– Хорошо, добавьте: Деньги получены от такого-то, начальника штаба кандидата в депутаты такого-то… Подпись, дата… Дату поставьте.
Как только он закончил писать. Григорий взял из-под его рук расписку.
– Прекрасно. Дальше всё происходит так: вы снимаете кандидатуру, делаете заявление, после этого я отдаю долг и при вас уничтожаю данную расписку. Но учтите – заявление должно быть внятное: в пользу кого и почему.
С каким вожделением полненький мужичок взял увесистую пачку денег. Он ушел, а дела продолжили нанизываться на стержень дня. Им нравилось донимать Григория.
Опять звонили из Москвы, требовали отчитаться по тому, что сделано. Григорий злился, но отвечал на вопросы. Опять листовки, сводки, документы. Потом приходили афганцы, показывали смету, канючили, отрывали время. Потом он поехал к старому лису в торгово-промышленную палату. И вновь слушал обтекаемые фразы, ловкие формулировки. Готов был взбеситься, но виду не показывал. Радужно улыбался и убеждал.
Он всегда умел держать себя в руках. Впрочем, был один раз, когда он сорвался. И это едва не кончилось плохо. Военная кафедра спасала их от службы в армии. Но тоже была немалым наказанием. Выслушивать преподавателей, вроде одного полковника, утверждавшего, будто современная война представляет из себе, которая может начаться в любой момент, было не слишком большим удовольствием. Военная кафедра крала один день из тех, которые он и его сотоварищи по молодости еще не слишком ценили, но который – Григорий в этом ни секунды не сомневался, – можно было потратить с большей пользой. В тот день их, как обычно, выстроили утром в коридоре, и дежурный офицер майор Слюньков, полноватый и вяловатый человек, принялся осматривать внешний вид подопечных студентов. Григорий носил в то время длинные волосы, которые вились. Он гордился неформальным видом. И с этим мирились. Но вдруг майор остановился перед ним, произнес задумчиво: "Стричься". Григорий не желал стричься и потому сказал: "Не пойду". "Стричься", – упрямо повторил майор. Это возмутило Григория. Нахлынувшая энергия вылилась в короткое слово: "Х…Й". Майор опешил. Хрустальная тишина заполнила коридор. "Повторите", – попросил майор. "Х…Й", – еще раз пронеслось над шеренгой курсантов. Майор понял, что не ослышался, помолчал, соображая, как поступить. "Идите, доложите начальнику кафедры". Генерал, пожилой, успевший повоевать в Великой Отечественной, принял Григория благосклонно: "Что там у тебя?" "Майор Слюньков просил сообщить вам, что я сказал ему нехорошее слово. Мы разошлись во мнении относительно моей прически". "Постричься вам не мешало бы". "Такая у меня прическа. Разве я не имею права?" Генерал обдумал его слова, итогом стало: "Хорошо, иди". Минут через десять генерал разыскал его в аудитории. Вид у бравого вояки был нахмуренный. "Говоришь, нехорошее слово, а сам ему х… й сказал. Придется тебя отчислить с военной кафедры". Это означало, что его исключат из университета, забреют в солдаты. И всё пропало. Ребята принялись просить за Григория. Выслушав доводы, генерал весомо проговорил: "Не знаю, что делать? Это второй случай на моей памяти. Первый был на фронте. Там солдата расстреляли. Но это было военное время. А что сейчас делать? Не знаю. Будем думать. Я обязан отреагировать". И удалился важной поступью. В конце концов, было принято решение, что судьбу Григория определит суд офицерской чести. Все преподаватели кафедры собрались в самой большой аудитории. Долго совещались. Одни предлагали строго наказать Григория, другие отмалчивались. Кончилось тем, что майор Слюньков сказал устало: "Да Бог с ним. Не хочу я, чтобы у него жизнь сломалась. Пусть извинится сейчас при всех. Мне этого будет достаточно". Григорий извинился. И всё закончилось. Он оказался неплохим человеком, этот майор. Мог бы потребовать его отчисления, и отчислили бы. Но не захотел. А Григорий вынес урок на всю жизнь: лучше не доводить до ситуации, когда твое будущее зависит от расположения другого человека. Оно должно зависеть только от тебя самого.
День закончился, а дела – нет. Дружной стайкой бросились они в следующий день. Появившись в кабинете, Григорий подумал с усмешкой:
"Это существование или его иллюзия? Не будет дел, не будет существования. Но что они, эти дела без нас?.."
50
"Это настоящая жизнь, – решил Анатолий Николаевич, застегивая на ходу куртку и спускаясь по лестнице. – Лучше, когда не хватает времени, чем наоборот".
Машина ждала его. Валентина ласково улыбалась. Дверца захлопнулась. Привычное движение вдоль поверхности Земли было возобновлено.
Город спокойно взирал на то, как они стремились покинуть его пределы.
– Анатолий Николаевич, слышали, надписи появились. – Игорь посмотрел на него в зеркальце. – На стенках черной краской. Что, мол, смерть всем тем, кто за Квасова не проголосует. Весь город об этом говорит. Вот что не понятно. Как они будут определять, кто проголосовал за Квасова, а кто – нет? Голосование тайное.
– Провокация, – уверенно сказал Анатолий Николаевич.
– Зачем?
– Народ напугать.
– Да ну, глупость. – Игорь спокойно смотрел на дорогу. – Я вовсе не испугался.
– Ты не испугался, а другие могут испугаться. Те, которые не понимают, что к чему.
Еще немного, и машина беспечно вырвалась на свободное пространство. Природа охотно раскрыла свои просторы.
Глядя по сторонам, Анатолий Николаевич размышлял о весьма важных вещах – о смысле жизни, о предназначении каждого человека. Он хотел поговорить об этом с Валентиной, но мешал Игорь. Слишком тонкая тема, не для посторонних.
Дорога нырнула в лес. Голые замерзшие деревья вплотную подступали к белесой асфальтовой полосе, охотно подставляющей свою поверхность машине. Светло-серое небо висело сверху.
Вдоволь погуляв по лесу, дорога уперлась в небольшой поселок. Здесь тоже текла жизнь, вели свое существование избиратели.
Очередная встреча прошла удачно. По-другому и не могло быть. Он чувствовал аудиторию, понимал, что надо сказать, чтобы глаза смотрели неотрывно, с интересом, с откликом.
Опять спрашивали про олигархов, опять задавали вопрос: Америка нам враг или друг? Будто в этой глуши нет иных забот.
– Да, сейчас американцы не собираются нападать на нас. Но Америка не может быть истинным другом России, – не знающим сомнений голосом доказывал Анатолий Николаевич. – США хотят безраздельно править миром и не заинтересованы в том, чтобы Россия поднялась, превратилась в процветающее государство. Это лишь в наших интересах.
Тут прозвучало сокровенное, самое важное:
– Когда государство нам поможет?
– По своей воле нынешнее государство не поможет, – уверенно сказал Анатолий Николаевич. – Надо заставлять его помогать людям. И в это могут сделать честные депутаты. А потом надо менять государство. Мы должны вернуться на тот путь, с которого свернули в силу разных обстоятельств…
Когда ехали назад по центральной улице, обрамленной старыми одноэтажными зданиями, справа мелькнула вывеска "Кафе".
– Останови, – попросил Анатолий Николаевич водителя. – Давай здесь перекусим. – Эти слова предназначались Валентине. – Есть хочется.
Она была не против. Игорь дал задний ход.
– Пойдешь? – спросил его Анатолий Николаевич.
– Нет, спасибо. У меня еда с собой.
В прямоугольном пространстве с побеленными стенами и потолком стояли обычные столы, стулья. Ностальгический интерьер. Такие заведения были при советской власти. Правда, не столь чистенькие. Немолодая дородная женщина с приветливым лицом сидела за прилавком. Заказали борщ и котлеты с картошкой. А еще – по кружке пива.
Борщ оказался вкусным. Действуя ложкой, Анатолий Николаевич решил попутно рассказать Валентине о том, что волновало его.
– Последнее время я часто думаю о таких вещах, о которых раньше не думал, – говорил он как можно тише. – О смысле жизни, о судьбе… Насколько я понимаю, смысл жизни в том, чтобы выполнить свое предназначение. У каждого оно свое. Кажется, мое предназначение – приблизить светлое будущее человечества. Понимаешь? Я должен помочь этому… Звучит громко. Само собой, не только я. Другие – тоже. Я свой кирпичик положу. Но это будет важный кирпичик. Понимаешь?
– Да… – Она мечтательно вздохнула. – Интересно, в чем мое предназначение?
Анатолий Николаевич ни секунды не сомневался:
– В том, чтобы помочь мне выполнить мое предназначение. – И поспешно добавил. – Ты не думай, это не менее важно. Разве человек в одиночку что-нибудь серьезное сделает? Нет. Ему нужны соратники. Ты, Виктор Петрович, Егор, Сергей – мои соратники. А ты еще и жена. – Увидев грустную улыбку, продолжил. – Ты это брось. Не надо пессимизма. Сразу после выборов поженимся.
За окном, разрушая здешнюю тишину, проехал трактор. И опять ничто не нарушало покоя, кроме звуков, порождаемых им и Валентиной.
Женщина за прилавком неожиданно подала голос:
– Я вот всё смотрю, откуда я вас знаю? А теперь поняла. Вы – наш кандидат. Кузнецов.
– Кузьмин, – поправил Анатолий Николаевич.
– Простите, спутала фамилию. Кузьмин. Говорят, вы хорошо выступаете.
– Стараюсь, – скромно произнес он.
– Так вы за простых людей?
– Да!
– Сейчас мало кто за простых людей. Сейчас всё больше за богатых.
– А вы, значит, кафе открыли?
– Да. Надо как-то выжить. Совхоз развалился, работы нет. Зарабатываем с мужем понемногу. Он мне помогает. Сейчас пошел домой картошки принести. Местные к нам не заходят. Местные без денег. А проезжие заглядывают. Не так уж часто, но заглядывают. Тем и живем.
– Борщ у вас вкусный, – похвалил Анатолий Николаевич.
– Спасибо.
– А совхоз развалился?
– Да-а. – Женщина махнула рукой. – Раскрали. Директор всё раскрал.
– Распустили демократы людей.
– Да уж не знаю, кто распустил, а местное начальство что хочет, то и делает. – Понизив голос, будто ее кто-то мог подслушать в помещении, где никого кроме них троих не было, добавила. – Совесть совсем потеряли. – И улыбнулась широко. – А вы – молодец. Желаю вам удачи. Я соседкам расскажу, что разговаривала с вами.
В прекрасном настроении Анатолий Николаевич покидал поселок. Всё выстраивалось наилучшим образом. Разве он этого не заслужил?
"Что сейчас самое важное? – спрашивал он себя. – Листовки, агитаторов и все прочее Виктор Петрович организовал. А я должен на высоком уровне провести все оставшиеся встречи. Так, чтобы у людей крылья вырастали".
51
"Самая серьезная проблема на данный момент – наблюдатели", – думал Григорий. Не на каждом избирательном участке их по двое. Ненадежно. Отошел человек поссать, покурить, а тут вброс фальшивых бюллетеней. И всё насмарку. Выход? Звонить по районным штабам, требовать от начальников срочно заполнить вакансии, бросить всё и отыскать пригодных на то людей.
Человек, попытавшийся установить с ним контакт при помощи мобильного телефона, оказался социологом.
– Надо срочно встретиться, – сообщил соответствующий голос.
– Что стряслось?
– Есть, о чем поговорить.
– Я жду вас.
Появившийся минут через двадцать социолог выглядел крайне озабоченным.
– Кузьмин почти догнал Мельниченко, – сходу сообщил он. – Если учесть динамику, то к моменту выборов Кузьмин будет первым. У него динамика намного выше.
Григорий сохранил спокойствие.
– Насколько это надежный результат?
– Вполне надежный. Обычная репрезентативность. Ошибки тоже нет. Два раза перепроверял.
Вот так. Стоит расслабиться, жизнь подготовит какую-нибудь каверзу. Боролись против Квасова, боролись, и доборолись.
– А как по избирательным участкам?
– Если смотреть по участкам, больше всего у Кузьмина в городе, но в двух районах он тоже первый.
Это было весьма серьезно.
– Каков, на ваш взгляд, оптимальный выход? – Григорий испытующе смотрел на социолога.
– Я думал над этим. – Сколько важности было на его худощавом лице. – Лучший вариант: Кузьмин снимает свою кандидатуру и призывает всех, кто его поддерживает, не голосовать.
– И что мы получим?
– Некоторая часть голосов отойдет Квасову, но большинство его сторонников не пойдет голосовать. Наш кандидат гарантированно займет первое место.
Григорий помолчал некоторое время.
– А если он призовет портить бюллетени?
– Тогда мы рискуем получить признание выборов по нашему округу несостоявшимися.
– Пожалуй, так. Спасибо.
Оставшись в одиночестве, Григорий размышлял, как заставить этого homo commy снять свою кандидатуру? Перед ним лежала листовка, принесенная Андреем – лично сдирал со стенки. Что-то новенькое. "Кузьмин – это Ленин сегодня" – значилось в ней. Черт знает что! Засранец!
Нажатие соответствующих кнопок на мобильном телефоне привело к тому, что из динамика раздался голос Кузьмина:
– Слушаю.
– Вы сейчас где?
– Еду с одной встречи на другую.
– Надо срочно увидеться.
– Вечером. Около восьми. Там, где обычно?
– Приезжайте в тот ресторан, где мы с вами были в последний раз.
– Хорошо, – с легкостью ответил Кузьмин.
Григорий готовился к встрече, думал, как лучше вести разговор. К восьми он появился в оговоренном месте, занял столик, заказал себе пива.
Кузьмин опоздал на десять минут. Вошел быстрым, решительным шагом, снял куртку, повесил на спинку резного стула. В нем появилось нечто важное, самоуверенное. Подозвал официантку, заказал себе пива, еды.
– Видел вашу новую листовку, – начал издалека Григорий. – Весьма смело насчет того, кто Ленин сегодня. Весьма смело. Кто сподобился?
– Это майор придумал, – невозмутимо отвечал Кузьмин. – Виктор Петрович. Он штабом руководит.
– А вы не против?
– Пусть, если мои соратники так считают.
Григорий вдруг рассердился.
– Ленин! Он – видите ли, Ленин сегодня! – Сурово глянул на Кузьмина. – Я вам говорил, что это был за человек. Жестокий, злобный. Скольких по его требованию расстреляли. Вы об этом забыли?
– Это Сталин расстреливал.
– Не надо. При Ленине всё началось. Документы посмотрите. При Ленине духовенство уничтожали, дворянство. Крестьян, тех, которые умели работать, которые своим горбом поднимали свое хозяйство. – Григорий готов был проткнуть оппонента указательным пальцем. – Как на заре советской власти подавлялись крестьянские восстания? Не знаете? Пушками и газами. А концлагеря где изобрели? Нет, не в Германии. В Советском Союзе. И всё это было при вашем Ленине.
Он вышел из себя. Такое случалось редко. Черт знает что!
– Революция должна защищаться, – упрямо проговорил Кузьмин.
Это было возмутительно. Жалкий, нелепый вздор.
– А зачем она вообще нужна была, революция?! Зачем? Чтобы создать нежизнеспособную систему? Не помните, как мы жили до 1991 года? Уже забыли пустые прилавки? Очереди? Забыли? Как всего на свете боялись, тоже забыли?
– Это Сталин виноват. Он всё извратил. Если бы Ленин умер позже…
– Оставьте. Мы не на митинге. Не надо мне лапшу на уши вешать. Раньше или позже, ничего бы не изменилось. Ни-че-го. – Следовало переходить к главному. – Вы должны снять свою кандидатуру.
Кузьмин посмотрел на него шальными глазами.
– Что?!
– Вы должны снять свою кандидатуру, – жестко повторил Григорий. – И призвать своих сторонников не голосовать.
Человек, сидевший напротив, силился понять услышанное.
– Почему? Вы сами говорили, что я должен помешать Квасову. А теперь, когда я на самом деле могу ему помешать, вы хотите, чтобы я снял кандидатуру. Почему?
– Так надо. Обстоятельства требуют.
Новая пауза втиснулась в разговор.
– Я не стану снимать кандидатуру, – выпалил наконец homo com my.
– Вы что, на свои деньги ведете кампанию? На свои? – бесцеремонно допытывался Григорий.
Кузьмин мрачно молчал. Григорий решил применить самый серьезный довод.
– Вы обязаны выполнить требования того, кто дает вам деньги. Если не выполните, не получите обещанные десять тысяч. Зелеными, разумеется.
– Я стою гораздо больше ваших десяти тысяч.
– Правильно. И если вы снимите свою кандидатуру, получите пятнадцать тысяч. Долларов. – Григорий сделал особое ударение на последнем слове.
После небольшой паузы прозвучало:
– Нет.
– Хорошо. Обещаю добиться, чтобы вам дали двадцать тысяч.
И вновь раздалось:
– Нет.
– Вы что, помешались? Двадцать тысяч. Да за эти деньги здесь можно купить прекрасную квартиру. И еще останется.
– Нет, – твердо повторил Анатолий Николаевич. Теперь это было для него делом принципа – выстоять. Не прогнуться.
Принесли заказанные блюда – Анатолий Николаевич не обратил на еду ни малейшего внимания. Какая тут еда? Мир накренился. Галактика летела в тар-тары. Вселенная теряла бесконечность.
Что хотел от него этот человек, называемый Юрием Ивановичем? Невозможно было понять. Как же так? Он почти победил. Почти выиграл выборы. И всё это бросить? Нет и нет. Дудки! Член ему в заднее место!
– Ваше предложение мне не подходит, – выпалил Анатолий Николаевич, схватил куртку и стремительно покинул ресторан.
Улица по-прежнему теснилась меж домов. Будто заведенные, двигались по тротуару люди. Куда? Зачем? С какой целью сновали машины? В чем был смысл всего этого мельтешения? Анатолий Николаевич смотрел на то, что происходило вокруг, непонимающими глазами.
"Зачем живет человек? – спрашивал он самого себя. – Чтобы выполнить свое предназначение. Не всегда понятно, в чем оно? Столько времени уходит, чтобы разобраться. Столько сил. И вот когда стало ясно, в чем это предназначение, когда еще чуть-чуть, и всё может реализоваться, всё рушится. Окончательно. Бесповоротно. Что делать?"
"Что делать?" – спрашивал он, перемещаясь по оформленному снегом парку. Не было ответа. И тут он увидел… Ленина. Вождь был одет в привычное пальто с воротником, зимнюю шапку. Он стоял перед Кузьминым и смотрел на него.
– Здравствуйте, Анатолий Николаевич.
Ленин говорил с ним. Сам Ленин!
– Здравствуйте, Владимир Ильич, – с трепетным волнением ответил он.
– Вы расстроены?
– Да. У меня серьезная проблема.
– Знаю. И вот вам, батенька, мой совет: ни в коем случае не соглашайтесь снимать кандидатуру.
– Да, Владимир Ильич. Я сам так думаю.
– Вы, батенька, непременно победите. Если пойдете на выборы.
– Владимир Ильич, я догадывался, что победа будет за мной. Но после ваших слов… Ни за что не сниму кандидатуру. Ни за что.
– В Думе вы сделаете много хорошего. А потом возглавите новую партию коммунистов-ленинцев. Ленин сегодня – это вы. Майор прав.
Слышать такие слова было восхитительно.
– Спасибо, Владимир Ильич. А майору я передам. Он будет рад.
– И не забывайте читать мои труды, а также труды Карла Маркса. Продолжайте творчески развивайте их. У вас хорошо получается. До свидания, товарищ Кузьмин.
Ошарашенный, воодушевленный, покинул Анатолий Николаевич парк. Всё вокруг преобразилось. Город стал понятным, осмысленным. Горожане целенаправленно спешили по своим делам, влекомые вечерними заботами. Природа жила своей незатейливой жизнью.
"Забыл спросить у него, – с легкой досадой подумал Анатолий Николаевич, – нужно ли возвращать деньги? Этому… Юрию Ивановичу… В следующий раз обязательно спрошу".