- Да не показывал я! - горячо отстаивал правоту парень.
- Не показывал он, не показывал! - подали голоса остальные. - Мы вообще тебя не видели.
Сейчас пауза нужна. Раздумья, сомненья.
- Да? - осматривал их, как бы недоумевающе. - Ну ладно. Показалось, наверно.
Пацаны напряжённо молчали.
- А то смотрите, - отеческим тоном говорил, - я только что со строгача откинулся. Всех знаю, меня знают. В законе хожу. Не советую со мной ссориться.
Байда полная, но для них сойдёт. Подростковое сознание надо покорять в зародыше.
- Да не, кто ссорится-то, - буркнул один.
- Где сидел-то? - уважительно спросил другой.
- "Белый лебедь", слышал?
Конечно, не в "Белом лебеде", но если врать, так до конца.
- О-о-о!!! - уважительно выдохнули они. - Ну и чё, как там?
- Как там? - усмехнулся. - Ну так сядьте, посмотрите!
Пацаны потупили очи.
- Да нормально там, - типа сжалился над ними. - Жить можно.
Господи, мразь-то какая! Едва жить начали, уже перед блатными поклоняются. Что угодно с ними можно делать. Ни протеста, ни сомнений. Покорное стадо. Нет, я таким не был. Уркаганов с детства не любил. Наверно, в наказание за это меня судьба самого уркой сделала. Но мы с ней разберёмся.
- Чей мотик? - кивнул на мотоцикл.
- Мой, - нехотя отозвался один, тёмненький.
- Давно взял?
- Только что.
- Хорошая вещь! Знаешь толк. Ничего, если я присяду на него? Десять лет на мотоцикле не сидел.
- Садись.
- Можно? Ай, спасибо. Будь другом, подержи, - передал большеглазому пакет с дивидишником.
Тот взял. Я уселся на мотоцикл, обхватил ладонями руль.
- У-у, классно! Сколько даёт?
- Сотню - запросто.
- Вещь! Бензин-то есть?
- Угу.
- Слушай-ка, дай прокачусь!
- Мне отец не разрешает.
- Отец?! - удивлению нет предела. - Ну ты разочаровал меня. Я думал, это твой мотик.
- Это мой, но отец деньги давал.
- Да ладно, не ссы! Я кружок только. Дай-ка пакет, - повернулся к тому, что держал дивидишник.
Стояли, смотрели, молчали. Ну правильно, а что они сделают.
- У меня кореш через две улицы живёт, - объяснял типа. - Отвезу ему гостинец, и вернусь. Пять минут.
Закрепил пакет сзади. Завёл, тронулся. Ссукабля, только бы не рухнуть!
Вроде еду. Не торопясь, не торопясь. Не газовать и резко не поворачивать.
Пацаны скрылись из вида. Остановился у магазина, там пара пенсионеров-разложенцев стену подпирала. Спросил, какая дорога идёт на Чистую Заводь. На удивление, сразу же показали, даже материться не пришлось.
Надо бы взять в дорогу какую-нибудь жратву. А, ладно, класть её некуда. Будут по пути тошниловки. Да и ехать недолго. Вроде бы.
Настроение - замечательное! Ветер в лицо, поля, деревья. Вот она где, свобода настоящая! Что ни говори, движение - это жизнь. Последний раз лет в пятнадцать на мотоцикле ездил. Но тело помнит, чувствует. Пошатывает немного, но в целом нормально. Раскочегарюсь.
Была ночь, когда я добрался до Чистой Заводи. Пришлось поплутать, прежде чем она обнаружилась. Поднялся ветер, закружил снег. Ни черта не видно. Что из себя представляет посёлок - не понять. Замёрзший, голодный, злой.
Бензин практически на нуле. Да что практически, совсем на нуле. Это чудо, что его до самого конца хватило.
Пошарахался немного, наткнулся на бойлерку. Стоит, гудит. Не долго думая, сломал замок, загнал внутрь мотоцикл, прикрыл дверь и, разместившись на полу, прикорнул.
Усталость оказалась сильнее неудобств, а потому вскоре заснул.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
- Неместный, - звучал откуда-то сверху женский голос.
- Нет, - отвечал я, в то же мгновение понимая, что отвечать не обязательно, что это не вопрос, а утверждение.
Глаза открывались тяжело. На самом деле они вообще не открывались. Я силился, я отчетливо осознавал, что силился открыть их, но на расстояние больше узких щёлочек веки не раздвигались. Я даже не был уверен, приоткрылись ли они вообще, и вижу ли я этот тёмный силуэт на самом деле.
- Давно я такого не видела, - продолжал звучать голос. - И чего только можно искать в этой дыре?
- Я ищу человека, - складывал я губы в слова.
- Да нет здесь твоего человека, - говорила женщина. - И не может быть. Видано ли это, чтобы у нас кого найти можно?!
- Он здесь, у меня наводка, - бормотал я опять.
- Да нет её здесь, - колыхался между щёлок женский силуэт и вроде бы махал рукой. - Так она и будет тебя ждать. У неё без тебя проблем куча, ещё ты.
Я успел отметить про себя, что голос знал о том, что говорю я о женщине.
- Я не проблема, - шипел я, радуясь тому, какое классное окончание я придумал к этой фразе, радуясь, что я его сейчас произнесу. - Я её решение.
Силуэт покачивался из стороны в сторону.
- Да уехала она. Огонь отовсюду прогонит. Огонь да злые люди.
- Я добрый, - расплылся я в улыбке.
- Я знаю, - ответил женский голос.
Вставать, говорил я себе, вставать.
И встал.
Тёмная бойлерка, бетонный пол. В полоске света угадывался мотоцикл. Полоска исходила от приоткрытой двери. Вместе со светом внутрь проникал холод.
Я выглянул наружу. Была ещё ночь. Одинокий фонарь, горевший на столбе напротив, отбрасывал на заметавшийся в змейки снег тревожные и нервные лучи. Люди в поле зрения не попадались. Вероятно, их вообще не было в этот час на улицах.
Посёлок словно вымер. Ни одного зажжённого окна. Я обошёл бойлерку вокруг, чтобы успеть ухватить взглядом удалявшийся женский силуэт, но ни единой живой души на километры вокруг не значилось.
Я выкатил наружу мотоцикл и повёл его по наметённым за ночь сугробам. Меня колотило от холода. Поймал эту холодную волну я как-то неожиданно и совершенно случайно. Во сне мне не было холодно, я отлично помнил это. Холод пробрался в меня неожиданно, в уже проснувшегося, удивлённого. Скорее всего, именно с удивлением он в меня и проник. Я даже не понял, чему удивлён, я уже забыл, как это делается, но холодные покалывания под кожей свидетельствовали однозначно: чему-то я удивился.
С удивлением я справился быстро. Когда впереди возник низенький тёмный домик, окружённый забором, оно почти угасало во мне. Холод отступал. Ногой я принялся буздать в ворота.
Через пару минут на другой стороне послышались шаги. Обладатель их вдавливал в землю свежий снег. Снег скрипел.
- Чего надо?! - гаркнул сиплый мужской голос.
- Свои, - отозвался я.
- А, свои, - вдруг миролюбиво и смиренно произнёс мужик.
Ворота открылись. Передо мной стоял дед, с бородой, в рваном пальто и с всклокоченными на голове волосами.
- Я мотоцикл у тебя отставлю, ясно, - сказал я тоном, не допускающим возражений. - Пусть постоит.
- А… - хотел что-то произнести дед.
- Скоро заберу, - перебил я его. - Есть куда поставить?
Дед открыл ворота шире.
- Да есть, - буркнул он и повёл меня к сараю.
Я закатил в него мотоцикл, он как раз поместился между наваленными на полу поломанными черенками лопат, треснутыми банками и гнилыми мешками, неизвестно чем наполненными.
- Новые люди в посёлке не появлялись? - спросил я деда.
Он закрывал дверь сарая.
- Да кто ж его знает, - ответил. - Разве за всеми углядишь.
Я направился к воротам.
- Если кто тронет мотоцикл, - повернулся, - хребет ему и тебе сломаю.
Как-то вдруг накатили душевные сожаления. Какое-то непонятное и противное чувство вины. Чувство, от которого я избавлялся всю жизнь. Что-то вроде раскаяния за содеянное. А скорее, острое и гнетущее чувство безвозвратности прошлого. Мне в очередной раз подумалось, с мерзкой клокочущей тоской, что всё могло быть иначе. Всё, абсолютно всё. Если бы в тот злополучный день я не поддался на провокацию сестры, не стал строить из себя крутого и не пошёл разбираться с Борькой. И сейчас, хоть прошло уже десять лет, время от времени пробуждается гнёт, паническое сожаление о том, что случилось. Ведь понял всё, осмыслил, испытал. И вроде кажется, что за все твои мысли и переживания тебя должны простить. Вернуть в прошлое, в тот самый момент, когда всё происходило, готовилось произойти. Чтобы ты мог всё исправить, изменить, повернуть в другое русло. Но хрен тебе! Ничего не исправить.
Первые года два Борис мне часто снился. Именно в тот момент, когда я был готов ударить его ножом. В тех снах я ронял нож, говорил какие-то оправдательные слова, мы даже обнимались. Но потом сны исчезли. Потому что я понял другое: я ни в чём не виноват!
Я не просил, чтобы меня рожали, мне было хорошо за пределами бытия. Меня просто не было, а потому я был чист и свят. Но потом меня для развлечения произвели на свет, и тут же на меня свалился Грех. Так вот, твари, я отказываюсь принимать на себя грех вашего общества, я отказываюсь от чувства вины, которое вы пытаетесь на меня навесить. Убил? Вы сами довели меня до этого. Я не мог не убить, потому что все вы, все до одного, всё ёбаное человечество, пуская слюни, ждало от меня этого поступка. Я убил, потому что это было заложено в моей природе. Вините не меня, вините моего создателя. Всё, что происходит в мире людей, происходит по его замыслу. Наивно, да просто глупо думать, что есть какое-то добро и какое-то зло. И якобы кто-то выбирает одно, а кто-то другое. В мире есть только зло, он сам зло, потому что сущее не может не быть злом. Добро, если оно и есть, то только там - за гранью жизни, где все равны. Добро только у мёртвых. А живые злы. Живые скрипят зубами, вгрызаются ими друг другу в глотки, и разрывают противника в клочья. Вот что такое жизнь, а не то, что вы возомнили себе в ваших умных книгах.
Отсутствие людей злило. Присутствие - несравнимо больше, но и без них делалось неуютно. Словно я какой-то лох, шестёра какая-то, с которой играют в забавную игру. Игр я не любил. По крайней мере тех, у которых не знал правил и в которых не выигрывал. Люди мне необходимы, чтобы доказать им свою правоту и их низость.
Просто ещё очень рано. Все спят. Скоро, скоро станут людишки выползать на работу. Если они здесь вообще работают.
На дороге появилась старуха. Я почти обрадовался ей. Дорожка не то, чтобы широкая, но разойтись - без проблем. Мы сближались.
Ни малейшего движения с её стороны. Прёт как танк. Причём видит меня, видит. На что ты рассчитываешь, убогая? На то, что я, как послушная собачонка, уступлю тебе дорогу? Интересно, а с какого хрена я должен тебе уступать? Ты имеешь представления о сущности человеческого общежития? Немного ты в сторону, немного я. Вот так люди и живут, вот так и на дороге расходятся. Нахера же ты движешься прямо на меня, старая курва?!
Когда она уткнулась в меня, я отшвырнул её грудью. Старуха отлетела и повалилась на обледенелую дорожку. Эмоции захлёстывали.
- Что, падла! - нагнувшись, заорал я на неё. - Словила? Нравится?
Старуха забормотала и стала закрывать лицо ладошками в чёрных варежках.
- Уродина, ты знаешь правила дорожного движения?! - орал я. - Ты знаешь, что в России правосторонне движение? Почему же ты идёшь по левой стороне? Сука морщинистая, мы в Японии что ли? Или в Австралии?
- Хосподи, - слышался старушичий шёпот, - хосподи боже мой!
- Ты вообще людей уважаешь? Ты уважаешь простого человека, у которого нет дома и гроша за душой? Которого всего лишили, чтобы тебе, курве, на пенсию наскрести. Ты знаешь, что пенсию тебе обеспечивают такие, как я?
Старуха медленно отползала на обочину. Когда тушка её освободила дорогу, я двинулся дальше.
Произошедшее заметно меня взбодрило. Прежний, прежний. Не надо размякать. Не надо поддаваться гнусным эмоциям. Дело делается, процесс идёт. Отмщение близко. Ни жалости, ни пощады. Ни к кому. Только так я их всех обыграю, только так раком поставлю. Главное - не расслабляться. Никакой слабости, иначе они меня уничтожат. Внемлите моему восхождению, уроды.
Почему-то стало казаться, что в этой Чистой Заводи никогда не рассветёт. Я приехал сюда в темноте, провёл ночь, и снова меня окружает темнота. Вдруг здесь всегда так?
Из подворотни вышла собака. Шелудивая, ободранная дворняга. Увидев меня, остановилась и с выражением не то отчаяния, не то беспокойного внимания, уставилась на меня своими влажными глазами. Я напрягся.
С детства не люблю собак. Вонючее отродье. Сколько их меня кусало, сколько на меня кидалось. На зоне от собачьего воя и вовсе начинает выворачивать наизнанку. Грязное, трусливое животное. Ну, полай на меня! Рискни! Я сейчас сам хуже всякого пса. Разорву зубами. Голодный? Жрать хочешь? А мне какое дело! Если не можешь себя прокормить, подыхай - вот что я тебе скажу. Будет спокойнее ходить по улицам.
Пёс взирал исподлобья на приближающегося к нему человека. Я твёрдо решил, что обходить эту кучу вшей не собираюсь. Пусть уступает дорогу. Я сильнее и яростней.
- Хоп, - дёрнулся телом, хлопнув в ладоши.
Пёс вздрогнул и сорвался с места. Я улыбнулся.
Вот так, и нечего здесь доказывать. Тот, кто сильнее, побеждает. Сильнее духом. Вот залай ты на меня, я бы не убежал, а тебе одного хлопка хватило, чтобы дать стрекача. Трусливая шавка.
Никакой возможности узнать время. Часов с собой нет, на улице тоже никак не определишь. В приличных городах электронные табло расставлены, время показывают, температуру воздуха. Но этот посёлок неприличный. Впрочем, вроде бы светает. Расслабься, Киря, расслабься, не в ад ты спустился. Пока не в ад.
Пару минут спустя я почувствовал запах. Какой-нибудь умник в своей книжонке написал бы, что "услышал запах" - я читал эти отстойные книги. Пожалуй, да, умники правы, этот запах я именно услышал. Прелестный запах провинциальной столовки с перловым супом и по десятку раз разогреваемыми котлетами. Я пошёл на него.
Вскоре, на перекрёстке дорог, на первом этаже ободранного двухэтажного строения обнаружил её - заветную, вожделенную столовую. На табличке, прикреплённой к дверям, значилось, что работает она с семи часов утра. Дверь была открыта.
Я вошёл внутрь.
- Работаете? - гаркнул в осветленный конец помещения, где мельтешили поварихи.
- Работаем, - отозвался грудной женский голос. - Только не готово ничего.
- Как так? - возмутился. - Раз открылись, обязаны приготовить.
- Вчерашнее разогреем, будете?
Ну что, выбирать не приходится.
- Буду, - ответил.
- Подождите пять минут.
Снял перевернутый и водруженный на стол стул и уселся. Место у стены. И в зоновской рыгаловке всегда у стены садился. Не люблю быть на виду.
- Готово! - раздался вскоре голос одной из поварих. - Подходите.
Хрупкая тёлка с осветленными волосами налила тарелку зелёного, не в меру жирного супа. Вслед за ней передала макароны с котлетой. Макароны были толстыми, пережаренными, настоящими столовскими. Переместив тарелки с едой за стол, я вернулся за чаем и хлебом. Девка прошмыгнула мимо раздаточного стола за кассу. Та была ещё не включена.
- Ну, живее, живее давай! - поторопил я её. - Жрать хочется.
Она насчитала мне двадцать рублей с копейками.
- Ни хера сее! - возмутился я. - Ну и цены у тебя!
- Не у меня, - типа огрызнулась она. - Разве это цены. Вы с луны что ли свалились, в других столовых не были? У нас самая дешёвая во всей области.
Да, с луны свалился. Мне ведь, радость моя, похеру, сколько в других местах за хавчик дерут. Двадцать - это дорого. И точка. Скажи спасибо, что я ещё деньги тебе за этот понос плачу.
- Пиво, водку? - спросила она меня.
Я поморщился.
- Нет.
В два присеста опрокинул всю жрачку вовнутрь. Еда заполнила желудок, тот забурлил, стало теплее. Короче, в общем и целом настроение улучшилось.
В столовку вошли посетители - три мужика, работяги. На меня даже не посмотрели. Вот и молодцы. Терпеть не могу, когда меня разглядывают.
Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
- Мужчина! - трясли меня за плечо. - Мужчина! Да блин, умер что ли?!
Глаза почему-то оказались закрытыми. От нахлынувшего непонятно откуда страха тело передёрнулось. Я разомкнул очи.
- Мужчина, - смотрела на меня кривоватая деваха в поварском халате, - вы уже полдня здесь спите. Что за дела, в конце концов! Совесть иметь надо! Давайте-ка домой ступайте.
За окнами значился день. Тусклый, затянутый тучами. В помещении столовой за столами сидели люди. Кое-кто на меня косился. Покошусь я вам сейчас! Что, задремать нельзя?
Состояние тупое и безразличное. Ну правильно, на привокзальных креслах да бетонных полах ночую. Безразличие страшит. Мне нельзя быть безразличным, я должен гореть, пылать должен. Много дел несделанных.
Снаружи день показался неплохим. Морозец, но лёгкий, потому приятный. Правда, снова пасмурно. Дышится легко, думается вот не очень. Ну а чего думать? Просто захотеть надо и всё прояснится, раскроется всё. Разве я не хочу?
Повернув за угол, я увидел перед собой четырехэтажное панельное здание, на втором этаже которого на меня смотрел покрытый копотью балкон. Пожар выжег квартиру дотла - в оконном проёме не осталось ни окон, ни даже рам. Чернота уходила в глубь квартиры.
Почему-то вид этой сгоревшей квартиры напряг меня. Словно он имел какое-то отношение ко мне лично. Словно моя хата пылала.
Тут же одна мысль посетила. Не то чтобы мысль, так, мимолётная идейка. Наверняка мимо, думаю, но проверить стоило бы. Всякое бывает. Тем более, зная проблемную натуру сеструхи…
Я обошёл дом с другой стороны и прикинул, что сгоревшая квартира должна располагаться во втором подъезде. Первый этаж, второй. Оба, даже двери нет!
Дверь в сгоревшей хате, как и окна, отсутствовала. Покрытый копотью прямоугольный проём - заходи, пожалуйста.
Зашёл.
Внутри всё покрыто чернотой. Пол, стены, потолок - всё. Одна сплошная копоть. Чёрная-пречёрная. По ходу неслабо здесь полыхало. И вроде бы недавно.
Когда выходил наружу, из соседней квартиры на лестничную клетку выбралась девка. Не то чтобы девка, тётка уж пожалуй, но молодящаяся типа.
- Давно пожар был? - я ей.
- Нет, - кинула на меня взгляд. - Три дня назад.
- А кто здесь жил?
- Кто жил? - она окинула меня более внимательно. - Вы откуда?