Вот. Я вижу его. Вижу, как Мирко запрыгивает на скутер и едет. Вижу, как он подъезжает к дому Ники и слезает. Вижу, как он ждёт, как делает обычно, как делает всю жизнь. Мирко молча кричит, но не станет говорить. Он будет стоять там, в поисках самого себя, представляя, как бы он сказал ей об этом, какой была бы их история. Мирко зовёт Ники, а она его не слышит. Мирко не заставит её услышать. Не позвонит в звонок, не издаст ни единого звука. Потому что он знает, что злость иногда надевает на себя личину боли и может натворить бед. И это станет шагом назад от всего, даже от самого себя.
Если бы он мог, он бы тысячу раз возвращался к исходной точке. В тот день со скутерами, попытками, а потом продвинулся вперёд, в день с запиской на картоне. Чтобы это было лишь вчера. Возможно, он написал бы что-нибудь другое. Может быть. Потому что на самом деле это не были искренние слова, они не выражали чувств, лишь сказали о том, где всё закончится.
Потому что, если бы всё было так, как ты хочешь, то боль внезапно исчезла бы и всё прозвучало, как и должно, такими словами, какими должно быть услышано, думает Мирко.
А потом окно поднимается. Кто-то двигается в комнате. Мирко не может различить. Мужчина, женщина, Ники. Он не знает. Но на мгновение эта тень заставляет его дрожать. Что она делает там? Заполняет пустое пространство? Всё как поэзия. Она почти продиктована безумной глупостью, ужасной болью, которую вызывает любовь. Когда она не находит облегчения. Как широкая река, сильная, мятежная, полная, которая может сокрушить всё… Пока не доберётся до моря. Он бьёт по ней, этой реке, и взрывается в едином рёве и всплеске воды в небо, вырываясь из её течения.
И я останавливаюсь здесь.
Не помню как.
Но так уж вышло, что я полюбил тебя.
Хоть это мне и ни к чему. И эти слова проскальзывают между моими пальцами и падают на землю.
Вспомни меня завтра, когда будешь приветствовать эту жизнь, которая идёт своим чередом, но в моей жизни тебя не будет. Всё не так, как я хотел.
И никогда не заставляй меня забыть о том, как я мечтал о нас напротив школы.
Другие слова. Новые. Которые она не прочитает. Слова прощания. Они возникают в голове внезапно, так, как это часто бывает, как песня, поставленная на повтор. Ты не так часто слышишь её, но она тебе нравится и застревает в голове.
"Подождём, пока не станет светло… Подождём, пока не услышим голос… Подождём без страха завтрашнего дня".
Великий Лучио Далла. Может, так и нужно поступить. Подождём, пока не станет светло. Ждать без страха завтрашнего дня. Завтра её не будет. А может, её никогда и не было.
Мирко снова залезает на скутер и заводит мотор. Дороги и этот вечер, кажется, облегчают поездку. Движение не плотное. Но очень темно. Как в его сердце.
У своего дома он пристёгивает скутер цепью. И вдруг вспоминает кое-что. Не урок физики. Не о хищных птицах, которые спасаются от электрического напряжения. Другой урок. Но он не из книг. А из дневника одной его одноклассницы. Одна из тех фраз, которые ты иногда понимаешь позже, и потом они застревают в твоей голове.
"Не быть любимым - это лишь неудача; не любить - вот настоящее горе". Мирко не помнит, о ком она писала такое. Тем не менее, как же это точно, дорогой Альбер Камю, только того, кто смог полюбить, можно считать настоящим счастливчиком.
Шопинг
Всего несколько мгновений. Слишком мало, чтобы охватить всё, слишком быстро, чтобы изображение, лицо, черты лица по-настоящему отпечатались в памяти, чтобы твои собственные представления о человеке перепутались с тем, кто он есть на самом деле.
Да, я встретил тебя в тот день на виа дель Корсо. Это было, как вспышка, которая пересекает ночное небо. Как когда происходит что-то сильное и ты должен оказаться способным отметить детали, ясно запомнить их надолго. То, за чем ты гонишься и на что надеешься, повторяется, а ты такого не ожидал и потому не был внимателен. Тебя самого там не было, чтобы понять то, что ты только что увидел. Поэтому контуры были размыты, и ты всё немного переделываешь. Но затем, конечно же, на помощь приходит память, но она приносит только впечатления, а не реальную форму. Память ведь твоя, это не тот, кого ты видел.
Неопределённость. Вроде того, что говорил Кобейн. Неопределённость - это словно широко открываешь глаза в темноте, потом с трудом закрываешь, потом открываешь, и тебя ослепляют сверкающие серебряные точки, возникшие от давления на роговицы глаза, косишь, крутишься, сосредотачиваешься, потом снова ты ослеплён, но ты хотя бы, так или иначе, видел свет.
Тогда, в тот день, я сильно зажмурился. В попытках навсегда запомнить твой образ. Но было уже поздно. Ты уже прошла мимо. Как цветок, от которого остаётся лишь запах, как самолёт, оставляющий в небе след. Ты знаешь, что это уже в прошлом и ты этого больше не увидишь. Потому что стоит тебе моргнуть - и картинка уже сменилась, ты всегда это понимал. Остаются лишь звёздочки. Звёздочки - это уже другое. Они уже слишком много знают о тебе и слишком мало о небе, с которого упали.
Я помню волосы. Да, каштановые, но насколько светлые? Намного ли светлее или темнее, чем я запомнил? И длина. Насколько же они длинные? Я хорошо помню, что волосы были распущены. И ещё ты довольно-таки высокая, но какого точно ты роста я сказать не смогу, потому что моя память вводит меня в заблуждение. И я не знаю, насколько выше, чем ты есть на самом деле, я представляю тебя спустя всё это время. Ты простая, но с намёком на свой особенный стиль в одежде, словно говоришь, что всегда есть способ выделиться в толпе, небольшой, мизерный, но всё-таки есть. Глаза. Твои глаза были под солнцезащитными очками с большими полупрозрачными стёклами. Я помню взгляд. Это был взгляд, которым можно охватить весь мир, эти глаза всегда что-то ищут и могут открыть любую дверь, если понадобится. Но цвет я не помню. Руки. Руки, которыми ты держала телефон. Они показались мне длинными, подвижными. Как крылья бабочки, которая танцует в воздухе. Но я не помню ни колец, ни браслетов. Помню твои пальцы, их протяжные и лёгкие движения. И голос, эти несколько слов. Я пытался остановить это, стереть его из памяти в последующие дни. Я пытался слушать его в своей голове снова и снова, как на магнитофоне, который ставят на повтор. Но звук становится низким. Голос - далёким. Как те самолёты, он покидает меня. Всего лишь одна нота, лишь след после полёта по небу. Этот смех. Такой ты останешься в моей памяти - выцветшее впечатление, смазанный снимок, который слишком долго лежал в кармане.
Но я могу многое представить о тебе. Например, день шопинга с мамой. Представляю, что ты могла бы выбрать. Джинсы с низкой талией и какой-то вышивкой - точно не длинная юбка. Рубашка без воротника или с V-образным вырезом. И вот ты уже одета. Красуешься перед Симоной. Она не уверена, немного качает головой, она хотела бы поддержать тебя больше, чем ей удаётся.
А потом из соседней примерочной раздаётся смех. Кто-то жалуется. Разговор двух подруг.
- L, святая корова! Это невозможно!
Судя по тону, вторая пытается поторопить первую.
- В чём на этот раз дело?
- М на меня не налезает, и теперь мне придётся носить L.
- Эй, разве есть разница?
- Нет, но есть такие сучки, которые нападают на тех, кто носит неугодный им размер, лишь бы унизить кого-то!
- Боже, как ты всё усложняешь, дай-ка посмотреть… - она внимательно рассматривает её. - Ты прекрасна! Будь то M, L или любой другой размер! - они смеются, наконец-то свободные от алфавитного рабства.
И теперь неподалёку от них Ники кажется убеждённой. Её мать - тоже, но чуть меньше. Они вместе едут домой. Что угодно, лишь бы видеть её довольной. Чуть позже они уже выходят из машины с двумя голубыми пакетами в руках.
- Ну что, тебе нравится?
- Ну, может быть, я бы предпочла белую!
Как всегда нерешительная. И это не возраст и не проблемы с головой. Это лишь красота быть женщиной и позволять себе быть нерешительной. Они идут дальше. Мать, дочь и два пакета в руках. Потому что ценны даже те моменты и те прогулки от витрины к витрине, когда они ничего не покупают, потому как у них есть кое-что другое: эта маленькая общая черта, которая соединяет двух женщин, рождённых одна от другой, и сначала одна была внутри другой, а теперь это два разных человека. Но так и останется: две женщины идут по улице и по жизни. Вместе.
Детство
Как всё было в самом начале? Ранние годы, когда всё было понятно, когда открыта была каждая дорога. Я всегда думал, что одна из самых прекрасных вещей, действительно прекрасных, это иметь возможность увидеть, какими были люди, которых мы любим или когда-нибудь ещё полюбим безо всяких причин, когда они были детьми. Вернуться бы во времени, на машине, которую я видел в фильме и которой так хотел бы попользоваться. Путешествие в прошлое.
Дети. Пухлые щёчки, любопытные глаза, тотальное доверие к ещё не знакомому миру. Горка, качели, на которых можно прикоснуться к небу, догонялки на бешеной скорости, первый велосипед, на котором они только учатся ездить, страх перед конфликтами, падения, кувырки, а потом быстрый бег навстречу маме, которая обнимет, и всё плохое уйдёт прочь. Желание касаться, узнавать новое, валяться в грязи.
Какими были наши родители, друзья, коллеги? И даже незнакомцы, которые лишь вспышкой пересекают наши дни, может, кричат на нас в пробке или, наоборот, улыбаются на улице из вежливости. Итак, какими все они были в детстве, в то время, которое обещало сделать яркой каждую секунду и навсегда сохранить это? Время, когда все мы были окружены вниманием и любовью, как и должно быть у каждого ребёнка, когда ты знаешь, где укрыться, если что-то пошло не так…
Вчерашние дети. Сегодняшние взрослые. Какая удача - иметь возможность увидеть глазами эту хрупкую грань. Но недостаточно просто фото или видео. Было бы на самом деле прекрасно увидеть это по-настоящему, своими глазами. Когда ещё ничего не было написано и всё могло развалиться.
Время от времени я думаю и о своих персонажах. Они появляются и проживают со мной несколько дней, прежде чем я решаюсь написать о них. Они со мной, но уже именно в том возрасте, в котором их встречают на бумаге. Я лишь наблюдаю за ними. Но любопытство, любопытство… Познакомиться с ними более юными, чем я их выдумал, подтолкнуть фантазию чуть дальше во времени в поисках прошлого, причин и мотивов поведения, которые потом, годы спустя, нарисуют историю в моей голове. Эти персонажи, чей жизненный путь для меня уже ясен, по крайней мере с того момента, когда я с ними познакомился и описал их на бумаге… этот путь - плод неких предшествующих дорог. Как писал Милан Кундера: "Персонажи моего романа - это мои собственные нереализованные возможности. Поэтому я люблю их всех одинаково и одинаково они меня пугают: каждый из них преодолел ту границу, которую я предпочёл обойти". И если это верно для литературных произведений, то тем более верно для реальных людей.
Какой была Ники в детстве? Ники, которую я представляю, Ники на пути, который я ей уготовил. Можно ли разглядеть сейчас её радости и становление личности? И есть ли что-то общее с той Ники, которую я встретил на виа дель Корсо? Объединяет ли что-то этих двух девочек, настоящую и воображаемую?
Назад. Во времени.
Синие качели наконец-то свободны. Она терпеливо ждала, пока мальчику надоест качаться. Она изучила ситуацию, таскаясь туда-сюда и играя рядом с красочным замком. Маленькая принцесса под разводным мостом своей мечты. Маленькая солдатка, застрявшая в круглом тоннеле, которая учится быть осторожной и ставит ноги на канаты так, чтобы не соскользнуть. А кругом другие дети, союзники или противники в зависимости от момента и фантазии.
Ники спускается с замка и бежит к качелям. Длинные распущенные волосы разлетаются во все стороны. Бабочки из её живота следуют за ними. Иногда счастье - это самый прочный ремень безопасности. Симона встаёт со скамейки, чтобы забрать её. Но потом снова садится и просто наблюдает. Наблюдает за девчушкой с раскрасневшимися от игр щёчками. За девочкой, которая ещё минуту назад командовала замком и смеялась. Такая милая, решительная, маленькая… и со временем она обещает превратиться в прекрасную девушку. Каждая мать пытается представить себе, какой станет её дочь. Потом. В будущем. Когда та станет выше ростом, размер ноги станет больше и брюки длиннее. Когда ключи от дома будут не только в маминой сумочке, но и в кармане новенькой навороченной курточки. Короче говоря, когда самостоятельность придёт на смену полной защищённости. Будущее. С акцентом на гласные.
Но сейчас она там, её Ники, на детской площадке, всё ещё ребёнок, всё ещё в настоящем. Ники сама залезает на качели, ей приходится немного подпрыгивать, но зато без посторонней помощи. Потому что она так устроена. Немного упрямая, немного неуклюжая. Сейчас они её, только её. Целые качели для неё одной. Хотя бы на несколько минут. Как же летит время в детстве. Быстро. Интенсивно. И внимание переключается с одной вещи на другую с невероятной скоростью. Или держится на одном до тех пор, пока другой малыш, такой же упрямый, как она, не подойдёт, чтобы безжалостно выгнать её, потому что тоже хочет испытать этот полёт, но всё в детстве заставляет чувствовать себя великолепно.
Ники летит. Она с силой отталкивается ногами от земли. Качели маленькие, едва поднимаются от земли, они сконструированы специально для детей. Ники качается туда-сюда. Ей нравится это странное ощущение в животе, когда она разгоняется до приличной скорости. Хоть и похоже на приступ тошноты. Туда-сюда. Сначала она подкрадывается к небу, а потом падает на землю, и так по кругу. Ветер играет в волосах, этот порыв, напоминающий объятие, а качели - колыбель.
А потом пришёл он. Не мальчик. Он. Маленький пёсик, метис неоднородного окраса, который успел заметить, что с этой малышкой будет весело играть. Он начинает носиться вокруг качелей, настойчивый и решительный. Ники продолжает раскачиваться и игнорирует его. Но он не готов сдаться. Он лает. Смотрит на неё. Виляет хвостом.
Симона замечает это издалека и подходит к качелям. Материнский инстинкт. Желание находиться рядом. Она немного подталкивает дочь.
Как же здорово. Мамины руки. Её энергия. Этот жест - они словно вместе летят сквозь облака, изучая их, они летят вместе с птицами и самолётами.
Так продолжается ещё немного. Затем Симона отпускает Ники и дожидается, пока амплитуда колебаний постепенно уменьшится. Ники тормозит ногами и слезает. Пёс всё ещё там. Он полон желания побегать. Да и Ники не нужно повторять дважды. Она его гладит, а потом они бегут, один за другим, бегут на бешеной скорости, уворачиваясь от всевозможных игр в этом парке. Симона контролирует, чтобы с дочкой ничего не случилось, чтобы она не упала и не поранилась. В конце концов пёсик тормозит и просит ещё ласки, когда его нетерпеливо зовёт хозяин, возможно, именно из-за этих неожиданных игр с незнакомой девочкой. Бессознательная ревность, присущая некоторым людям.
- Эстер! Эстер!
Собака по имени Эстер никогда не упускает возможности сбежать от тех, кто нарёк её этим именем. Ники снова гладит его некоторое время, а потом уходит вместе с Симоной навстречу новым играм, пока часы не заставили возвращаться домой, чтобы приготовить ужин и встретиться с папой.
Маленькая Ники. Маленькие Волны. Эрика, Дилетта и Олли. Какими они были? Мне приходят в голову слова песни Лигабуэ. "Ты была передо мной, перед глазами ребёнка, которые никогда не увидят прошлого… Теперь скажи мне, как всё было? Каким было путешествие всей моей жизни с тобой? Я лишь надеюсь, что всё было, как должно было быть…"
Их детские глаза. Было ли в них отражение их глаз дня сегодняшнего? Как часто бегали их ножки? Я всё ещё слушаю песню, всё ещё думаю о красоте качелей и спрашиваю себя, много ли ей не хватало, чтобы дотянуться до неба.
Волны
Как в старом комиксе, который я верчу в руках. Он немного потрёпан с одной стороны. Но некая мудрость, которую он содержит, вполне цела.
"Жизнь - как кусок арбуза, и есть лишь один способ распробовать её. Засунуть морду внутрь, перепачкавшись от уха до уха. Затем выплюнуть семена и выбросить корку - тогда душа твоя распахнётся до неба". Волк Альберто сказал это Энрико. Я улыбаюсь. Строчка, которую я прочитал после стольких лет. Думаю об арбузах. О лете. О том, чего с тревогой могут ждать четыре свободные девчонки. Что-то организуют. Может, за вкусным мороженым. Например, в "Аляске".
Ники, Дилетта, Олли и Эрика сидят за столиком на открытом воздухе. Дни такие тёплые и длинные, но не слишком. Им всегда есть чем заняться, они что-то придумывают, с чем-то ещё только определяются. Они могут, возможно, собраться и поехать куда-нибудь все вместе. Например, организовать поездку с высокой целью, которую не смогут не благословить все родители. Вроде учебной. Учебные каникулы.
Безупречная программа. Подтянуть английский. Улучшить понимание. Расширить словарный запас. Отточить произношение. Говорить свободно, не залипая после трёх слов. Освоить язык. Be English, как говорит училка.
А потом даже можно получить какой-нибудь сертификат. И не нужно заселяться в частный дом, сойдёт и общежитие. Можно пожить там как минимум пару недель. Ходить на занятия по утрам, вряд ли они будут длиться дольше полудня. Да, примерно с девяти до двенадцати. Всё равно никто не встаёт в такую рань. И тогда на знакомство с городом у них почти целый день и ещё вечер. И не только для города. Разрешение получено.
- Итак, что нужно взять с собой?
Олли пытается собрать последние капли шоколада, которые решили скатиться вниз по чашке, быстро и по странной траектории.
- Как по мне, то лучше взять что-то старое! Мне хочется облазить там все крыши.
- Слушайте, девчонки, я всё время только об этом и думаю.
- О крышах? И мы тоже, а ты как думала… Ой, а та школа вообще готова нас принять?
- Чем ты слушаешь? Это ведь они дали нам брошюры, чтобы мы могли сами решать. А они там сами всё организуют.
- А каким будет общежитие? Мне говорили, что там грязно.
- Конечно, Диле, тебе выдадут веник и ведро, как только ты ступишь на порог, ты разве не знала? Это же практика! Ты будешь знакомиться с англичанами каждый день, во всех смыслах. Take a broom and a garbage pati and sweep, sweep!
- Молодец, а? Олли, тебе что, пять лет?
- Эй, через три недели мы уже будем там, я тренируюсь!
- С дисками от De Agostini?
- Да, все записи уже в моём плеере, я их слушаю на пробежке!
- Ладно, в общем, - Эрика пытается вернуться к теме, - я говорила, что думаю об этом постоянно.
- О чём?
- Мы с вами уже почти год знакомы, правильно?
- Ага, - отвечают девочки хором.
- И мы очень подружились, так ведь?
- Да.
- Мы лучшие подруги, и это не просто слова.
- Ага.
- Так что нужно имя.
- У меня есть имя.
- Вот именно.
- В каком смысле?
- У каждой есть своё собственное имя и всё.
- Это ещё сложнее, чем записи на английском, - вставляет Олли, съедая последний кусочек мороженого, пока шоколад совсем не растаял.
- Я сказала, что у каждой из нас есть имя. Но своё. Только своё. Но нам пора найти общее. Имя нашей компании. Ну же, даже у этих трёх жаб из первого F есть имя.
- По правде говоря, это я дала им прозвище. Они даже и не в курсе.