52
Когда настало утро, он поехал на встречи, будто ничего не случилось. Он выступал так, как выступал в последние дни – глубоко, страстно. Он видел, что его слушают, ему верят. То, что произошло вчера, висело рядом, но он старался не замечать этого.
Несколько раз принимался играть свою мелодию мобильный – Анатолий Николаевич не притрагивался к нему.
Потом пришла стоящая мысль – он вернет деньги после, когда станет депутатом. Депутаты получают хорошую зарплату. Он вернет.
Он позвонил Юрию Ивановичу. Едва ответили, выпалил:
– Я верну деньги. Стану депутатом, и верну.
– Вы что, сдурели?!
– Я верну. Вот увидите. – И нажал красную кнопку.
И вновь телефон развлекал его мелодией, и вновь Анатолий Николаевич не реагировал на попытки установить с ним контакт.
"Вот, сволочь, – сердился Григорий. – Какого черта я должен его разыскивать? Он, видите ли, отдаст. Не понимает, что говорит. Отдавать придется не жалкие сто тысяч. Гораздо больше. Таких денег этот homo commy никогда не заработает. Не умеет. Да и не станет ждать Мельниченко. А наказан буду я. Не сносить мне головы… Как достать этого засранца? Может быть, через его штаб? Это выход. Выход… Кого-нибудь послать? – продолжалось течение мысли. – Андрея? Нельзя. Могут узнать. Он местный. Надо самому ехать. Меня не знают. А скоро я вообще отсюда исчезну".
Сообщив Ольге, что уезжает по делам, Григорий переместился в машину. Покинул ее за квартал от чужого штаба, проделал оставшийся путь пешком, посыпаемый вяло падающим снегом.
Народу в помещении было под завязку. Шум, гам. Оглядевшись, он увидел того, кто руководил всем происходящим. Григорий угадал его.
– Вы – начальник штаба?
– Да. – Немолодой, подтянутый человек смотрел выжидающе.
– Я – корреспондент. Из Москвы. – Он достал удостоверение Союза журналистов России. Получил его на всякий случай прошлым летом, и вот, пригодилось. – Хочу написать про Кузьмина.
– В положительном плане?
– Да.
– Это хорошо. Об Анатолии Николаевиче надо писать. – И вдруг сомнение проявилось в глазах. – А успеете? Пять дней на агитацию осталось.
– Успею.
– Непременно укажите, что Кузьмин отличается непримиримой позицией по отношению к нынешнему барствующему руководству партии, требует вернуться к Ленину. Он горячо желает продолжить борьбу за права трудящихся против олигархического режима и оставившего эту борьбу партийного бюрократического аппарата, предавшего забвению истинные коммунистические идеалы ради сытой буржуазной жизни. В этом своем стремлении Кузьмин напоминает нам Владимира Ильича Ленина. Уже ясно, что все эти перерожденцы – Зюгановы, квасовы…
– Подождите, – прервал бурный поток слов Григорий. – Где я сейчас могу найти Кузьмина?
– Где ж вы его найдете! – последовал безнадежный взмах рукой. – Анатолий Николаевич по районам ездит. С избирателями встречается.
– А вечером? Может, я с ним дома переговорю? Адресок дадите?
– Нет. Не могу. Этого я не могу.
– Понимаю. Тогда попробую увидеть его на какой-нибудь встрече. Так даже лучше. Посмотрю, каков он в деле. Завтра у него какие встречи? – Он заглянул в график. – Ага, ясно. Я запишу… Спасибо, вы мне очень помогли.
Он вернулся под темное небо, исходящее снегом.
"Прямо шпион какой-то. – Усмешка вылетела на его лицо. – Проник во вражеский штаб, добыл информацию".
Григорий не стал возвращаться в свой кабинет, заехал в галерею. Наталья Михайловна была на рабочем месте.
– Мы опаздываем, – сообщил Григорий.
– Я никуда не спешу.
– Это заблуждение. Собирайся.
Без особой охоты поднялась она из-за стола.
– Вечно ты меня дергаешь.
– Такова моя роль. Я – глоток живительной воды в пустыне, свежий ветер в знойный полдень.
– Ты – болтун.
– Пусть. Но я – талантливый болтун.
– Да. Ты – талантливый, – вполне серьезно согласилась Наталья Михайловна.
Они поехали в ресторан, про который Григорий давно слышал – там играли джаз. Ему захотелось послушать музыку.
Ресторан располагался в подвале. Старые кирпичные своды висели над головой. Пространство было переполнено звуками, издаваемыми саксофоном, трубой, контрабасом, ударными. Немного послушав, Григорий вынес вердикт:
– Играют средне, однако, за неимением другого можно ознакомиться с их репертуаром.
Знакомство происходило под употребление пива, закусок, горячих блюд. Когда музыканты решили передохнуть, и громкие звуки прервались, Наталья Михайловна посмотрела на Григория насмешливым взглядом:
– Что за люди пачкают здания, пишут черной краской угрозы тем, кто не проголосует за Квасова? Не твои?
– Почему ты так думаешь?
– Квасову это не нужно. А вот тебе нужно… Другим – тоже. Но другие на такое не решатся. А ты – решишься.
Григорий хмыкнул – надо же, психолог.
– А если мои люди, что тогда?
– Здания жалко. Зачем же их пачкать. Выборы пройдут, а надписи останутся. Зря.
– Здания давно пора штукатурить. Так быстрее поштукатурят. Выходит, от надписей будет польза.
Она не стала с ним спорить.
Утром Григорий отправился за пределы города. Пока машина двигалась в нужном направлении, он просматривал свежие газеты, центральные и местные. Это было привычной частью его работы. Покончив с извлечением информации, содержащейся на бумажных листках, он устремил взгляд на открывающийся за окнами вид, но размышлял о том, какими доводами убедить Кузьмина снять кандидатуру.
"Надо предложить ему пятьдесят тысяч, – решил он. – От такой суммы не сможет отказаться. Такая сумма…"
Телефонная мелодия прервала ход мысли. Звонил кремлевский знакомый.
– Что там у тебя происходит? Какой-то Кузьмин появился. Красный ортодокс. Уже на втором месте и быстро набирает. Что в итоге? Боролся с Квасовым, и проиграешь Кузьмину?
– Не проиграю.
– Уверен?
– Да.
– Меньше недели до выборов.
– Успею.
– Ну, смотри.
Следом позвонили из штаба. Срочно пришлось решать мелкие проблемы, отдавать распоряжения. Тем временем нужный населенный пункт был достигнут. Разыскать школу не составило труда.
Облезлое здание впустило его внутрь. Гулко звучали шаги в пустом, воскресном холле.
– Вы на встречу? – прозвучало сбоку. Он кивнул. – В актовом зале. Уже с полчаса идет.
Григорий поднялся на третий этаж и услышал голос. Он звучал мощно, энергично, завораживающе. Миновав раскрытые двери, Григорий зашел в актовый зал, наполненный людьми, с трудом нашел свободное место.
Кузьмин выглядел неплохо – решительный, уверенный в себе, вполне владеющий аудиторией. Было в нем то, чего не имел Мельниченко – харизма. Яркая оказалась личность, весьма яркая. Гадкий утенок вырос в лебедя. Недооценил блеклого начальника цеха Григорий.
Он дослушал выступление, понаблюдал за тем, как рождаются ответы на вопросы из зала. Видел он, как обступили Кузьмина по окончании встречи, сопровождали его, продолжая какие-то разговоры. Сам Григорий держался на отдалении. Выжидал удобный момент.
Он перехватил Кузьмина около машины – тот был с какой-то женщиной, вполне миленькой, но не слишком интеллигентной на вид. Углядев Григория, Кузьмин помрачнел.
– Что вам от меня надо?
Григорий покосился на женщину, стоящую рядом. Она мешала, однако, ему не хотелось искать другого момента.
– Анатолий Николаевич, я договорился. Вы получите пятьдесят тысяч. Вдумайтесь, пятьдесят тысяч. Ей Богу, за такие деньги не обидно снять кандидатуру. И потом, еще не известно, добьетесь вы первого места или не добьетесь. А деньги вы получите гарантированно. Если снимете кандидатуру. Я бы на вашем месте не раздумывал ни секунды.
Кузьмин смотрел на Григория пренебрежительно.
– Меня люди поддерживают. Что я скажу людям?
Ответ уже был наготове:
– Что решили снять свою кандидатуру в знак протеста против использования административного ресурса областным руководством. И призываете ваших сторонников не участвовать в голосовании. Поверьте, стоящее объяснение. И зря вы так расстроились. Это не последние выборы. Теперь вы известный человек.
– Нет.
– Что – нет? Неизвестный?
– Не буду снимать, – сердито выговорил Кузьмин и юркнул в машину.
Секретный проект вырвался из-под контроля. И не ясно было, что предпринять. Женщина, глянув на Григория тревожными глазами, проговорила:
– Оставьте его в покое. Что вы от него хотите?
– Простите, вы сопровождаете Анатолия Николаевича?
– Да. Я его… секретарь.
– Как вас зовут?
– Валентина.
Григорий тотчас понял – вот с кем надо говорить. С Валентиной. Их явно связывает нечто большее, чем предвыборная работа. Слишком взволнованной выглядела она.
– Меня зовут Юрий Иванович. Я тот, кто смог добыть денег для Анатолия Николаевича на предвыборную кампанию. Это не мои деньги. Но Анатолий Николаевич получил их благодаря мне. К сожалению, ситуация так сложилась, что Анатолий Николаевич должен снять кандидатуру с выборов. Это данность.
Я не могу всего объяснить. Но он, если снимет, получит пятьдесят тысяч.
– Рублей?
– Долларов.
Она испугалась.
– Это же… много.
– Да. Сумма хорошая.
Раскрылась дверца, Анатолий Николаевич проявил нетерпение:
– Валя, поехали.
В смятении глянув на человека, сообщившего столь необычные вещи, она устроилась рядом с Анатолием Николаевичем, захлопнула дверцу. Машина тронулась.
– Что он тебе говорил?
– Что его зовут Юрий Иванович. – С опаской глянув на Игоря, сидевшего к ней спиной, она перешла на шепот. – И что благодаря ему ты получил деньги на выборы. Это правда?
Помолчав, Анатолий Николаевич буркнул:
– Правда.
– Еще он сказал, – горячий шепот лез ему в ухо, – что ты получишь пятьдесят тысяч, если снимешь кандидатуру. Долларов.
– Потом поговорим.
Но ее прямо-таки распирало нетерпение:
– Это же… очень много. Понимаешь? Это очень много.
Анатолий Николаевич молчал. Хмуро смотрел в окно. Для себя он всё решил. И не собирался что-нибудь объяснять Валентине здесь, в машине.
Окружающая природа охотно показывала свои просторы. Снег надежно устроился на полях и в перелесках. Полное спокойствие царило здесь. Природе не было никакого дела до выборов, до проблем, занимавших людей.
53
Вечером, когда они возвращались в город, Валентина предложила:
– Давай где-нибудь поужинаем.
Анатолию Николаевичу эта просьба не показалась чрезмерной. Поразмышляв, он попросил Игоря подвезти их к тому ресторану, в котором два дня назад встречался с Юрием Ивановичем. Ему хотелось на этот раз успешно завершить ужин.
Перемещение из салона автомобиля в помещения ресторана состоялось. Массивные стулья предоставили им свою поверхность. Официантка приняла заказ и тут же принесла пиво. Его вкус радовал.
Валентина мечтательно посмотрела по сторонам.
– А здесь неплохо. Мне нравится… Сколько интересного мы с тобой не видели. А если поехать за границу, представляешь, сколько там всего? Давай поедем за границу.
– Потом. Когда переберемся в Москву.
– Лучше поехать сейчас. Туда, где тепло… Толя, ты должен снять свою кандидатуру. За эти деньги мы тут сможем хорошо устроиться. И не нужна нам Москва. Тебе стоит согласиться.
– Что ты несешь?! Как ты можешь говорить такое?!
– А вдруг проиграешь? Тогда ничего не получишь. А так – пятьдесят тысяч. Это большие деньги. Очень большие. Мы купит всё, что нужно. И за границу съездим. Толя, ты должен снять свою кандидатуру. – Она смотрела на него умоляющими глазами, и вдруг сомнение пробежало в них. – Ты думаешь, пятьдесят мало? Проси шестьдесят.
Его возмущение было беспредельным.
– Ты понимаешь, что говоришь?!
– Я хочу как лучше. Разве у тебя есть гарантия, что ты победишь?
– Ты сомневаешься?!
– Я… не сомневаюсь. Но ты можешь… не победить.
– Ты – предательница!
– Почему предательница? Почему?
Он резко поднялся. Взгляд его был наполнен гневом.
– Ты предала не только меня. Ты предала… всех тех, кто поверил мне, кто поддерживает меня… Как ты могла!?.. Не хочу тебя видеть.
Анатолий Николаевич выскочил из зала, схватил в гардеробе куртку и стремительно покинул ресторан.
Он двигался по тротуару вместе с другими люди, идущими непонятно зачем и куда. С какой целью сновали машины? В чем был смысл хаотического движения? А всего бытия?
"И это человек, которого я любил? – спрашивал он самого себя. – Она не понимает сути. Того, что составляет мою основу. Она не осознала своего предназначения. Как же она собирается жить?.. Что делать мне?"
"Что делать?" – спрашивал он, перемещаясь по декорированному белейшим снегом парку. Не было ответа. И тут он увидел… Ленина.
– Здравствуйте, Анатолий Николаевич.
– Здравствуйте, Владимир Ильич. Как хорошо, что я встретил вас. У меня опять серьезная проблема. Очень серьезная.
– Знаю. Это нелегко, когда предают близкие люди. Вы должны проявить крепость духа. Решительно порвать с ренегатами. И держитесь. Батенька, вы должны выстоять. Никаких снятий кандидатуры.
– Я ни за что не соглашусь. Ни за что… – Тут его лицо отразило великое смущение. – Владимир Ильич, можно вас спросить?
– Разумеется. Спрашивайте.
– Некоторые говорят, что расстрелы начались еще при вас. Юрий Иванович это утверждал.
– Юрий Иванович – буржуазный наймит. Но в данном случае он прав. А вы, батенька, рассчитывали, что новую жизнь можно построить без подавления сопротивления? Новое всегда вынуждено пробивать себе дорогу, преодолевая старое. А порой – подавляя его. Вспомните буржуазные революции. Почему их не ругают за насилие? И потом, у каждого свое предназначение. Те, кто был расстрелян, выполнили свое предназначение. А те, кто расстреливал – свое.
– Понимаю, – озадаченно выдавил Анатолий Николаевич.
– У каждого – свое. Рад, что вы осознали свое предназначение. Светлые идеалы нуждаются в людях, отстаивающих эти идеалы в каждую текущую эпоху. А ваша миссия, батенька, особая. Быть Лениным нелегко. Но вы справитесь. Я верю.
– Постараюсь оправдать… – непослушными губами выговорил он.
– До свидания, товарищ Кузьмин. Всего вам доброго.
И вновь Анатолий Николаевич покинул парк воодушевленный. Вновь город обрел осмысленность, всё происходящее в нем стало подчиняться определенной логике.
Николаша был дома.
– Как дела? Как учеба? – проявил Анатолий Николаевич родительское внимание.
– Всё нормально. Пап, мы когда заберем компьютер?
– В будущий понедельник.
– А раньше нельзя?
– Нельзя. Ты с друзьями рассчитался?
– Да.
– В эту неделю вы разносите?
– До пятницы будем разносить.
– Хорошо… – Посидев немного с мрачным видом, Анатолий Николаевич предложил. – Давай спать.
Он лежал, глядя в потолок, думал о Валентине. Как он ошибался в ней. Как ошибался. Потеря близкого человека отдавалась свербящей болью.
Утром он вышел на улицу в назначенное время. Автомобиль стоял перед домом. Валентина привычно сидела на заднем сиденье. Анатолий Николаевич решительно открыл дверцу.
– Выходи.
– Толя, ты что?
– Выходи. Я не хочу ехать с тобой. Слышишь?
Она безропотно покинула машину. Анатолий Николаевич занял место. Издала положенный звук закрывшаяся дверца. Мотор весело заурчал. Движение началось.
"Надо делать свое дело, – думал Анатолий Николаевич. – И все будет нормально".
– Простите, у вас что-то случилось? – раздался рядом участливый голос Игоря.
Кузьмин помолчал, решая, стоит ли отвечать, и если да, что ответить? Всей правды сказать он не мог. Но Игорь вызывал в нем симпатию – исполнительный, вежливый, аккуратный, немногословный. Из бывших ученых. Можно было с ним поделиться частью переживаний.
– Есть люди, которые хотят мне помешать. Потому что первое место я точно заработаю. Устраивают всякие гадости. А некоторые не понимают, что происходит, пособничают этим людям… Я буду бороться до конца.
– Правильно, – не тени сомнения одобрил Игорь.
У Анатолия Николаевича даже немного полегчало на душе.
"Сегодня я должен выступать еще лучше, чем всегда", – решил он.
54
"Сегодня всё надо закончить, – размышлял Григорий. – Нельзя больше тянуть…"
Допив чай, он пошел одеваться. Перед уходом заглянул в мастерскую.
– Наташа, я поехал.
Всё повторилось. Во второй раз он поймал Кузьмина после выступления. На этот раз homo commy был один, без вчерашней женщины, без Валентины.
Григорий наткнулся на спокойный, уверенный взгляд. И бросился в атаку:
– Вам не дают покоя лавры коммунистического вождя. Хочется быть Лениным сегодня. Вы не желаете понять, что Ленин – фанатик, слепо веривший в абсурдную идею, что людей можно сделать счастливыми насильно и что ради этого можно уничтожать других людей. Россия заплатила миллионами жизней за его заблуждения. Миллионами! Я уже не говорю про другие страны. Цена его заблуждений – десятки миллионов жизней.
Он чувствовал – эти слова не доходят до Кузьмина, звучат впустую. Следовало что-то предпринять. Оставался один довод. Самый сильный. Григорий берег его, потому что он был обоюдоопасным. Выбирать не приходилось.
– А вы знаете, на чьи деньги идет ваша предвыборная кампания? Знаете?
Кузьмин ответил, не задумываясь.
– На деньги противников Квасова.
– А что это за противники? – дотошно лез с вопросом Григорий. – Не знаете? Так вот, должен вас огорчить. Деньги вам давал не кто иной, как Мельниченко.
Изумление отразилось на лице Кузьмина.
– Вы… Вы обманываете.
– Вовсе нет. Это правда. Я работаю с ним. Я придумал, чтобы вы пошли на выборы. А Мельниченко дал деньги… Если вы не снимете свою кандидатуру, я вынужден буду передать в прессу информацию о том, что честный коммунист Кузьмин вел свое предвыборную кампанию на деньги криминального авторитета Мельниченко.
Лицо Кузьмина вмиг побледнело. Григорий испугался, что сейчас тот рухнет, что у него сердечный приступ. Не рухнул. Но дышал учащенно.
– Зачем это нужно Мельниченко? – наконец пробормотал он.
– Чтобы отнять голоса у Квасова… Этот мир немилосерден к нам, Анатолий Николаевич. А порой и жесток. Главное – выжить. В конце концов, разное бывает в жизни. Порой приходится переступать через собственные принципы. Садитесь в мою машину и пишите.
– Что?
– Заявление о снятии кандидатуры.
Кузьмин покорно поплелся к машине.
Состоялось. Заявление было написано. Под диктовку.
"Погнать его в избирательную комиссию? – Григорий посмотрел на человека, понуро сидевшего рядом. – Не стоит. Бог знает, что он выкинет".
– Идите.
Кузьмин открыл дверцу, ступил на землю, постоял в нерешительности, поплелся к своему автомобилю.
– В город, – сказал Григорий. – И побыстрее.
Оставалась одна проблема: передать заявление в избирательную комиссию. Как это сделать? Если документ принесет посторонний человек, будет подозрительно. Григорий решил еще раз заехать в штаб Кузьмина.