*
Она смеялась. Она стояла на коленях. Она расстегнула молнию на джинсах Патрика. День близился к вечеру на островке посреди Луары, в департаменте Луарэ, во Франции, в Европе, в западной части света.
Труди, тоже в джинсах и в майке, только что кончила мастурбировать Патрика, сидевшего на песке. Он застонал от удовольствия.
- Cool down, Рее Сее! (Успокойся, Пи-Кей!), - шептала она, пока он извергался в ее руку.
Она вынула руку из его джинсов и вытерла ладонь о футболку Патрика. Тщательно и неторопливо. Она смеялась. Патрик привлек ее к себе, пытаясь поцеловать в губы. Он твердо решил доказать ей, что на свете есть музыка куда более сложная, чем мотивчики ее любимого Пола Анка.
- Ты должна послушать настоящую американскую музыку. В следующую субботу у нас будет классный концерт в Дрё. Я хочу…
Но Труди мягко прижала палец к губам Патрика, веля ему замолчать, и легонько чмокнула в глаз. Она уселась на песок, ерзая, придвинулась к нему вплотную, опустила голову ему на плечо и сказала, что счастлива. Потом прошептала:
- Пи-Кей, ты бы сколько детей хотел?
Патрик перебирал ее светленькие "химические" кудряшки. Он равнодушно отозвался:
- Ну а ты сколько хочешь?
Труди подняла голову с плеча Патрика, где она так уютно пристроилась. Запустив пальцы в его короткие волосы на затылке, она притянула Патрика к себе и пристально взглянула на него, глаза в глаза. Потом закурила "косяк". Патрик от травки отказался. Труди пустила дым ему в глаза. Смеясь, она обкуривала его испачканную спермой майку. Вдруг прикрыла веки и, не поднимая их, сказала на своем американском, с непривычной суровостью:
- Почему ты не подарил мне свою деревянную кофейную мельницу? Мне так хотелось иметь эту деревянную вещицу, Пи-Кей. Она же старинная, правда? Я обожаю дерево. Я обожаю деревья. Я обожаю старинные вещи. Надежные, крепкие вещи. И я хочу надежного, крепкого мужчину. Ты ведь не умрешь в двадцать два года, Пи-Кей? Ты не умрешь, как Бадди Холли? Мне нужен крепкий дуб.
И Труди глухо повторила:
- I want a sturdy oak. (Мне нужен крепкий дуб).
*
В дверях дома Патрик встретил отца, приехавшего из Клери. Они стояли лицом к лицу в тесной передней. От измазанной майки Патрика сильно пахло спермой, которую вытерла Труди Уодд, и сигаретами с гашишем, которые она курила на острове.
- Что с твоей майкой? - вскричал доктор Карьон.
Патрик отталкивал отца, который, схватив край его майки, принюхивался к ней. Вдруг доктор поднял руку, собираясь дать сыну пощечину. Тотчас Патрик размахнулся для ответного удара.
Доктор застыл в изумлении. Потом отвернулся и пошел в библиотеку. Патрик поднялся к себе.
Несколько минут спустя доктор Карьон вошел в его комнату, неся биографию Иоганна Себастьяна Баха. Патрик сидел за письменным столом и занимался. Доктор протянул книгу сыну, но тот отказался взять ее.
- На свете есть и другая музыка, кроме той, что вы считаете живой, - сказал ему отец.
- Мертвые меня не интересуют, - отрезал Патрик.
Доктор пожал плечами. Он запретил сыну встречаться с Труди Уодд. Потребовал, чтобы тот занимался без передышки в оставшиеся до экзамена десять дней.
- Все, что думали и делали эти мертвецы, касается только их самих, - продолжал Патрик. - Вернее, касалось. Но это не касается меня. У меня нет с ними ничего общего!
И Патрик оттолкнул книгу по столу назад к отцу, который принес ее в воспитательных целях. Доктор взял биографию Иоганна-Себастьяна Баха. А Патрик все говорил и говорил.
- Мне плевать, как другие самовыражались в разных там шедеврах тысячу лет назад. Я хочу самовыражаться здесь и сейчас, понял? - И Патрик запел во весь голос: - "У нее такие ножки! Валентина, Валентина!"… Вот что тебе нравится! Вот она - добрая старая французская музыка!
- Ну, гляди у меня, Патрик, - угрожающе сказал отец. - Я тебя в третий раз предупреждаю, что ты должен заниматься. В третий и последний.
- Да неужели? А в следующий раз что будет? Что ты мне сделаешь в следующий раз, отец?
Часть четвертая
НИРВАНА
Наступил день рождения Патрика Карьона.
В 1959 году 25 июня пришлось на четверг. По четвергам в Мене бывал базарный день. Мари-Жозе Вир преподнесла ему в подарок пачку от сигарет LM, набитую калом. Это произошло на базарной площади, рядом с прилавком зеленщика, среди толпы. Она осторожно вынула пачку из хозяйственной сумки, протянула ее Патрику, и тот, неловко взяв ее, раздавил.
Мари-Жозе коротко рассмеялась. Стояла необыкновенная жара. Патрик выронил смятую пачку на мостовую. Он смотрел на свою испачканную вонючую руку. Он не знал, что с ней делать. Мари-Жозе притянула его к себе за рукав и подарила первый по-настоящему страстный поцелуй. На глазах у всех она поцеловала Патрика так, как никогда еще не целовала, - раздвинув языком его губы. И тут же убежала, скрывшись в рыночной толчее.
Труди вручила Патрику булавку для галстука с эмалевым гербом. Юноша не знал, что сказать. Он покраснел. Наконец он прошептал:
- Это может пригодиться в жизни. Большое спасибо, Труди. Очень красивая булавка.
*
Он вернулся домой. Пошел в ванную и тщательно намылил руки большим куском марсельского мыла, которым их заставляла пользоваться мать. В голове у него вертелись строчки из баллады Франсуа Вийона: "Нам любо жить в дерьме… Под бабой лежа, что верхом на нем, он стонет вместе с нею на постели, сжигаем наслаждения огнем… Весь мир - бордель, и мы живем в борделе".
Он подошел к окну своей комнаты, выходившему на бечевую дорожку вдоль Луары. Отогнув край белой кретоновой занавески, он прижался лбом к холодному стеклу в старинном переплете.
Погода стояла прекрасная. Берег был пуст. Река была пуста.
*
Внезапный гудок "шевроле" заставил его вздрогнуть. Он выкатывал велосипед из "переднего" сада, пятясь и толкая спиной решетчатую калитку. От неожиданности он выпустил руль, но тут же снова схватился за него.
- Я поеду на велосипеде, - сказал Патрик.
- No way! (Еще чего!)
- Вроде дождь собирается.
- Get in, тап! (Давай, садись!) - скомандовал Уилбер.
Патрик Карьон прислонил велосипед к решетке родительского сада и сел в "шевроле" сержанта Уилбера Хамфри Каберры.
В машине было жарче, чем на улице. Уилбер, уже "под мухой", открыл свой холодильничек и вынул банку пива.
- How old are you now? (Ну и сколько тебе стукнуло?)
- Восемнадцать.
Уилбер спросил, где Мари-Жозе.
- Я не хочу ее видеть, - ответил Патрик.
Уилбер грубо хлопнул его по животу.
- Anyway, we’re not gonna miss women today! (Уилбер Хамфри Каберра сказал Патрику Карьону, что сегодня у них в бабах недостатка не будет).
Он добавил, что узнал о дне рождения Патрика как раз от Мари-Жозе и хочет сделать ему шикарный подарок.
От удара сержанта Патрик скорчился на сиденье. Едва переводя дыхание, он прошептал, что уже получил в подарок установку Premier.
- Shut up! I’m talkin’ serious. This is gonna be one birthday you’ll never forget, never ever! (Сержант Уилбер Хамфри Каберра предложил Патрику Карьону помолчать. Он, сержант, намерен устроить в его честь настоящий праздник, который Патрик запомнит на всю жизнь).
Уилбер включил зажигание, "шевроле" взвизгнул и рванул с места в грозу.
Небо было чернильно-черное. Медленно закапал дождь. У въезда на базу Уилбер затормозил так резко, что машину даже слегка занесло перед белым шлагбаумом. Дневальный поднял его. Они проехали через стоянку. Дождь усилился и шумно забарабанил по асфальту. Уилбер остановил машину возле ангара.
Патрик вылез из кабриолета Bel Air и ринулся под ливнем к зданию.
Уилбер толкнул дверь "пиэкса". Перед ними развернулась выставка всех, какие только есть на свете, американских товаров, залитых празднично ярким светом. Длинные прилавки сверкали и искрились. Патрик смутно почувствовал, что ему кого-то не хватает здесь. Его переполнял восторг. Стараясь казаться невозмутимым, он сделал вид, что отряхивается от капель дождя. Ему чудилось, будто он вернулся в детство, вновь стал ребенком, и потрясение, которое он испытывал, непомерно велико для его тела.
Все, что лежало перед ним, он видел когда-то в ошметках на дне мусорных баков. Реальность оказалась куда более ослепительной, чем он мог предположить. Резкий неоновый свет только приумножал все это изобилие. Он уже сам по себе был феерией, сокровищем над сокровищами. В долине Ханаана текут молоко и мед. Уилбер доставал доллары из кармана куртки и совал их Патрику.
- Go on! Help yourself! Take all you want! (На, держи! Покупай! Бери все, что хочешь!)
Патрик стал отказываться. Уилбер его не слушал.
- Go on! Take it all! (Давай-давай! Греби всё подряд!)
И Уилбер Хамфри Каберра пошел вдоль прилавков выбирать товары.
Патрик шел следом, принимая подарки: жесткие "стоячие" джинсы Levi’s, кожаную куртку, ковбойский пояс с медными заклепками, белую рубашку фирмы Arrow, новенькие комиксы в глянцевых обложках. Подойдя к кассе, Уилбер заплатил за все, пока Патрик рассовывал покупки по бумажным мешкам с надписью "РХ". Он побагровел от волнения. Обернувшись к Уилберу, он сказал почти неслышно:
- Thank you, Wilbur! (Патрик Карьон сказал сержанту Уилберу Хамфри Каберре: спасибо тебе.)
Не успел он договорить, как Уилбер Каберра натянул ему на голову коричневый бумажный мешок от "пиэкса". И сказал, чтобы он, Патрик, спешил воспользоваться его услугами, ибо меньше чем через месяц Большой Чарли выставит их вон (Your pal big Charlie screwed us). Разве он не смотрит телевизор?
Бумажный мешок отрицательно покачался из стороны в сторону.
Уилбер обхватил мешок руками и шумно чмокнул его в том месте, где находился лоб Патрика.
- Good luck with the Russians, son! (Удачи тебе с русскими, сынок!)
*
Патрик вернулся домой. Вошел к себе в комнату. Задыхаясь от счастья, разложил на кровати новые джинсы, пояс, "оксфордскую" рубашку с воротничком на пуговицах, а на столике у изголовья постели - комиксы.
Было шесть часов вечера. Он начал готовиться к концерту в Дрё, для которого им предоставили помещение городского театра. Впервые их группе предстояло играть на настоящей сцене. Он принял ванну.
Когда он вышел из ванной в одних трусах, с полотенцем в руке, в комнате стояла госпожа Карьон. Она разглядывала одежду из "пиэкса", подаренную ее сыну Уилбером.
- Эта куртка просто великолепна. У тебя невероятно щедрый друг, - сказала она. - Мы тоже приготовили тебе сюрприз. В воскресенье отпразднуем твое восемнадцатилетие. Я сделаю тушеное мясо.
- Мать, мне надо одеться.
Госпожа Карьон вышла из комнаты.
Патрик с наслаждением расправил куртку, лежавшую на кровати рядом с несгибаемыми штанинами джинсов Levi’s, положил сверху ковбойский пояс с медными заклепками и уже собрался было надеть рубашку Arrow, как вдруг в комнату вошел отец.
Он сердито спросил сына, почему тот уже несколько месяцев не посещает лицей.
- Я репетировал вместе с Риделлом, мы готовились к сегодняшнему концерту в Дрё, - ответил Патрик, тоже начиная сердиться.
- Ты мне ничего об этом не говорил.
- Я предупреждал мать.
Доктор Карьон решительно сказал:
- Ты не поедешь в Дрё.
Патрик резко повернулся к отцу. Он побелел как полотно. Бурно жестикулируя, он заговорил:
- Папа, это исключительный концерт. Наше самое большое выступление. Дрё - это тебе не какое-нибудь захолустье. Мы играем всемером. Притом в театре. Дай мне уйти, прошу тебя! Через десять минут я должен встретиться с Риделлом в гараже у Маллера. А мне еще нужно одеться!
Патрик замолчал и, схватив джинсы, стал натягивать их.
- Что ты делаешь? - спросил его отец.
Патрику никак не удавалось застегнуть медные пуговицы на ширинке своих новых джинсов.
- Я одеваюсь. Ты же не слушаешь, что я говорю. Это будет наш первый настоящий концерт. А я уже опаздываю.
И Патрик схватил ковбойский ремень, чтобы продеть его в широкие петли на поясе Levi’s.
Доктор сказал, повысив голос:
- Патрик! Экзамен на бакалавра всего через шесть дней. Ты никуда не пойдешь!
И он крикнул в полный голос:
- Ты останешься дома!
Патрик изумленно взглянул на отца, держа ремень в руке. Потом ответил непристойным жестом.
Доктор Карьон вырвал ремень из рук сына и жестоко хлестнул его сперва по груди, потом по лицу.
На щеке Патрика выступила кровь; он жалобно воскликнул:
- Папа! Папа!
Доктор Карьон отшвырнул ремень, подошел к сыну и взглянул на раны. Ничего страшного. Патрик был бледен, кровь каплями сочилась из царапины на щеке.
Доктор Карьон резко отвернулся, вырвал ключ из скважины и с грохотом захлопнул за собой дверь. Выйдя в коридор, он запер ее снаружи. Патрик рухнул на кровать среди разбросанной американской одежды, потрясенный и уничтоженный. Всхлипывая, он шептал:
- Папа… папа…
*
Он сидел в кресле полуголый, в одних джинсах, прижимая банное полотенце к щеке. В другой руке, лежавшей на жесткой штанине джинсов Levi’s, он держал тюбик с мазью.
Оба красных следа от ремня, на щеке и груди, были покрыты мазью.
Вдруг Патрик посмотрел на часы и в панике вскочил на ноги. Он уже опоздал на встречу с Риделлом и Маллером в гараже. Схватив рубашку с кровати и одеваясь прямо на ходу, он кинулся к двери. Но тщетно он вертел ручку, дверь не поддавалась.
Он яростно грохнул в нее кулаком. В доме стояла мертвая тишина.
Он застегнул рубашку, ища взглядом ремень. Ремень с медными заклепками валялся на полу.
Он подобрал ремень, изранивший ему щеку и грудь. Продел его в петли пояса и направился к окну. Поднял фрамугу, стараясь действовать как можно тише.
Связал шнурками свои башмаки. Вернулся к ночному столику, сунул в карман джинсов Levi’s красную шерстяную ермолку Огастоса, прихватил куртку и сел на подоконник.
Уже стемнело. В небе висел молодой месяц, ночь была теплая.
Уцепившись за раму, он сполз вниз, в сторону садовой ограды. Потом отпустил раму и спрыгнул. Ему удалось сохранить равновесие и устоять на каменной стене.
В темноте Патрик осторожно прополз по стене, окружавшей сад.
*
Он добежал до гаража.
Вывеска заправки Антуана Маллера была потушена, металлическая штора на воротах опущена. Он щелкнул своей трутовой зажигалкой и взглянул на часы. Поднатужившись, он слегка приподнял железную штору, прополз под ней и бросился в глубь помещения. Под бензиновым баком лежал ключ. Он открыл им каморку с застекленной стеной, включил свет. Лампочка без абажура ярко светилась в темноте. Он снял трубку, набрал номер Уилбера на базе. Он почти кричал. Голос у него срывался. Он говорил по-американски:
- Уилбер, слушай меня. Это Патрик. Ты должен мне помочь. Это Патрик. Пи-Кей. Ты должен мне помочь. Риделл и Маллер уехали в Дрё без меня. Я говорю, в Дрё! ДРЁ. Ты что, пьян? Ладно, без разницы. Ты должен немедленно отвезти меня в Дрё. Немедленно. Слушай меня, Уилл. Нет, тебе некогда пить кофе. Если ты хочешь встретиться с Мари-Жозе, захвати ее по дороге и вези сюда. Я позвоню ей. Да, я сам ей позвоню. Приезжай прямо в гараж. Приезжай как можно скорее!
*
Он ждал в темноте, возле гаража. Сержант Уилбер Хамфри Каберра всё не ехал. Патрик Карьон никак не мог понять, почему он так долго едет с базы. Он шагал взад-вперед по темной дороге, кипя от нетерпения, от злости, от ненависти к отцу, то и дело поглядывая в свете луны на часы, вздрагивая всякий раз, как мимо проезжала машина.
Поднявшийся ночной ветерок зашелестел в ветвях деревьев. Патрик вынул из кармана красную шерстяную шапочку и натянул ее до самых глаз.
Вдруг он услышал тарахтение старого мотора. На перекрестке показался фургон. Фургон бакалеи Вира и Менара. Он притормозил рядом с ним. Патрик Карьон кинулся к фургону.
Рядом с папашей Виром, который вел машину, сидела бледная как смерть Мари-Жозе. Она бросила на него испуганный взгляд. Этот взгляд, скользнувший по нему, был исполнен ужаса. В тот же миг Мари-Жозе Вир отодвинула дверцу фургона.
*
В темноте они подъехали к перекрестку д’Энгре. На дороге виднелось скопление людей и машин. Панаша Вир припарковался между пикапом местной жандармерии и джипом американской Военной полиции. Патрик вышел из машины.
Он сделал шесть шагов.
Фары джипов освещали кабриолет Bel Air, врезавшийся в каштан. Патрик не поверил своим глазам. Протер их, сняв шапочку, и тут заметил окровавленное тело Уилбера, которое оттащили на обочину шоссе, к стенке с лозунгом "US GO НОМЕ". Уилбер лежал под словом НОМЕ.
Потом он увидел, как двое жандармов кладут тело Уилла на носилки. Мари-Жозе тоже вышла из машины. Она стояла позади него, с вытянутым, застывшим лицом, и глядела на серый "шевроле", на безжизненное тело.
Патрик медленно двинулся к ней.
Она медленно отступила.
Она хотела остаться одна. В одиночестве предаться своему бесслезному горю. Он бросился к ней, обнял, несмотря на сопротивление. Но папаша Вир схватил ее за руку и потащил к машине. Она безвольно подчинилась ему.