Оглядев, хорошо ли пристегнуто тело и все ли закрыто как следует, он, перекрестившись, медленно тронулся. Ночью, конечно, с трупом не слишком-то весело, но зато дороги свободнее и доехать можно часа на два быстрее. Посмотрев на навигатор, покачал головой:
– Полторы тыщи километров. Ну, милая, поехали…
На следующий день, к ночи он сидел в приемном отделении центральной районной больницы небольшого южного городка. Вялая дежурная наотрез отказалась принимать тело.
– Куда я его возьму? К себе на кровать? Жди, утром придет главный, он решит, что делать и как оформлять будем. Мы даже по скорой не все принимаем, а ты не скорая.
Водитель, уставший и злой, поинтересовался:
– А морг у вас далеко?
– Не, вон в том одноэтажном домике. Как выйдешь отсюда, все время налево. Там крыльцо такое разломанное. Все обещают починить.
Водитель не стал слушать жалобы глупой бабы и вышел. Покурив на крыльце и наблюдая за скорыми, вяло въезжавшими на пандус, он сел в машину и завел мотор. Осторожно вывел свой белый, еще блестевший новой краской фургон на узкую боковую дорожку и повернул налево. Проехав по кругу метров триста, он увидел то самое крыльцо, которое никак не могло починить больничное начальство.
– Прости меня. Тебе уже все равно, а мне еще обратно ехать. Итого на круг три тыщи километров.
Водитель осторожно выкатил тело и сверху него положил папку с документами.
– Подожди здесь. Вот твои документы, утром придут и тебя оформят.
Холодный весенний ветер рвал с тела простыни, и пришлось повозиться, чтобы все хорошенько закрепить. Где-то в подворотне завыла собака. Водитель прикрикнул на нее, перекрестился и полез обратно в машину. Не успела машина выехать за пропускной шлагбаум, как порывом ветра с тела сорвало папку с документами и разметало белые листы по большому черному пустырю за больничным забором.
50
По дому что-то бегало, шумело и сердило Маргариту Николаевну любившую во всем строгий порядок. Она с тихим шипением накрывала на стол:
– Зачем всех привезли сюда? Дом хоть и не маленький, но столько посторонних людей…
Алка, помогавшая своей домработнице, с усталым видом расставляла тарелки.
– Алочка, вы бы поспали. Отдохните с дороги! А то у мужчин все затеи какие-то.
Алка отмахнулась:
– Какие там затеи, похороны завтра. Все затеи вокруг них.
В дверь кто-то позвонил, и Маргарита тяжелым крейсером поплыла открывать. Вернулась она через пару минут с каким-то конвертом. Алка полюбопытствовала:
– Что там у вас?
– Это для Сильвестра Петровича. Привезли образцы фотографий для памятника его дочери. Ему нужно выбрать.
Алка взяла конверт и открыла, несмотря на протесты домоправительницы. Через секунду раздался ее ужасный крик:
– Лена! Посмотри! Это та самая девочка!
Дрожащими руками она сняла свою сумку с дамской вешалки и что-то выудила оттуда.
– Это ее телефон! Где Сильвестр?!
Я впервые видела подругу в таком состоянии. Наверное, две смерти наслоились и ударили ей в голову, Сильвестр Петрович быстро отзывался на свое имя и уже стоял возле Алки, молча и с любопытством разглядывая мою подругу. Алка протянула ему телефон Анны.
– Это вам.
Сильвестр уже переболел, и вещь, принадлежавшая дочери, не вызвала в нем никакой видимой реакции.
– Спасибо. Где взяли?
– Она сама нам дала его, в гостинице.
– Подробнее можете?
– Ей кто-то звонил и назначил встречу. Она боялась и попросила меня встретиться вместо нее, чтобы понаблюдать за посетителем со стороны. Дала мне свой телефон, чтобы я была на связи, если он позвонит.
– Он позвонил?
– Да.
Сильвестр помолчал немного, потом спросил:
– Вы нашли своего приятеля?
– Только то, что от него осталось. Небесные похороны.
– Знаю, их оплатил господин Губерт.
Внезапно Алка остановилась и нервно рассмеялась.
– Губерт… Это хозяин Эрика, а Эрик – приятель Яна, Значит, у нас с Анной был один и тот же…
Сильвестр молчал. Маргарита принесла своей хозяйке стакан теплой сладкой воды, и та быстро пришла в себя.
– Вот только я не понимаю…
– Чего вы не понимаете?
– Зачем им понадобилось, чтобы девочка исчезла?
Она покосилась на Сильвестра и проговорила:
– Простите.
Сильвестр не подавал никаких признаков расстройства.
– Я могу вам рассказать, зачем. Долги Губерта растут, и единственное, что стояло между ним и его сытой жизнью, – моя дочь. Ему надо было убрать ее на пару месяцев. Но ее оплаченный приятель оказался идиотом. Он потащил Анну в Тибет вместо амурного лежания на пляже где-нибудь на Мальдивах, как планировал для них Губерт.
– Я знаю, у Яна Тибет был навязчивой мечтой, но ему все время не хватало денег.
Сильвестр безжалостно продолжал:
– К тому же моя дочь не была в его вкусе, и он прекрасно понимал, что девочка с таким сердцем долго сопровождать его в походах не сможет, большую часть времени будет проводить в гостиничном номере. Так он убивал двух зайцев или зайчих – это как вам угодно. Отрабатывал деньги и получал удовольствие, занимаясь фотографией.
– Как же они решились вывезти Анну? Это же не кукла. Один ее звонок, и все могло полететь…
– Они вели ее с самого начала. Знали, что девочка напугана, обижена. А вывезти человека по страховке в бессознательном состоянии можно куда угодно. Но стечением злых обстоятельств Анна попала в мой собственный тренировочный госпиталь.
– Что значит тренировочный?
– В таких госпиталях хирурги тренируются на безнадежных случаях перед большими операциями.
Не знаю, как Алку, но меня немного передернуло. Божья кара…
За столом сидели молча, ели не спеша, спать пошли поздно. Дольше всех задержались Алка с Сильвестром. Они тихо о чем-то говорили, потягивая коньяк и рассматривая странные картины китайской коллекции Данила.
Я не стала их ждать, помогла Маргарите убрать посуду и уложить ребенка, вернувшегося из своего большого путешествия. Маргарита долго, как квочка, хлопотала возле Егора. Я улыбнулась.
– Соскучились по сорванцам?
– Прикипаешь к ним, потом скучаешь, хоть я себе лишнего и не позволяю, но что уж там…
Заглянув в гостиную, где все еще сидели Алка с Сильвестром, мы с Маргаритой многозначительно переглянулись.
– Что-то хорошее они все-таки сделали в прошлой жизни. После таких наказаний судьба дает им обоим еще один шанс…
51
Федоров не любил тяжелых разговоров, особенно тех, которые грозили принять затяжной характер. Он знал, что мужчина, стоящий перед ним, будет из последних сил стараться спасти себя. Саматов не стал спасать его ребенка, и невозможно было предсказать, будет ли он спасать своего собственного. Сильвестр Петрович постарался придать себе как можно более безразличный вид и спокойно сказал:
– Я не собираюсь увольнять вас. Более того, я планирую дать вам хорошую нагрузку. Сорок операций в неделю – это хорошие деньги.
– Я не смогу оперировать, если…
Сильвестр усмехнулся:
– Вы прекрасно оперировали после того, как вырезали сердце моей дочери и бросили ее тело в захолустном морге. Что может помешать вам работать?
Доктор сжал губы и твердо произнес:
– Я не смогу больше работать так, как работал раньше, если буду знать, что мой работодатель убил моего ребенка.
Сильвестр взмахнул рукой, словно прогоняя навязчивую муху:
– Вы убили моего ребенка, но это не мешает мне работать с вами. В вас вложены миллионы долларов, и я как бизнесмен не намерен терять свои вложения. Вы будете оперировать, чтобы отработать свой долг. К тому же у вас два ребенка. И заметьте, я беру девочку, хотя мог бы взять мальчика.
Сильвестр нажал кнопку вызова секретаря:
– Нина Аркадьевна, попросите войти супругу и дочь господина Саматова.
Доктор Саматов едва держался на ногах. Сильвестр бросил на него строгий взгляд:
– Не советую вам столь открыто показывать свои эмоции.
Доктор, не спросив разрешения, сел в глубокое кресло у стола, словно отгораживаясь от внешнего мира. Он почти не слышал, что говорит
Сильвестр его жене, он очнулся, только когда Федоров протянул ему операционные формы, договора и еще пачку каких-то бумаг, заполненных с особой тщательностью. Пробежав привычным взглядом по существенным пунктам, он невольно согнулся под тяжестью груза, который теперь вечно будет висеть над ним. В документах, которые лежали перед доктором, говорилось, что у его дочери, Саматовой Софьи Николаевны, была сделана замена двух сердечных клапанов. Операция прошла успешно, но пациентка скончалась спустя три недели послеоперационного лечения. Он посмотрел на маленькую испуганную девочку, которую взял за руку и повел навстречу страшной судьбе незнакомый мужчина в белом халате. Рядом с креслом стояла, не понимая, что происходит, жена Саматова. Стараясь скрыть свое предательство, доктор успокаивающе сказал:
– Я ничего не могу сделать, Томочка. У Софочки все слишком серьезно.
Глаза жены расширились от удивления. Не обращая внимания на Сильвестра, сидевшего за столом напротив и наблюдающего за семейной сценой, она прошептала:
– О чем ты говоришь?! Какая болезнь? Она совершенно здоровый ребенок!
– Не спорь, родная, ты не все знала.
Он примирительно погладил руку жены и постарался успокоить ее:
– Мне лучше знать, я доктор.
Жена, все еще не понимая, что происходит, выдернула свою руку и быстро направилась к выходу.
– Я очень надеюсь, что ты мне все объяснишь! Жду тебя дома!
Сильвестр не хотел больше молчаливо наблюдать ссору образцовых супругов и ледяным повелительным голосом приказал:
– Вернитесь, любезная Тамара Львовна. Сейчас я сам вам все объясню.
Когда через четверть часа женщину в полуобморочном состоянии вынесли из его кабинета, он с удивлением посмотрел на доктора, который как ни в чем не бывало сидел в большом удобном кресле. Сильвестр сделал ему знак уходить и на прощанье спросил:
– Вы хорошо спите в воздухе?
Доктор растерянно посмотрел на Сильвестра:
– В воздухе?
– Завтра вы летите в Японию. Там уже все подготовлено. Операции начнутся через три часа после приземления самолета, так что постарайтесь выспаться.
Доктор кивнул Сильвестру на прощание и вышел. Сильвестр еще какое-то время неподвижно сидел за своим огромным письменным столом. Он встал, подошел к окну и, глядя на огромные безликие вереницы машин, стоящих в дежурной вечерней пробке, чуть слышно сказал:
– Надо было брать мальчика…
Взглянув на часы, он нажал кнопку на одном из телефонов.
– Нина Аркадьевна, пригласите ко мне даму, которой назначено на десять, и соедините меня с господином Губертом.
– Но, Сильвестр Петрович, он вряд ли сейчас на работе.
– Думаю, что он в любое время суток будет рад моему звонку.
Секретарь отбилась, и через минуту в мрачный стерильный кабинет Федорова вошла Алка. В своем фирменном белом костюмчике она резко контрастировала и с обстановкой, и с хозяином. Она подошла к Сильвестру и по-дружески обняла усталого, бледного, заработавшегося приятеля.
– Привет, Сильвестр. Какие вести с фронта?
– Я отправляю Саматова к Каттори.
– Бизнес?
– Не думаю. Вряд ли эта операция пройдет успешно. Саматов будет нервничать из-за смерти дочери. Так что Каттори, скорее всего, не жилец.
Алка отпрянула от него, как от прокаженного:
– Смерти дочери? Ты серьезно? В чем ребенок-то виноват?
– Я задаю себе тот же вопрос. В чем была виновата моя дочь? В том, что немцам нужно было заработать? В том, что они не получили бы свои тридцать миллионов твердой валюты, а всего лишь три, если не подогнали бы хирурга к марту?
– Око за око?
– Скорее, зуб за зуб.
Алка закурила. Пока отцы бесятся из-за денег, гибнут дети.
Включился экран над столом, и Сильвестр услышал взволнованный голос Губерта:
– Дорогой Сильвестр Петрович, почему вы еще на работе? У вас уже почти десять там, в Москве.
Сильвестр пропустил мимо ушей почти материнскую заботу немца.
– Я даю вам доктора. Завтра утром он вылетает. Готовьте господина Каттори.
– Господин Каттори уже готов.
Губерт прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнее. Федоров сделал вид, что ничего не заметил. Он положил трубку и опустился в кресло.
– Значит, Каттори уже начали готовить. Губерт знал, что я отдам Саматова на мартовскую операцию для него.
– Когда начнется операция?
– Послезавтра. У Губерта еще есть время отстранить Саматова.
– Кстати, а чем он рискует?
Сильвестр довольно усмехнулся. Страховка Губерта истекла неделю назад, денег у него нет, так что операция Каттори сейчас единственная ниточка, связывающая Губерта с безбедным существованием. И Сильвестр безжалостно и с удовольствием обрывал эту нить.
– У него был ряд проблемных операций в Америке и Европе. Так что это его единственный шанс.
– С Европой ты помог?
Сильвестр ничего не ответил, только улыбнулся. Алка покачала головой.
– А если Саматов совершит чудо и операция пройдет успешно?
– Тут я бессилен. У всех есть шанс. У всех, кроме детей.
Федоров подошел к угловому шкафу и достал небольшую бутылку коньяка. Алка запротестовала:
– Я за рулем.
– Машину вместе с тобой доставят куда скажешь. Но лучше ко мне.
– На кой тебе моя машина?
Сильвестр не поддался на провокацию:
– Целый этаж слишком много для меня. У тебя двое детей и прекрасная домработница.
Алка засмеялась:
– Я так и думала. Значит, это все из-за Маргариты? Ради домработницы ты согласен даже жениться на ее хозяйке с двумя детьми?
– У меня нет никаких шансов заполучить ее, если не жениться на тебе.
– Идешь на такие жертвы?
– Ты думаешь, что жертвовать одиночеством так трудно?
Алка поставила свой бокал и нежно погладила руку Федорова.
– Милый старый мальчик, жить вдвоем мы не сможем, слишком испортило нас это одиночество.
– Может, стоит попробовать?
Алка хитро прищурила глаз и достала мобильник.
– Звонок другу.
– Мне ревновать?
– Нет, звоню Залесному. Привет, Данил, Расскажи, как тебе жилось с Сильвестром,
Алка включила громкую связь, так что Сильвестр мог слышать недовольный голос приятеля:
– С Сильвестром? Как с балериной. Ходил на цыпочках и калорийного не ел. К тому же примадонна капризна. Спасла твоя Маргарита.
– С сегодняшнего дня я в вашем балетном кружке. Надеюсь, меня тоже спасет Маргарита.
– Мои поздравления Сильвестру.
– А мне?
– Тебе мои сочувствия.
Алка улыбнулась и закрыла мобильник. Сильвестр, конечно, не подарок, но почему не вариант для журналистки со стажем?..
Часть II
1
Непал, 24 ноября, 638 год
Промозглое весеннее утро стелило густой туман. Толстой белой змеей, плавно извиваясь, он заползал в пещеру у самого подножия Черной горы. Скользкие стены старой как мир пещеры освещали отблески желтоватого факела, и с большим трудом можно было разобрать, что у стены, прямо на мокрой земле сидел старик, укрывшись в теплый шерстяной плащ. Рядом с ним расположился худощавый черноволосый мужчина, одетый легко, не по погоде, по всей видимости, чужестранец. Старик тихо, почти шепотом проговорил:
– Сегодня я буду говорить с Амшуварманом.
Чужестранец, казалось, не проявил интереса к его словам. Вековая усталость сковывала его, и он сидел, уставившись в одну точку. Он проделал слишком долгий путь, и теперь у него не было сил даже пошевелиться. Старик расправил складки небогатого одеяния, чтобы они закрыли озябшие ноги, и сказал:
– Царь Непала захочет…
Чужестранец вздохнул, впервые проявив признаки жизни:
– Почему все так хотят знать о своей смерти?
В глубоких глазах старика засветились недобрые искорки.
– Я простой старый колдун, но даже я знаю, что это не принесет ему пользы.
Черноволосый, казалось, не слушал его, думая о своем.
– Отдай то, что должен.
Старик внимательно посмотрел в его глаза и вздохнул.
– Так ты за этим сюда пришел… Ну, что ж… Возьми.
Чужестранец устало посмотрел на небольшой сверток, но не стал брать его в руки.
– Я не могу сам привезти это в Лхасу. Мне не пройти даже Первую гору.
Старик дрожащими руками стал осторожно разворачивать его.
– Зеркало Души…
– Как ты раздобыл его?
Старик улыбнулся:
– Плохие слуги есть в каждом доме, даже у тагов.
Хаддар покачал головой:
– Говорят, что в это зеркало смотрелся сам Будда. Отдашь его Амшуварману, пусть отправит со своей дочерью в Тибет в подарок своему будущему зятю.
– Если Зеркало попадет к Сронцен Гампо, ты его больше не увидишь.
Гость усмехнулся.
– Молодой царь Тибета легко обменяет его на хорошего скакуна. Откуда ему знать подлинную ценность этой невзрачной вещи?
Старик причмокнул.
– Ценность или проклятие…
– Так ты собираешься к Амшуварману?
Старик протянул руки над костром, стараясь согреться тщедушным дымным огнем.
– Сегодня моя последняя ночь, и мне холодно. Однако Амшуварман может заподозрить неладное…
– Какая тебе разница? Ты знаешь, что сегодня умрешь, но заботишься о том, что подумает царь Непала?
В уголках прозрачно-серых глаз старика сверкнули недобрые искорки.
– Умереть тоже можно по-разному. Я не хотел бы сгнить на городской стене или в крысиной яме. Последние мысли должны быть спокойны. Страх и суета мешают душе отойти спокойно.
Чужестранец грубовато прервал рассуждения старика о смерти:
– Почему ты выбрал ее?
Старый монах улыбнулся и, чуть растягивая слова, словно на вечерней молитве, произнес:
– Она дочь царя. Ее многому учили.
– Царь так просто отдаст свою дочь?
– Цари дорожат лишь сыновьями.
– Женщина… Сможет ли она?
Старик прикрыл глаза, улыбаясь, словно во сне:
– Если не сможет женщина – не сможет никто..
2
Чужеземец, привыкший к суровым зимам и леденящим ветрам, долго ходил по улицам Старого города и слушал. Торговцев было мало, ветер загнал всех по домам отогреваться, и если повезет, то пить не чай с молоком и маслом, а что покрепче. Однако те, что пришли сегодня со своим незамысловатым скарбом под стены старого монастыря, остались довольны. Странного вида черноволосый господин скупал все самое дорогое на их лотках и давал хорошую цену. С таким покупателем и поговорить было приятно. Только вот интересовался он все больше молодыми девицами на выданье. Даже про дочь царя спрашивал. А что про нее сказать, молода еще совсем, с нянькой ходит. Одна без присмотра не остается, так что ничего ему там не светит.