Я уж и не помнил, насколько страстно охала Мари Селест, задравши юбку. Тем не менее, подыгрывая повару, я похотливо хрюкнул, когда мы выходили через черный ход.
- Идиот, - выругался он.
Тогда мне было недосуг вникать в смысл его предостережения. Но не успел я ступить на задний двор, как за спиной у меня раздался шорох, и мне на голову обрушился такой удар, что искры из глаз посыпались. Я зашатался и даже не смог повернуться, чтобы рассмотреть нападавшего, поскольку кто-то с силой пихнул меня в спину и я упал. Теперь меня молотили по голове и ребрам. Я исхитрился вывернуть шею и сквозь кровь, заливавшую лицо, увидал над собой Мари Селест, скрестившую руки на груди.
- Осторожно, белье, - обратилась она к невидимому мужчине.
Слишком поздно: на простынях за ее спиной краснели кровавые брызги.
Я едва успел перевести дух и застонать, как новый удар оборвал и то и другое.
Повисла странная тишина, которую нарушали лишь глухие звуки ударов да хруст земли под башмаками Мари Селест, переступавшей с ноги на ногу. Я свернулся в клубок, колени подтянул к подбородку, защищая пах и живот. Еще один или два удара по голове - и свет померк у меня в глазах. Очнувшись, я услышал жалобное верещание, как будто плакал кролик, попавший в силки. С чего это Мари Селест так необычно стонет, подумал я.
- Тихо, - цыкнула она, и тут до меня дошло, что чудные звуки издает не что иное, как моя утроба.
- Наподдай-ка этому кобелю по яйцам, - послышался голос Мари Селест, - неповадно будет брюхатить девушек.
Мужчина примерился и рубанул мне по коленям, отчего ноги у меня распрямились и я безвольно распластался на земле. Между тем злодей изготовился нанести coup de grace, и я зажмурился. Вдруг заскрипели ставни, и где-то распахнулось окно. Я открыл глаза и встретился взглядом с Клод. Ее лицо в окне маячило прямо надо мной, словно полоска шпалеры. Глаза у нее были большие и ясные.
- Arretez! - взвизгнула Мари Селест.
Мужчина задрал голову вверх - и его как ветром сдуло. Вот уж не думал, что человек способен проявить подобную прыть. Хотя я только мельком видел мерзавца, сомневаться не приходилось: это был дворецкий Ле Виста. Вот, как говорится, рога-то и пообломали. Этот дворецкий давно имел на меня зуб. Теперь ясно: он ненавидит меня не на шутку, раз рискнул потерять место у Ле Вистов. Может, он ухажер Мари Селест?
- Что там у вас? Мари Селест, это ты? - Клод запнулась. - Никола?
Теперь из окна свешивалась целая куча голов - Женевьева де Нантерр, Беатрис, Бельвили, - и они все пялились на меня, будто птицы на червяка. Мне стало не по себе, и я снова закрыл глаза.
- Барышня, на этого господина напал какой-то проходимец! - запричитала Мари Селест. - Выпрыгнул невесть откуда да как налетит!
Внезапно меня затопила нестерпимая боль. Я застонал. Во рту горчило от привкуса крови.
- Сейчас спущусь, - крикнула Клод.
- И думать не смей, - отрезала мать. - Беатрис, пойди помоги Мари Селест.
Когда я опять открыл глаза, из окна выглядывала только Клод. И на меня снизошел покой. Мы улыбнулись друг другу. Смотреть на ее лицо было все равно что любоваться небесной голубизной сквозь листву деревьев. Но внезапно она пропала, словно ее оттащили от окна.
- Слышишь, ты, помалкивай, - прошипела Мари Селест. - Это был грабитель, ясно?
Я лежал ничком. Рассказать правду? И что я выиграю? В отместку Мари Селест нажалуется Беатрис, а та все донесет Клод. Не хотелось бы, чтобы Клод узнала про мою дочь.
Беатрис принесла бадью с водой и кусок сукна. Она опустилась на колени, приподняла мне голову и принялась смывать кровь с лица. Даже от легкого прикосновения я едва не потерял сознание.
Мари Селест опять завела шарманку про грабителя, но Беатрис слушала вполуха и молчала. И тут Мари Селест понесло: ее история обрастала все новыми подробностями, среди которых поминалась и застарелая вражда, и кошельки с монетами, и приятели братьев, и страшные проклятия, пока рассказчица вконец не запуталась.
- Кто-то его впустил. Значит, у него есть соучастники в доме, - в конце концов проговорила Беатрис.
Мари Селест было что-то залепетала, но вскоре поняла, что язык - ее враг, и умолкла на полуслове, как будто рот ей заткнули кляпом.
Беатрис оголила мне грудь и наложила повязки. Я дергался и стонал от боли. От моих воплей у Мари Селест снова развязался язык.
- Ну чистый зверь, просто жуть…
- Пойди принеси чистой теплой воды, - оборвала ее Беатрис.
Как только Мари Селест удалилась, Беатрис повернула голову к дверям у меня за спиной, и я догадался по этому движению, что кто-то стоит в проеме.
- Узнай, нет ли в доме арники. Если нет, сгодится настой из сухих ромашек или ноготков.
Некто, кем бы он ни был, удалился.
- Это Клод? - Язык у меня еле ворочался.
Беатрис продолжала молчать, и тогда я приоткрыл веки и поглядел ей прямо в огромные карие глаза.
- Нет, - сказала она. - Хозяйская дочка.
И не разберешь, врет или нет. Я повернул голову вбок и выплюнул два зуба, чуть не угодив на синюю муаровую юбку.
- За что тебя так? - спросила Беатрис мягко. - Хотя наверняка за дело.
- Беатрис, пошарь у меня в кармане.
Крашеные брови выгнулись домиком.
- Очень тебя прошу.
Она слегка помешкала, затем сунула руку под одежду и достала записку. Бумага была в крови.
- Отдай ее Клод.
Беатрис испуганно огляделась.
- Ты же знаешь, я не могу, - шепнула она.
- Нет, можешь. Ну очень тебя прошу. От ее имени тоже. Ты камеристка и обязана заботиться о хозяйкином благе.
Я буравил ее взглядом. Женщины не раз восторгались моими глазами. Хорошо еще, что не зубами.
Лицо Беатрис смягчилось. Она вздохнула, потупилась и, ни слова не говоря, сунула записку в рукав.
Мари Селест вернулась с чашей, от которой исходил сильный цветочный аромат. Я сомкнул веки и отдался во власть моих врачевательниц. В иных обстоятельствах прикосновение сразу двух пар женских ручек, гуляющих по моему телу, доставило бы удовольствие, но сейчас мне было до того худо, что я мечтал лишь о спасительном забытьи. Ненадолго во двор вышла дама де Бельвиль. Она кликнула слуг и наказала доставить меня на телеге домой. Уже сквозь сон я слышал, как она отчитывает Мари Селест.
Трое суток я не поднимался с постели. Суставы не гнулись, веки заплыли и почернели, нос распух, из-за трещины в ребре от малейшего шевеления все тело пронзало резкой болью. Я лежал пластом, ничего не ел, только пил пиво и спал большую часть дня, а ночью мучился бессонницей, проклиная невыносимые муки.
Я ждал прихода Клод. На четвертые сутки на лестнице раздались шаги, но это была не она. На пороге стоял Леон-старик и водил своими юркими глазами по моей холодной и мрачной комнатушке. Служанка из "Золотого петуха" еще не успела разжечь огонь и убрать остатки вчерашней еды. Леон редко появлялся в моем обиталище, предпочитая вызывать к себе. Огромным усилием я попытался сесть.
- Что, брат, набедокурил?
Я хотел было возразить, но передумал. Леону лгать бесполезно, он все про всех знает.
- Меня побили.
Леон усмехнулся:
- Отдыхай пока. Набирайся сил. Скоро ты отправляешься в паломничество.
У меня глаза на лоб полезли.
- Куда?
- Только не на юг, а на север. Поглядишь на брюссельскую реликвию.
ЖЕНЕВЬЕВА ДЕ НАНТЕРР
Всю дорогу домой Клод дулась. Она неслась как ураган и чуть не сшибла с ног мальчишку-подметальщика, который убирал мусор и лошадиный навоз. Беатрис едва поспевала за ней. Она пониже Клод - та ростом пошла в отца. В другое время я бы посмеялась, глядя, как Беатрис трусит по дороге, точно маленькая собачонка, следующая за своей хозяйкой. Но сейчас мне было не до смеха.
Я оставила попытку догнать дочь и пошла более степенно. Скоро Клод оказалась далеко впереди, и слуге, сопровождавшему нас на улицу Корделье и обратно, пришлось метаться взад и вперед, поскольку он не осмеливался ни попросить Клод умерить шаг, ни меня прибавить ходу. К тому времени как мы поравнялись с воротами Сен-Жермен, Клод с Беатрис уже скрылись из виду.
- Оставь, - сказала я слуге, когда он в очередной раз подбежал к нашей группе. - Все равно они уже рядом с домом.
Камеристки загалдели. Мое поведение действительно казалось малопонятным. Весь последний год за Клод повсюду ходили по пятам, и вдруг я позволяю ей разгуливать без присмотра, и это после того, как мужчина, от которого ее уберегали, заявился в дом, где мы находились в гостях. Как Клод умудрилась подстроить свидание прямо у нас под носом? Я просто глазам своим не поверила, хотя тотчас признала Никола, несмотря на кровь и ссадины. Я была потрясена до глубины души и стояла довольно долго, унимая дрожь. Клод тоже притихла, ей явно не хотелось обнаруживать свои чувства. Так мы и стояли с ней рядышком, словно два изваяния, и смотрели на распростертую на земле фигуру. Только Беатрис хлопотала, точно пчелка над цветком. С огромным облегчением я отослала ее во двор.
Я устала постоянно терзаться мыслями о Клод. Устала тревожиться за нее. Тем более что ее саму ничего не заботит. В какой-то миг у меня даже возникло искушение толкнуть ее в объятия этого художника, прикрыть за ними дверь - и будь что будет. Естественно, я такого не сделаю, и все же я позволила им с Беатрис убежать вперед - в смутной надежде, что Беатрис введет ее во грех вместо меня.
Когда мы добрались до дома, дворецкий сказал, что Клод у себя. Я прошла в свои покои и послала за Беатрис, наказав одной из камеристок посторожить Клод.
Беатрис бросилась на колени и затараторила прежде, чем я успела раскрыть рот:
- Госпожа, она уверяет, что не виновата. Она удивилась не меньше нашего, заметив Никола во дворе - еще и в таком состоянии. Клод поклялась Святой Девой, что она здесь ни при чем.
- И ты ей веришь?
- Да я бы знала, кабы что наклевывалось. Поди, она все время у меня на глазах.
- А ночью?
- Да я никогда не засыпаю прежде нее. Щиплю себя, чтобы не заклевать носом.
Глаза Беатрис расширились, такой я еще ее не видала.
- На ночь я связывала ей лодыжки шелковым шнурком, чтобы она не встала без моего ведома.
- Клод умеет развязывать узлы.
Беатрис нервничала, и ее растерянность доставляла мне тайное удовольствие. Значит, дорожила своим местом.
- Госпожа, она не встречалась с Никола. Клянусь. - Беатрис полезла в рукав и достала испачканную кровью записку. Рукав и лиф ее платья тоже были вымазаны кровью. - Возьмите, может, сгодится. Никола попросил передать это Клод.
Я взяла послание и осторожно его развернула. Кровь на бумаге уже подсохла.
Mon Amour!
Жду тебя. Моя комната над "Золотым петухом", улица Сен-Дени.
Приходи в любую ночь, как сумеешь.
C'est mon seul désir.
Никола
Из горла у меня вырвался крик. Беатрис в ужасе качнулась назад и, не поднимаясь с колен, поползла прочь, будто перед ней - дикий вепрь, изготовившийся к броску. Камеристки вскочили с мест, столкнувшись локтями.
Но я уже не владела своими чувствами. Увидеть собственные слова на клочке заляпанной кровью бумаги, выведенные нетвердой рукой какого-то трактирного забулдыги, - это было выше моих сил.
Клод жестоко заплатит за мое унижение. Пускай mon seul désir - несбыточная мечта, но у нее тоже ничего не получится.
- Пойди замой платье! - приказала я Беатрис, комкая бумагу. - У тебя крайне неопрятный вид.
Беатрис дрожащими руками одернула юбки и поднялась с пола.
- Помогите мне переодеться и причесаться. Я иду к монсеньору, - бросила я, как только она вышла за порог.
Я не рассказывала Жану о том, что творилось с нашей дерзкой дочерью весь последний год. Я знала, что он скажет - обвинит меня, что я просмотрела Клод. Между ним и Клод нет близости, нет ее и в отношениях с другими дочерьми, хотя, может, он чуть ласковее с Жанной, но Клод, как ни крути, его наследница. С ней связаны определенные надежды, и моя задача - привить ей добродетели, которые положено иметь знатной даме. Узнай Жан, что Клод была готова отдаться какому-то парижскому художнику, вместо того чтобы хранить невинность для будущего супруга, он избил бы не ее, а меня - за то, что не обучила дочь послушанию.
Теперь пришла пора нарушить молчание. Для исполнения моего замысла требовалось его согласие - то самое согласие, от которого меня отговаривал отец Гуго год назад.
Жан сидел у себя в кабинете и выслушивал отчет дворецкого. Вообще-то управлять хозяйством вменялось в мою обязанность, но Жан предпочитал вести дела самолично. Я остановилась рядом со столом и сделала глубокий реверанс:
- Монсеньор, мне надо с вами поговорить. Наедине.
Мужчины разом дернули головами и нахмурились - точно марионетки, изготовленные одним и тем же кукольником. Я не отводила взгляда от мехового воротника, притороченного к камзолу Жана.
- Нельзя ли повременить? Мы только сели.
- Простите, монсеньор, но это срочно.
Вздохнув, Жан приказал дворецкому:
- Подожди во дворе.
Дворецкий кивнул негнущейся шеей - у него был вид человека, который провел бессонную ночь, - затем коротко поклонился мне и вышел.
- В чем дело, Женевьева? Я очень занят.
- Мне надо посоветоваться по поводу Клод, - начала я издалека. - В следующем году она станет невестой, и вы решите, если уже не решили, кто будет ее господином и мужем. Я начала готовить ее к замужеству: обучаю манерам, умению выбирать наряды, обращаться со слугами и хозяйством, развлекать гостей и танцевать. Пока она успешно усваивает мои уроки.
Жан барабанил пальцем по столу. Эта его манера молчать часто заставляет меня пускаться в пространные объяснения, а в конце концов он бросает на меня быстрый взгляд - и все мои доводы рассыпаются, как карточный домик.
Я прохаживалась взад и вперед.
- Однако существует область, где необходима более опытная наставница. На мой взгляд, Клод не в достаточной степени усвоила заветы Церкви и нашего Господа Иисуса Христа.
Жан махнул рукой, словно отгонял муху. Этот жест я не раз у него замечала, когда речь шла о предметах, по его мнению, несущественных. Безразличие Клод к церкви, вероятно, передалось ей от отца. Жана мало волновало спасение души, все его помыслы поглощала карьера. Он смотрел на священнослужителей как на простых смертных, с которыми следует поддерживать добрые отношения, а на церковь - как на место обсуждения дворцовых интриг.
- Знатной даме нельзя без веры, - продолжала я твердо. - Она обязана обладать не только плотской, но и духовной чистотой. Настоящий вельможа ожидает от жены нравственного совершенства.
Жан выбранился. Может быть, я перегнула палку? Он не любит, когда ему напоминают, что не все его считают настоящим вельможей. Никогда не забуду потрясения, которое я испытала, услышав от отца, что меня просватали за Жана Ле Виста. Помню, мать рыдала, закрывшись в опочивальне, а я силилась не показывать виду, как мне горько соединять судьбу с человеком, чья семья купила титул за деньги. Подруги держались со мною ласково, но я сердцем чуяла, что втайне они подсмеиваются надо мной и жалеют меня: бедняжка Женевьева, разменная монета в дворцовых интригах отца. Мне так и не довелось уяснить, что выгадал отец, отдав меня за Жана Ле Виста. Выигрыш Жана был очевиден - он заимел влиятельных родственников. Если кто и потерял, так это я. Я росла счастливым ребенком. Прекрасно помню, какой я была проказницей, когда мне было столько же лет, сколько Клод сейчас. Но за годы, проведенные с холодным мужчиной, улыбка стерлась с моего лица.
- К чему ты клонишь? - спросил Жан.
- Клод беспокойна и временами бывает несносна. По-моему, ей стоит до помолвки пожить в монастыре.
- Монастыре? Моя дочь не монахиня.
- Конечно нет. Монастырская жизнь поможет ей постичь суть церковных таинств: мессы, молитвы, покаяния, причастия. Клод коверкает слова, когда читает молитвы. Говорят, она привирает на исповеди и не всегда глотает облатку. Одна из моих камеристок собственными глазами видела, как Клод ее выплюнула.
По лицу Жана блуждала презрительная улыбка, и я взяла быка за рога.
- Боюсь, найдется немного охотников терпеть ее своенравие. Монастырь воспитает в ней кротость. Один подходящий есть в Шеле, не сомневаюсь, что жизнь среди монахинь скажется на ней самым благотворным образом.
Жан вздрогнул:
- Не люблю монашек. У меня сестра в монастыре.
- Но Клод не будет монахиней. Просто в монастыре она будет в безопасности, огражденная от всякого дурного влияния. Стены слишком высокие.
Напрасно я добавила последнюю фразу. Жан резко распрямился на стуле, нечаянно смахнув рукавом бумагу со стола.
- Клод выходит из дома одна?
- Конечно же нет, - ответила я, наклоняясь за бумагой. Но Жан меня опередил. Он присел, хрустнув коленями. - Впрочем, ей только дай волю. Чем скорее она выйдет замуж, тем лучше.
- А не проще ли, чем сажать девочку под запор, получше за нею смотреть?
- Я глаз с нее не спускаю. Но в таком городе, как Париж, слишком много соблазнов. И кроме того, от религиозного воспитания не будет вреда.
Жан взял гусиное перо и что-то чиркнул на бумаге.
- Люди подумают, мы не способны управиться с собственной дочерью и прячем ее от чужих глаз потому, что девушка попала в беду.
Он имел в виду - понесла.
- Незамужней девушке монастырь только на пользу. Моя бабушка некоторое время до свадьбы жила в монастыре, и мать тоже. Потом, Клод будет нас навещать по праздникам - в День Успения Богородицы, в День всех святых, в Рождественский пост, - и люди убедятся, что нам нечего скрывать. - В моем голосе невольно прозвучало презрение. - Другой вариант - ускорить помолвку, если есть договоренность с семьей жениха, - добавила я поспешно. - Зачем тянуть до следующей весны? Устроим свадебный пир. Правда, на особые изыски уже не хватает времени, но какое это имеет значение?
- Торопиться со свадьбой - дурной тон. К тому же шпалеры будут готовы только на следующую Пасху.
Опять шпалеры. Я закусила губу, чтобы не фыркнуть.
- Разве в шпалерах есть такая уж необходимость? - Я старалась сохранять непринужденный тон. - Отпразднуем помолвку в Михайлов день, по возвращении из д'Арси, а свадебный подарок, то есть ковры, преподнесем позднее.
- Нет. - Жан отшвырнул гусиное перо и вскочил со стула. - Ковры нужны совсем не для того. Они знак моего положения при дворе. Я хочу, чтобы мой зять, глядя на гербы Ле Вистов, сознавал, с какой семьей породнился, и всю свою оставшуюся жизнь ценил оказанную ему честь. - Жан подошел к окну и взглянул на небо.
Совсем недавно светило солнце, и вдруг стал накрапывать дождь.
Я молчала. Жан пытливо смотрел в мое каменное лицо.
- Можно, конечно, приблизить свадьбу на месяц-другой, - сказал он примирительно. - Какой подходящий праздник в феврале?
- День святого Валентина.