36
Ахмед скреб голову с таким остервенением, словно у него там завелись насекомые. Свитки плохо поддавались его усилиям. Утром он вернулся к оставленному накануне переводу и был крайне неудовлетворен проделанной работой. Проверив, по своей привычке, перевод, он обнаружил в нем огромное количество ошибок. В небольшом отрывке он неправильно перевел семь существительных и сделал четыре несуразных грамматических ляпа. Даже если списать часть ошибок на то, что интерпретация текста еще не определилась, их изобилие было совершенно непонятно.
Как будто ночью кто-то прокрался к нему и внес в текст изменения. Эта мысль побудила его открыть ящик оттоманки, в котором он хранил свои талисманы.
Ахмед коллекционировал талисманы и верил в них. Он был куратором собственного маленького музея. Ко многим экспонатам были прикреплены бечевки, чтобы носить их на шее. Другие были кольцами или браслетами, третьи - флаконами с непонятными, но навязчивыми запахами. Были среди них и высушенные скорпионы, ящерицы и прочие твари, а также усохшая человеческая голова и мумифицированный палец руки. Два последних экспоната представляли для него чисто академический интерес. То же самое он утверждал и относительно всех других предметов своей коллекции, но на самом деле он верил, что некоторые из них оберегают его от вторжений джиннов.
Спиральная форма рукописи напомнила ему об имевшемся у него медальоне подлинного ханаанского происхождения. Ахмед увидел его среди археологических находок в Угарите и украл.
Ахмед осторожно взял медальон в руки. Он представлял собой стершуюся и почерневшую бронзовую монету с просверленной дыркой, через которую был продет грязный шнурок. На монете было выгравировано клинописью - также в виде спирали - заклинание, которое Ахмед, при всей своей учености, не мог прочитать. Он полагал, что это обращение к Астарте, а спиральная форма записи служит ловушкой для злых духов, в которой, как в лабиринте, они должны заблудиться и пропасть. Повесив медальон на шею, Ахмед вернулся к работе над свитком.
Покончив с проверкой старого перевода, он засучил рукава и с удвоенной энергией приступил к новому фрагменту.
"Он собрал новый Совет двенадцати, в который входил Сиккари, но (без) фарисеев и саддукеев. Был провозглашен Правителем собрания. Злобный фарисей (Лжец) ненавидел его из-за свадьбы в Ханаане и из-за своей ненависти к женщинам.
Тут нанес удар чудотворец Молния (или Разветвленная Молния). Он сместил время по лунному календарю на один месяц, так что Праведный Учитель не был больше незаконным. Затем (я) вместе с другими ходила к смоковнице. Молния под именем Вефиль (изготовил) змеиный яд, а Учитель взял столетник и мирру, чтобы воскресить (его). С кем сбудется предсказание смоковницы, (поможет) (успеху) Мессии. Соответственно Писанию, этими (теми же) средствами будет воскрешен Страдающий Слуга Божий. О Совете двенадцати знали только он, Симон-Молния, я и Сиккари. Мне не нравился план. Молния сделал подарок римлянину (подкупил), чтобы он не перебивал (ему голени) из милосердия".
У Ахмеда голова шла кругом. Он лихорадочно перечитал перевод и застрочил в блокноте: "Учитель праведности. Преследуемый "Злобным". Женат на рассказчице. Исполнение предсказания = плодоношению смоковницы после посадки, т. е. Ветхому Завету. Совет двенадцати приближенных. Страдающий Слуга/Правитель собрания, возможная смерть. Сиккари = зелот (?). Другое имя воскрешенного Вефиль = Лазарь? = Симон Маг, т. е. чудотворец? Он и был Лазарем? Сиккари, который был посвящен в план, - Искариот?"
Все это выглядело очень знакомо.
37
Сделали-сделали-сде-сде-сде-сделали, сделали.
- Кристина, это Шерон. Скажи мне, что ты приняла сегодня? Что ты приняла?
Когда Шерон пришла в реабилитационный центр, Кристина опять была в комнате "белого тумана". Шерон сменила работавшую с ней Тоби. Одна из обитательниц центра видела, как Кристина глотала за завтраком какие-то розовые пилюли. Это было за полчаса до прихода Шерон.
- Откуда она взяла их, хотела бы я знать? - возмущалась Шерон.
- Очевидно, пронесла с собой. Вернее, в себе. Обычно это так делается, дорогуша.
- Оставь ее мне, Тоби. Я разберусь с ней. Скажи моей группе, что могут пока заниматься своими делами.
Тоби вышла, а Кристина начала раскачиваться и биться головой о войлочную стену:
- Сделали-сделали. Тоби хочет от меня отделаться.
- Если ты будешь продолжать в том же духе, мы действительно отправим тебя в психушку. Мы не можем справиться с этими твоими заморочками. Все, что мы можем, - кормить тебя и развлекать с уроками макраме. Ты меня слышишь?
- На-на-на-на, ша-на-на-на. Хочешь знать, как они сде-сде-сде-сделали это? Ша-на-на-на.
Кристина то замыкалась в себе, то оживлялась; то переживала последствия детоксикоза и мрачнела, то приободрялась; то ее окутывал белый туман, то охватывала паника. Шерон и сама не выспалась и чувствовала себя не лучшим образом после ночных пререканий с Томом. Ее бесило, что, провозившись целый день с упрямыми клиентками реабилитационного центра, она вынуждена воевать с Томом, не желающим раскрываться перед ней. А без этого, как она знала, он не сможет справиться с чувством утраты. Он болезненно реагировал на ее вопросы. Шерон чувствовала себя гестаповцем, который клещами вытягивает из него информацию, ломая один за другим его пальцы. Том не понимал, что, только рассказывая о своих проблемах или выходя из себя, крича и плача, он сможет избавиться от преследующих его комплексов и смириться с неизбежностью потери.
- Ша-на-на-на-на-на.
- Ты меня утомила, Кристина.
Чему все эти терапевтические сеансы научили Шерон в первую очередь, так это тому, что необходимо заботиться и о собственных переживаниях. Если она сердилась на пациента и не говорила ему об этом, то, как правило, расплачивалась потом. Разрядка была необходима для выживания. Терапевт, сохранявший спокойствие, владевший собой и делавший вид, что работа с трудным пациентом на него не воздействует, через пару лет сам становился глубоко больным человеком. Переход от положения врача к положению пациента мог произойти за одну ночь, такое случалось не раз. Депрессия и чувство безнадежности более заразны, чем скарлатина.
- Я устала от этих твоих игр, мне надоело, что я не получаю от тебя ничего в обмен на всю мою помощь тебе. У меня больше нет терпения, оно истощилось. Я попрошу Тоби заняться тобой или, если она не может, кого-нибудь еще. Счастливо оставаться. - Шерон поднялась.
Кристина продолжала раскачиваться.
- Сде-сде-сделали. Я СКАЖУ ТЕБЕ, ЧТО ПРОИЗОШЛО! - крикнула она, когда Шерон уже собиралась выйти из комнаты. - Сде-сде-сделали, я скажу тебе, я скажу тебе. - Она стала раскачиваться быстрее, ударяясь затылком о войлочную обивку стены.
Шерон вернулась к ней и опять села:
- Что за таблетки ты приняла?
- Это неважно неважно неважно я скажу тебе Я СКАЖУ ТЕБЕ КАК они это сделали, сделали. Они перебили его кости, да-да, перебили его голени, вот как они это сделали, эй-эй, я пытаюсь, эй, перебили, он не должен был умереть, нет-нет, он не должен был умереть, он должен был висеть там, ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ПЫТАЮСЬ, просто висеть там, пока его не снимут, не мертвого, нет-нет, совсем нет, только притворяющегося мертвым, чтобы жить дальше, в этом все дело, ОН НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ УМЕРЕТЬ, но ты знаешь кто, ты знаешь кто, ЭТО БЫЛ САУЛ, он велел им ПЕРЕЛОМИТЬ ЕМУ КОСТИ, он сказал сломать ему голени, это он сделал. Вот как они сделали это! Сделали это!
Кристина стала биться головой о стену уже с размаху. Шерон старалась удержать ее:
- Кто это был? О ком ты говоришь, Кристина? Я не понимаю.
- Кто? Кто? Я же пытаюсь сказать тебе, я пытаюсь, Я ГОВОРЮ ОБ ИИСУСЕ! ИИСУСЕ! НЕСЧАСТНОМ ИИСУСЕ! ОНИ ПЕРЕЛОМИЛИ ЕМУ ГОЛЕНИ! ВОТ КАК ОНИ ЭТО СДЕЛАЛИ! ИИСУС! МОЙ БЕДНЫЙ ИИСУС! - Кристина перестала раскачиваться и повалилась на пол, отчаянно воя, тело ее сотрясалось от рыданий.
Шерон пыталась поднять ее и успокоить:
- Это все пилюли, Кристина. У тебя просто… Что ты приняла?
- Не-е-е-е-т! Бедный Иисус. Бедный Иисус.
Ее невозможно было утешить. Она плакала так, словно ей только что сообщили ужасную новость. Тело ее содрогалось в конвульсиях, она задыхалась от собственных рыданий. Но неожиданно она перестала плакать. Растянувшись на полу в полный рост, она прижалась головой к ковру, намокшему от ее слез. Затем она произнесла твердым и ясным голосом:
- Я Мария Магдалина.
- Да-да, - отозвалась Шерон успокаивающим тоном. - Замечательно. А я Дева Мария.
Кристина сразу села с негодующим выражением лица. Она отвела с лица свои длинные каштановые волосы и заговорила вдруг голосом, который Шерон слышала утром по радио в машине. Это был тот же самый голос, без всякого сомнения. Утром Шерон остановила из-за него машину посреди транспортного потока, и теперь снова он заставил ее похолодеть.
- Почему ты хочешь заткнуть мне рот? Это я, Шерон, это я. Я пытаюсь рассказать тебе, что произошло.
- Кристина!
Кристина замотала головой и с силой потянула в сторону воротник, словно он причинял ей боль.
- Я задыхаюсь, - сказала она. Слова произносила Кристина, но голос принадлежал Кейти. - Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь. Я не могу дышать.
- Не знаю, что и посоветовать, дорогая моя. Я здесь столько всего навидалась, что теперь уже ни в чем не уверена.
Они пили по второй чашке чая в кабинете Тоби. Услышав, как Кристина говорит голосом ее умершей подруги, Шерон попятилась из комнаты и с воплем ринулась по коридору. Тоби чинила дверную петлю поблизости и выскочила на крик. Взглянув на Шерон, она тут же повела ее в свой кабинет, попросив другую сотрудницу присмотреть за Кристиной:
- Марсия, сделай доброе дело, посиди с Кристиной в "белом тумане". Мне надо проконсультировать нашего консультанта.
Однако консультировать Шерон она не стала, а лишь выслушала ее.
- Не знаю, как это объяснить, Тоби, но мне все это каким-то образом передалось. Том не может примириться со смертью жены, и это заразило меня. В первый раз можно было списать это на разыгравшееся воображение, но если бы ты слышала Кристину…
- Что именно произошло? Расскажи мне толком с самого начала.
- Кристина несла свой обычный бред, а затем словно переключателем каким-то щелкнули, и она заговорила голосом Кейти - таким же, какой я слышала по радио вчера утром. Не просто похожим, а точно тем же.
- А как дела с этим Томом? Вы хоть спите вместе?
- Тоби!..
- А что такое? Ты что, плохо изучила меня за все эти годы? Ты думаешь, я осуждаю тебя?
- Нет. Но, если ты хочешь сказать мне, что это случилось из-за того, что я испытываю чувство вины из-за смерти жены моего парня, я закричу.
- Вот и хорошо. Бывает, что это помогает.
- Но я не испытываю никакого чувства вины, действительно не испытываю!
Тоби постучала себя по голове:
- Здесь - нет. - Она положила руку на свою большую грудь. - А здесь?
- Нет, не согласна.
- Ты забыла, что чувствовала, когда впервые появилась здесь?
- Ну давай, попрекай меня опять этим.
- Я не попрекаю тебя. Я только хочу, чтобы ты не забывала, что мы все в некотором смысле пациенты.
Шерон пришла в реабилитационный центр на Бет-Хакерем, когда была вынуждена признать, что у нее есть серьезная проблема, и проблема эта - кокаин. Она приобрела привычку к нему за те полтора года, что прожила с богатым агентом по недвижимости, а когда их связь прервалась, то все, что у нее осталось, - это дорогостоящая привычка, которая была ей явно не по карману. Так что она обратилась в центр за помощью и получила ее. Тоби заметила, что она сочувствует другим больным, умеет найти к ним подход и поддержать их. Тоби разглядела в Шерон настоящий психотерапевтический талант и убедилась, что она справляется с их работой более успешно, чем кое-кто из профессионалов, состоящих у них в штате. Ее тоже приняли в штат, сначала на полставки, но она быстро освоилась и стала подниматься по служебной лестнице.
Тоби заражала сотрудников центра своим энтузиазмом. Эта приземистая полногрудая седая еврейка, доводившая окружающих до белого каления своей прямотой, оказалась самым умным человеком из всех, с кем Шерон довелось когда-либо повстречаться. Ее принципы были просты и основывались на убеждении, что все без исключения люди обладают неограниченными способностями ко лжи и самообману и больше всех страдают от этого сами. Прежде всего перестаньте обманывать самих себя, говорила она, - и полдела сделано. Больше того, говорила она Шерон, нельзя длиться на людей за то, что они обманывают самих себя, надо любить их за это, потому что это признак их принадлежности к человеческому роду. Всякое самоусовершенствование, полагала Тоби, начинается с попытки отказаться от иллюзий в отношении самого себя.
Когда Тоби говорила "мы все пациенты", она понимала это буквально. Второй причиной, по которой она взяла Шерон в штат, был тот факт, что Шерон напоминала ей ее саму: Тоби в прошлом лечилась от алкоголизма.
- Ну, и что ты хочешь сказать в связи с этим? - спросила Шерон, оттаяв.
- Тома что-то терзает, это ясно. Судя по тому, что ты рассказывала мне, это связано с гибелью его жены. И если это действительно так, то теперь, когда вы стали любовниками, ты разделила с ним его невроз. Ты думала, что, забравшись к нему в постель, поможешь ему, я тебя знаю. Но при этом невозможно уберечься от воздействия чувств и эмоций партнера - они как болезни, передающиеся половым путем. И даже хуже: они взгромождаются тебе на спину и спокойно живут там.
- Это звучит совсем как у Ахмеда с его джиннами.
- А, этот араб. Как у него дела? Ты видишься с ним?
- У него в целом все по-прежнему.
- Да, он тогда устроил здесь сущее светопреставление. Именно после этого я решила сделать наше заведение чисто женским. Но ты с ним неплохо поработала.
- Не уверена.
- Что ты собираешься делать с Томом? Заставь его рассказать тебе все откровенно.
- Господи, будто я не старалась! Я чувствую, что в нем что-то сидит, но извлечь это из него - все равно что пытаться протащить верблюда сквозь игольное ушко.
- Вот-вот! - Тоби расплылась в улыбке. - Навостри уши и дай ему выговориться, дорогуша!
Иногда Шерон хотелось прикончить Тоби на месте.
Вечером Шерон рассказала Тому о том, что произошло в этот день. К сообщению о голосе Кейти она подготавливала его постепенно, чтобы в нужный момент огорошить им Тома и заставить его заговорить.
- Кристина выдала мне целую историю об Иисусе Христе и его распятии.
- Это был заговор, - выпалил Том.
- Что? Что ты сказал?
- Не знаю, почему я сказал это, - ответил Том смущенно. - У меня это вырвалось.
- Но что ты имеешь в виду?
Том отвел взгляд.
- Скажи мне, Том. Скажи, или…
- Я не могу это объяснить.
- А ты попробуй.
- Да все этот голос у меня в голове. Я говорил тебе, это началось, когда я приехал в Иерусалим. Он постоянно звучал у меня в мозгу, как магнитофонная запись, которую забыли выключить. Женский голос. Затем это, казалось, была уже другая женщина. Голос появлялся среди бела дня, как какой-то сон наяву, или в те моменты, когда я уже засыпал. А теперь он исчез. Он перестал звучать несколько дней назад - сразу после того, как мы впервые занялись любовью. Он пытался рассказать мне необычную версию распятия Христа. Это был заговор. Они знали Священное Писание и хотели, чтобы Иисус выполнил все предсказания и убедил всех, что он действительно Мессия. Все это было подстроено. Они не хотели, чтобы он умер. Вот и все. Так что не знаю, что ты от меня хочешь.
- Все нормально, Том. Просто расскажи мне.
- Во всяком случае, голос перестал звучать. Внезапно. После того как мы стали заниматься любовью, его больше не было, и я думал, что все кончилось. Но призрак вернулся. Помнишь тот вечер, когда ты пришла с работы, а я кричал? Я думал, что я сплю в постели с тобой, но оказалось, что это кто-то другой или что-то другое.
- В этой истории говорилось что-нибудь о переламывании голеней Иисуса на кресте?
- Нет. А почему ты об этом спрашиваешь?
- Потому что одна больная девица в нашем центре говорила об этом. Она говорила очень бессвязно, но повторила несколько раз, что они переломили ему кости и из-за этого он умер.
- Если распятый не опирается на ноги, то его собственный вес давит ему на легкие, и он умирает от того, что не может дышать. Один человек говорил мне об этом. Это делалось для того, чтобы уменьшить страдания.
- Или убить того, кто не должен был умереть?
- Да, наверное. А между тем в Библии говорится, что они не переломили ему голени. Но какое отношение все это имеет ко мне, Шерон? Почему все это сыплется на меня?
Наступил момент, когда пора было сказать ему.
- Том, я думаю, что это был на самом деле другой голос.
- Что-что? Другой голос?
- Том… - начала Шерон, но не успела сказать то, что собиралась, так как зазвонил телефон. В первый момент она не хотела прерываться, но затем встала и сняла трубку.
- Да? О! Да. Правильно. Угу. Да. В самом деле? Угу. - Она положила трубку. - Это Ахмед. Он в страшном возбуждении. Похоже, его взволновало что-то, связанное с работой над твоими свитками. Он хочет, чтобы мы к нему пришли.
- Прямо сейчас?
- Да, - вздохнула она, - прямо сейчас.
38
- Вам следует знать, что я проработал всю ночь над вашим кошмарным свитком. Скажу вам честно, я не хотел браться за него. Но меня одолевала моя джинния, и я подумал, что, посвятив несколько часов переводу, отделаюсь от нее.
И правда, вид у Ахмеда был такой, будто он не спал целые сутки. Квартира его, против обыкновения, была в беспорядке. На письменном столе громоздились кипы справочников и словарей. Свиток, однако, лежал на отдельном столе, под лампой.
Но если в лице его читалась усталость, то языком Ахмед работал очень быстро. Он разгладил свои черные усы.
- И что же я обнаруживаю? В этом вашем треклятом свитке просто кишмя кишат джинны. Кишмя кишат! Они ползают по нему, высасывают буквы и все время меняют смысл текста. Стоит мне моргнуть, как там уже написано совсем не то, что было.
- Ахмед, кончай молоть вздор. Скажи нам, что там написано?
- Вздор? - Араб картинно покачал коричневым пальцем под носом у Тома, но его сердитый ответ был обращен к Шерон: - Спроси его! Спроси своего английского любовника! Он знает! Он знает, что это не вздор. - Затем он опять повернулся к Тому и очень церемонно предложил ему стакан чая с мятой.
- Дай ему лучше пива! - сказала Шерон. - Оно доставит ему гораздо больше удовольствия, чем твой дурацкий чай.
- Она знает, что я мусульманин и не пью пива.
Шерон сорвалась со своей подушки и подошла к холодильнику, накрытому еще одним палестинским клетчатым платком. Открыв дверцу, она продемонстрировала батарею бутылок пива "Маккаби", взяла три штуки и откупорила их.
- Он просто жалкий скряга.
- Я люблю тебя, - ответил Ахмед, принимая от нее одну из бутылок. - Переезжай ко мне. Будь моей возлюбленной.
- Я говорила о тебе с Тоби. Она шлет тебе привет.
- Это ужасная женщина, - сообщил Ахмед Тому. - Она чуть не убила меня своими вопросами.
- Она спасла ему жизнь, - заметила Шерон.