* * *
Бравик сел за письменный стол и раскрыл черный "Acer".
- Есть не хочешь? - спросила Ольга.
- Нет, спасибо… Оль, я хотел тебе сказать насчет квартиры.
- То есть?
- Я дам тебе телефон грамотного юриста. Вовка за квартиру полностью не расплатился. Нужно сделать все, чтобы Виктор унаследовал именно квартиру, а не ту сумму, которая уже за нее уплачена. Я слышал, что банки в таких случаях ведут себя несентиментально.
Ольга посмотрела так, словно хотела что-то сказать, но сомневалась: стоит ли.
- Что, Оль? - спросил Бравик. - Ты что-то хотела сказать?
- Смотри фотографии. Я чай принесу.
Она ушла на кухню, а Бравик придвинул ноутбук и кликнул папку "Photo". Открылось окно с папками: "Крым, 89-й", "Крым, 92-й", "Витька", "Никон, дача, 2002-й", "Терскол, 2005-й". Бравик открыл "Крым, 91-й" и стал проглядывать черно-белые фото. Никон, Ольга, Гаривас и Милютины на катамаране. Скалы рядом с Ай-Данилем, Милютин жарит мидий на железном листе, Катя с Ольгой пьют из бумажных стаканов "Алиготе". Гаривас держит на руках Ольгу. Он же стоит голышом на скале и прикрывает гениталии веером из карт. В Гурзуфе, в маленьком ресторанчике с вывеской "У Валеры", Гена приставил к голове два листка салата. Никон, в Ялте, высовывается из телефонной будки в маске для подводного плавания и с длинной курительной трубкой во рту. Вечером, по галечному пляжу, обнявшись, идут Гена с Мариной. Потом Бравик открыл папку "Терскол, 2007-й". Гаривас и Шевелев стоят на крутом склоне лицом друг к другу и дурачатся: переговариваются, держа у лиц рации "Kenwood". За ними высится изумительной красоты гора с висячим ледником, похожим на цифру "семь".
- Героику разглядываешь? - спросила Ольга.
- Красивые фотографии.
- Просто дух захватывает. Вот, например, эта, - она показала подбородком на монитор, - сделана в тот день, когда у Витьки была температура сорок один. Он даже пить не мог - так ему больно было. Ночью ему вскрыли абсцессы в горле, он потом три дня выхаркивал гной с кровью. А Вова с Шевелевым в это время скакали по Чегету.
Бравик от неловкости кашлянул в кулак.
- Не мог же он там знать, что у Вити лакунарная ангина…
- Отчего ж не мог? Есть такая штука - телефон. Он позволяет довести до сведения настоящего мужчины и бесстрашного райдера, что у его сына второй день температура за сорок и невыносимо болит горло. Теперь это все уже неважно. Но эти фотографии у меня ничего, кроме раздражения, не вызывают.
- Оль, ну стоит ли теперь?
- Бравик, у него был сын. А Вова, понимаешь ли, любил фрирайд и одиночные восхождения. У тебя нет детей, тебе этого не понять. Надо быть беспечной дрянью, чтобы ходить на одиночные, если есть ребенок.
- Оль, остановись. Вовка погиб. И никогда он не был беспечной дрянью.
- У тебя нет детей. А я так просто в бешенство приходила, когда он говорил, что, мол, вам, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни. У Худого тоже нет детей, ему позволительно ломать руки и выбивать суставы. Ненавижу эту инфантильную героику.
В марте две тысячи четвертого, за пять дней до первенства по фрирайду, Худой вылетел на камни и сломал пястную кость. В Тырнаузе ему наложили гипсовую лангету, она не влезала в перчатку, и Худой заматывал кисть шарфом. За два дня до соревнований Худого возле "Ая" сшиб чайник - ударил плечом в лицо, выбил зуб. А накануне старта Худой упал на обледенелой дорожке возле "Купола" и ушиб плечо. Утром Худой зафиксировал плечо эластичным бинтом, замотал шарфом лангету и взял третье место, уступив лишь Летаги и Юрцеву. Вечером в "Чегет" приехал Гаривас. Про пястную кость, выбитый зуб и плечо он знал от Шевелева, а про третье место ему рассказал Рустам, когда встретил Гариваса в Минводах. "Вадик у нас герой, - уважительно сказал Рустам. - И гипс, и зуб выбили, и плечо ушиб - а третье место взял". Гаривас встретил Худого в баре, пожал ему руку и сказал: "Тебя, герой, такими темпами скоро будут в цинкаче сверху спускать, а внизу ловить".
Ольга вышла, а Бравик опять стал просматривать фотографии. Вдруг он нахмурился. Что-то странное было в одном из только что увиденных снимков. Странное и неприятное. Бравик вернул кадр с Ялтой, потом кадр с Чегетом. Нет, не то… Он открыл кадры с Ай-Данилем, с празднованием Гениного тридцатипятилетия, с Витькой под новогодней елкой. Не это… Банкет по случаю защиты его докторской, Гаривас с Шевелевым играют в нарды в вестибюле "Чегета"… Не то… Никон колет дрова на даче, Юля Милютина рисует шарж на Худого… Вот. Бравик прикусил губу и, не отрывая глаз от монитора, нащупал на столе сигареты.
В нижнем правом углу кадра были дата и время: 10.03.2005. 2:46 p. m. Гаривас и Гена обнимали за плечи сидящего между ними Худого. Все трое развалились на диване со спинкой из квадратных подушек. В кадре были сервировочный столик с бутылкой "Ахтамара", рюмками и тарелкой с нарезанным сыром. Еще в кадр попала тумбочка, на ней лежали две маленькие плоские коробки.
Бравик потащил из пачки сигарету, сломал, достал другую, неловко закурил.
"Чертовщина какая-то… - растерянно подумал он. - Бред…"
Худой на снимке был чудовищно истощен. Землистая кожа обтягивала скулы, виски и глаза провалились, над вырезом футболки торчали бугристые ключицы. Бравик кликнул символ лупы с плюсом, сдвинул изображение влево, и стали отчетливо видны плоские коробки на тумбочке. Можно было разобрать названия: "трамал", "флормидал", "дионин".
- Тут есть коньяк, - сказала Ольга, - хочешь?
- Нет, спасибо… - Бравик обернулся. - Скажи мне вот, какой вопрос: где мог быть Худой десятого марта две тысячи пятого года?
- В горах, наверно. Он же всегда уезжает в горы в конце февраля. А чего ты вдруг?
Поверху изображения шла надпись "Корр.26.jpg". Бравик свернул окно, просмотрел все ярлыки на рабочем столе, открыл и закрыл несколько папок и наконец в папке "Мое" нашел папку "Корр". Кликнул, но папка не открылась, а появилось "Enter password".
- Оль… - Бравик снял очки и щепотью помял переносицу. - Тут вот какое дело… Можно я возьму на время ноутбук?
- Ради бога. Послушай, я хотела тебе кое-что рассказать.
- Так… - Бравик, часто моргая, глядел на монитор. - Да-да…
- Ладно, потом как-нибудь. Слушай, мне пора ехать за Витькой. Ты тут сиди, сколько тебе надо, а я пойду.
- Я тоже пойду. - Бравик встал. - Ты на машине?
- Нет. У меня что-то с подвеской.
- Пойдем вместе.
Он выключил ноутбук, отсоединил шнур и мышку. Потом снял со стены альбомный лист, приколотый булавками к обоям. Это был шарж сангиной: Бравик и Гаривас в виде Тиля Уленшпигеля и Ламме Гудзака.
Через пять минут они подошли к "Спортивной", спустились по эскалатору. Внизу Ольга сказала:
- Пока, Бравик.
Но не ушла, а взяла Бравика под локоть.
- Погоди, - сказала она. - Давай присядем.
Они сели на мраморную скамью.
- Я очень благодарна тебе за заботу, - сказала Ольга, - но в юристе нет надобности. Во-первых, Володя полностью выплатил кредит.
- Вот как? - удивленно сказал Бравик. - Хм… Год назад он говорил мне, что ему платить еще три года.
- Это не все. Юрист не нужен еще потому, что Володя оставил завещание.
- Что?
- Вообрази. Он не только расплатился по кредиту, он еще оставил завещание. Квартира принадлежит Витьке, и нет нужды в юристах. Вот так.
- Вовка - и завещание! - сказал Бравик. - Фантастика… У него даже ежедневника никогда не было.
- На кой черт ежедневник, если есть Рита?
- Кто?
- Рита, его секретарь. На поминках салат тебе подкладывала. Она была при нем, как кошка. Он ее называл "орготдел ЦК".
- Чтобы Вовка написал завещание… Он и слова-то такого не знал.
- Тому есть причина.
- Какая может быть причина? Ему было сорок три года. Да, во всем, что касалось имущества, он был, мягко говоря, не Форсайт. Но не представляю, как он пошел в нотариальную контору, составил завещание…
- У него была причина написать завещание. Это долгая история, просто прими на веру. Но мне совсем другое кажется странным, Бравик. Вчера, перед поминками, я приезжала сюда, чтоб взять Володину пэтээску…
- Что взять?
- Паспорт технического средства. Лобода сказал, чтоб я передала ему пэтээску, ее запросили гаишники. Все Володины документы лежат в жестяной коробке, во втором ящике стола. Его диплом, свидетельства о рождении, о браке, о разводе… Словом, все. И там же лежала пэтээска.
- Так. И что?
- Я приехала и нашла ее. А сегодня мне понадобилась нотариально заверенная копия свидетельства о рождении Витьки, она лежала в той же коробке.
- Зачем тебе копия? У тебя разве нет оригинала?
- Через неделю Лена с Витькой поедут в Алушту, и нужно, чтоб у Лены было с собой свидетельство о рождении. Его надо предъявлять в аэропорту, и так далее. А я буду заниматься Витькиной школой. Я устраиваю его в хорошую школу на Плющихе, завтра иду к директору, и мне нужно свидетельство о рождении. Чтобы не ходить в нотариальную контору, я хотела забрать из стола ту копию, что оставалась у Володи.
- Да-да, понимаю… И что?
- За полчаса до твоего прихода я открыла коробку и нашла копию.
- Так.
- Там же, в коробке, я нашла завещание. И бумаги из банка. А вчера в коробке не было ни завещания, ни бумаг. За полчаса до твоего прихода я увидела их в первый раз.
- Ты просто вчера их не заметила.
- Я вчера искала довольно долго, перетряхнула всю коробку, каждую бумажку разложила на столе, и только после этого нашла пэтээску. Вчера в коробке не было завещания и банковских бумаг.
- У кого еще есть ключ?
- Только у меня и у тебя. Я могу предположить, почему он составил завещание и расплатился за квартиру. Но я не знаю, как документы попали в коробку.
- Ты их не заметила, вот и все… Так почему он написал завещание?
- Спроси Шевелева.
- Почему Шевелева?
- Потому, что мне про Вовины приключения в горах говорить противно. Скажи Шевелеву слово "Караташ", услышишь еще одну героическую историю.
- Какое слово?
- "Караташ". - Ольга встала. - Так вот, Бравик, я не идиотка, и к мистике не склонна. Вчера завещания и документов из банка в коробке не было.
* * *
Зазвонил телефон, Гена взял трубку.
- Да… - сказал он. - Да, здравствуй… Что делаю? Что может делать в будний день, в три часа пополудни, сорокадвухлетний честолюбивый образованный мужчина, житель мегаполиса? Я варю борщ.
Он стоял у плиты и помешивал половником в большой кастрюле.
- Разумеется, у меня есть его телефон, возьми ручку. Только имей в виду, что он на меня очень обижен. Он может послать и бросить трубку… Верно, не было его на кремации, он был во Владимире, у мамы, ничего не знал. А мы ему не позвонили - ни я, ни Никон, ни Худой. Некрасиво получилось. - Гена сел на узкий угловой диванчик, закурил. - Он вернулся сегодня утром, звонит Трушляковой: как дела, дескать, что нового? А Трушлякова ему - как обухом в лоб. Он к Никону: что ж вы, суки, до меня не дозвонились? Теперь у нас с ним война и немцы. Я пытался объяснить - какое там… Сука ты, говорит, последняя, я из-за тебя с Вовой не простился, забудь мой телефон. Такие дела. А зачем тебе Шевелев?.. Ну, раз нужен, то звони… Нет, ни про какой коротыш ничего не знаю… Хорошо, приезжай, о чем речь… Погоди, стоп. Что значит "страшная"?
Гена курил и слушал Бравика.
- Вот что, - сказал он, - бери комп и приезжай завтра ко мне. Запиши телефон Шевелева: триста девятнадцать, тридцать один, семьдесят один… Что значит "открыть папку"? В смысле взломать? Попроси Худого, какие проблемы… О, еще как умеет. Давай. До завтра.
* * *
Бравик сказал в трубку:
- Да, я привезу, и ты сам увидишь… Так какой у Шевелева телефон?.. Да, вот еще. Послушай, а кто бы мог открыть папку?.. Ну папку, папку. Тут есть папка, она защищена паролем… А Худой это умеет?.. Хорошо, я еще позвоню. До завтра.
Он положил трубку, вновь поднял и набрал номер.
- Паша, добрый день. Это Браверманн беспокоит. У меня к тебе дело. Но я не хотел бы по телефону… Отлично. Спасибо. - Бравик посмотрел на часы. - Это было бы прекрасно… Да, я знаю этот район, сам живу на Чертановской. Все, в восемь я у тебя.
* * *
Гена протер губкой плиту. Марина в ванной сушила волосы, гудел фен. Опять зазвонил телефон.
- Да, - сказал Гена.
- Здравствуй, Ген, - сказал Худой.
- Привет.
- Я в некотором недоумении. Я сейчас говорил с Бравиком.
- И я с ним говорил. И я тоже в недоумении.
- Ему нужно хакнуть какую-то папку. Не знаешь, в чем дело?
- Он нашел в Вовкином ноуте заблокированную папку, хочет открыть. У него голос был странный.
- Он и в такси вчера чудил.
- Выпил, бывает.
- Не с ним. Ладно, завтра подъедем, он ноут привезет.
- Подъезжайте, - сказал Гена, - я борщ сварил. Настоящий, украинский.
* * *
Квартира Шевелева, темноватая тесная "двушка", выглядела так, словно вся она была придатком к мастерской, оборудованной в маленькой комнате. В проходной комнате лежали вдоль стен борды, кайты и две пары лыж для целины. У подоконника стояли шлифовальный станок и плавильная печь. На стенах висели постер с Уэйтсом, абстрактная мазня в некрашеной рамке и черно-белая фотография с "домашнего" концерта: молоденький Шевелев с кларнетом в руках (он, наш-пострел-везде-поспел, поиграл некогда и в "Среднерусской возвышенности", и в "Манго-Манго", и в "Мягких зверях") стоял рядом с молодым Гребенщиковым. Над ламповым, шестьдесят девятого года выпуска, усилителем "NEC" был приколот бланк с шапкой местного РОВД.
Гр. Шевелев П. В., несмотря на неоднократные предупреждения участкового уполномоченного, в Вашей квартире в ночное время продолжаются репетиции духового оркестра.
Мебели в комнате было немного: самодельная подставка для аппаратуры, продавленный диван, исцарапанный полированный шифоньер, два пуфика и низкий стол темного дерева.
Шевелев - ладно сбитый, среднего роста, широкобедрый, с крепкой шеей - был ювелиром. Работать он предпочитал по серебру, делал черненные, с замысловатыми капельными наплывами, грубоватые кулоны и серьги. Еще он был одним из лучших в Москве по ремонту лыж и бордов.
Сейчас Шевелев сидел на пуфике, пил из пиалы зеленый чай и закусывал сушкой. Он поставил пиалу на стол, придвинул телефон и набрал Гену.
- Это я, - сказал он. - Здравствуй.
- Здравствуй, - настороженно ответил Гена.
- Ты это… Я тут лишнее сказал. Занесло, извини.
- Да ерунда, - суетливо сказал Гена. - Слушай, мы, конечно, кругом виноваты. Но ты тоже пойми: у нас голова кругом шла…
- Никон не в обиде? А то я ему тоже наговорил, блин, сорок бочек арестантов.
- Да ерунда, нормально. Он все понимает.
Вошла Марина, шепотом спросила:
- Шевелев?
Гена быстро кивнул и сделал гримасу: мол, тише, не мешай.
- Генк, мне Браверманн звонил, - сказал Шевелев. - Хочет о чем-то потолковать, в восемь подъедет. Как-то он странно разговаривал.
- Да он уже с половиной Москвы странно разговаривал.
Шевелев спросил без выражения:
- Где будем урну хоронить?
- На Введенском, наверное. Там его родители лежат.
- Про памятник думали?
- Нет еще.
- Надо простой, - помолчав, сказал Шевелев. - Имя, дата рождения, дата смерти. Камень я сам подберу.
* * *
Накрапывал дождь, Бравик досадливо посмотрел на небо и вытащил из портфеля зонт. Когда он дошел до Азовской, в кармане плаща зазвонил телефон. Бравик остановился, повесил портфель на изогнутую ручку зонта, вынул телефон, сказал:
- Да.
- Привет, - сказал Худой.
- Привет. - Бравик пошел дальше, на ручке зонта нелепо качался портфель. - Хорошо, что ты позвонил. Не знаю даже, с чего начать… Я сейчас иду к Шевелеву.
- Зачем?
- У меня к нему дело. Послушай-ка… Я хотел скопировать из Вовиного компа фотографии. Там есть одна папка, она не открывается.
- И что?
- Мне нужно знать, что в ней.
- Вези мне комп, посмотрим.
- Может, ты завтра подъедешь к Гене, а? Лэптоп у меня, завтра привезу.
- Хорошо.
- И скажи мне такой вопрос: где ты был пятого марта две тысячи пятого года?
- Толстый, ты странно себя ведешь. То тебе нужно взломать папку в чужом компе, то ты хочешь знать, где я был четыре года назад.
- Так где?
- В горах. Я всегда уезжаю в горы в конце февраля.
- А как ты себя чувствовал?
- Когда, е-мое?!
- В две тысячи пятом, в марте.
- Послушай! - Худой понемногу закипал. - Как я мог себя чувствовать, если я ехал в горы? Я же не Ганс Касторп, я не чахотку лечить туда езжу!
- Ну, всякое бывает…
- Хватит, может, этого бреда?!
- Ты не болел тогда?
- Когда я не болел?!
- Март две тысячи пятого.
- Я вообще никогда не болею! У меня насморка не было с восемьдесят девятого!
- А ты никогда вдруг не терял вес?
- А ты никогда вдруг не терял разум? Приезжай завтра к Генке, все внятно объясни, а не разводи мистику! Я тебе взломаю любую папку! Мамку, блин, бабку и дедку! Ты бы себя послушал, толстый! Тебе жениться пора!
Худой бросил телефон на правое сиденье и тронул машину, гневно бормоча:
- "Как ты себя чувствовал"… Мозги у него набекрень! Всех уже запутал, всех переполошил!