– Скажите, если человек не верит в Бога, но живет по Моисеевым заповедям – не убий, не укради, не лжесвидетельствуй и прочее, – можно рассчитывать на то, что с ним в загробном мире не поступят как с грешником?
Некоторое время батюшка пребывал в раздумьях. Потом проговорил с той же деликатностью.
– Неверие – само по себе грех. Даже если человек живет по заповедям Моисеевым.
– Но что важнее Богу, чтобы человек верил в него, или чтобы заповеди соблюдал? Ведь если не верит, но соблюдает – это важнее. Потому что делает это не из страха.
– Надо, чтобы человек верил. И заповеди соблюдал. – Священник смотрел на него все тем же доброжелательным взглядом.
"Религия сковывает свободу мысли, – думал Григорий, покидая церковь. – Но сколько тех, кому не нужна широта мышления. Пусть тешатся. Пусть верят".
Вслед за тем он отправился к руководителю местного отделения "Единой России". Надо было в очередной раз уважить чванливого партийца. Григорий понимал, что Евгений Борисович не простит ему то, что он украл ответственность за приезд именитых гостей.
Евгений Борисович был мрачен. Руку пожал вяло, чуть-чуть. Сели за стол. Григорий взял инициативу на себя.
– Давайте обсудим все моменты приезда: график встреч и то, что касается пребывания в городе. Это наше совместное дело. Без вас я в любом случае не смогу успешно выполнить задачу. Важно провести всё на высоком уровне. А для этого ваш опыт и возможности просто незаменимы. Тут и спорить глупо.
Мелкая лесть помогла. Партийный начальник снизошел до обсуждения деталей предстоящего визита.
"Как мало человеку надо", – снисходительно подумал Григорий.
47
"Как много человеку надо, – размышлял Анатолий Николаевич, глядя на дорогу. – Хорошая зарплата. Квартира. Машина. Уйма разных вещей для удобного существования. Но этого не достаточно. Важно делать нечто серьезное… существенное. Важно оставить след. Важно иметь друзей… Дети важны. Семья…"
Он покосился на Валентину, сидевшую рядом. Хороший она человек. Надежный. Не уродина… Само собой, любопытно закрутить роман с такой, как Настя. Молоденькой. Трепетной. Пережить невероятную любовную историю. Бурную. Зажить другой жизнью. Но это не для него. Ему надо решать куда более серьезные задачи.
– Устала? – заботливо спросил Анатолий Николаевич.
– Нет. Просто я себя не очень хорошо чувствую. А так, с чего мне уставать? Я не выступаю. Ты, должно быть, устал.
– Ничуть. Знаешь, я привык выступать. Меня это совсем не утомляет. Даже наоборот. Доставляет удовольствие. Приятно видеть, что тебя слушают, чувствовать, что ты говоришь что-то такое, что они хотят услышать. Что им надо услышать.
Районный центр пропустил их в свои пределы. Замелькали убогие одноэтажные дома, засунутые в заснеженные садики. Потом городок подрос: появились двухэтажные здания, а центральную площадь окаймляли трехэтажные. Поодаль тесной группой стояли пятиэтажки. Здесь жили рабочие довольно крупного завода, который располагался рядом.
Анатолия Николаевича встретили, проводили внутрь. Скинув куртку, он передал ее Валентине. Он был готов к очередной встрече с избирателями.
Небольшое помещение не могло вместить всех желающих. Человек тридцать сидело, многие стояли в проходах, остальные толпились в коридоре, заглядывали в дверь.
– А что же директор не дал вам актовый зал? – прозвучал наполненный недоумением голос.
– Не знаю. Я здесь гость.
– Надо его попросить открыть зал…
И сразу вслед за тем другой голос насмешливо пояснил:
– Да он спрятался. Не найдешь его. Боится.
– Спрятался, – подхватили многие голоса. – Боится.
Анатолий Николаевич поднял руку. Все замолчали.
– Коль уж так получилось, воспользуемся этим помещением, – с прощающей улыбкой проговорил Анатолий Николаевич. – А после выборов, когда я стану депутатом, я приеду к вам еще раз. И тогда ваш директор не посмеет не дать нам актовый зал.
Дружный смех раздался в ответ. Люди готовы были его слушать. И он стал говорить им то, что волновало его. И чувствовал – ему доверяют. Его слова находят отклик.
Его долго не отпускали. Он отвечал на уйму вопросов, слушал добрые слова. Его провожали. У выхода какой-то мужчина попросил его задержаться, заглянуть в одно помещение. Анатолию Николаевичу не хотелось никуда идти, но мужчина так просил, что он уступил, пошел за ним по длинным коридорам. Наконец раскрылась дверь, пропустила их в комнату. Там находился еще один мужчина.
– Я – Петр Семенович Васягин, – представился он, протягивая руку. – Директор этого завода.
На столе возвышалась бутылка коньяка, окруженная стаканами, на блюдце лежали кольца лимона, большая коробка демонстрировала шоколадную продукцию.
– Анатолий Николаевич, садитесь. – Директор выглядел сконфуженным. – Давайте коньячку понемногу.
Вы не против? – Он сам налил коньяк в стаканы. – Вы уж простите, что я не дал указание зал открыть. Против вас лично я ничего не имею. Вы мне даже нравитесь. Но мне здесь работать. Я должен выполнять приказания… – Он глянул на Анатолия Николаевича проникновенными глазами. – Ну… поймите… Давайте коньячку за успешное выступление. Мне уже сказали, что всё хорошо получилось. А после избрания – милости просим. Приезжайте. Я только – за. Приезжайте. Ну… с успешным выступлением.
Директор чокнулся с Анатолием Николаевичем, с Валентиной, залпом выпил содержимое стакана. Анатолий Николаевич не стал его расстраивать, мелкими глотками направил коньяк внутрь.
– Берите конфеты, – радушно предложил директор и повернулся к подчиненному, который, похоже, был хозяином комнаты. – Ну, чего ты? Давай еще бутылку.
Содержимое новой бутылки разошлось по четырем стаканам. А вслед за тем попало в желудки, начало греть кровь.
– Я всё понимаю, – примирительно сказал Анатолий Николаевич. – Сам отработал начальником цеха не один год. Я понимаю. Задавлен у нас человек. И раньше так было, и сейчас. Я поэтому и говорю: надо вернуться к Ленину. Владимир Ильич такого не допускал.
– Да, вы правы. Надо вернуться к Ленину. – Директор вновь глянул на подчиненного. – Давай еще одну. Не тяни.
Третья бутылка отдала коричневатую жидкость, столь приятную для употребления внутрь. Теперь уже тост пожелал произнести Анатолий Николаевич. Поднялся, значительно оглядел присутствующих:
– За коммунизм как самую главную цель человечества.
Тост был воспринят на ура. Выпили. Тут выяснилось, что запасов больше нет. Подчиненному приказано было сходить. Анатолий Николаевич совал деньги, но директор не позволил их взять.
– Не надо. Вы – гость. Вы у нас гость… Да-а, зима в этом году поспешила. Зима поспешила… – Тут он посмотрел на Анатолия Николаевича пытливыми глазками. – А вот как, может депутат помочь с государственным заказом?
– Может, – уверенно сказал Анатолий Николаевич.
– Это хорошо. Это правильно. А то зачем избирают? Это правильно… А вы, значит, начальником цеха работали?
Анатолий Николаевич хотел было его поправить: "работаю", а потом подумал, что после выборов он займется совсем другим делами, и потому согласился:
– Да, работал.
– Это хорошая школа. Я сам отработал начальником цеха пять лет. Знаю. Это хорошая школа.
Подчиненный вернулся довольно быстро. Употребление коньяка продолжилось.
– Ты хороший мужик, – говорил директор, глядя на Анатолия Николаевича добрыми глазами. – Толя, ты хороший мужик. Так? – спросил он Валентину.
– Так. – Валентина увесисто кивнула в знак согласия.
– Вот. И она подтверждает. Хороший.
– Ты тоже хороший мужик, – чистосердечно возвращал комплимент Анатолий Николаевич.
Разошлись поздно. Анатолий Николаевич кое-как добрался до машины и вскоре заснул в уютной темноте. Разбудили его через полтора часа, когда "девятка" остановилась подле его дома. Он не сразу понял, где находится.
– Иди, ляг нормально, – уговаривала его Валентина. – Сможешь дойти?
Он не отвечал, потому что не мог понять, куда ему надо идти и дойдет ли? Потом пришло понимание – дома на кровати будет удобнее, чем на заднем сиденье. Он покинул машину, добрался до квартиры, смог открыть дверь, отыскать привычное место для сна. Единственное, что он забыл – раздеться.
48
Началось. Настала сумасшедшая пора. Приезд именитых гостей совершился. На аэродроме происходило столпотворение. Такого обилия телекамер здесь никогда не видели. Григорий с подопечным находились в авангарде встречающих. Мельниченко Григорий поставил так, чтобы он во время приветственных рукопожатий закрывал собой от телекамер Евгения Борисовича.
Весьма солидного общественного деятеля, известных артистов и важных депутатов повезли в гостиницу. На обустройство дали полчаса. После этого начался товарищеский ужин.
Всё было просчитано до миллиметра. Мельниченко сидел между общественным деятелем и популярной актрисой, появившейся на киноэкранах еще в советское время. Напротив располагались председатель комитета Думы, возглавлявший делегацию, и Григорий. По ту сторону от председателя комитета – Евгений Борисович. Не стоило его обижать.
– Как тут у вас? – покровительственное выражение висело на ухоженном лице общественного деятеля.
– В целом неплохо, – ответил Григорий со всей поспешностью, дабы опередить Евгения Борисовича. – Мельниченко, – он указал на подопечного, – на первом месте. По федеральному списку мы тоже первые. Хотя коммунисты на пятки наступают. Сами знаете – они здесь имеют возможность реализовать административный ресурс. Так что ваш приезд крайне важен. Он поможет закрепить лидирующие позиции.
– Да, пожалуй, всё так, – не преминул вставить свое слово Евгений Борисович. – Ваш приезд поможет закрепить то, что нам удалось здесь достичь неустанной работой. Мы очень рады, что вы приехали к нам. Давайте выпьем за ваш приезд.
Выпить гости не отказались. Тост был поддержан самым горячим образом, как и следующий: "За победу "Единой России".
Потом актрису потянуло на разговоры.
– Я вот всё имею – почёт, роли, семью, – с ангельской непосредственностью говорила она. – Есть квартира, машина, дача. Казалось бы, чего еще? Но я решила: "Надо помочь стране". И вступила в "Единую Россию". Если мы получим большинство, мы все проблемы решим. Да мне кажется, в стране это понимают. Люди нас поддержат, вот увидите.
"Господи, какая дура! – удивлялся Григорий. – Это ж надо. Я не подозревал, что бывают такие дуры".
Председатель комитета светил снисходительной улыбкой. Выдержав паузу, произнес начальственно:
– Всё. Спать. Завтра тяжелый день.
Присутствующие дружно поднялись. Ужин закончился.
Утром Григорий вновь появился в гостинице. Мельниченко был уже здесь. Нервно прохаживался по холлу.
– Привет, – несколько нервно проговорил он, увидев Григория, подал руку. – Где они там?
Вкрадчивыми мягкими шагами приблизился Евгений Борисович. Поздоровался. Его сопровождала стайка партийцев. Лица взволнованно-почтительные.
Председатель комитета появился в назначенное время – сколь величественной была его походка. Следом подтянулись депутаты и артисты. Последним к ним добавился общественный деятель. Не хватало только популярной актрисы.
Она опоздала. Следовало отдать ей должное, выглядела она весьма элегантно. Даже сексуально. Хотя ее лицо сильно располнело за последнее десятилетие.
– Все уже собрались? – удивилась она.
Председатель комитета посмотрел на нее сердитыми глазами, но ничего не сказал.
Машины приняли ездоков. И завертелось. Заработал конвейер – поездка, встреча, поездка, встреча, поездка, встреча. И так до самого обеда.
Председатель комитета обещал, что "Единая Россия" спасет страну, остальные вторили ему, призывали поддержать лучшую в мире партию, проголосовать за ее список. И за кандидата в депутаты Мельниченко. Сам подопечный с важным видом сидел в президиуме.
Когда на первой встрече к микрофону подошла известная актриса, Григорий с удивлением услышал:
– Я вот всё имею – почёт, роли, семью. Квартира есть, машина, дача. Казалось бы, чего еще желать? Но я решила: "Надо помочь стране". И вступила в "Единую Россию". Выполняю поручения, помогаю партии. Я так скажу: если мы получим большинство, мы все проблемы решим. И мы верим, что люди нас поддержат. Вы, сидящие здесь, нас поддержите. Потому что мы намерены работать для вас.
Каким пафосом были наполнены эти слова. "Хочется плакать", – съязвил Григорий. Потом на каждой встрече он слышал: "Я вот всё имею…" И всякий раз ему хотелось плакать.
Обед прошел в хорошем ресторане. От выпивки гости отказались. Председатель комитета сказал: не надо. И всем расхотелось.
За обедом последовало заседание актива "Единой России". Председатель комитета объяснял, как правильно агитировать за партию.
– Мы – партия президента. И главная наша цель – поддержка курса президента. Некоторые говорят, что у нас нет идеологии. В этом и есть наша идеология. И мы с нее не свернем.
Выступление снимали телекамеры. После председателя комитета поделились соображениями перед единомышленниками депутаты. Вслед за тем гости отправились на телевидение. Там известная актриса вновь получила возможность сказать, что всё имеет, но решила помочь стране.
Темнота успела надежно укрыть землю, когда машины примчались в аэропорт. Стол VIP-зала радовал своим убранством. Прощание было недолгим, но ярким. Выпили за успех на выборах, за процветание России, за президента. Глянув на часы, председатель комитета деловито проговорил:
– Так, пьем последнюю за гостеприимных хозяев, и в самолет.
– А мы пьем за вас, за наших прекрасных гостей, – поспешил вставить Евгений Борисович. – Чтоб у вас все было хорошо.
– Разделим, – вмиг среагировал председатель комитета. – Сначала – за нас, а потом – за хозяев.
Предложение было принято. Выпили за гостей, за хозяев. Кампания двинулась на летное поле. Самолет ждал.
Крепкие рукопожатия и добрые слова завершили визит. Гости забрались в летательный аппарат. Зашумели двигатели, замигали красные огни сверху и снизу фюзеляжа. Самолет тронулся. Григорий, Мельниченко, Евгений Борисович радушно махали тем, кто покидал их.
Самолет пробежал по бетонной полосе, юркнул в темноту.
– Вроде, справились, – сказал Григорий.
– Справились, – охотно подтвердил Евгений Борисович. – Может, вернемся в VIP-зал, допьем? Там много осталось.
– Да ну, к черту. – Мельниченко поморщился. – Домой поеду. Устал как последняя жопа. Спать хочу.
Григорий тоже не собирался продолжать питейное дело с этим придурком, но схитрил:
– Там уже всё убрали.
– Думаешь? – озабоченно спросил Евгений Борисович.
– Уверен. Сходи, проверь.
– А-а. – Партийный босс раздраженно махнул рукой. – Поехали.
Траектория возвращения прошла через универсам. Григорий обошел разные отделы, нагрузил тележку продуктами, которые вслед за тем перебрались в несколько фирменных пакетов.
Наталья Михайловна была в мастерской.
– Ты ужинала?
– Нет.
– Идем, я всё, что нужно, привез. Сегодня пируем.
Он сам накрыл стол. Она сидела рядом и смотрела на него с привычной, добродушной улыбкой. Она будто знала некую тайну, которой не желала с ним поделиться.
– У тебя праздник?
– Да. – Он состроил нечто бравурное на лице. – Успешно приняли высоких московских гостей. Удовлетворили трех депутатов, из коих один – председатель комитета, важного общественного деятеля и трех артистов, из коих одна – женщина.
– Лично удовлетворял? – со сдержанной улыбкой осведомилась Наталья Михайловна.
– Да. С помощью интеллекта. – Григорий открыл бутылку "Бейлиса", наполнил рюмки. – Выпьем.
– Что это тебя потянуло на сладкое?
– Хотел тебе доставить удовольствие. Насколько я знаю, ты его любишь. За тебя.
Закусывая, он в лицах пересказывал события сегодняшнего дня. Особенно потешался над известной актрисой.
– Какое убожество. Она, видите ли, всё имеет, но решила помочь России, для чего вступила в "партию власти".
– Не судите, да не судимы будете. Оставь ты ее в покое.
– Какого черта она полезла в политику?
– Она ничем не хуже многих мужчин, которые тоже полезли в политику. Но их ты не ругаешь.
– Ладно, Бог с ними со всеми, – примирительно проговорил он. – Давай еще выпьем. Этот тост – за меня.
Добродушная улыбка проявилась на ее лице.
49
Следующий день продолжил обычную предвыборную жизнь. Григорий уточнял количество распространенных агитационных материалов, требовал сведений по наблюдателям, вместе с бухгалтером изучал финансовую отчетность. Потом вновь появился полненький мужичок, начальник штаба одного из кандидатов. Расположившись напротив, бойко проговорил:
– Ну, что по поводу нашей договоренности? Снимать нашему кандидату свою кандидатуру в пользу вашего кандидата? Все-таки, десять процентов на дороге не валяются.
Григорий выдержал роскошную паузу. По-прежнему следовало демонстрировать уверенность и спокойствие.
– Не возьмете вы десять процентов. Теперь я могу это сказать точно. Два процента – максимум. Данные соцопросов я получаю.
– Ну что вы, семь возьмем. Без дураков.
– Два.
– Не меньше пяти.
– Два.
Мужичок усмехнулся.
– Хорошо, пусть будет по-вашему. Но два процента тоже чего-то стоят. В смысле, вы не станете отказываться от этих процентов, если сможете их прибавить. Может быть, их вам как раз не хватит, чтобы обогнать Квасова.
– Где гарантия, что ваши избиратели послушают вашего кандидата?
– Попросит поддержать, послушают.
– Это не довод.
– Вам принести справку?
Надо было принимать решение.
– Я согласен. Давайте определим, сколько мы платим.
– Сто тысяч.
– Двадцать. По десять за каждый процент.
– Да вы что!? Двадцать! Смешно говорить. Восемьдесят.
– Тридцать.
– Семьдесят.
– Тридцать. Больше не дам.
Поразмыслив, мужичок утвердительно кивнул.
– Ладно. Мы согласны…
– Как договаривались, платим половину, вы снимаете, делаете заявление, тогда мы платим вторую половину.
– Хорошо.
– Подождите за дверью.
Григорий не хотел, чтобы посторонние видели, где находится его личный сейф. А прятался он под столом. Необходимая сумма была извлечена, пересчитана. После чего визитер вновь появился в кабинете.
– Вот, – сказал Григорий, указывая на толстую пачку зеленых купюр. У мужичка враз появилось нечто шальное на лице. – Пишите расписку.
– Расписку?.. Да вы что?! Я напишу, а вы ее в милицию?
– Зачем мне ее в милицию?! Какая мне от этого польза? Вот если вы не выполните обещание… Пишите: Расписка. Я, такой-то, руководитель штаба кандидата в депутаты такого-то, получил пятнадцать тысяч американских долларов в счет задатка за работу, которую обязуюсь выполнить в течение пяти дней, после чего я должен получить оставшиеся пятнадцать тысяч американских долларов. Подпись, дата.
Мужичок вдруг повернул голову, глянул с великим сомнением, словно уличил Григория в обмане.
– Э-э, так не пойдет. Получается, что я тут упоминаюсь, а вы – нет. Если что, меня сцапают, а вы вроде как ни при чем.