* * *
…Одинокая и свободная, я отправляюсь в Вену. Оттуда - в Вашингтон. На то, чтобы перепаковать израильский чемодан, у меня было пару часов, и снова - такси в аэропорт. Самое смешное, таксист - тот же самый, который вез меня в прошлый раз и игриво спрашивал, далеко ли я собралась. Теперь он смотрит на меня круглыми глазами и удивленно молчит.
Почему я все время жду чуда?
Мой сосед в самолете спрашивает на английском: "Вы - оттуда?" "Да", - говорю я.
"Возьмите, мне уже не нужно, а вам понадобится…" - говорит он и стыдливо протягивает мне… двести гривен. Для него это уже бумажки. Признаюсь, для меня тоже. Деньги - это вообще бумажки…
Я взяла. Он поблагодарил. Я тоже всегда благодарю за то, что у меня что-то берут…
Такой вот парадокс.
В Вене пересаживаюсь на самолет до Вашингтона.
Самолеты идут на взлет один за другим. Ползут, как огромные жуки… Начинает накрапывать дождь. На иллюминаторе частые капли.
Я засыпаю еще до взлета.
* * *
Воскресенье - свободный день. Все встречи, или лучше сказать - party, начнутся с понедельника. Мои картины хорошо продаются здесь. Несмотря на это мне как-то неуютно.
Вашингтон довольно однообразный город - сколько ни ходи, везде одно и то же: строгие "билдинги", похожие друг на друга, как яйца. Пусто. Только музейный проспект, Молл, переполнен туристами.
Сегодня День памяти павших во вьетнамской войне. В честь этого - ежегодный парад байкеров. Они - полные, тучные, пожилые люди - мчатся по улицам на мотоциклах без глушителей. Позади каждого примостились такие же седые и тучные жены в банданах и кожанках.
Представляю, какими они были в молодости, когда ждали с войны своих бойфрендов. Наверное, были похожи на подружку Фореста Тампа - джинсы, полосатые футболки, вылинявшие сарафаны, длинные распущенные волосы, пакетик марихуаны в кармане.
* * *
Я не знаю, о чем писать. Чувствую себя сумасшедшей… Мне все время кажется, что я обманываю людей, придумываю для них реальность, к которой они не приспособлены. Я ищу новые впечатления. Я ДЕЛАЮ ВИД, что ищу их. На самом деле мне очень хочется вареной картошки с селедкой…
Меняю самолеты дважды в неделю. Живу в воздухе - три штата позади. Три штата - и к моему лицу уже навсегда приклеена маска с улыбкой Туинплена…
* * *
…Я сижу на берегу Тихого океана в Ла Хойе, районе миллионеров в Сан-Диего, и пишу эти строки. Длинные волны омывают мои ноги, за скалой играют морские котики. Их блестящие тела в прозрачной синей воде выглядят зловеще: странные создания, если вдуматься…
На гребнях волн гарцуют серфингисты в такой же блестяще-черной коже - водонепроницаемых костюмах. За моей спиной - цветущий городок, въезд в который охраняют полицейские с суровыми лицами. Но мне они улыбаются приветливой "дежурной" улыбкой. Я - своя. Более того, я гость женщины, дом которой здесь считается самым лучшим. Во дворе - старинный фонтан, привезенный из Италии, в доме - мебель Людовика VI, мраморные плиты - из Каррары, скульптуры - из Греции.
А хозяйка - дочь моего земляка, который попал сюда, в Калифорнию, в двадцатые годы. Если бы не я, она бы никогда не узнала, что ее папа работал сапожником: миссис Макдин не знает языка, на котором заполнена "Трудовая книжка" ее отца, датированная 1920 годом. Она хранит ее как семейную реликвию. У нее свой бизнес - пять магазинов модной одежды в Нью-Йорке, ими занимается ее дочь. А тридцатилетний сын - любимый поздний ребенок - еще не "определился". Миссис Елена жалуется - сейчас он путешествует по Монголии, и она просит меня оставить свой адрес. Мол, он приедет за тобой, вы поженитесь и будете жить здесь, в этом доме…
Когда она произносит эту, как по мне, материнскую чушь, смотрит на меня с надеждой и даже - подобострастно.
"На свадьбу я подарю тебе кольцо с самым большим бриллиантом в мире! - улыбается миссис Елена и поправляет себя: - Он подарит тебе кольцо!"
И я говорю, что… Собственно, это тоже полная чушь…
Сегодня миссис Елена привезла меня после обеда на берег и оставила здесь на несколько часов - поплавать. Быть все время со мной ей трудно, даме - 75 лет, у нее - рак легких. Но она - удивительно красивая! Даже сейчас.
В моей спальне висит ее портрет в молодости, и я не могу отвести от него глаз. Дама живет с "бойфрендом" Майклом, которому 60…
* * *
Завтра я улетаю… За три дня ни разу не рискнула окунуться в эти волны. Они слишком мощные, опасные для новичков. Ни разу не услышала знаменитую песню "Отель "Калифорния"" - этот "отель" в другом штате. Несправедливо. Зато каждый вечер напеваю миссис Макдин и Майклу наши песни. Все, какие знаю. Майкл зевает, потому что песни длинные и печальные, Елена слушает и смотрит на меня, шевелит губами и порой плачет. В такие минуты я не решаюсь взглянуть ей в глаза - на ее аристократическом лице возникает нечто вроде посмертной маски. Лицо человека, который ОТХОДИТ В ВЕЧНОСТЬ. Я знаю, что, когда я уеду, она действительно отойдет. И поэтому пою. И поэтому слушаю ее внимательно, ведь ей больше не с кем поговорить:
"Все мои мужчины - сильные и самоуверенные на первый взгляд, на второй - оказывались лилипутами, - говорит миссис Макдин. - И мне приходилось делать вид, что я тоже - маленькая и слабая. Они опутывали меня сетями и валили на землю. Я падала, круша леса и здания, и лежала тихо, как мышонок. До тех пор, пока мне не надоедало чувствовать на себе - на всем своем несчастном великанском теле - их жалкое топтание. Представь себе, они даже не снимали сапог! А сапоги у лилипутов всегда - на высоких каблуках с металлическими набойками…"
Миллионерша… Дочь сапожника…
* * *
Я все время повторяю себе: ты, дуреха, сидишь на берегу Тихого океана, так не будь же такой печальной! Это никуда не годится. Под плеск волн я молюсь какими-то непонятными для людей словами - на птичьем языке.
Странно, за эти полгода я точно так же молилась на вершине Буковели и на Голгофе, на границе двух пустынь - Гоби и Сахары, у водопада в Вермонте…
"Какой мир маленький!"
* * *
…Я всегда просыпаюсь в три.
Смотрю в окно и варю кофе - в номерах есть кофеварки.
Вошло в традицию выбрасывать все, что днем купила на ужин: что-то оно не того…
"Хеллоу-у-у, хау ар ю?" - спрашивают продавщицы. "Велл!" - отвечаю.
"Пайс мит ю!" - говорю я по десять раз на дню.
…В Вашингтоне - жара.
…В Нью-Йорке - ливень. Весь город блестит.
Негр писает под колеса красного лимузина на Бродвее.
Дом со свечами - тут убили Джона Леннона.
Чуть дальше живут Майкл Дуглас, Миа Фэрроу, Дастин Хоффман.
Парк. Ночь, дождь… Эклектика. Пространство. Чарующий хаос…
Утро. Дождь. Пятая авеню… Четыре часа поисков обратной дороги: "Мэдисон авеню", "Лексингтон авеню", 46-я стрит, а мне нужна 72-я… Все время шла в противоположную сторону. Дождь. Без конца - дождь.
Возвращаюсь через парк - он совершенно пуст. Только на скамьях спят под коробками бомжи. У каждого из них - своя территория, которую он должен убирать по утрам: если живешь в этом "квадрате", никто тебя не тронет, но ты должен убирать за другими вокруг своего картонного домика.
Ночной Бродвей. Сеть театров. Мюзиклы. Вебер. "Призрак оперы"…
Река на сцене, огоньки, выныривающие из тумана и превращающиеся в театральные канделябры…
Та-та-тата-та-та…
Место, где стояли "Близнецы", расчищенное и подготовленное к новому строительству.
Гарлем. "Черные блюзы" Ленгстона Хьюза:
"Устал, устал, устал.
Устал я уже с утра.
Пожалуй, пора умирать…"
- Что такое американская мечта? - спрашиваю на одной из вечеринок.
- Она такая, как каждый сам себе представляет. В зависимости от того, кто ты такой и чего хочешь.
Слишком неопределенно, как по мне.
- Это - мечта о свободе… И… о том, чтобы каждая семья могла приготовить к праздничному столу курицу.
Это уже ближе к конкретике.
- А я мечтаю выиграть в лотерею кучу денег. И - не работать!
Я тоже…
На пути в Огайо - городок Париж. Остановите автомобиль, крейзи Боб (старый водитель, "Иван Сусанин", который завозил меня туда, где не ступала нога человека), я сойду!
…Луисвилль. Цинциннати.
Меня начинают раздражать наглухо закрытые окна гостиниц. Только - кондиционер. А если я хочу глотнуть свежего воздуха? Стеклянные стены. Стеклянная жизнь…
Пустые улицы. Чернобыль. Тихо. Нет детей, играющих на улице, - все вынесено за город. Во дворы картонных домиков.
Ужин в семье искусствоведа Рона. Тигровые креветки, бараньи ребрышки, сыр в шелковичном сиропе, хрустящие блинчики с мясом, телячьи тефтели, самодельные чипсы. Куча людей со всей округи. "Мы так волновались, - объясняет мачо Рон, - что позвали всех своих друзей, чтобы поддерживать беседу!" Замечательная, живая вечеринка. Я дарю очки подруге Рона - Лизе. Бессвязица. Виски…
Все равно просыпаюсь в пять двадцать семь…
Смотрю в окно. Варю кофе…
* * *
…Кентакки. Именно КентАкки, а не Кентукки, как говорят у нас! Из Цинциннати пришлось заказать машину, ведь до фермы в соседнем Огайо, где назначена "дружеская вечеринка на пленэре", без надежного водителя добраться невозможно.
Мы поднялись на живописный холм, потом спустились в долину и снова - холм. И так несколько раз - американские горки на лоне природы. Долины и холмы окружены лесом.
- Это частные владения. Сейчас доедем, - успокоил меня шофер и вскоре вывез на открытую площадку, аккуратно засеянную - стебелек к стебельку - будто пластиковой, травой.
Беленький коттедж и расставленные кружком такие же белоснежные столики на зеленом живом ковре - все выглядело, как "усадьба Барби".
"О-о! - Хай! - Найс мит… - Хау ар ю… - Вел-вел!"
- Дженифер…
- Джейк…
- Сьюзен…
- Генри…
- Чак…
- Элизабет…
- Мэтью…
Их было много - со всей округи.
Посреди площадки со столиками стояло нечто вроде мангала: в глубоком медном чане "дозревала" кукурузная каша, а рядом шипела огромная сковорода с тушенным в ароматных приправах мясом. Наконец я увидела обычную деревенскую еду.
Сначала - святое! - меня накормили. Я даже позволила себе не разговаривать.
Пока я добиралась на эту "художественную ферму", хозяева тоже проголодались. Был слышен лишь щебет птиц, звон бокалов и звяканье вилок. А потом послышался шелест шин. Еще один гость…
* * *
С жары перебрались в уютную мастерскую - сюда подали кофе. Я почувствовала, что засыпаю. Голоса доносились будто издалека. Говорили о Дега. Недавно Джейк, хозяин мастерской, приобрел на аукционе одну из копий "Юной танцовщицы". Со священным трепетом он внес в комнату маленькую черную фигурку девочки с округлым животиком и трогательно поставленными в балетном па ножками. Юбочка и лента в волосах - из ткани. Очень похожа на оригинал в вашингтонском Музее искусств.
Заспорили о том, что такое кич, является ли плодотворным современный авангард, о национальном и космополитическом искусстве, о взаимном влиянии культур, о вечной проблеме местной интеллигенции - сегрегации и последствиях ку-клукс-клана и т. д.
Мои глаза превратились в два стеклянных шара - зрение постоянно туманилось и затягивалось темной пеленой, во временных ярких вспышках мелькали рты, движущиеся напротив, глаза, дым сигарет, темное стекло бутылок, солнечные пятна на ковре и стенах…
Мне скучно. Есть некоторые вещи, о которых я давно уже не спорю, так как считаю это пустой тратой времени: язык, политика, религия. И избегаю пространных бесед об искусстве. Пусть думают, что я - молчаливая дуреха… В этих вещах я давно уже определилась, зачем же засорять ноосферу лишними словами?
* * *
Посреди этого полусна мне вдруг встретились глаза. Того самого, что опоздал, Джона, кажется. Он сидел далеко от моего кресла и все время молчал.
А поймав наконец мой взгляд, неожиданно пошевелил губами: "Давай сбежим отсюда?!" - "Как?" - подняла брови я. - "Просто. Встанем и уйдем. Ведь ты любишь эпатировать публику…" - безмолвно дал сигнал он. - "Еще как!" - прищурилась я. - "Решайся, ну!" - "И что дальше?" - "Просто сбежим!"
Вечеринка теряла смысл и стройность, видимо, давали о себе знать виски и бурбон.
"Ну, решилась?" - "Подождем еще…" - "Ты же этого хочешь! Встали? Вместе?"
Я решительно поставила стакан на стол…
* * *
…Он откинул верх автомобиля, и свежий лесной дух врезался в наши головы, взъерошил волосы, отрезвил и мгновенно разогнал дневную дремоту. Вечерело. Машина запрыгала с холма в долину и снова на холм. Аж дух захватило! Он улыбался улыбкой победителя и похитителя.
И молчал. Мои волосы периодически захлестывали его лоб. Ветер. Вечер. Американские горки.
Вежливая болтовня осталась позади. Вместе с моей соломенной шляпой…
Как хитро он умыкнул меня! Как догадался, что это именно то, что я люблю, то, что мне нужно? Откуда он знает, что сейчас нужно молчать? Как хорошо, что он молчит!
Вот эта деревянная табличка с выгоревшей и затертой надписью "Paris".
Если он такой, каким хочет казаться, тот, за кого себя выдает, - он остановится.
…Он остановился.
Откуда, откуда он знает?!!
Единственное живое впечатление за эти долгие дни странствия и бессонные ночи в гостиницах.
* * *
Извлекает меня из машины. Напротив горят окна придорожного ресторанчика. Провинциального, или нарочито провинциального, - с полукруглыми кружевными занавесками на окнах, деревянными столами. У барной стойки - люди разного возраста - смотрят футбол.
Щелкнула зажигалка - посреди стола родился и неуверенно закачался язычок зеленой свечи. Разгорелся и выпрямился.
- Блу айс… - говорит он официанту.
В первый раз слышу его голос.
Откуда он знает?
* * *
Бывают мгновения, когда мир лежит перед тобой раскрытым, как детская книга с яркими завлекательными картинками. Или как эта новая игрушка-головоломка со смешным названием - "пазлы". Потом порыв ветра, и все быстро сворачивается - вокруг и под твоими ногами, - и ты стоишь в сплошной бесцветной пустоте одной ногой на цветном кусочке. Я видела такую сценку в каком-то рекламном ролике. Но те, кто его создали, видимо, не задумывались над другим смыслом этого жуткого сюжета. Они лишь хотели сказать, что без мобильного телефона мир сужается и теряет объем. Возможно, для кого-то это именно так…
Я сидела посреди душистого маленького Парижа с его кукольными коттеджами. Я ждала такого приключения сто лет, хотя их у меня было множество - всяких, порой опасных.
Но самое большое приключение - когда к тебе, посреди всеобщей суеты, молча подходят и кладут руку на плечо. И ты чувствуешь… Как бы это лучше описать? Чувствуешь, что тот, кто так поступил, - сделан из одного с тобой теста и поэтому имеет на этот жест полное право. В этом жесте нет брутальности или самоуверенности, а тот, кто его делает, не боится быть отвергнутым. Потому что два родственных "теста" - с одними и теми же ингредиентами - гармонично смешиваются. Можно испечь вкусный пирог…
Но ведь не может быть, чтобы это "тесто" было замешано точно также - на другом краю планеты? Ведь у каждой хозяйки - свой рецепт… Правда, существует закон морфогенного резонанса, о котором я узнала недавно, - о парности случаев, независимо от того, в какой части земного шара они происходят.
* * *
Принесли две маленькие рюмочки, расставили тарелки. Если это будет пицца или гамбургеры - удавлюсь, подумала я. И улыбнулась. Он заметил и трактовал улыбку по-своему.
- Наверное, думаешь, что "америкосы" - ведь так вы нас называете? - неспособны на нерациональные поступки?
Я категорически кивнула головой и предложила:
- Давай начнем с конца нашей будущей беседы.
Я была уверена, что он меня поймет.
Понял.
Покрутил в руке стакан с водой - в ней отразился один его глаз. "Попроси совета у воды?.."
Ну-ну, мысленно подзадорила его я, не разочаровывай меня.
- Недавно я подумал, что Агасфер должен остановиться… - сказал он.
- Но тогда ему придется изменить свое имя, - улыбнулась я.
- Да. Изменить все и вся. И отстроить все, что сгорело у него за спиной. Все, чем он пренебрег, пускаясь в путь.
- Чего тебе не хватает?
- Я понял это только сегодня. А точнее - начал понимать пять дней назад, когда… - Он замолчал. По его взгляду я поняла, что пять дней назад произошло нечто действительно очень важное.
Я не расспрашивала. Все равно узнаю, если он захочет закончить фразу.
- Ты говоришь - начать с конца… Мы просидим здесь долго. Будем говорить, слушать музыку. Мы поймем, что… сделаны из одного теста (я вздрогнула) и что пора остановиться. Ты скажешь примерно следующее: "Здесь, в этой чужой стране, я прощаюсь со своими иллюзиями. Я думала, что мир велик, а он - оказался маленьким, я думала, что все люди - разные, а они - одинаковые. Я думала, что любовь может быть вечной, а она - преходяща…" Я отвечу: "Но так нельзя жить", "А я и не живу…" - скажешь ты.
У меня мурашки побежали по спине. Откуда, откуда он знает обо всем этом? Ведь он впервые взял в руки эту скрипочку! И ни одной фальшивой ноты! Надо перенять ее из его рук, не люблю, когда на мне играют! Особенно - так умело и точно.