* * *
У Глафиры был знакомый по имени Джон. Есть, согласитесь, сложные темы, их чорта с два напоешь, несмотря на полнейшую узнаваемость. С другой стороны, некоторые дауны, говорят, знают наизусть до сорока опер. Или, например, мулла. Лично мне не у кого спросить, воет ли он всегда одно и то же, или каждый раз по-разному.
Выявить у призрака знакомые черты - все равно что правильно спеть трудную мелодию. Испорченная вещь держится в воздухе долго, не желая умолкать. Неточно составленный демон принимает оскорбительный вид. От того и другого хочется выбежать, хлопнув дверью.
Рыжее лето, рыжая форма рядовых солдат, желтизна квасных бочек. Остроугольные башенки вокзала. Романтически застыли цистерны с вымазанными люками. Глафира и Джон в немодных шведочках пьют сухое из одинаковых стаканов: "Можем потом зайти к Гарику, хай молодой тоже послушает". Оба выглядят старше своих восемнадцати лет благодаря обычной одежде и коротким прическам. Передавая мне какое-нибудь малюточное мнение насчет музыки, Глафира иногда добавляет: "Это - от покойного Джона", или "Джон сказал "клево". Мимо неподвижных цистерн движутся пустые платформы другого состава. Глафира берет со столика коробку с катушкой внутри и, шутя, делает вид, что суёт ее за пояс штанов. Придется нести в руке. Джон, тряхнув рыжей чёлкой, достает из заднего кармана смятую пачку сигарет "Новость". Джинсы Miltons, этикетка со слоником.
Они не предупредили, что придут. Действительно, как будто с поезда. Только что приехали с гастролей по области. На самом деле, от Джона до меня метров триста. Он ни на чем не играет. В обществе рыжего зомби музыкальный Глафира больше смахивает на инженера в командировке. Официально он ремонтирует электробритвы. Это мне Лёва Шульц накапал.
В сумерках идет Глафира с бас-гитарой в чехле. А мы с Нападающим стоим и курим на углу между стадионом и тюрьмой. Поздоровались. Нападающему Глафира понравился. Сразу видно, музыкант и с юмором. Мы собираемся съездить в ДК Абразивного завода прослушать все три отделения на танцах, где играет этот бэнд.
Дом Джона стоит все там же, почти такой же на вид. Четыре этажа, в духе Нападающего. Полуподвальный магазинчик "Продукты", покупал там сигареты. Самое интересное и загадочное происходило этажом выше. По вечерам, в кухонном окне, практически в одной и той же позе. Само собой, это была не чувиха (причем тут это), но мы с Навозом часто любовались. Это был профиль джентльмена с усиками. Волосы распрямлены бриолином и зачесаны назад. Подавшись вперед, он что-то делал обеими руками. Навоз утверждал, что с такой внешностью он непременно должен кого-нибудь "рэзать" или "душiть". Внизу, ниже подоконника, стоит табурет, на нем таз (Навоз говорил "мисочка"), туда-то и вытекает кровь из перерезанного горла. Скорее всего, тот мужчина в кухонном окне не подозревал, что похож на итальянского психопата. "Крови! Крови!" - орут такие во французских комедиях. А внизу, где батарея, перекупщик Пиня Вайс рвал английского еврея… Этот с усиками, в майке, конечно никакой не "пиня", скорее - типичный сектант-мусульманин с Кавказа.
- Знаешь, отец, - говорю я Навозу. - По-моему, этот человек за стеклом никого не "рэжет".
- А шо-ж он тогда делает? А, отец?
- По-моему, он что-то "жярит".
- Ага! Шо он, по-твоему, может "жярить"? Только "пэчень" своей очередной "жертви"!
* * *
Перепрыгивая через потоки дождевой воды, текущие по Красногвардейской вниз, к Слободке, ко мне подбегает Короленко:
- Надо?
- Естественно. Только зачем ты его так согнул?
- То до меня так слаживали. Держи. Подарок.
- Точно?
Короленко ничего не ответил и прыжками удалился в сторону дома, где появлялся Адольф. Я ступил в подъезд, и развернул подарок. С одной стороны голая чувиха в воде с кувшинками. Ради нее и сберегал кто-то. А на обороте - Мэнсон. Волосы вьются на ветру, в кармане рубахи - очиненные карандаши. Текст - по-французски. Три лысых черепа, свастика на лбах. Девушки, девушки милые, каких только я не видал. Поговаривают, будто Шукшина убили за то, что он исказил образ Губошлепа. Вдруг оттуда вылезло что-то непонятное… Как одна-две вещи Высоцкого среди сплошной иностранщины. Я повесил Мэнсона над письменным столом. Заходит Глафира. Присмотрелся и спрашивает: "А это на хуя?" - "А ты хоть знаешь, кто это?" - "Знаю. Рецидивист, который организовал банду из девок и пел под гитару пошляцкие песни".
Глафира отступил подальше, чтобы иметь возможность жестикулировать. "А за это, - он ткнул пальцем в уродов со свастиками, - могут и…" Он изобразил пальцами решетку перед глазом. Диез, означает на полтона выше. Вдруг оттуда вылезло… Трудно привлечь внимание к тому, как то, что вылезло, возвращается в прежнее место. Коротко бросают: "заправься" и отворачиваются. Технически изобразить, как Рыжий Джон свалился в цистерну - для меня совсем невыполнимая задача.
Знойный ветер треплет запоздало-длинные волосы Мэнсона в калифорнийской пустыне. Знойный ветер шумит пыльной листвою тополей по обе стороны широкой, уходящей в бесконечность улицы Гоголя… В детстве он, говорят, ушел раз в степь искать "конец света", и его нашли и привезли домой только случайно. Кто в детстве уходит искать "конец света", тот уж никогда не сумеет найти дорогу к благам жизни.
* * *
Наконец-то я понял, почему так призрачно выглядел живой Джон, когда сидел в вонючих носках и слушал "Кактус". Зачем они с Глафирой слонялись без цели тем июльским днем, не зная куда себя деть. В том числе и кисляк на вокзале, где от цистерн разит, как от сапог. Дело в том, что Джон уже тогда служил в армии, и приехал на побывку! Все, кто вырвался оттуда на время, держатся скованно, словно понимают, что их исчезновение из "вооруженных сил" навсегда чревато недопустимыми сбоями бессмысленной, но тревожной жизни, которая ждет их после демобилизации. Возможно, Глафира с помощью магии мечтал получить фендер-джазбас или красотку в стиле Анжелики, а вместо этого с того света явился рыжий Джон, друг уходящей юности. Вдруг оттуда вылезло что-то непонятное… И его надо чем-то развлекать.
Примечательно, что среди певиц не было таких, чтобы нравились внешне. Джоплин - урод, в "Шокинг Блу" что-то неотстиранно-отталкивающее, а Грейс Слик - просто на хуй никому не нужна. В упор не видят. И это был правильный подход, без привилегий, кстати. Сузи была более понятна, но сильно орала. Когда не желают замечать кумиров на чужбине, открывается больше приятных свойств у тех, кто рядом.
Глафира усадил Джона в кресло и жестом медиума собственноручно заправил ленту в магнитофон.
Все его замечания относительно группы "Кактус" были точны и справедливы. Многое пригодилось мне в дальнейшем, помогло сохранить верность определенным достижениям, достойно ставить на место любителей садиться не в свои сани: "Твоя епархия - куннилингус и "Dark side of the moon". Правильно? Тогда дыши носом и читай "Мурзилку" как советует классик".
Глафира говорил не скрывая восторга, некоторые места отматывал назад и просил прислушаться. Чорт знает, чем ему, здешнему еврею, так понравился кураж этой детройтовской группы. Неужели он улавливает оттенок нацисткой ликантропии в звучании этой музыки, не чувствует собачий привкус одержимости, о которой не подозревают, что вполне возможно, и сами исполнители?
Джон реагировал вяло, иногда попросту повторяя сказанное Глафирой. От сухого столового клонит в сон, тем более, летом. За те сорок минут, пока играл "Кактус", воздух в комнате успел пропитаться носками Джона настолько, что от меня потом потребовали назвать имя того, кто так навонял. Я назвал (чего проще): Джон. Живет рядом с пивзаводом. Учится-работает? - Понятия не имею. Что слушали? - Cactus ""Restrictions". Второй по счету альбом из четырех. Наряду с Grand Funk "On Time" - самый красноречивый саунд 1970 года. О том, что Джон в ту пору был военнослужащий, я узнал лишь год спустя.
Январь, а за окном по асфальту долбит дождь. Есть новости, но вперед надо разобраться с Глафирой и Джоном. Канонизируют хуй знает кого, а эти чем хуже? К вечеру обостряется тревожное беспокойство за бессмысленную жизнь. До утра ни на минуту не становится совсем тихо или совсем темно. Моторы дорогих машин работают негромко, зато музыка… Раньше так ревело разве что у артистов цирка, да и то - у тех, что помоложе. У перекрестка машины тормозят, и в свете мощных фар клубятся выхлопные газы. Не по-нашему курил - через жопу дым валил! За рулем много женщин. Кто позволяет?! В прекрасные времена, когда даже летними ночами доводилось любоваться темным городом в мертвой тишине, такое стоило пятерик, от силы чирик. Вот тебе лак - болгарский. Остальное - с получки, самостоятельно, ведь не девочка. Многого они для себя добились, как и негры. Ряд иностранных слов здесь пренебрежительно произносят с буквой "а" на конце - "негрá", "битлá", "Рингá" вместо "Ринго". "Купи вставку от Ринги за пятерик" (а там смотреть не на что, пьяные рожи). - "Она же черно-белая". - "Зато Рингу увидишь". Йока, макака, мучача. Очень популярные слова. Первую жену Шульги звали Мучача. А ее подругу Викторию - Йока.
Сидят Азизян и тот, кто мне это рассказывал. Мимо танка на постаменте проходит чувак, длинный такой. Азизян:
- О, Шланга!
- А это кто такой?
- Пидорас.
Классическая фамилия Козолуп тоже заканчивается на "п". Если Азизян слушает классику, причем любую, он всякий раз повторяет одно и то же: "Вано Мурадели. Кантата о Родине". И, понизив голос, прибавляет: "О залупе".
Дождливый январь. Льет, как из шланга. Интересно, чем Джона доставали оттуда, куда он упал? Вероятно, багор принесли. Погружали шест, тоже возможно. Куда сливали бензин, убедившись, что Джон на месте? Машин было во много-много раз меньше. Машин и негров. Еще говорили "прикинулся шлангом". То есть змеей. В библейском смысле Crawlin’ king snake. Вот такая змея. Нападающий подмешивал в суп отцу препарат випратокс. Прочитал инструкцию и решил, что змеиный яд должен подействовать, как того хочет Нападающий.
В общем, год миновал с того дня, как Глафира водил ко мне Джона слушать редкостный Cactus (эта пластинка действительно встречалась реже других). Лето разворачивалось в духе худшего Хендрикса и "Дорс". Длинное, бестолковое. Без ярко выраженной моды. Новое с Запада еще не дошло. А то, что надоело - жалко выбрасывать, и язык не поворачивается высмеять. После смерти Джими было опубликовано множество недоделанных записей, у которых тут же нашлись недоделанные толкователи со словариком. Слава б-гу, Миша Елда не начинал увлекаться поп-музыкой. Зато Навоз уже где-то репетировал. Ужасно видеть в ресторане при свете дня черные гробы-колонки.
Гремели колесами по мостовой повозки тряпичников, среди них - особо шумный бухарик Сеня. Если он скандалил, это слышал весь квартал. Взрослые дяди в кружевных рубашках выглядели так, словно не хотят служить в мексиканской армии и притворяются сумасшедшими, потому так и вырядились.
Лёва Шульц придумал Глафире новую кличку - Козак Фирóта. Сразу после анекдота про козака Голоту. Определенная часть молодежи переключилась с фотокарточек на фирменные плакаты. Стали спрашивать, а главное - платить и покупать. Брежневский размах отчасти коснулся и робких подростков. Солиднее иметь на стене огромный фотопортрет своего кумира. "Ч/б" напоминает порнографию, которой бредят только взрослые и дети. Правильно, мальчики подросли, стали сами зарабатывать самостоятельно. Детская ванночка становится тесна, но, чтобы выскочить из нее, личинке необходимо нездоровое стремление. Например, "украсить стены плакатами любимых исполнителей". Я каждый день что-нибудь новое продавал, регулярно обменивая мелочь на бумажные деньги, заменявшие мне высокие оценки, каких я давно не получал.
Глафира - Козак Фирота - тоже переключился на "бумагу". Почти все, поразмыслив, находили что-то себе по вкусу. Ничего не брал один Шульц. Но как в песне поется: "Лёва долго собирался, не решался, опасался…". Плюс строгие родители. Потом все-таки клюнул. И на что, главное? Козак Фирота приносит Лёве папочку с вырезками. Лёва видит Иисуса Христа в терновом венце. Крупняк - пот, волосы с кровью. Заплатил пятерик. Выходим мы с Глафирой на Дзержинского, закуриваем, так чтобы соседи не видели меня с сигаретой. Я молчу, жду, когда он сам признается. Проходим мимо завода имени Войкова, там постоянная тень, и Глафира спокойно, вроде и не мне, сообщает: "Шульц думает, это Ян Гиллан. Хуй - это Тэд Нилли". Кадр из фильма. Режиссер Норман Джуисон. В фильме Гиллана нет. Сейчас об этом знают многие, а тогда можно было наёбывать еще и не так.
Про этот завод… Вернее, насчет самого Войкова всплывают какие-то чудовищные подробности. В одном из его цехов началась трудовая биография Навоза (это нормально) и там же с ним прощались, провожая в последний путь. Все там будем. Если бы я думал иначе, не торопился бы увековечить моих знакомых. Войков будто бы отрезал царю Николаю палец с перстнем, когда тот бы уже мертв. Где-то мне вообще читали, что головы членов царской семьи, отделив от туловищ, подвергли консервации и в особых емкостях тайно вывезли в Англию. Кстати, Сермяга тоже туда собирался с Мандой Ивановной, к тёте.
Я свидетель - Глафира сплавил Шульцу под видом Гиллана какого-то Теда Нилли в терновом венце. Интересно, куда Лёва его повесит в таком виде? Если учесть, что пропаганда этих вещей множество раз делала невыносимой жизнь лёвиным и глафириным предкам. Может быть, в Лондон под видом Николая тоже отправили совсем другую голову?
А где-то люди ворочают иконами. "Ангел пустыни", "Святой Лука", а тут мы потрошим журнальчики, звóним советским юношам с дьявольскими предложениями: "Ну? Шо ты надумал? Смотри, а то уйдет…" Нас должны презирать.
Живопись, равно как и классическая музыка, меня с младенчества раздражает. Намёки, намёки! Не вижу, не чувствую. А от тех, кто в этом волокёт, рыгать хочется. Посмертные шедевры Джими Хендрикса можно слушать, если между его гитарными поливами будут вмонтированы куски Северного.
Посещение моего дома Глафирой и Джоном отдает евангельским эпизодом. Неслучайная случайность, из которой потом могут, чорт знает что раздуть. Почему именно ко мне? Разве в округе мало сверстников с аппаратурой? И не покуришь, и не матюкнешься. И еще одна загадочная деталь, из тех, что остаются неразгаданными, потому что никто не хочет признавать, что обращали на нее внимание в прошлом.
Стоунз. Стоунз тоже знал про этот снимок с задней стороны обложки. Собственно группа Cactus - четыре классических чувака переходят улицу. Все четверо сфотографированы со спины. Впереди кирпичный фасад, стеклянная дверь с табличкой "Christian Science reading room". И Стоунз зачем-то утверждал, будто у вокалиста вместо руки протез ("протезная рука"). А на фото прекрасно видно, что обе руки молодого человека целы и невредимы. Может быть, у всех этих калек из Библии тоже была левая инвалидность? Почему Стоунз обманывает себя и меня, а Азизян готов повторять эту неправду с закрытыми глазами?
Вот я и спрашиваю Лёву Шульца:
- Куда делся Джон?
- А ты разве знал его?
- Конечно, Вовка приводил его, слушали "Restrictions".
- Не может быть!
- Почему, разве я прокаженный?
И тут Лёва, в свойственной ему манере, сбивчиво и бессвязно (иногда это лучший способ доведения до сведенья) рассказал мне, что Джона послали открывать не то цистерну, не то резервуар с горючим. За день обшивка накалилась, поэтому, когда Джон отвинтил крышку, из отверстия ударили газы, он потерял сознание, свалился внутрь и утонул.
* * *
Сон. Под ногами песок. Пляж на Азовском море. Почему-то в песке нет ракушек. Вода отступила за горизонт. Небо с одной стороны абсолютно узбекское. Бесшумно вращается локатор на песчаном холме. Рядом с агитплощадкой стоит цистерна. К люку ведет лестница, как на трибуну. Перед глазами возникает фигура в ромашково-желтой форме и пыльных сапогах. Я не заметил, когда он прошел мимо меня, этот солдат. Песок мельчает и выравнивается. Местами взвивается в воздух прах от тлеющих бревен. Мало-помалу вырисовывается силуэт и другие предметы - шланг, пустое ведро с инвентарным номером. Чем дальше от меня силуэт солдата, тем подробнее можно его рассмотреть. Из-за глубоких складок он напоминает вяленого бычка, особенно сапоги, чешуйчатые от пыли. Рыжий затылок. Это Джон. Вот он сжимает руками лестничные перила и плывет к задраенному люку резервуара. Я знаю, что должно произойти, и отвожу глаза. Передо мною вырастает шарообразный резервуар с крепко приваренными скобами, чтобы взбираться наверх. Моя голова поворачивается на шее в унисон со скрипом металла. Это Джон откидывает крышку цистерны. Резко обмякнув, он плавно делает нырок туда, откуда хлынули ядовитые пары. Все так, как рассказывал Шульц. Несколько секунд из отверстия выглядывали ноги в сапогах. Они шевелились, как рожки улитки. Потому пропали и они. Еще один "Садко в воду бултых". Я проснулся от собственного хохота. Покамест чистил зубы, вспомнил, как ловко сумел выйти из положения один клоун (он действительно поступил в цирковое), исполняя "Садко" по просьбе трех чувих из института. Дело был на лавочке, во дворе Ебанутого Блохи, помешанного на своих яблонях. Едва дошло до места, где "мелькнула срака с яйцами", находчивый клоун подмигнул, и без запинки переиначил "сраку с яйцами" на "пятку с пальцами". Скорее всего, он так поступает не в первый раз. И океан затих.
Лёва Шульц не умеет передавать подробности. Но такие вещи лучше узнавать от него, чем от тех, кого непосредственно коснулось это горе. Говорят, недавно погиб один придирчивый инженер. Спрашивает: почему столько паутины? Протянул руку - а там 220. И океан затих.
В уборной разит - человек покакал. Прошипел баллончик - покакал культурный человек. Может быть, там, в цистерне, Джона тоже поджидал некто с пульверизатором? А рано утром, верь не верь, я встал от слабости, шатаясь, и вышел в дверь. Я вышел в дверь. А за дверью летний двор. 1974 год, никаких аэрозолей. Если кто умрет - хоронят всем двором.
Копченый от загара Короленко выебывался с велосипедом, кружа по футбольному полю, он то и дело пытался поставить свою костлявую лайбу на дыбы, с понтом, это не велик, а мотоцикл. Все еще отзывается на детскую кличку Бэла, но тайно ходит смотреть "Романс о влюбленных", жилистый дистрофик. Фильм длинный, с песнями Кастрата. Кто-то разрешает в верхах. А Кастрат воет невыносимо. Пиздят: "под Запад". Но на Западе никто так противно не воет. Там разные направления, это так, но каждый исполнитель на должном уровне. Уродов не терпят. В этих "Влюбленных", говорят, полфильма наш актеришка шпарит на мотоцикле, и все базарят стихами. Мне почти всегда смотреть противно советские фильмы. Все - подделка, все несимпатично. А главное - чванство, мол, нас никто не разоблачит. Одним словом, второй сорт, бессмысленный, наглый и пугливый. Особенно про молодежь. Педерастически выверенные фразы, типа "старик, не комплексуй" вместо мата.