящий остров, как и поставленная задача. Но связь между событиями есть. Причём между всеми событиями. Островитяне были представлены всеми национальностями.

Итак, эта эпохальная, историческая, международная, многонациональная, археологическая экспедиция, может быть, так бы и осталась неведомой народу, если бы недалеко от острова, от нашего острова, не стала на якорь странная, древняя галера под странно раздутыми чёрными парусами. И если бы не чуткие сны пограничников, мимо глаз и ушей которых ничего не проходит, даже миражи, а дальше пошли слухи…

Нос галеры украшала чёрная голова пуделя с высунутым красным языком. Меж ушей пуделя была установлена огромная подзорная труба, в которую смотрел очень приличного вида гражданин, в котором, по-видимому, всё было прекрасно. Он смотрел в подзорную трубу на остров с кратером и, казалось, готовился к его извержению.

Наконец, гражданину надоело смотреть на остров, он развернул подзорную трубу и что-то крикнул в неё. К нему со всех ног подбежали два лихих матроса, почему – то в штатском, хотя оба были перепоясаны портупеями, на которых висели наручники, дубинки, носящие в народе название "демократизаторы", кривые ятаганы, наганы и прочие атрибуты весёлой жизни. Их одежда, в сумме, представляла какой-то непонятный гибрид восточных шальваров с европейскими смокингами, и даже портупеи не портили экзотику.

Они дружно дунули в подзорную трубу, превратив её в большую лодку. Лодку спустили на воду и помогли сойти в неё гражданину, который, видимо, был капитаном. Затем двое с галеры так дунули в сторону синего моря, что галера пошла ко дну, а лодка моментально оказалась на островном берегу.

Пока галера тонула, из её трюма гурьбой повалили гребцы. Они бегали по палубе, орали и лихо прыгали в воду, норовив оттолкнуться непременно от красного языка пуделя. Наблюдавшие за галерой с берега члены экспедиции сначала обрадовались надежде на прибывшую смену. Но увидев выбегавших из трюма гребцов, очень смахивающих на пиратов, размахивающих кривыми саблями и орущих АЛЛА, УРА и что-то матом, пришли в ужас. Спокойствие сохраняли только островитяне из состава коренных жителей страны опыта, думая про себя, мало ли что могло произойти на их Родине за время их отсутствия.

Остальные члены экспедиции бросились к радиостанции подавать позывные сигналы SOS в правительства, направивших их на этот остров стран. У радиостанции образовалась толкучка, сильно пополнившая доходы еврея, так как бесплатно незапланированные депеши он подавать отказывался, да и бессермянин команду не давал.

На всякий случай, во всех островных министерствах, комитетах и ведомствах была проведена мобилизация приписанных к ним копателей, с имеющимся у них инвентарём. Именно в этот день связь, к счастью, была хорошая. Правительства стран участниц слали слова поддержки.

Страна опыта по секретной связи передала "морзянку", из которой следовало два варианта развития событий:

Первый вариант предполагал, что до острова докатилась волна демократии и членам археологической экспедиции предлагалось отдать всё добровольно, включая и археологические находки.

Второй вариант предполагал прибытие к ним мага и волшебника, правительственного консультанта. На чём он убыл на остров, в правительстве не знают. Может быть, и на галере под чёрными парусами. Если это он, то его встретить, величать уважительно – Консультант или Маг, и все дальнейшие действия согласовывать с ним.

Словом, ясности правительство в островную жизнь не добавило.

Так как отдавать островитянам было нечего, то археологи вооружились лопатами, кирками, скребками и даже кисточками для более тонкой работы и рассыпались вдоль всего кратера в надежде, что не побьют.

Назад Дальше