Анна осторожно открыла конверт и достала немецкий паспорт. Ирина Шнайдер. Чужое имя. Только фотография была похожа. Анна даже и представить себе не могла, что есть кто-то на нее похожий, Мужчина, казалось, ожидал ее вопросов.
– Не слишком-то беспокойтесь. Для китайцев трудно не только читать наши имена, но и опознавать нас по фотографии. Вы примерно одного роста и возраста, цвет волос одинаковый, так что проблем не будет. Идите за мной и ни о чем не думайте,
Анна послушно поплелась за незнакомцем. У киоска с сувенирами им приветливо помахала тибетская продавщица. Мужчина что-то сказал ей, отчего девушка залилась смехом и слегка покраснела. Она быстро нырнула под прилавок и вытащила небольшую элегантную сумку на колесиках. Мужчина оставил разговорчивой даме конверт и передал сумку Анне.
– Вот ваша одежда. Можете переодеться в дамской комнате. Не слишком удобно, но возможно.
Анна стояла в нерешительности.
– А если не подойдет?
Мужчина пожал плечами.
– Попробовать в любом случае стоит.
В небольшой кабинке было не развернуться, воздуха не хватало. Анна медленно застегивала белую блузку с длинным рукавом. Она так давно их не надевала, наверное, еще со школы. С трудом справившись с маленькими золочеными пуговицами, она оправила юбку. Вроде все сидит неплохо, только она совсем отвыкла от костюмов. Аккуратно сложив свои вещи в черную кожаную сумку, она вышла в зал. Мужчина при виде ее одобрительно кивнул и поправил желтый шарфик.
– Зря боялись. Все отлично село. Теперь можно и к пограничникам, они уважают людей в форме.
На удивление Анны, все прошло быстро и без заминок. У нее проверили документы, сделали отметку в паспорте и быстро пропустили, едва осмотрев.
Мужчина улыбнулся.
– Они выпускают иностранцев с удовольствием, лишь бы поскорее уезжали и не доставляли им хлопот. Это сюда сложно попасть, отсюда все гораздо проще. Сейчас я вызову машину, и нас отвезут к самолету.
Огромное металлическое брюхо сглатывало тонны упакованных в пленку серых ящиков. Анна позволила себе полюбопытствовать:
– Что можно вывозить отсюда в таких количествах?
Мужчина помрачнел и ответил уклончиво.
– Мы не осматриваем грузы. Если таможня не находит в них запрещенных к перевозке предметов, мы просто берем их на борт и доставляем заказчику.
– Мы летим до Москвы?
– Сначала сядем в Пекине. Там несколько часов, и в Москву.
Анна призадумалась.
– Московские пограничники не китайцы и фотографии различают хорошо. Так что мне с этим паспортом трудно пройти.
Мужчина улыбнулся и подмигнул девушке.
– А вот на этот счет у нас есть прекрасный план.
– Прекрасный план?
– Когда будем садиться в Москве, оповестим службы, что одному из членов экипажа стало плохо. Если после перелета вас осмотрят, наверняка госпитализируют. Показаний, как я понимаю, достаточно. Вас заберут прямо из самолета, пограничников вызовут прямо на борт. Осматривать девушку, которой плохо, они тщательно не будут. Вы немецкий знаете?
– Немного.
– Скажете несколько слов, придираться к вашему произношению никто не станет. Так что пара часов с московскими пробками, и вы в госпитале. Полежите немного, подлечитесь и вернетесь домой здоровее, чем были.
Это показалось Анне вполне разумным. Отец, конечно, будет немного волноваться, но он сейчас занят похоронами мамы. При мысли о маме слезы чуть было снова не выступили.
Ее размышления нарушила молоденькая девушка в форме.
– Присядьте, пожалуйста. И пристегнитесь…
43
В кабинете Федорова было темно и душно. Затхлый воздух помещения, в котором давно никто не бывал, делал все живое подобным пыли – легким и неподвижным. Две фигуры в глубоких кожаных креслах сидели молча, словно каждый боялся первым нарушить молчание. Наконец хозяин, как бы спохватившись, обратился сухо и вежливо к своему гостю.
– Я рад предложить вам свою квартиру, но боюсь, здесь все давно омертвело. Прислуга, конечно, наведет порядок, но если вам захочется чего-то более живого, я не буду возражать и перевезу вас в отель.
Собеседник, бритый наголо крепкий мужчина лет пятидесяти, в бордовой монашеской рясе, лишь махнул рукой.
– Не стоит так беспокоиться из-за меня. Отели я не люблю. Там слишком много суеты и мало настоящих людей.
Федоров невольно улыбнулся.
– Я с вами солидарен. Я тоже не люблю отели, поэтому и предложил вам свою квартиру. Можете выбрать любую из комнат, их тут полно. И все пустые.
– Спасибо, я только переночую. Дольше оставаться у вас не вижу смысла, извините.
Федорова слегка задела такая прямота. Монах, словно читая его мысли, объяснил:
– Вам от меня никакой пользы. Помните, когда она только родилась, я сказал, что над этой девочкой большое черное пятно. И оно не рассеялось. Стало только хуже. Простите, но ваша дочь не проживет и недели. Так что мое присутствие у вас будет только мешать.
– Вы мне вовсе не мешаете, живите сколько нужно.
Федоров взял со стола антикварный колокольчик и позвонил. Вошла высокая стройная дама в строгом костюме и, быстро оценив обстановку, спросила по-английски:
– Сильвестр Петрович, вызывали?
– Да. Познакомьтесь, это личный врач далай-ламы, Еши Доден, будьте с ним внимательны. Покажите ему гостевые комнаты, пусть он сам выберет. И обсудите с ним его питание – что ему можно и что из этого вы умеете готовить.
– Хорошо.
Дама вежливо обратилась к гостю и сопроводила его в экскурсии по дому. Когда гость вернулся обратно в кабинет, Федоров сидел молча, постукивая карандашом по мягкой обивке кресла.
– Не проживет и недели. Пусть так. Но если сейчас она жива, то где она?
– Ты хочешь знать, где она?
Федорову стоило немалых усилий сохранить приличие и спокойным безучастным тоном сказать:
– Конечно.
– Она рядом. Идет по твоим коридорам.
– А точнее можешь?
Еши впал в какое-то странное состояние, он встал, слегка раскачиваясь, и тихо бормотал:
– Не ты ешь рыбу, а рыба поедает тебя. Созданное тобой тебя уничтожает. Кровь твоя уже пролилась. Дочь твоя уже мертва.
Федоров вскочил и отрывисто закричал:
– Ты говорил, что она идет по моим коридорам!
Еши обиделся.
– Откуда я знаю? Может, ее везли на операцию? А может, она шла сама.
Федоров соображал быстро.
– Я оставлю тебя. Если не смогу проститься, не обижайся. Живи здесь сколько хочешь, мне надо идти.
Еши кивнул.
– Иди. Сегодня я устал и хочу спать. Завтра утром я уеду. Лекции мои закончились, меня ждут дома.
Мужчины коротко попрощались, и Федоров на ходу крикнул прислуге:
– Пока я спускаюсь, вызывайте машину.
44
В большом светлом кабинете было прохладно. Федоров бросил пальто на белый кожаный диван и вызвал секретаря.
– Инга, заберите мою одежду в чистку.
Секретарь сдержанно кивнула:
– Хорошо, Сильвестр Петрович. Вас ожидают.
– Кто?
– Саша. Он уже полчаса как в вашем кабинете.
Сашей все называли невысокого худощавого человека, одетого всегда одинаково в темный костюм от Хьюго. Начальник службы безопасности сети клиник Федорова был уже не молод и сам порой подумывал про операцию на сердце. Но, видя, сколько людей уходят через невыносимые муки в свежевырытые могилы, все откладывал свое решение. Он понимал, что оперировать его будут не стажеры и даже не в Москве, но все еще надеялся пожить без помощи этих профессионалов. Его личная заинтересованность позволяла ему быть в курсе всех дел и операций, какие только проводились во вверенных его заботам клиниках.
Саша пришел быстро. Он всегда был на связи с шофером и точно знал, где сегодня будет хозяин. И в какой момент может ему понадобиться. Федоров был всегда приветлив с Сашей, понимая, какая значительная часть бизнеса вверена его заботам. По своему обыкновению, Саша быстро входил и располагался на диване возле двери, на тот случай, если вдруг понадобится оказаться за спиной врага, проникшего в кабинет хозяина. Федоров знал эту особенность, поэтому никогда не предлагал Саше кресло. Сегодня Саша был чем-то озабочен, это было видно по его сдвинутым бровям. Федоров не стал садиться в свое начальственное кресло, а стоял у открытого окна, стараясь собрать в единую цепь свои разбегающиеся мысли. Поняв тщетность своих попыток, Сильвестр Петрович сосредоточился на Саше.
– Чем это вы так обеспокоены? Говорят, что уже полчаса меня здесь ждете.
– Дебет с кредитом не сходится, Сильвестр Петрович. Не хватало одного трупа. Мы сегодня нашли его, но…
Федоров насторожился. Недоброе предчувствие кольнуло сердце.
– И чем вас так озадачил этот труп?
– Оперирующий хирург сам отправил плод своей операции в какую-то глубинку, словно заметал следы. Я поговорил с ассистирующими на операции, все прошло по стандартной схеме, работа чистая, никаких отклонений, документы в порядке. Зачем же ему так беспокоиться и прятать тело?
– И кто это у нас так обращается со своими пациентами?
– Доктор Саматов.
Федоров не отрываясь смотрел на Сашу, предчувствуя, что тот скажет что-то страшное. Зачем
Саматову, который должен отдыхать перед перелетом в Швейцарию, приходить в клинику и делать операцию на общественных началах? Саматов слывет прагматиком и не будет делать лишних движений.
– И почему наш драгоценный доктор решил оперировать?
Было видно, что Саше нелегко дается этот разговор.
– Саматов немного нервничал перед предстоящей операцией. Сами понимаете…
– Да, я понимаю. Я бы на его месте тоже нервничал.
– Для него ответственность оказалась слишком большая.
Федоров не склонен был продолжать этот политес и резко приказал:
– Теперь быстро и четко! Без соплей.
– Тогда вам лучше сесть. Я буду говорить прямо.
Федоров уважительно посмотрел на Сашу. Только он один мог так разговаривать с хозяином.
– Я позвонил в больницу, куда был отправлен труп, и попросил выслать мне копию дела и фотографию. Копии никакой у них не оказалось, куда ее дели – никто в этой провинции не знает. А вот фотография меня не порадовала.
– Давай посмотрим, что там.
Саша быстро достал из своего помятого черного портфеля черно-белую распечатку и протянул Федорову. Потом постучал секретарю и тихо сказал:
– Готовьте реанимацию. Легкую.
Федоров долго сидел, не меняя позы, с фотографией в руке, потом встал, положил ее лицом вниз и спросил:
– Ты уже приготовил мне стол?
– Конечно. Немножко промоют мозги и завтра утром отпустят. Тогда и поговорим. Я тем временем все узнаю подробнее.
Федоров не сопротивлялся. Тяжелая апатия сковала его. Все, что он создал, рушилось перед этой фотографией, лежащей на его столе.
Он устал. Смертельно устал…
45
Наутро Федоров проснулся от резкого звука. Медсестра с ужасом посмотрела на свою помощницу и прошипела:
– Неповоротливость здесь недопустима. Поднимайте зажимы.
Федоров не стал вступать в разговор, чтобы не смущать этих миловидных испуганных дам. Значит, его пристегивали к кровати. Словно отвечая его мыслям, на пороге возник Саша.
– Да, вас пристегнули, чтобы вы не покалечились, если вдруг проснетесь от наркоза и захочется резко встать.
– Наркоз был необходим?
– Делали вентиляцию. Так что лучше не рисковать. Будет немного мутить, ну, вы сами все знаете.
– Теперь знаю. Садись.
Федоров показал на стул возле кровати. Саша послушно, как, школьник присел и сразу же нырнул в свой бесформенный портфель.
– Я тут кое-что нашел. Ваша дочь проходила у нас по документам как немецкая стюардесса. Вот паспорт. Сделан прекрасно, я даже сомневаюсь, подделка ли это.
Федоров вздохнул.
– Значит, ему неймется. Хочет оперировать Каттори прямо сейчас?
– У господина Гюнтера, если вы его имеете в виду, большие проблемы, а Каттори пообещал ему денег.
– И сколько стоила жизнь моей дочери?
Саша начертил в блокноте цифру и протянул
Федорову. Тот одобрительно кивнул. Да, за такие деньги мы потеряли бы ее наверняка.
– И что наш доктор? Ему заплатили?
Саша замялся.
– Губерт не такой идиот.
– Тогда что же двигало нашим молодым дарованием?
– Страх перед операцией. Он понимал, что будет оперировать дочь хозяина. Он зашел навестить приятеля, и тот ему сказал, что в клинике есть пациентка, совпадающая с вашей дочерью почти по всем показателям. Саматов не выдержал искушения потренироваться перед операцией.
– И кто же наш змей-искуситель?
– Доктор Сафин.
– А ему-то что за интерес портить отношения с жизнью?
– Когда шли тренировочные операции у стажеров, вы утвердили списки больных, среди которых была его мать.
Федоров вздохнул.
– Всем воздастся по делам их. Фамилии Сафиной ни в каких списках не было. Я наизусть знаю своих хирургов, даже тех, кто идет на вырост. Кто же мне подложил такую мину?
– Госпожа Яковлева. У нее какие-то амурные дела с Сафиным не задались, она во всем винила его мать, вот и поквиталась. Решила проверить, насколько живуча старая ведьма, как она ее называла.
– Умерла?
Саша молча кивнул. Потом деловито продолжил:
– Я сейчас как раз занимаюсь усыновлением детей доктора Яковлевой. Ее старшая сестра прилетела вчера из Питера, чтобы дети не остались одни.
– Что на это раз?
– Доктор Яковлева вчера ночыо трагически погибла.
– Что с Сафиным?
– Жду ваших распоряжений.
– Уволить.
– И это все? Просто уволить?
Федоров вздохнул.
– Мне он больше не нужен. К делам его допускать нельзя, так что просто уволить.
Саша растерянно потер висок.
– Еще кое-что…
Федоров сел на кровати, поискал ногами больничные тапочки и вопросительно посмотрел на Сашу:
– Еще?
– Вам лучше еще немного посидеть. У вашей дочери нет сердца.
– Двусмысленная фраза. Поясни.
– Я отправил вчера молодого хирурга осмотреть тело. Он позвонил и сообщил, что сердце вырезали. В теле его нет,
– И где же оно?
– Санитары говорят, что сердце забрал доктор Саматов.
– Он знал, что оперировал мою дочь, и заметал следы?
– Я бы сказал, что он был в шоковом состоянии и наделал много глупостей.
– У Саматова есть дети?
– Двое. Дочь Софья и сын Антон.
– Завтра всю семью ко мне в приемную.
Федоров тяжело встал и посмотрел на себя
в зеркало.
– В таком виде показываться перед персоналом нельзя. Пусть меня немного подшлифуют к обеду. Обедать буду в городе. Где сейчас Анна?
Он осекся и минуту молчал. Еще не привык говорить о дочери как о трупе.
– В Белореченске. Это километров сто от Краснодара.
– Где-то я слышал про этот самый Белореченск. Да, вспомнил. Залесный почему-то переехал туда со всей семьей. Купи мне билет, лучше вечерний самолет. Представляю, какие у них там гостиницы. Позвони Залесному, пусть возьмет меня к себе.
– Пятизвездочных гостиниц там нет, но четыре звезды они себе рисуют.
– Проверять уровень их сервиса что-то не хочется. Не то настроение. Буду жить у Залесного.
Саша было поднялся, чтобы уйти, но Федоров остановил его.
– Сердце Анны надо найти. Возьму с собой.
– Разве хоронить будем не в Москве?
– Куда судьба ее привела, там и будем хоронить. Нечего девочку таскать туда-обратно.
Через час на столе возле Федорова стоял стеклянный сосуд с большим человеческим сердцем,,
46
В приемной главного врача исследовательского центра по ночам всегда тихо. Каждый знает, что, если нужен серьезный разговор, можно без особых усилий договориться с дежурным и взять ключ. Двое мужчин в серой хирургической униформе сидели у журнального столика в глубоких белых больничных креслах. Чисто выбритый молодой доктор в мягких кожаных тапочках испытующе глядел на своего приятеля:
– Зря ты не поехал тогда на стажировку. Все-таки японцы молодцы в своем роде.
– Если бы я поехал, пришлось бы подписывать контракт с Федоровым, а я не могу этого сделать по моральным соображениям.
Выбритый пожал плечами:
– Интересно, где у доктора Сафина начинаются моральные соображения?
– Там, где вопросы крови не просто генетика, а родственные связи. Федоров тогда искал врача для сложной американской бабушки. Под ее карту тогда подобрали шесть страховых случаев, практически идентичных с этой американкой, И стали резать.
– Все правильно. Нужно же было посмотреть динамику набить руку хирургу Поставить правильный реабилитационный. Чем же ты так недоволен, друг мой?
– Тем, что одна из этих тренировочных пациенток была моя мать.
– Зачем же Федоров взял ее? Думаю, что и без нее нашлись бы кандидатуры. Огромная же база и тысячные очереди на операции!
Темноволосый доктор вздохнул.
– Он сам отбирал показатели. Ему никто не посмел сказать, что одна из них моя мать. У нас фамилии разные. Вот так…
– И что?
– Ты сам знаешь, как относятся к образцам. Каждый нужен по своим показателям. На ком проверяют инструменты, глубину разрезов, на ком – максимально допустимый ток у прибора, а вот на моей матери проверили новый японский клапан. Что-то с ним было не так, и японцы сами не могли разобраться. Новый полимер поглощался живыми тканями. Они его просто растворяли. И японцы добавили что-то для укрепления стенок.
– Умерла?
– Через две недели. Сначала все хорошо приживалось, но через две недели пошло отторжение. Сшивки с сосудами начали загнаиваться. Старое сердце уже не пришьешь, а новое не приживается…
– Да, я что-то такое помню. Федоров отказался тогда от какой-то суперразработки у японцев. Вернулись к проверенному титану.
– Ненадолго. Доработка полимера стоила около двадцати тысяч.
– Долларов?
– Жизней. Двадцать тысяч операций и постепенное выравнивание клапанов и кровоснабжения, Мешали, правда, изношенные внутренности этих стариков.
– Ну, не всех же стариками оперируют. Посмотри статистику, все больше молодых.
– Да, кстати о молодых. Ты, говорят, будешь делать дочь самого Федорова? Ты теперь знаменитость, Саматов.
Саматов напряженно заметил:
– Слишком большая ответственность. Если что не так – меня выкинут из системы. Это в лучшем случае. Так что оперировать дочь Федорова не мечтает никто. Слишком большие риски. Я спать совсем перестал. Постоянно режу, но карты совсем не те. Нет хороших совпадений с этой девочкой.
Сафин поднялся и подошел к окну. В ночном стылом воздухе беспорядочно светили красные и белые огни машин. Не глядя на Саматова, он тихо сказал:
– А если я дам тебе то, что ты ищешь?
Саматов насторожился.
– Откуда у тебя информация, что именно мне нужно?
С видом полнейшего безразличия Сафин вернулся в свое кресло и пожал плечами:
– Если ты помнишь, я тогда работал в системе Федорова, и поиски дубликатов начали с самого рождения этой девочки. Только через нас прошло сотни три. Все были прооперированы, но выжили только восемь девушек. Я не про операцию говорю, а про реальное выживание, когда человек возвращается к нормальной жизни, а не висит всю жизнь на трубках.