Фира сказала, что очень торопится, - только возьмет деньги за аренду своей площади и уйдет. Но все не уходила. И так было каждый раз, когда она являлась за данью. Словно извинялась за обиды, которые доставляла родителям, но в то же время гордыня не позволяла ей признать это вслух. Наоборот, она еще больше наглела и взвинчивалась. Даже в тот день, когда умирала Роза, Фира не могла себя сдержать из-за того же велосипеда. Она пришла получить очередную плату от Самвела за комнату, а Роза стала требовать убрать велосипед со стены. И у нее начался приступ астмы. Но Фиру это не очень растревожило, у матери приступ был не редкость… Потом Фира чуть ли не год не появлялась на Бармалеевой улице. Но постепенно все наладилось. Да и деньги за сданную комнату сами к ней не явятся. Однако характер ее, склочный, не изменился…
Вот и сегодня. Едва переступив порог, она раскричалась в ответ на просьбу отца убрать злосчастный велосипед…
Фира была поздним ребенком. Роза разродилась в сорок один год, и Фире в прошлом ноябре исполнилось двадцать пять лет.
Высокая, с прямыми широкими плечами и узким тазом, ее фигура скорее подходила бы парню, чем девушке. Если бы не крупная, красивая грудь, светлые мягкие волосы и особенно глаза - серые, быстрые, под черными, резко изогнутыми бровями. Но самым приметным в ее облике были нос, прямой, с "национальной" горбинкой, и зубы - крупные, белые, со щербатиной - между узкими губами большого рта…
Ни Нюма, ни Роза так и не могли определить для себя - красивая у них получилась девочка или нет. В одном они были убеждены: характер у девочки - дрянь. И проявляться он стал со школы, с класса пятого-шестого. Очень уж ей нравилось верховодить. Среди девчонок класса, потом среди мальчишек. Неподчинение толкало ее на придумывание всевозможных интриг и сплетен, сколачивание всяких группировок, а нередко и драк на школьном дворе… Она неплохо училась, считалась твердой "хорошисткой" и, что любопытно, рисовала шаржи на одноклассников и, чаще всего, на учителей. Остроумные, злые. Шаржи сопровождали стишки, сразу известные всей школе. Не удивительно, что на выпускном вечере учителя были счастливы расстаться с Фирой Бершадской, о чем они, не скрывая, говорили…
После школы Фира поступила в Технологический институт. Без хлопот, хотя было известно, что в "техноложке" не привечали абитуриентов с "пятым пунктом" в паспорте. На весь поток было двое таких студентов - Фира и какой-то "вундеркинд Зальцман". Однако она не доучилась. Ушла с третьего курса, влюбилась в парня из Военмеха и перевелась в его институт, на курс ниже. Кстати, тот парень, Сергей, и был племянником Самвела, он и пристроил своего дядю квартирантом в комнату Фиры перед эмиграцией. Несмотря на то, что их отношения к тому времени разладились: Фира собралась выйти замуж за доцента того же Военмеха. Только вот перед самой свадьбой доцент, напившись, назвал ее жидовкой, и Фира дала доценту в морду. Протрезвев, доцент умолял его простить, говорил, что у них, у поляков, слово "жид" не такое уж плохое, так у них зовут евреев. Но Фира оставалась непреклонной. И мать ее поддержала. Роза считала, что связывать свою жизнь с человеком, для которого слово "жид" в порядке вещей, значит, не уважать себя. Раздосадованным доцент принялся строить Фире козни, а Фира ворвалась как-то на кафедру и громко высказала все, что думала о том доценте…
После чего ушла из института, связалась с какой-то компанией. И пошло-поехало. Это было жуткое время - квартиру осаждали мерзкие типы, пьянь, картежники, девки. Соседи вызывали милицию. Фира раз или два делала аборт. И вообще - "катилась по наклонной". Чашу терпения родителей переполнила история с воровством серебряных ложек. После чего Фира отделилась от родителей, съехала с квартиры, впустив в свою комнату квартиранта Самвела, о чем накануне отъезда в эмиграцию просил ее бывший возлюбленный Сергей…
С годами Фира стала все больше походить на мать. Не фигурой, нет. Пока нет. Роза была невысокого роста, кряжистая, задастая. Фира - наоборот. А вот рот - тонкогубый, большой - такой же, как у матери. И - лоб. Он как-то стал круче выпирать из-под челки, как у Розы…
- Ты становишься похожей на маму, - проговорил Нюма.
- Лучшего комплимента ты не мог подобрать? - Фира взглянула на фотопортрет Розы, забранный в узорную раму. - Впрочем, она когда-то была ничего.
- Ничего? - ревниво переспросил Нюма. - Она была красавицей!
- Тогда почему она запала на тебя? - лениво обронила Фира.
- Вот еще, - растерялся Нюма. - Я не всегда был таким старым бревном.
- Старым не всегда. А что касается бревна…
- Слушай. Ты не так часто видишься с отцом, могла бы…
- Не злись, папахен, - перебила Фира. - Ты же знаешь свою стерву-дочь. А люди меняются не с таким постоянством, как день и ночь…
- Вот и возьми свои деньги, - буркнул Нюма. - И уходи.
- А то науськаешь на меня свою собаку? - засмеялась Фира. - Кстати, как ее зовут?
- Не знаю, кто из вас большая собака? - не удержался Нюма.
- Я! - с готовностью подхватила Фира. - Так как ее зовут?
- Точка, - смягчился Нюма. - Ее нашли у пивной точки.
- Возьми эти деньги ей на жратву. Подарок. От сестры!
- Именно, - кивнул Нюма. - С чего это ты такая добрая?
- Дела складываются удачно, - Фира положила руки на затылок и сладко потянулась, выпятив свою красивую грудь. - К большому корыту меня пристроили. Теперь я специалист по кадрам мэрии.
- Не больше не меньше! - удивился Нюма. - И что это значит?
- Я и сама пока не знаю… У меня был приятель, Сашка Зальцман, студент из "Техноложки". Талантливый парень, его так и звали - "вундеркинд"… Мама его знала. Он еще замок сломал в наших дверях…
- А… Пьяница, - подхватил Нюма. - До сих пор мучаемся с этим замком… Ну и что?
- Словом, он большая шишка в Смольном. Лицо, приближенное к мэру. Тот сколачивает свою команду. А Сашка - голова!
- Зальцман, - со значением заметил Нюма.
- Какая разница! Другие времена… Меня уже зачислили в штат. Выдали удостоверение. С понедельника на работу, в Смольный… Ну? Что скажешь?
Нюма поджал губы. Что он мог сказать? События, что происходили на экране телевизора или прочитывались в газетах, ему представлялись сполохами северного сияния - далекие, загадочные, красивые, но холодные. То была другая жизнь. А на его Бармалеевой улице как не было горячей воды много лет, так не было ее и сегодня, хотя Нюма исправно за нее платил. Да в магазинах шаром покати… В памяти ненадолго задерживались какие-то фамилии: депутаты Салье, Щелканов… Мэр города со смешной фамилией - Собчак… Тот не очень ладил с депутатами из Ленсовета. Видно, хотел полной власти. Драчка между Смольным и Мариинским дворцом, где заседал Ленсовет, увлекала, как футбол, - кто кого. Особенно в очередях за продуктами и на рынках. Да и просто в уличной толпе. Одни были на стороне президента страны Горбачева, другие за президента России Ельцина и того же Собчака, его человека в Ленинграде…
Лично Нюму все эти фамилии мало интересовали, как мало интересовали те, кто был до них, при той власти. У всех у них были свои интересы. Как говорила покойная Роза: "Вор сидит на воре и вором погоняет". А теперь вот и Фирка влетела в политику. Интересно, чем это закончится, если в Смольный сядут такие специалисты?
Нюма пожевал губами и произнес:
- Так где же ты сейчас живешь? Все у друзей?
- Пока да. Но Зальцман обещал мне приличную квартиру. Как сотруднику аппарата мэра. И дачный участок в хорошем месте. Они составляют список.
- О! - вздохнул Нюма. - Начинается!
- Ты что, против?
- Нет. Я не против. Наоборот! Теперь я спокоен за этот Смольный… Интересно, тогда зачем ты сегодня пришла, если отказываешься от своих денег?
- Во-первых, я не знала, что у вас появилась эта… Точка, и ее тоже надо кормить. Во-вторых, я пришла повидать тебя. Ты ведь мой папа. Или ты мне уже не папа?
- Папа, папа, - Нюма почувствовал, как набухли веки глаз.
Только этого ему не хватало…
- Ну… а что тот Зальцман? - пересилил себя Нюма. - Он женится на тебе?
- Это зависит не от него.
- А от кого?
Не ответив, Фира коснулась губами колкой щеки отца и вышла из комнаты.
…После визита дочери Нюма резко ощущал свой возраст. Слабели ноги, слезились глаза, потели ладони, по телу разливалась слабость. В такие минуты он особенно остро испытывал одиночество.
"Проверь кровь на сахар, - советовал Самвел, - может, это диабет? Надо вовремя схватить. Или давление. Помнишь, я тебе вызывал неотложку?" Какой к черту диабет? Какая гипертония? Просто, я старый хрен, одинокий, никому не нужный семидесятишестилетний старик. И все это видят, прежде всего дочь. Почему-то собственную старость человек замечает позже окружающих. Печально, когда начинаешь ощущать не только свою ненужность, а и то, что ты помеха другим. Все, что тебя тревожит, в представлении окружающих не более, чем занудство старика. И все, чем ты занимаешься, - бред и фантазии старого человека. Нет большего унижения, чем старость. Для того, кто прожил активную жизнь. Когда каждое твое слово принимается как глупость, а то и проявление маразма… Но самое страшное, это ощущение зависимости от тех, кто всю жизнь зависел от тебя. И нет большей казни, чем ожидание от них просто добрых слов, не говоря уж о дружеском разговоре. Единственное утешение тут - мстительная мысль, что наступит и их час испытать твои печали. Мысль слабая, летучая. Способная подвести к дреме, или, в лучшем случае, ко сну…
И Нюма задремал. Голова тяжелела, тянулась вниз, выпячивая тесто подбородка. Обе руки бессильно повисли, а ноги, разогнутые в коленях, расползлись в стороны, точно рассорившись между собой… Непонятно - уснул он или только пребывал в дреме?! В сознание Нюмы проникали видения… Маленькая девочка, похожая на Фиру, шла за светловолосой девушкой, похожей на Розу, какой Нюма ее увидел впервые, в Сберкассе на углу Невского проспекта и улицы Бродского. Потом оказалось - это же надо, такое совпадение, - что Роза дочь его начальника, старшего стивидора Торгового порта… Судьба!.. Следом за девочкой и девушкой, на длиннющем поводке, бежала собачонка с заплаканными глазами… Девочка, то и дело оборачиваясь, звала собачку… Точка, Точка…
Нюма разлепил сухие губы и, в полудреме, пробормотал про себя: "Точка, Точка…"
И слух его принял тихое, и какое-то деликатное, поскуливание.
- Точка? - Нюма посмотрел на пол. - Ты чего?
Услышав голос хозяина, собачонка осмелела и позволила себе вежливо тявкнуть… "Спишь?! - говорил ее кроткий вид. - А кто даст мне жранькать? Или ты думаешь отделаться манной кашей? Когда я сама видела в холодильнике треску. Хорошенькое дело: один хозяин где-то шастает с утра, второй - спит… А кто жранькать мне даст?! - и, осмелев, Точка дерзко пролаяла. - Жранькать давай!"
- Ладно, ладно. Сейчас что-нибудь придумаю, - Нюма, ворочаясь, принялся вызволять себя из кресла. - Кажется, в холодильнике треска дожидается. Отварить ее? Или так поешь?
"Так слопаю, - одобрила Точка бормотание Нюмы. - Чего уж там! Ждать, пока ты ее сваришь? Так пойдет", - и Точка весело зацокала коготками лап по линолеуму коридора, торопясь за хозяином…
- Где же этот Самвел? - бросил в пространство коридора Нюма. - Чтобы старый человек весь день где-то пропадал! Зимой! И с больной спиной!
"А черт его знает! - Точка обогнала Нюму по наиболее короткому пути к холодильнику - И при чем тут твой Самвел-волосатик?! Не отвлекайся! Жранькать давай!"
Нюма распахнул холодильник и посмотрел в его скудное брюхо. В прорехе мокрой газеты виднелся бледный хвост трески. Рыба уже достаточно оттаяла и вполне годилась для варки. Нюма снял с гвоздя кастрюлю, чье закопченное днище давно нуждалось в чистке, а еще лучше - в отправке на помойку…
Точка внимательно наблюдала за действиями хозяина, прядая ушами и похлопывая хвостиком по линолеуму.
- Имей терпение, - попенял Нюма собачке. - Сейчас вскипячу воду, посолю…
"Хватит болтать, - говорил нетерпеливый вид Точки. - Мы же договорились! Не желаю ждать. Тем более из такой гадкой кастрюли. Если хочешь: вари себе в ней и травись. Давай рыбу, дед, не издевайся!" - и Точка строго залаяла, что она себе позволяла, в основном, но отношению к воронам и кошкам. Перевела дух и вновь пролаяла, уже в сторону прихожей откуда доносился шорох снимаемой одежды.
- Что она лает?! - вопросил Самвел из прихожей. - Не узнала? - и, переступив порог кухни, проворчал: - Что лаешь, не узнаешь?
"Узнаю! Пока узнаю. Но все равно - сходи в парикмахерскую. А то совсем оброс, на меня стал похож! - не унималась Точка. - И не отвлекай Нюмку. И так трески мало!"
- Ара, перестань лаять! - крикнул Самвел. - Что с тобой?!
- Боится, что ты отнимешь у нее рыбу, - догадался Нюма.
- Дура! Нужна мне твоя вонючая треска, - серьезно проговорил Самвел.
Нюма обидчиво отвернулся. Не так плоха эта треска, за которой он вчера отстоял очередь на Пушкарской. Кстати, рядом с антикварным магазином, где Самвела засекла дворник Галина…
Но Нюма промолчал. И Точка умолкла, зарывшись носом в миску, куда Нюма положил кусок трески.
Самвел ушел в свою комнату и тотчас вернулся.
- Что, дочка не приходила? - спросил Самвел.
- Приходила, - Нюма продолжал копошиться у плиты.
- А почему деньги на столе? Забыл отдать? Или опять поругались?
- Она не взяла. Отдала Точке на кормежку. Подарок.
- Ее дело. Только пусть потом не говорит. Как в прошлый раз…
Самвел припомнил старую уже историю. Когда Фира ворвалась со скандалом на Бармалееву улицу, мол, квартирант недодал ей сто сорок восемь рублей - почти половину ежемесячной оплаты. Самвел смутился и молча вернул деньги. А назавтра Фира заявилась и сказала, что произошло недоразумение, что деньги она обнаружила. И ушла, без тени смущения на лице. Едва извинившись. После чего Нюма долго не мог найти себе места. Стыд за близкого человека горек и долго не проходит…
- Надо поговорить, Наум, - произнес Самвел.
- Поговорить? Очень хорошо, - с готовностью кивнул Нюма. - А то весь день разговариваю с Точкой…
Собачка подняла голову от банки. Посмотрела на Нюму. Потом на Самвела. И, не найдя ничего, достойного внимания, вновь вернулась к рыбе.
- Слушай, она не подавится? - обеспокоился Самвел.
- Я кости убрал, - для наглядности Нюма приподнял край газеты.
- Молодец, - похвалил Самвел. - Теперь и мне помоги… Мой племянник Сережка у меня как кость в горле. Клянусь здоровьем.
"Странная у него манера, - подумал Нюма, - как что - клянется. То здоровьем, то жизнью, то тем оболтусом-племянником, то сестрой, а то и мамой…" Самвел, в порыве искренних чувств, как-то не замечал комизма клятв, звучащих из уст старого человека. Самвел был типичным представителем Кавказа, горячим и азартным. Честно говоря, Нюма и сам иной раз клялся, но не с такой же истовостью! Нет, восточные люди особенные. Поэтому они гак разодрались - армяне с азербайджанцами. Да и узбеки хороши! Тоже устроили заварушку в своем Самарканде, мало никому не показалось. Сколько убитых и зарезанных! А история с турками-месхетинцами? Сперва их изгнали из того же Узбекистана, теперь выгоняют из Краснодара. Совсем взбаламутилась страна с этой пере стройкой. Нет, напрасно развалили ее, напрасно. Люди жили, хотя и трудно, но мирно, без крови…
- Здесь поговорим? Или пройдем в комнату? - спросил Нюма и выключил огонь под кастрюлей.
- Можно и здесь, - Самвел вздохнул. - Пусть собака тоже послушает…
- Семейный совет, - Нюма придвинул табурет и сел.
Он смотрел снизу вверх на своего соседа. Острый кадык Самвела, размером с перепелиное яйцо, перемещаясь, разглаживал пупырчатую кожу горла.
- Понимаешь, этот ненормальный, мой племянник Сережка, прислал письмо… Жалко, ты не читаешь по-армянски…
Нюма виновато пожал плечами и усмехнулся:
- Не я один. Точка тоже не читает по-армянски, я уверен. Да? Точка!
Услышав обращение, собачка с готовностью задрала голову и помахала хвостом. В надежде, что обращение связано с едой. Наверняка в холодильнике еще что-нибудь завалялось.
"И нечего улыбаться, Нюмка, - говорили ее глаза, - думаешь, подсунул кусочек трески и свободен? А кисель? Зажал? Кисель из пачки. Сама видела, как ты его сварил и упрятал в холодильник. Думаешь, маленьким собачкам кисель не нужен?"
Переждав, Точка разочарованно вытянула передние лапы и положила на них голову.
"Может, плеснуть ей кисель? - вдруг подумал Нюма, глядя в плачущие глаза собачки. - После такой трески самый раз смочить горло".
Нюма встал, шагнул к холодильнику и вытащил миску с беленым комковатым варевом. Взял ложку и, наклонившись, принялся выплескивать часть содержимого миски в вылизанную банку из-под балтийской сельди.
- Ара, я с тобой разговариваю, а не с твоей жопой, - обиделся Самвел.
- Извини, Самвел-джан, - Нюма выпрямился. - Мне показалось, что она просит киселя.
- Мало ли что она просит, - проворчал Самвел. - У меня серьезный разговор, а ты со своим крахмалом. Таким киселем только обои клеить.
Теперь обиделся Нюма. Кисель "Фруктовый" давали по три пачки в руки в магазине на Большом проспекте. И только по визитке. Нюма час простоял в очереди. Кроме киселя, он купил по той визитке триста грамм масла, триста грамм сыра и кило гречи. Да, еще пол-литра постного масла. Все, что было положено пенсионеру на месяц…
- Так о чем пишет твой племянник? - переборол обиду Нюма и, упрятав миску в холодильник, вернулся на свое место.
- О чем может писать этот шалопай? - вздохнул Самвел. - Я тебе уже говорил.
- Говорил. Мимоходом. - Нюма кивнул. - О каком-то бизнесе…
- Понимаешь, предлагает мне заняться бизнэсом, - в голосе Самвела звучало и возмущение, и искреннее удивление. - Предлагает покупать ценные вещи и отправлять ему, в Америку… Через каких-то людей в Эстонии. Им отправлять из Ленинграда, а те отправят ему.
- А… деньги? - спросил Нюма первое, что пришло в голову.
- За деньги, пишет, не беспокойся. Сколько надо-получишь, со своим процентом, - вяло пояснил Самвел. - Пишет: сейчас у вас в стране такой бардак, что грех им не воспользоваться. Люди от нужды продают разные вещи. Среди них наверняка есть очень ценные.
- Как во время блокады, - буркнул Нюма.
- Вот именно, - согласился Самвел и, словно оправдывая племянника, добавил: - А он при чем здесь? Они продают, он покупает…
- Не он, а ты покупаешь, - поправил Нюма.
- А мне что? Я ему помогаю. Не ворую, не граблю. Покупаю и отправляю. Сейчас везде говорят: бизнэс, бизнэс… Это и есть бизнэс.
- Хорошо, а я при чем?
- Ты тоже можешь заработать. Ты - местный… Я хожу по всяким скупкам, спрашиваю. Мне как-то не доверяют. Смотрят с подозрением. Ты - другое дело… К тому же, если приходит человек твоей нации, сразу ясно, что серьезный покупатель…
- А твоей нации? - ревниво прервал Нюма. - Армяне всегда славились торговой жилкой…
- Это верно, - согласился Самвел. - Но они думают, что я азербайджанец, с колхозного базара. Репутация, понимаешь… Тебе тоже процент будет с каждой вещи… Город ты знаешь. Где какой толчок, ты знаешь…