Потратив на разговоры часов пять и некоторое количество денег, Хаддар зашел в лавку, где посетителям наливали диковинное китайское вино. Хозяйка в полосатом переднике поставила перед ним невысокий покосившийся кувшинчик и стакан. Хаддар едва взглянул на нее, положил на стол монету и налил из кувшинчика светло-зеленого сладковатого вина. Вино незнакомцу не понравилось, но, чтобы не обижать хозяйку, он сделал вид, что доволен.
Хаддар знал, что за ним придут сюда, как только отслужат вечернюю молитву. Ждать оставалось недолго, так что он, чуть пригубив вино, внимательно слушал, о чем говорят за соседними столиками. Разговоры были какие-то пустые, не за что было зацепиться. Кто грозил соседям за испорченного быка, кто жаловался на погоду, а кто на чужую жену. Наконец полог над дверью поднялся, и в комнату вместе с морозным вихрем вошел молодой монах. По амулету было видно, что он из младших санов новой секты Ньигма. Кивнув нескольким завсегдатаям, он подошел к Хаддару и уважительно склонил голову.
– Вас ожидают, господин.
Хаддар быстро поднялся и, оглядевшись, спросил:
– Нас не будут сопровождать?
Слуга улыбнулся:
– Охрану мы будем ждать слишком долго, у них сейчас смена и ужин. Но я уверен, господин, никто на свете не захотел бы встретиться с вами, особенно ночью.
Хаддар стоял в нерешительности, раздумывая над последствиями любого из своих поступков – идти с этим хлипким на вид существом или оставаться здесь неизвестно сколько. Он не хотел впустую тратить силу. Зачем простым ночным грабителям знакомиться с могущественным главой черной секты древних колдунов Всесильной Бон. Хаддар не делал то, что предназначалось не ему.
– Ты будешь охранять меня?
Юноша кивнул.
– Я многое умею.
Хаддар решился:
– Пошли.
Монах снова поклонился и откинул перед ним полог. Ночная стужа ворвалась в комнату, пропахшую прогорклым маслом. Хаддар плотнее закутался в черный шерстяной плащ и вышел наружу. Срывающийся зимний ветер делал их путь бесконечным. Наконец они подошли к невысокому домику, в котором никак не угадывались апартаменты Амшувармана.
– Мы разве не во дворец идем?
– Нет, господин. Царь Непала не захочет встречаться с чужим колдуном у себя во дворце. Он не станет злить своих жрецов. Он встретится с вами в простом доме, как обычный горожанин.
– Он не боится подвергать себя такой опасности? Один в простом доме, без охраны?
Монах разве что не расхохотался ему в лицо. Чтобы не показаться невежливым, он поспешно прикрылся рукавом своего зимнего одеяния:
– Чего же ему бояться? Он видел много врагов и на полях сражений, и у себя во дворцах. Это разбойникам нужно бояться случайно оказаться в доме Хозяина Непала.
Хаддар вспомнил о слухах, настойчиво круживших на базарной площади. Там поговаривали, что у царя Непала вышла размолвка с великим жрецом, предсказавшим ему страшную смерть в своем собственном дворце. Значит, Амшуварман тайно от всех живет в городе, стараясь как можно реже появляться у себя во дворце…
Молодой монах тихо открыл дверь небогатого жилища и сделал знак Хаддару следовать за ним. Стараясь ступать как можно тише, они прошли в боковую комнату второго этажа, служившую одновременно и кухней, и прихожей. Монах хотел было отодвинуть тяжелый кожаный полог, служащий вместо внутренней двери, но Хаддар остановил его.
– Оставь. Ты можешь уходить.
Монах понимающе кивнул. Хаддар хочет знать, о чем говорят царь Непала и Старый колдун. Ему бы тоже интересно было послушать, но молодой человек понимал, что если он услышит хоть одно слово их разговора, это будет последнее, что он слышал в своей жизни. Передернув плечами, словно стряхивая озноб, он поспешил удалиться.
Старый колдун говорил тихо, но спокойно. Он знал, что Хаддар где-то рядом. Если за стеной у тебя глава Всесильной Бон, то кровавый царь Непала, сидящий перед тобой, не имеет значения.
3
Хозяин встретил гостя неприветливо, даже не поднявшись со своего ложа, заваленного шкурами и стегаными шерстяными одеялами всех оттенков красного. Прямо перед ним на самом краю стоял небольшой красноватого оттенка сундук. Замков на нем не было, но крышка была плотно закрыта. Хозяин в задумчивости водил рукой по гладкой крышке сундука и что-то бормотал себе под нос. Пока он поглаживал длинный деревянный ящик искусной работы, Старый колдун топтался возле порога. Прерывать молчание Хозяина было невежливо, но и стоять в бездействии было не в привычках гостя. Слуги предпочли удалиться, понимая, что Хозяин не в духе. Старик кашлянул, стараясь привлечь внимание сидевшего на постели Амшувармана. Тот нехотя оторвался от своего занятия и поискал ногами домашние туфли, отороченные желтоватым облезшим мехом. Сойдя со своего ложа, Хозяин предложил старику расположиться возле очага:
– Здесь будет теплее. Чай сейчас принесут. Масло у меня кончилось, вот я и послал слугу за маслом в лавку.
Хаддару, наблюдавшему за ними из глубоких кожаных складок занавеси, казалась вся эта комната и сам ее Хозяин чем-то вроде фарфоровых кукольных фигур, нелепым образом расставленных на случайной доске. Он не думал, что гроза горных народов, жестокий и коварный Амшуварман, Хозяин Непала может вот так сидеть на теплой грязной постели в ворохе цветного тряпья, укрываться грязным одеялом и посылать слугу за маслом. Ему вспомнились огромные кувшины человеческого жира, вытопленного из тел побежденных врагов, которые Хозяин преподнес своим жрецам на освещение столичных храмов…
Хозяин, казалось, не замечал своего гостя и мирно бормотал себе под нос:
– А что слышно про китайцев?
Хаддар мысленно улыбнулся. Значит, все уже в курсе, что китайцы понесли большие потери и теперь стараются восстановить свое влияние через молодую жену царя Тибета.
Старый колдун говорил медленно, растягивая слова, чтобы не сказать лишнего.
– Китайский император отдал свою дочь в жены царю Тибета.
По лицу Хозяина пробежала хитрая усмешка.
– Моя дочь Тхицун тоже едет в Тибет, она будет хорошей хозяйкой этой страны.
Колдун понял скрытый вопрос Хозяина.
– Я не смогу сделать так, чтобы Ваша дочь стала первой женой и хозяйкой Тибета, для этого…
Ему вдруг стало страшно от своих слов. Хозяин посмотрел на него так, словно прикидывал, сколько жира в его старческом теле и на что он еще может сгодиться. Старик поспешно сказал:
– В Тибете сейчас сошлись две великие силы. Черная Бон, ведающая смертью, и буддизм, который молится о своих колесах жизни.
Хозяин, не отрывая глаз от гостя, спросил:
– Зачем они привели буддистов в Тибет? Почему разрешили строить храмы и собирать монахов?
– Бон слабеет. Единственное, над чем они властны, – Бардо. Но это всего лишь мир мертвых тел и живых душ.
– Человек многое готов отдать за свое тело.
Старик дерзко посмотрел царю прямо в глаза.
– Небу нет дела до человеческих тел. Жизнь человека и его смерть предрешена задолго до его рождения.
В глазах Амшувармана вспыхнул темный огонек.
– Ты скажешь, что уготовило мне твое Небо?
Старый колдун равнодушно взглянул на него. И правитель, и простой крестьянин – все хотят знать свою судьбу.
– Небо давно отказалось от тебя. Ты принадлежишь Земле. И скоро уйдешь в нее, не пройдет и тринадцати Лун. И если ты хочешь прожить еще столько же, то сделаешь, о чем я прошу.
Пока Хозяин обдумывал его слова, старик бросил быстрый взгляд на сундук, стоящий на кровати. Это не укрылось от Амшувармана.
– Тебя интересует мой сундук?
Гость покачал головой:
– Твой сундук пуст. Я дам тебе Зеркало, которое ты передашь Тхицун. Не будь любопытен и сможешь прожить дольше отмеренного тебе срока.
Хозяин нахмурился.
– Ты сможешь это сделать?
Старик не выдержал и рассмеялся.
– Отменить твою смерть я не в силах, но я могу вернуть твоему телу душу, изгнав ее из Бардо – мира, куда попадают все души, только что отделившиеся от своих тел. Я верну ее обратно в твое тело. Ты оживешь, но после этого на двадцать седьмой Луне ты уйдешь навсегда.
Правитель усмехнулся:
– Почему наша сделка стоит лишь год моей жизни?
Хаддар, наблюдавший за ними из соседней комнаты, вдруг ясно увидел, что перед ним сидит не Хозяин Непала, а простой усталый голодный старик.
Старик как мог успокаивал Амшувармана:
– Я не могу долго удерживать твою душу. Ты взвалил на нее непосильную ношу. Если захочешь жить дольше, твоя душа никогда не обретет покоя и навсегда останется в Бардо.
Амшуварман вздохнул.
– Давай твое Зеркало.
Амшуварман протянул было руку, но быстро отдернул ее, словно обжегся.
– Впрочем, нет. Ты сам пойдешь к ней и отдашь ей это. Я слаб и не смогу отказать себе в любопытстве…
Старик спрятал небольшой сверток обратно в складках одежды. Амшуварман в упор посмотрел на него и улыбнулся голодной улыбкой усталого зверя:
– Можешь уходить. Сегодня ночью я уберу стражу с женской половины…
Колдун поклонился и поспешил уйти.
Хаддар, оставшись наедине с негостеприимным хозяином, вышел к Амшуварману. Тот, казалось, нисколько не удивился его появлению. Хаддар, не дожидаясь приглашения, уселся в глубокое деревянное кресло искусной работы и пристально посмотрел на царя.
– Ты отдал себя и свою жизнь в обмен на власть над другими. В этом мы похожи. Наша власть кратковременна, наше одиночество вечно…
Амшуварман забрался на ворох шкур, набросанных на кровати, и натянул на себя одеяло.
– Я слышал о тебе, но не думал, что буду разговаривать с тобой, Хаддар.
Амшуварман вдруг прислушался и резко поднялся. Присев на край и свесив босые ноги с кровати, Хозяин Непала шепотом сказал:
– Я хочу, чтобы ты помог моей дочери в Тибете. Это твоя страна. Мне больше не на кого надеяться.
Черный огонек мелькнул в глазах Хаддара:
– Неужели у тебя нет более доверенных лиц?
Амшуварман зевнул, прикрыв рот рукавом,
и махнул рукой:
– А сам-то доверяешь кому? Иди, я теперь спать буду…
Хаддар тихо вышел, прикрыв за собой тяжелый полог. Спускаясь по лестнице, он встретил слугу, который, кутаясь в грубую шерстяную накидку и дуя на озябшие пальцы, нес своему господину масло…
4
Предрассветные сумерки уже вползали в комнату, заливая ровным серым светом небогатое убранство. Тхицун лежала с открытыми глазами, не в силах заснуть. Вот уже который день просыпалась она затемно и лежала тихо, стараясь не разбудить Мышку – старую служанку, спящую у ее двери на войлочной циновке. Вторая служанка спала на огромном кованом сундуке возле ее кровати, чтобы с пробуждением Тхицун начать предрассветную суматоху одеваний и ранних завтраков. Тогда ей уже не быть наедине со своими мыслями. А мысли ее теперь все больше невеселые. Она знала, что ее решили отдать замуж в соседнее государство за мальчика-царя. Этому ребенку не было и четырнадцати, и все шептались про его вздорный характер. Если бы она хотела только власти, то нельзя было бы и мечтать о лучшем, чем взбалмошный муж. Таким легко управлять, и он никогда не будет помехой. Все осложнялось тем, что в Лхасу прибыла китайская принцесса, по слухам, весьма проворная особа. И теперь неизвестно, кто из них будет управлять своим мужем, а значит, и всем Тибетом…
Сладкая полудрема сковала ее тело и погрузила в прозрачную невесомость, когда мысли еще слышны, но уже нет размышлений. Вдруг низкая боковая дверь возле ее кровати скрипнула, и в комнату ворвался затхлый запах подвала. Никто еще на памяти Тхицун не пользовался этой дверью, и от неожиданности и страха девушка замерла. Собравшись с силами, она хотела закричать, но незнакомец с силой зажал ей рот своей пахнущей прогорклым салом грязной рукой. Он наклонился почти к самому ее уху и тихо сказал:
– Не нужно кричать. Я здесь с согласия и одобрения твоего отца…
Тхицун, едва дыша, спросила:
– Зачем он послал тебя? И почему ты вошел как вор, через подземелье?
– Никто не должен знать, что мы здесь.
Тхицун все еще не могла понять, что происходит.
– Мы? Ты привел кого-то?
Монах не ответил, он взял шерстяную накидку, лежавшую на кровати, и протянул Тхицун.
– Отошли служанку. Он идет.
Тхицун завернулась в теплую шерсть, молча села на кровати в ожидании неведомого и вдруг поняла, кого они ждут. Резко вскочив, она сделала попытку выскочить из комнаты, но монах, предугадав ее мысли, с быстротой змеи бросился ей наперерез и крепко схватил за руку.
– Не нужно тебе бежать. Ничего уже не изменишь!
Тхицун в ужасе опустилась на холодный каменный пол. Монах не стал поднимать ее. Стылый камень проникал в кости женщины, и мысли ее становились такими же холодными и тяжелыми. Она посмотрела на коврик возле двери. Странно, но Мышки там не было. Язык почти не слушался, но она старательно проговорила:
– Разве Черный Жрец ходит к женщинам?
Монах подошел к ней и помог перебраться на
шерстяной ковер, лежащий неподалеку. Присев рядом, он пристально посмотрел на нее:
– Он придет не к женщине. Он придет к дочери царя. Это большое уважение.
Тхицун с трудом поднялась, ноги казались ватными и едва слушались. Вторая служанка мирно спала, свернувшись как кошка на тяжелой крышке сундука. Не узнавая свой голос, Тхицун приказала:
– Живо поднимайся! Вон пошла!
Служанка вскочила и, едва разобрав, что происходит, выбежала за дверь. Тхицун опустилась обратно на ковер и приказала монаху налить ей воды.
– Раз ты хотел, чтобы служанка ушла, будешь прислуживать сам. Помоги мне одеться, пока не пришел твой хозяин.
Монах не стал спорить. Тхицун уже вполне освоилась в его обществе, и женское любопытство взяло верх над страхами:
– Зачем Черный Жрец хочет говорить со мной?
Монах усмехнулся. Эта девушка, похоже, не понимает, кто собирается лично предстать перед ней.
– Черный жрец не хочет говорить с тобой, и ты бы никогда его не увидела, даже издали, но так решено.
Тхицун понимала, что происходит что-то странное, потому что прежде жители Черной пещеры не нарушали обычаев и никогда не приходили к людям в их дома. Глупые люди сами ходили к ним.
Монах, убедившись, что она не делает больше попыток бежать, огляделся в поисках очага. Похлопотав над углем, сложенным небольшой горкой, он развел огонь и протянул к нему озябшие руки. Вокруг очага были разложены набитые соломой круглые подушки, изрядно засаленные от частых чаепитий. Тхицун перебралась поближе к желтоватому пламени. Незаметно для нее комната стала наполняться гостями, из которых выдвинулся худощавый старик в черном поношенном плаще.
Не отрываясь от огня, краем глаза она старалась рассмотреть странную фигуру, угадав в ней Черного Жреца, которого боялся сам Амшуварман.
Старик присел рядом с огнем, поджав ноги под себя, совершенно не обращая внимания на Тхицун и думая о чем-то своем. Он медленно раскачивался в такт своим мыслям и что-то тихо шептал. Тхицун решилась прервать его молчаливые рассуждения:
– Зачем я вам?
Он поднял на нее свои глубокие, испещренные морщинами глаза, чуть подернутые стеклянной пленкой, как ото бывает у стариков и младенцев, и неожиданно засмеялся:
– Я и не думал, что буду жить в таком красивом теле!
Тхицун испугалась. От нее чего-то ждали, и по всей видимости, это был вовсе не брак с молодым царем Тибета.
Жрец посмотрел ее мысли и сказал:
– Твой путь в Тибет – твоя жизнь. Ты покинешь дом на второй Луне нового года, но в Тибет ты не приедешь.
– Я умру в дороге?
Тхицун нисколько не удивилась. Многие, кто отправлялся в Тибет, уже никогда не возвращались обратно. Их тела порой находили, когда в горах сходил снег. Старик покачал головой.
– Сегодня умрут женщина, дочь царя, и старый монах. В Тибет придет Черная Жрица. Бон ждет тебя.
– Я ничего не знаю о Бон…
Он приблизился к ней настолько, что она чувствовала удары его слабого сердца. Он глядел ей в глаза, проникая ледяным взглядом до самого дна ее существа.
– Ты – самый глубокий колодец, какой мне только доводилось видеть в своей жизни. Никто другой не сможет вместить в себя столько, сколько сможешь ты.
Тхицун было странно, что старик сравнивал ее с колодцем, но его голос был завораживающим и речь спокойна. Старик достал из своей просторной одежды небольшое медное зеркало и приказал:
– Смотри в него и слушай меня.
Тхицун привычным жестом поднесла зеркало к своему лицу и чуть не выронила его. Из глубины зеркала на нее смотрел старик с детскими стеклянными глазами.
– Ничего не бойся, теперь уж поздно бояться. Старайся не ходить мимо зеркал. Только зеркало покажет правду. Люди своими глазами ее не видят.
Старик достал из рукава небольшой флакон с темной жидкостью и протянул Тхицун.
– Глотни.
Тхицун поднесла пузырек к свету. Черно-красная жидкость напомнила ей кровь дикого вепря, которого еще вчера она подстрелила в лесу. Из горла раненого животного тогда вытекала похожая, темно-красная, почти черная кровь. Она сделала глоток и протянула флакон обратно старику. Старик отстранил ее руку.
– Сделай еще глоток. Не торопись.
Она поверила ему сразу и пошла за ним легко, без оценок и колебаний. Голова кружилась, и она уже едва различала предметы в комнате. Последнее, что она видела, это был Старик, который сидел рядом с ней и пил такую же тягучую жидкость. Он начал говорить, и его слова медленно перетекали прямо в мысли Тхицун, смешиваясь и оставаясь в ней навечно.
Старик говорил долго, солнце уже успело взойти и сойти с небосвода. После того как он закончил говорить, Тхицун сжала рукой зеркало и посмотрела вокруг. В комнате кроме нее и старика никого не было. Монах-прислужник и его спутники давно исчезли, и только Черный Жрец сидел перед нею с потухшим взором. Казалось, он прислонился к стене, чтобы отдохнуть, но он не спал… Он умер сразу же, как только передал ей все, что мог видеть сам. Груз всей своей жизни взвалил он на ее плечи. И теперь он будет жить в ней, пока она сама не передаст кому-то свое тяжелое наследство.
Луна уже давно взошла и огромным масляным шаром отражалась в зеркале, которое Тхи-цун держала перед собой. Она еще раз заглянула в странное Зеркало и вошла в него по тонким острым лучам ночной богини. Она видела, как создавался мир, как планеты выстраивались в ряд и тотчас меняли свое положение, столетия проходили за считанные секунды, и Тхицун теперь знала все, что происходило на свете с момента зарождения жизни до того самого дня, когда в ее комнате еще дышал Черный Колдун. Ее маленькое сердце было единственной горячей искрой во вселенском холоде. Перед ее глазами стоял Белый Лотос на Четырех кругах света, четыре сочетания двух планет в центре и двенадцать сочетаний в лепестках. Два огромных холодных глаза смотрели один из другого в самом центре Вселенной, заставляя ее холодеть.
От напряжения слезы медленно катились у нее из глаз, и она тихо вышла из комнаты. Коридоры дворца были пусты. По приказу царя никто сегодня не смел входить на ее половину. Когда слезы высохли на сквозняках, она спустилась во двор и приказала начальнику караула убрать часовых с Восточной башни, чтобы монахи могли вынести тело Черного Жреца и отдать его Небу.