– Послезавтра привезут новые листовки. Ваша и еще одна. Сказка. Вы ее осторожно распространяйте. Если что, вы к ней отношения не имеете, кто выпустил, не знаете.
– Хорошо.
– То, что вы просили, я принес. Будем уходить, возьмите пакет.
– Я вам расписки принес. Отчет за использованные средства.
– Давайте сюда. – Он поскорее сунул стопку бумаг в боковой карман. Эти листки несли опасность. Их следовало уничтожить. Если бы он доверял Кузьмину, то не стал бы связываться с подобной писаниной.
– Юрий Иванович. – Озабоченное выражение приклеилось к лицу подопечного. – Я для штаба компьютер приобрел. Не новый, чтобы подешевле. Это ничего?
– Ничего.
– Там расписка бывшего владельца. Ну, что деньги за компьютер получены. Чтобы вы знали.
– Учту. Как ваши выступления перед избирателями? Получается?
– Да. Получается. Хорошо слушают. Вопросы задают.
– Материалы, которые я вам давал, используете?
– Да. Творчески использую.
Прибавка "творчески" не понравилась Григорию.
– Отсебятиной заниматься не рекомендую. Себе хуже сделаете.
– Понимаете… – вскинулся Кузьмин, – у вас не на все вопросы были ответы. Меня вот, к примеру, сегодня спросили насчет Америки. Мол, теперь мы пытаемся налаживать нормальные отношения с ней. Но США по-прежнему империалисты. Ирак по этой причине захватили, другие страны. И вот меня спросили: А вы, товарищ Кузьмин, в свете всего этого одобряете дружбу с Америкой? Я сказал, что ради сохранения мира надо поддерживать с Америкой хорошие отношения. Разве я неправильно ответил?
– Правильно, – вынужден был согласиться Григорий. – В отдельных случаях можете импровизировать. Но в целом не рекомендую отходить от моих установок. Там, в пакете, есть три новых записки. Вызубрите их. – Григорий запустил в рот очередной обжаренный в сухарях кусочек курицы. "Макчикен" представлял то немногое, что здесь можно было есть. – Да, учтите: в субботнем номере городской газеты выйдет статья, посвященная вам. Это в рамках бесплатных публикаций.
– Хорошо. Спасибо. Жаль, что я не видел текст заранее.
– В этом нет необходимости. Его классный журналист готовил.
Григорий собрался доесть несколько оставшихся макчикенов, и тут Кузьмин глянул на него каким-то странным, светящимся взором.
– Юрий Иванович, вы, как я понимаю, вы не верите в коммунистические идеалы?
– Не верю, – с легкостью признался Григорий. – А как в них верить, если они не дали положительного результата ни в СССР, ни в Северной Корее, ни на Кубе. А Китай бурно развивается только потому, что допустили частную собственность. То есть частично отошли от коммунистических идеалов.
Лицо подопечного обрело грустный оттенок.
– А ведь это светлые идеалы. Вы не можете это не признать. Я не сомневаюсь, что за этими идеалами будущее. Отрицательный опыт СССР и других стран ничего не доказывает.
– Как раз доказывает, – оживился Григорий. – Пока люди таковы, каковы они есть, мы будем всякий раз получать СССР. Квасов – лучшее тому подтверждение. А может быть, и Северную Корею. Это – что вам больше нравится.
Анатолий Николаевич еще более помрачнел.
– По-вашему, порядочных людей нет?
Григорий скривился.
– Может и есть два-три человека. Ну пусть тысяча. На Россию их не хватит. А остальные… – Григория небрежно махнул рукой. – Там вопрос только в цене, за которую они продадутся. Или продадут. Такова человеческая природа. И в то, что люди изменятся, лично я не верю. – Тут он прощающе усмехнулся. – Но сами по себе коммунистические идеалы прекрасны. Как некая несбыточная мечта. Влекущая к себе, но недостижимая.
Он видел, что Кузьмин ему не поверил.
29
"Не верю", – подумал Анатолий Николаевич.
Что ж, необходимые слова были сказаны, чизбургеры и макчикены – съедены. Ничто больше не удерживало их рядом. Забрав пухлый пакет, Анатолий Николаевич направился домой. Он шел пешком, потому что давно отпустил Петра. Потом засомневался – нужно ли рисковать, обладая такой суммой? Мало ли что может случиться. Поймал машину, объяснил, куда ехать.
– Сколько дашь? – деловито спросил водитель.
– Пятьдесят.
– Сто двадцать.
– Ты что, сдурел? Ехать недалеко, а ты – сто двадцать!
– А время какое? Полночь скоро.
– Ну и что? Семьдесят.
Поразмышляв, упрямый водитель буркнул:
– Садись.
Мотор принялся крутить колеса. Движение началось.
"Знал бы он, что у меня в пакете, – не без гордости думал Анатолий Николаевич, поглядывая на сонный город, проплывающий справа и слева от машины. – А компьютер прошел. Прошел компьютер".
Новую пачку денег он привычно сунул под матрас. Надежное место. Ни рубля не пропало. Едва он поправил одеяло, появился Николаша. Лицо у него было раскрасневшееся.
– Пап, ну мы все расклеили. Давай новые листовки.
– Послезавтра привезут.
– А завтра?
– Отдыхайте.
– Деньги ребятам дашь?
– Дам. На столе оставлю. Я опять рано уезжаю.
День закончился и начался вновь. И это был другой день. Утро приволокло приятный сюрприз. Выпал снег. Первый. Робкий. Неумелый. Все вокруг стало чистым, праздничным.
Снег падал редкими хлопьями. Они ударялись в стекло машины и куда-то исчезали. Пространство над земной поверхностью казалось белесым. "Жигули" двигались медленнее, чем обычно.
– Анатолий Николаевич, вы бы назад пересели, – прозвучал над ухом голос майора. – Дорога плохая, как бы чего не случилось. Сзади безопаснее.
– Не надо. Все будет нормально.
Последовала небольшая пауза.
– Анатолий Николаевич, нам вторая машина нужна. С одной мы не справляемся. Листовки надо развозить, встречи готовить. Без второй машины не обойтись.
– Что для этого надо?
– Ваше согласие. Водителя с машиной я уже подыскал.
Прикинув, что денег для этого хватит, Анатолий Николаевич выдохнул:
– Согласен.
Чем отличалось одно выступление от другого? Помещениями, где они проходили? Нет. Помещения были одинаково скучными, запущенными. Глазами пришедших? Тоже нет. Глаза в любом населенном пункте отражали одну гамму чувств: равнодушие, озабоченность, усталость. Но выступления получались разные. Одни – удачные, другие – нет. Одни приносили удовлетворение, другие – расстраивали.
Важно было не только сказать нужные слова, но и сказать так, чтобы пришедшие оттаяли внутренне, чтобы поверили. На этот раз он затронул тему, столь важную для него.
– Коммунизм воплощает в себе идеалы, о которых испокон веку мечтало человечество: справедливость, равенство, заботу о людях. К сожалению, не получилось осуществить всё это в СССР. Но опыт СССР вовсе не доказывает, что коммунизм невозможен… – Да, он говорил слова, придуманные им самим. Отсебятина. При чем тут отсебятина? Он должен говорить людям то, что считает нужным. Что подсказывает ему сердце. – Настоящие коммунисты смогут остановить развал экономики, переломить катастрофическую ситуацию, сложившуюся в нашем Отечестве. Надо немедленно национализировать все крупные предприятия, надо вернуть в государственную собственность все колхозы и совхозы. Надо посадить всех директоров, которые разворовали свои заводы, свои хозяйства..
На этот раз всё получилось. Он видел внимание в глазах, чувствовал единение с залом, которое доставляло ему несказанное удовольствие.
Он думал об этом, когда возвращался в город. Он почувствовал вкус к выступлениям перед людьми. Открылся новой стороной самому себе.
Снег всё еще удивлял. Глаз не успел привыкнуть к веселой белизне. Даже упавший на землю вечер не смог упрятать ее под своим пологом.
– Устал? – спросила его Валентина.
– Немного.
– Ты хорошо выступал сегодня.
– Да, сегодня вы, Анатолий Николаевич, хорошо выступали, – подтвердил майор.
– Так ведь народу было больше, чем на прежних встречах. – Кузьмин повернул голову назад. – Это ваша заслуга, Виктор Петрович. Спасибо.
– Не стоит благодарности. – Майор стушевался. – Я сделал то, что мог.
Дорога привычно убегала под капот, наматывалась на колеса. Асфальт был темный – машины давно смахнули с него снег.
30
– Сегодня вы лучше выступали. – Григорий задумчиво смотрел вперед, на бегущую дорогу. – Более конкретно, четко. Хотя в ответах на вопросы несколько раз дали промашку. Нельзя показывать, что вы чего-то не знаете. Говорите на близкую тему. Рассуждайте. Но молчать с озадаченным лицом – недопустимо.
– Растерялся. – Голос у подопечного был виноватый. – Откуда я мог знать, насколько снизился объем социальных программ в бюджете по сравнению с СССР?
– Я тоже не знаю, насколько снизился этот объем и снизился ли вообще. На вашем месте я бы напомнил, что Россия – социальное государство, об этом сказано в конституции. А вы, если победите на выборах, будете бороться за то, чтобы данное положение основного закона неуклонно выполнялось. Для этого необходимо, чтобы достаточная часть бюджета шла на социальные программы. Вот как бы я ответил.
– Вам легко. У вас опыт.
"У меня мозги", – подумал Григорий, но сказал совсем другое:
– Тренироваться надо. И следовать моим рекомендациям.
Появившись в штабе, Григорий дежурно проинспектировал деятельность своих сотрудников. Претензий у него не было. А вот некое желание торчало в голове. Забрав Максима, он отправился в большой универсам, единственный в городе. Хождение по торговому залу, наполненному ярким светом, обеспечило их едой и водкой. Фирменные пакеты заглотнули покупки, а затем отдали их в той квартире, которую снимал Григорий. Салаты, мясные изделия устроились на столе в гостиной вместе с минеральной водой и стеклянными емкостями для водки. Хозяйский сервант поделился посудой. Пиршество началось.
Они с Максимом перебрали. Надрались вусмерть. Максим порывался идти в гостиницу, потом уснул на диване. Григорий добрался до спальни, однако утром обнаружил, что спит в одежде поверх одеяла. Долго приходил в себя, пил минералку, принимал прохладный душ. Мучили жажда и головная боль. На тусклую физиономию Максима невозможно было смотреть. Шевельнулась экзотичная мысль о вреде пьянства.
Отъезд на работу произошел с опозданием. В кабинете уже сидел социолог. Он хотел поговорить о предстоящем опросе.
– Делаем по всем районам? – спрашивал социолог.
– По всем, – хмуро отвечал Григорий.
– Род занятий уточняем?
– Да.
Социолога сменили афганцы в неизменном камуфляже. Эти предлагали ездить с концертами районам, агитировать за Мельниченко.
– Вот мы выступаем, и тут, и тут. Сколько народу, видите? – старший из них показывал фотографии, остальные молчали. – Патриотическую песню любят. Приходят и молодые, и старые. Мы на прошлых выборах агитировали. Очень эффективно.
– Сколько? – сухо поинтересовался Григорий.
– Что, сколько?
– Концерт один сколько стоит? Смету принесли?
– Если надо, подготовим.
– Надо. Подготовите, приходите.
Чинно поднявшись, обстоятельная кампания удалилась.
После афганцев пришел начальник штаба одного из кандидатов. Сам напросился на встречу. Расположившись напротив, бойко проговорил:
– Я к вам с деловым предложением. Победить мы не сможем, это ясно. Тем не менее, процентов десять мы возьмем. Идея такая: за несколько дней до выборов наш кандидат снимает свою кандидатуру в пользу вашего кандидата. Призывает своих избирателей поддержать Мельниченко. Цена за это умеренная. Сто тысяч.
Григорий выдержал паузу. Следовало продемонстрировать уверенность и спокойствие.
– Не возьмете вы десять процентов. От силы – пять. Данные соцопросов я получаю.
– Ну, семь точно возьмем.
– Пять.
– Хорошо, пусть пять. Но пять процентов тоже чего-то стоят. В смысле, вы не станете отказываться от этих процентов, если сможете их прибавить. Их вам хватит, чтобы обогнать Квасова.
– Где гарантия, что избиратели послушают вашего кандидата?
– Ну… обратится, попросит поддержать… Послушают… Если не все, то часть послушает.
Предложение было интересное. Отказывать не стоило. Спешить соглашаться – тоже. "Надо изучить перетекание электората, – решил Григорий. – Включить такой вопрос". Полненький мужичок ждал ответа.
– То, что вы предлагаете, заслуживает внимания. Давайте поддерживать контакт. Следить за динамикой опросов. А за две недели до выборов заключим соглашение. Определим, когда вы снимаете, когда и сколько мы платим. Такой алгоритм устраивает?
– Алгоритм устраивает. Но вот не ясно, как… гарантии обеспечить? Вы раньше заплатите, а мы не снимем. Или наоборот – мы снимем, а вы потом не заплатите. Как обеспечить гарантии?
– Это не проблема. Платим половину, вы снимаете, делаете заявление, мы платим вторую половину.
Поразмыслив, мужичок утвердительно кивнул.
– Толково… Будем поддерживать контакт.
После этого пришлось ехать на телевидение, отсматривать новый видеоролик. Ему не понравилось то, что он увидел.
– Нет динамики. Скучно. Все это за десять секунд можно показать. А у вас – минута. Либо сокращайте, либо ищите другие решения.
Режиссер предельно активизировал мыслительную деятельность. Лоб ходил морщинами.
– А если на заднем фоне дать карту области, и по ходу постепенно будут высвечиваться районы, входящие в избирательный округ? Это как бы покажет процесс консолидации сил, поддерживающих кандидата. И добавит динамики.
– Ничего это не добавит. Переделайте на пятнадцать секунд. Максимум – на двадцать. И тот ролик, с актерами, начинайте снимать.
Можно было возвращаться. Усевшись, как всегда, на заднее сиденье, Григорий бросил:
– В штаб.
Замерзший город заглядывал в окна машины. Снег лежал на газонах, окрашивая их белым, а тротуары, проезжая часть хранили привычный грязный цвет. Ботинки и шины попирали их, не давали покоя. Куда-то шли горожане, с какой-то целью перемещались автомобили. Обычное городское мельтешение. Разве что не такое оживленное, как в Москве.
– Поверни здесь направо, – сказал Григорий.
– В штаб – прямо, – напомнил водитель.
– Я знаю. Поворачивай… И на том перекрестке – направо.
Григорий решил заехать в галерею. Экспромты он любил. Наталья Михайловна оказалась на месте.
– Вы обедали? – поинтересовался он.
– Пока нет.
– Представьте себе, и я не обедал. А уже четвертый час. Давайте где-нибудь поблизости перекусим.
Она улыбнулась легко, прощающе.
– Давайте.
Стеклянная дверь выпустила их наружу, туда, где имела место погода. Осенний день был не из худших – высокая облачность, отсутствие ветра. Но главное, исчезла промозглость, донимавшая прохожих. Наталья Михайловна с удовольствием посмотрела по сторонам.
– Я бы прогулялась.
– Нет проблем. – Григорий подал знак водителю, что тот может уехать.
Они двинулись вдоль тротуара.
– Вы не устаете от политики? – задумчиво спросила она.
– Нет.
– А я вот не люблю ее. Многие не любят.
Снисходительное выражение проступило на лице Григория.
– Политика всегда найдет вас, любите вы ее или нет. Она приходит через высокие налоги, через уровень НДС, диктат чиновников, плохую работу правоохранительных органов, экономическую отсталость.
– Возможно, вы правы…
– Я совершенно точно прав. – Он сдержанно усмехнулся.
Прогулка доставляла Григорию удовольствие. Он привык жить набегу, а тут неспешное перемещение, позволяющее рассмотреть окрестности, людей, идущих навстречу.
Конечная точка похода была достигнута. Избавившись от верхней одежды, они расположились за столом. Прозвучали слова, сообщившие официанту об их пожеланиях. Настала пора ожидания. Григорий с любопытством глянул на женщину, сидевшую напротив.
– Чем вы занимаетесь в свободное время?
– Вы не находите, что ваш вопрос чересчур нескромный?
Он медленно покачал головой.
– Нет. Я ведь не о том, о чем неприлично спрашивать.
Наталья Михайловна смотрела на него веселыми глазами.
– Я – художник. Торговля картинами – это для заработка. И для удобства. Когда я хочу продать свои картины, я не сдаю их перекупщикам и не еду в областную столицу на Покровскую улицу, где пытаются продавать свои полотна здешние художники.
– Когда же вы работаете для себя?
– Каждое утро. Просыпаюсь, и к станку. Иногда – вечером.
– Я хочу увидеть ваши картины.
Она помолчала. Спокойная улыбка прояснилась на ее лице.
– Хорошо. Увидите.
– Когда?
– Сегодня вечером.
Она вновь заплатила за себя. На том они расстались. Но случилось то, чего он так желал. Несколько часов спустя он шагнул в то пространство, которое было ее домом. Светлый холл, коридор, увешанный картинами до самого потолка.
– Ваши? – спросил Григорий.
– Эти вот – мои. Все, которые отсюда вправо.
Ненасытными глазами он смотрел на полотна.
Хотел поскорее убедиться, что это серьезно. Он боял-с я разочароваться… Это была хорошая живопись. Уж он-то разбирался.
– Мне нравится. Интересно. Глубоко. У вас есть свое лицо. А эти?
– Моих друзей, знакомых.
Он окинул взором то, что было создано не ею.
– Эти две картины самые интересные.
– Да. Эти две – самые сильные. Их мой муж написал. Бывший. – Она безмятежно улыбнулась. – Я была замужем. Идемте дальше. Здесь я работаю.
Большая комната была приспособлена под мастерскую. Симпатичный хаос громоздился вокруг станка – холсты, рамы, подрамники, наброски и законченные картины, кисти, краски. Григорий с великим любопытством приглядывался к помещению, которое было местом ее работы. Он касался мира, прежде недоступного ему.
– Мне ваши работы нравятся. Честное слово.
– Я рада. – Ее голос был совершенно спокоен. – Идемте, там еще картины.
Стены еще одной комнаты несли на себе картины. Это была гостиная, с креслами, книжным шкафом, телевизором. И полотнами, втиснутыми в рамы. Подобранными со вкусом, знанием. Уголок отдыха, место уюта. Другая часть ее мира. Оставалась еще одна дверь, пока что не открывшаяся перед ним. Таящая за собой новые маленькие открытия.
– Там тоже картины?
– Там – спальня. – Она распахнула дверь, соединяя пространство холла и третьей комнаты. Он увидел широкую кровать, стильный высокий шкаф, трюмо. Всего одна картина висела над кроватью. Городской пейзаж, напичканный солнцем: старые двухэтажные дома, бредущая куда-то улица. Чувствовалась другая рука.
– Ваш муж написал? Бывший.
– Да… Вы разбираетесь в живописи.
Его влекла эта женщина, умная, красивая. Григорий не смог удержаться, обнял ее, принялся целовать. Она не отвечала ему и не останавливала его. Словно ей было все равно. И потом, когда он раздел ее, утянул в постель, ее поведение не изменилось.