Ты не любил, когда на дни рожденья тебе дарили одежду. Ты принимал её со смирением и смотрел выжидательно, всё ли это, или припасено ещё что-нибудь. Однажды я сильно прокололся, на твоё пятилетие. Подарил тебе куртку. Ты терпеливо примерял, ждал, пока бабушка Света застегнёт всё, что нужно, одёрнет, расправит, расхвалит, а потом сказал: "А настоящего подарка нет?". Пришлось сказать, что есть, конечно, есть, идёт по почте, вот-вот - почтальон задерживается, надо бы его поторопить. Я тогда на такси домчался до универмага и купил тебе луноход с огоньками. Покупал и думал: "Если бы я мог сделать что-нибудь такое, когда мама была с нами - ушла бы она от нас?". Ничего, Ванечка, ничего. Ты там, я здесь. Но главное - чтобы ты любил меня. Я пойму это в первую же секунду, как только мы встретимся, даже если ты будешь молчать.
Потянулись долгие новогодние праздники. Люся со своими выступала в клубах, Митя укрылся от новогодней лихорадки дома.
Приближение дня, назначенного для получения паспорта в ОВИРе, он ждал с нарастающим возбуждением. Накануне возбуждение дошло до того, что на работе он ввязался в стычку с Сапёром, их растаскивали по углам и прибежавший на шум Юсков заставил их писать объяснительные.
Ближе к вечеру Митя начал позвонить Олегу. Мобильник не отвечал, "абонент был отключен или временно недоступен", и Митя упрямо набирал и набирал номер. Наконец, он дозвонился. Олег отозвался:
- Молодец, что позвонил. У меня мобильный сломался, упал, представляешь, прямо на камень, только починили.
- Так мы же договаривались. Ты помнишь, что завтра?
- Конечно помню, старик. Час назад звонил в ОВИР. Но должен тебя огорчить. Завтра мы за паспортом не идём.
- Почему?
- Человек уехал на неделю в командировку, в Чечню. Тут уж ничего не поделаешь, только терпения набраться.
- Мне скорее надо.
- Что за спешка, старик? Куда ты опаздываешь? Через неделю человек вернётся, и мы заберём твой паспорт. Кстати, Бирюков спрашивал о тебе недавно.
- Что спрашивал-то?
- Вообще, интересуется.
Они скоро попрощались, Олег обещал, что позвонит сам.
Он позвонил на следующий же день, рано утром, и попросил вечером придти в штаб Бирюкова. Митя был выходной, и вечера дождался с трудом.
Штаб располагался в видеосалоне. Арендовали на время кампании. Комната, в которую вошёл Митя, была узкой как коридор. Почему-то пахло съедобным. Стенд с кассетами укрыли предвыборными плакатами. Митя пошёл вглубь помещения, которое оказалось неожиданно разветвлённым. В следующей комнате, в которую он заглянул, клокотала предвыборная жизнь. Стоял гул как в заводском цеху. Пять-шесть человек сидели, прижав к уху телефонные трубки. Из одной двери в другую пробежал девушка на каблуках, обеими руками держа напружинившийся лист бумаги. Мимо Мити пронесли стопки с листовками. Странное воодушевление охватило его при виде этой целеустремлённой суеты. Захотелось тоже что-нибудь делать. Человек за ближайшим столом прикрыл трубку ладонью, спросил по-сержантски резко:
- Вы кто? - и будто держал в руке не телефонную трубку, а секундомер: оп! не уложился. Митя, видимо, и в самом деле не уложился - парень заметно помрачнел.
- Кто вы и по какому вопросу? - слова он отщёлкивал гораздо быстрее нормального, с какой-то пулемётной плотностью.
- Я могу Олега увидеть? - спросил Митя как можно любезнее.
- Какого?
Он вдруг забыл фамилию. Парень с зажатой телефонной трубкой в руке нетерпеливо ждал.
- Лагодина, - вспомнил Митя. - Олега Лагодина.
- Олег! - тут же позвал он и прижал трубку к уху.
Олег появился из-за двери, за которой только что скрылась девушка на каблуках. Трусцой, лавируя между столов и людей со стопками листовок, добежал до Мити.
- Выйдем, - бросил он и толкнул дверь.
На улице Митя сразу полез во внутренний карман.
- Принёс, - сказал он и вынул доллары.
Олег принял их, не пересчитывая.
- Слушай, старик, тебе работа нужна? Такая тема… Словом, нам сейчас нужен будет человек на должность хаускипера.
- Кого-кого?
- Хаускипера. По-старинке - начальника АХУ.
- По старинке ничуть не лучше.
- Ну, снабжение, понимаешь? Начальник административно-хозяййственного управления. Порошки-салфетки… ну, что там по хозяйству бывает… Короче говоря, я замолвил словечко, если ты согласен… - Олег, сунул деньги в карман брюк. - Образование у тебя есть. Я поручился.
- Вау, - заинтересованно сказал Митя.
- Работа не пыльная. Машина под тобой, свой кабинет. Но сам понимаешь, "Интурист" - режимный объект. Нужно сначала паспорт сделать. Так что, как получим паспорт, сразу к Бирюкову. Как раз и выборы пройдут. Хотел тебя сейчас ему показать, но ему обед привезли, он обедает сейчас.
Во двор въехала старенькая "семёрка". Из двери штаба к ней вышли мужчины, стали выгружать из багажника стопки листовок.
- И вот ещё что, - сказал Олег. - Вадим Васильевич просил тебя помочь ему сейчас, сегодня. На твоём месте я бы не отказывал.
- А что нужно делать?
Митя был сбит с толку поворотом событий и словом "хаускипер".
- Сейчас людей не хватает для того, чтобы листовки расклеивать. Ты не мог бы?
Дело оказалось несложное. Митя хотел было спросить, оплатят ли эту работу, но поразмыслив, решил, что это не столь уж важно - и "хаускиперство", само собой, того стоит. Олег ушёл и скоро вынес ему цветастый пакет с кипой листовок, клеем и кисточкой.
- Пойдём, - сказал Олег, отдавая пакет. - Покажу тебе твой район. Мне потом как раз надо там зайти к одному человечку.
Они перешли через дорогу и направились во дворы. Смеркалось быстро. Просто сдвигались тёмно-синие шторы над крышами. В продуваемых дворах, окружённых панельными высотками, попадались случайные торопливые люди.
- Главное, сейчас оставить у него положительное впечатление, - говорил Олег. - Он сейчас в такой запарке, десятки людей вокруг него вьются. Но он всё подмечает. Потом, когда отойдёт от всего этого, всё вспомнится. Я когда листовки брал, он спросил: "Что, ещё людей нашли?". А я говорю: "Это мой товарищ, которого я к нам хочу пристроить, вызвался помочь".
- Ты же сказал, он сам просил.
- Думаешь, он всё помнит! Ну вот, пришли, - Олег остановился перед щитом возле гаражей, обклеенным листовками кандидатов.
- Слушай, а если его изберут, разве он не должен будет отойти от дел?
Олег посмотрел на него с укоризной:
- Меньше нужно газет читать, - и шагнул вплотную к щиту.
Шагнул и Митя. С агитационных листовок на него глянули светлые и честные лица кандидатов. На роль слуги народа претендовали кроме Бирюкова: молодой бизнесмен на ностальгически алом, в беспокойную складку, фоне и полковник, погружённый в глубокую задумчивость о судьбе - слоган, написанный красно-сине-белыми буквами пояснял: "Судьба страны - моя судьба". Вадим Васильевич Бирюков на листовке выглядел молодцеватым и бывалым.
- Из этого двора пойдёшь прямо в соседний, оттуда свернёшь направо, и там до дороги, кажется, три, щита. Увидишь. И всё. Клей можешь не заносить. Лепи побольше, штуки по три. Да, главное… Ты других кандидатов срывай, ладно? У нас специальные люди потом ходят, проверяют.
- Срывать?
- Ну да, - он подошёл к щиту, и дёрнул листок, с которого всматривался в вечер пожилой полковник. Полковник стал исчезать неровными полосками, от уха до уха заполняясь белой шершавой пустотой.
- Ну, примерно, так. Пока, - Олег пожал Мите руку. - В понедельник позвони с утра, я тебе попробую с ним встречу устроить.
- Заодно расскажешь, как дела с паспортом.
- А чего там рассказывать? - пожал плечами Олег.
Он ушёл, а Митя принялся сдирать остальных.
Нельзя сказать, что просьба Олега срывать листовки других кандидатов поразила Митю. Он уже участвовал в этой забаве в девяносто девятом. Тогда баллотировался Вертий, милицейский генерал. В девяносто четвёртом, когда в Думу баллотировался сам Рызенко, Митя остался не задействован. Тогда в "спец-команду" взяли лучших из лучших, многие из них позже стали работать в "личке". Митя тогда немножко даже обиделся, что его в "спец-команду" не взяли. Ребята ездили на "джипах" и "мерсах" по области и голосовали на участках по открепительным талонам. Ели на трассе шашлык, некоторым дали порулить машинами, и даже купили всем по пиву. Рызенко тогда на выборах проиграл, и это очень всех удивило, в том числе и его самого. Больше он никуда никогда не баллотировался. Но в девяносто девятом, в выборную Вертия, предоставил в его распоряжение свою "спец-команду". В этот раз всё было совершенно иначе. Их просто вызывали по вечерам на работу или задерживали после дневной смены. "- Кому не нравится, может увольняться", - говорили им. Охранникам раздавали под роспись листовки, клей, кисточки. Стандартный набор. Они высиживали в притихшем операционном зале до темна, ждали звонка от Юскова, сидевшего наверху, в кабинете Рызенко. Нужно было ехать попозже, после того, как идущие с работы доберутся до своих кухонь. Их переписывали, за каждым закрепляли участок. "Смотрите, будем проверять". Они сидели с мрачным видом, время от времени матерясь. Постепенно заканчивались анекдоты и сигареты, матерные слова в адрес Вертия и банка "Югинвест". Наступал час "Х", почему-то всегда в разное время, им командовали: "По машинам", - совсем как в армии, и они разъезжались по заданным участкам. Тогда Митя просто просил водителя довезти его до остановки, выходил, совал листовки в ближайшую урну, и ехал домой. Водителю-то что, не ему отвечать, если спросят… Но никто ни разу не спросил. Остальные, однако, добросовестно выполняли задание: расклеивали листовки Вертия, срывали листовки конкурентов. Чтобы потом, встретившись на работе, опять ругать генерала, банк, низкие зарплаты, высокие цены, барские замашки начальства, страну, Ельцина или коммунистов по вкусу.
Но теперь, делая то, чего ни за что не пожелал делать тогда, Митя вовсе не злился, не испытывал возмущения. Наоборот. Он переживал странное чувство. Было похоже на то ублаготворённое состояние, с каким выходишь из магазина, купив, наконец, то, что мечтал купить давным-давно, да не хватало денег. Митя чувствовал себя приобщённым к важному делу. История с паспортом оборачивалась неожиданным успехом. Митя чувствовал себя принятым в клан.
В понедельник он не стал звонить, а отправился в штаб Бирюкова.
Кое-как, выбирая сухие островки, перебрался через раскисший лысый газон и встал у гигантского обрубка вентиляционной трубы, торчащего посреди двора. Бирюков как раз выходил из машины. Это была старенькая угловатая "Volvo", что сразу же усилило Митины симпатии к Вадиму Васильевичу. Он оказался гораздо массивней, чем Митя мог предположить, разглядывая листовки. Его можно было бы назвать толстяком, если б не спокойная ленивая сила, живущая в его килограммах. В каждый его жест хотелось вписать какой-нибудь серьёзный инструмент: кувалду, серп, плуг… Плуг, решил Митя, особенно подошёл бы ему. Проводив взглядом руку, потянувшуюся к хлипкой дверной ручке, Митя подумал, что выглядело бы гораздо естественней, если б эта рука легла именно на плуг - тут же вслед за плугом сама собой дорисовывалась упругая гора бычьей спины - и подумалось, что совершенно зря на листовках его не изобразили пахарем - пахарем в белой сорочке с развивающимся по ветру галстуком: "Вспашем. Возродим. Подымем".
Бирюков вошёл в штаб, а оттуда на улицу выскочила такая же, как он сам, массивная женщина лет пятидесяти, крепко вбивая каблуки в асфальт. Негнущиеся её ноги перемещались резво, отскакивая от тротуара как падающие торцом брёвна. Она заскочила в стоящую у дверей "шестёрку" и что-то отрывисто скомандовала водителю, уже глядя на дорогу, на которую им только предстояло выезжать. Митя ещё раз подумал о том, что ему предстоит войти в этот городской клан, и, стал быть, с этой массивной женщиной в отъезжающей "шестёрке" он скоро будет знаком. "Хаускипер, - повторил он про себя. - Хаускипер. Уж лучше, чем охранник. Раз не называют по-русски, каким-нибудь управляющим, или по-советски - завхозом, это хороший знак".
Войдя в штаб, Митя наскочил на бегущего человека. Человек обогнул его, но вдруг остановился.
- Ты Олега ищешь? - спросил за спиной знакомый пулемётный голос.
Митя обернулся.
- Да.
- Зачем он тебе? - и, не дождавшись реакции, он усилил свой вопрос. - Вообще, какие у вас с ним дела?
Митя смутился. Очевидно, нельзя было просто так взять и рассказать этому пареньку с замашками ротного старшины, какие у них вообще с Олегом дела. В этот раз Митя мог разглядеть его вблизи - угловатое лицо с тяжёлой челюстью, основательный нос.
- Мы, может быть, о разных Олегах говорим? - сказал Митя. - Мне нужен Лагодин Олег, заместитель господина Бирюкова.
Парень взял его под локоть и повёл по коридору.
- Так-так, - сказал его встроенный пулемёт. - Становится интересно.
Они вошли в следующую комнату, в которой как и в прошлое Митино посещение, будто и не сходили со своих мест, сидели люди с телефонными трубками. Лавируя между столов, они пересекли комнату - и попали в просторный кабинет с кожаными креслами. Кресел было штук пять-шесть, в каждом из них кто-нибудь сидел. Но Митин взгляд безошибочно устремился в дальний угол, к массивной фигуре без пиджака, с закатанными рукавами белой сорочки. Бирюков стоял под светильником, подмышками темнели влажные пятна. Держа в руках какой-то документ, он наклонился к нему и внимательно, шевеля губами, читал.
- Вадим Васильевич, разрешите вас отвлечь на минутку, - парень так и не выпускал Митиного локтя, и это выглядело так, будто он привёл задержанного нарушителя.
"Ничего, - подумал Митя. - Сейчас объясню, кто я… не нужно суетиться… и этот сержант доморощенный обломается". Доморощенный сержант отпустил, наконец, Митин локоть и отступил на два шага в сторону.
- Повтори то, что мне говорил, - выстрелил он.
Бирюков, не поднимая головы, оторвал глаза от того, что читал.
- Здравствуйте. Меня зовут Дмитрий Вакула. Олег Лагодин, Ваш заместитель, должен был говорить вам обо мне. Я, собственно, пришёл к нему.
Бирюков встал ровно. Брови его заползли высоко на лоб и застыли неподвижно. Он переглянулся с человеком, приведшим Митю, с кем-то из сидящих в креслах. Вдруг швырнул лист бумаги на стоявший довольно далеко от него стол. Лист кувыркнулся и, ударившись о настольную лампу, упал на пол.
- Вот каналья! - сказал Бирюков.
Прошёлся к окну и обратно.
- Вот каналья! Костя, - обратился он к "сержанту". - Ну что это за херня!
- Моя вина, Вадим Васильевич, - покаянно брякнул Костя-сержант.
- Нет, но что за каналья! - Бирюков вытянул руки в сторону публики, как бы призывая всех разделить его возмущение. - Папаша же его по старой дружбе попросил сынка непутёвого пристроить. Хоть кем, хоть расклейщиком. Ну! И что? - Бирюков загнул правой пятернёй мизинец левой. - У Валентины Ивановны деньги украл. Я теперь точно знаю, что он, - загнул безымянный. - Вчера пришёл, лыка не вяжет, - загнул средний. - Так ещё ко всему выясняется, представляется моим замом! Ну не каналья, а?!
Кто-то хмыкнул у Мити за спиной:
- Талантливый чёрт.
Бирюков развернулся в сторону сказавшего.
- Михалыч! Давненько такого не было, а?
Митя начинал вникать в произносимые слова.
- Михалыч! Ты понял, да?!
Всё, что его сейчас окружало: большой стол в центре, веера документов на нём, кресла, костюмы в креслах, удивлённое лицо Бирюкова, - Митя обвёл тоскливым голодным взглядом. Всё это так и останется чужим. Мебель в чужом кабинете, одежда на незнакомых, чужих и насмешливых дядьках. Дядьки были очень похожи на мелких советских начальников, умных и свирепых. Костюмы их, которые Митя машинально оглядел, оказались на удивление дешёвыми и по-советски блеклыми, а обувь - простой и пыльной. Это показалось занятным. Тем более, что сам Вадим Васильевич был одет как положено. "Неужто держит всех в чёрном теле? - подумал Митя ещё одну праздную мысль. - Наверное, всех перетащил оттуда, из старых социалистических времён. Почему, став нормальным буржуином, командует прорабами в стоптанных туфлях?". Но этого ему уже не суждено было узнать, как и всего остального, касающегося устройства и обычаев "Интуриста" - и та большая женщина, пробежавшая на громких как брёвна ногах к ушатанной "шестёрке", уехала на ней в небытие - нет, он не вступит в этот клан новым членом с несколько спортивным именем хаускипер.
Прощай, моя несостоявшаяся клановая жизнь! У дураков свой собственный клан.
Михалыч тем временем сел ровнее и сказал:
- А помните Савчука, Вадим Васильевич? Ну, в девяносто пятом? Который всем встречи назначал у нас в фойе, вроде у него офис в гостинице? Костя, в девяносто пятом это было?
- В конце девяносто четвёртого, - отвечал Костя.
Подойдя поближе, Бирюков подкатил два кресла, себе и Мите.
- Садись, - и сам повалился в кресло, тяжко вздохнув.
Вся мерзкая мозаика сложилась в Митиной голове в законченную картинку. Картинка вышла такая примитивная, лубочная - и он, дурашный лубочный Митя, в самом центре, тянущий руки к пунцовой книжице "Пачпортъ", а вокруг пояснительная надпись: "Дурак - гражданин вселенной!". Митя замешкался, размышляя, стоит ли садиться, или сразу сбежать.
- Да садись, садись.
Сев перед ним в кресло, Митя не сразу решился взглянуть ему в глаза.
- Рассказывай.