В Короленко проснулась нежность. Стрижка за рубль с лишним. И жестокость. Он с непонятной самому себе злобой передразнивает русскую девочку, что прилетела в гости к кому-то из подъезда, где высокая труба: "Мы из Грозного". Косица, веснушки. Одета чрезвычайно бедно. У этого ребенка лицо праведника. Такие глаза потом смотрят с тобою вместе на дальнейшую жизнь; чем безобразнее и гаже она делается, тем пронзительнее из взгляд. Безобразнее и гаже она не для всех, разумеется. К сожалению, подобный слепой садизм без наказания и порицания делается заразителен. Ее, вероятно, уже выставили за порог, погуляй перед завтраком, но она боится покидать подъезд, потому что во дворе куражится Короленко. И тоже ничего не хочет, собака, у меня покупать!
Голос Кастрата, что характерно, не оставил равнодушным даже Вадюшу. Растленный толстячок пробует петь "только ты и я, да только я и ты". Два бутерброда с кабачковой икрой тотчас вызвали у меня отрыжку. Я слишком рано позавтракал. Толя Магомаев, сотрудник КГБ, провожал, это от меня не ускользнуло, Вадюшино семейство, вырядившееся по случаю Первомая, пристальным взглядом. А потом улыбнулся. Сардонически. Видать, глубоко копает мой вечно пьяный сосед.
Лёва Шульц начал покуривать под воздействием Вадюши. Сигареты выбрал, прямо скажем, не самые подходящие. Из тех, что годами стоят в окнах киосков. Сделано на Кубе. Kim. В отличие от термоядерных "Партагаса" и "Лигероса", эта дрянь вдобавок ко всему еще и слабая. Стоят, как "Орбита" - 30 копеек. Не вздумай брать. Никто такого и не скажет, потому что все знают. Внутри, вместо табака, чешуйки какие-то, заварочка. Пресловутый матэ, ненавистный мне, потому что его попивают кубинские лидеры - Фидель и Че. Подозреваю, Лёва скоро бросит. Стипендия.
Вадюша тоже пробует переключиться на "бумагу". Пиздует под вечер, как будто с пляжа, морда красная: "Слышь, Фриц, дело есть". Заходим в подъезд Флиппера. Достает черный пакет. Я подумал, опять порнография. Нет. Пачка самопальных фоток. Группы ископаемые, полузабытые. Вадюша сумел правильно назвать лишь одну: "The Who? - "Кто?", знаешь такую?" Отпечатано с совсем старых негативов. Кому это надо? Лежали у кого-то с ’68 года. Когда взрослые говорили с укоризной: зарастешь и будешь ходить как отой битла. Возможно, хозяина посадили, или все это ему разонравилось за годы службы в армии. Мне почему-то представилась мумия в частном секторе. Точнее, живой мертвец, и Вадюша, сопящий над негативами. Хранит же кто-то. Надеется подзаработать.
- Нет, Вадюша. Неактуально.
- Понял, Фриц. Вопросов нет.
Скажи, Вадюша, а ты случайно не в курсе, при каких обстоятельствах погиб Джон? Этого я не спросил. Да он бы мне и не ответил. Сын левого инвалида войны. Магомаев весьма скептически осматривает награды человека с одной ногой на ортопедической платформе. Кажется, так бы и посадил на жопу ловкой подножкой. "Меня, ветерана!!!" Где ж ты их столько напиздил, Сержант Пеппер? Тайн и загадок почти совсем не осталось ни в городе, ни на планете. Помните монстра из кухонного окна? Навоз выяснил, что это всего лишь сапожник. В будке, правда, портрет Сталина, но какая это экзотика? Сане очень хотелось иметь педаль-квакушку в форме протеза. Черную, в знак скорби о Джими Хендриксе.
Короленко разогнал велосипед и, прошмыгнув между домов, выкатил на проспект. Вскоре от подъезда отделилась девочка из Грозного. Не глядя по сторонам, она направилась туда, где солнце. В руке ребенка была нищенского вида скакалочка, но она не решалась ею воспользоваться, опасаясь возвращения своего мучителя.
Шульц доверяет кубинскому импорту. А покойный Джон курил "Новость". У каждого суррогата есть свои любители. Кто-то расхваливает югославские "Самуил", а кто-то блоками гребет "Адмирал", гадость из Румынии. Эти странные люди подчеркнуто игнорируют оригиналы, но благоговеют перед заменителями. И дело тут, по-моему, не в одной дешевизне последних. Возьмем, к примеру, дешевенькие пластинки с перепевами. Те, что с пометкой "звучит как "Криденс", или "дань уважения "Роллинг Стоунз". Для чего их там выпускают, уму непостижимо. Но тот, кто приносит такое домой, с советской балки, что он рассчитывает услышать? Ведь Sladeне подделаешь. Остается сидеть и думать, кому это сплавить дальше, кого обмануть после себя. Достойный выход для уже наёбанного.
Многим нравятся эрзацпродукты. Я видел, как поедают кукурузный мёд, портят зубы, обтачивая зубами то, что не берут в рот даже тараканы - кофе в брикетах и такой же кисель. Взрослые жуют детский гематоген. Что там "звучат как "Криденс", если миллионы молодых людей слушают исключительно советскую эстраду. Ну, если не миллионы, то достаточно и тех, кого я вижу вокруг. Подписался на чешский Melodia - дешевый журнал, но раз в месяц полистать можно. Рядом с новостями про Лу Рида сообщение: "Пять миллионов дисков продано в СССР". И с каждого воет Пьеха с чудовищными пломбами в зубах. Выходит, меня окружают не совсем нормальные, точнее, совершенно ненормальные люди, которым не жаль жизни, потраченной на дегустатцию мертвечины. Ни своей, ни чужой.
Глафира, при его очевидной скованности и предрассудках, обладает чутьем, понимает и любит то, что никому не надо, умеет убедить другого, не без пользы для себя. Но какие это деньги? Разве обладать такими качествами плохо? Хотелось бы посмотреть, что бы из него вышло на Западе? Вдруг оттуда вылезло что-то… Дело в том, что мы кое о чем договорились заранее. В смысле любителей эрзаца и дешевки. Поэтому я и стою на крыльце своего подъезда, задумчиво покручивая успевшие отрасти за три месяца волосы на затылке.
Глафира сидел дома, он был предупрежден, что я веду к нему клиента. На улице месяц май, утро ветреное и солнечное. Путь лежит мимо треста ресторанов и кафе. Это двухэтажный особнячок с выпуклым балкончиком с узорчатой оградой. Дальше школа, где учитель истории мог сказать ученику, если тот занимался на уроке посторонними вещами: "Ты что, мой пультрет рисуешь?" Вот бы за ним понаблюдать. Такие люди меня всегда интересуют. Если человек умеет родить диковинное, некрасивое слово, и главное, вовремя его произнести, этот человек сильнее тех авторов, у кого выходит книга за книгой. Это как украшения на теле, если нарисовано, тогда хочется их рассматривать - отвлекает. А у живого человека так, бородавки какие-то, блёсны.
Юношу, идущего со мной в гости к Глафире, интересовали как раз "пультреты" самых общеизвестных ансамблей. Обувь на нем была по сезону, импортная и чистая. Не из тех, что пугает с полок в магазине. Такие коры надо еще достать. И выбрать. Дело к середине 70-х, и клеить скотчем к стене левые фотки вместо фирменных плакатов уже считается несолидно. По крайней мере, я внушаю эту мысль всем, кого можно убедить.
"Ты думаешь, это баба? - Глафира говорил полушепотом, словно перед нами лежат чертежи, а мы оба сотрудники закрытого КБ. - Я сам думал, что баба. А это чувак!"
Подоконник в подъезде, за пыльным стеклом черно извиваются ветви акаций. Два фраера - на одном штаны из бархата, другой - в леопардовых. Плюс, раскинув руки с выбритыми подмышками, вопиющий содомит в позе фигуриста. И комбинезон такой же, впереди на молнии. Tiger B. Smith. Они висят в моей комнате уже полгода, и никто не возмущается. "Мы знакомы целый год и две недели, ты ни разу не сказала мне: люблю" - поет югослав Джордже Марьянович. Восемь минут под инкубом - пьеса группы Tiger B. Smith так и называется From Hell. Оттуда. Зловещий фрагмент чего-то незваного. Такое на каждом углу не послушаешь. Воображение рисует звездолет-крематорий - заводскую трубу, набитую черным дымом, и герметические отсеки, где спрессованное, покорно дышит живое топливо этой адской машины. Освоение космоса служит силам зла.
Как должно выглядеть место, откуда взлетал этот чудовищный снаряд? From Hell. Лёва Шульц что-то бормочет про другую картинку, на которой "трое дяденек", он понижает голос, чтобы самому себя не слышать: "в жопу стояка". Но это не Tiger B. Smith, а фото из коллекции Вадюшиного папы. Дьявольская альтернатива - нехуй шептать и стесняться. Делайте музыку громче и выполняйте, что давно задумали, без стеснения. Пока силы зла собираются с силами, чтобы организовать новую катастрофу…
Кроме учителя истории меня интересует еще один старик. Он живет в Глафирином дворе. Ходит в грязновато-сером плаще, из-под которого видны короткие светлые брюки. Говорят, во Львове он был артистом оперетты. Но те, кто говорят, сами с ним ни разу лично не разговаривали, только слышали, как он напевает какие-то странные фрагменты, озираясь на стены двора-колодца и черноту голых ветвей, воздетых к нему в ожидании корабля-крематория, которому рано или поздно придется подзаправиться, верно?
Глафира открыл дверь с улыбкой. За эти два года он повзрослел еще больше. Что-то среднее между Галичем и Омар Шарифом. Зеркало висит на прежнем месте, под ним стиральная машина. Зеркало с надписью: "Аркадию от семьи Гланц". Ф-но раскрыто почти всегда. Но сегодня крышка опущена. Шульц глумится - инструмент прокатный, своего Козак Фирота не имеет. Пару раз Глафира играл и пел при мне Maybe I’m a Leo. По-моему, очень близко к оригиналу.
Скинув туфли, мы проходим в комнату. У широкого окна стоят "Юпитер" и "Днепр-11". Это орудия Глафириной наебаловки. Он частенько (последнее время практически всегда) переписывает с пленки на пленку, а говорит, что с пластов. Человек внимательный может расслышать щелчок в том месте, где Глафире приходится переворачивать катушку. Думаю, не стоит подробно описывать все эти, в общем-то, безобидные хитрости. Уловки, сходящие с рук, если к ним привыкнуть, перестают влиять на человеческую натуру отрицательно, куда бы вы ни ходили - в бассейн, синагогу, или вовсе никуда.
Прокатное ф-но занимало часть стены: от окна - к тумбочке с телефоном. Рядом с тумбочкой стоял диван, по нему предусмотрительно были разложены материалы, от которых Глафира рано или поздно надеется избавиться. Отдельно в папке с бантиком листы журналов, информации минимум, в основном картинки. Глафира всё потрошит и кромсает без стеснения. Это обличает его наивную, незрелую мелочность. Вася Картавый, тоже жадный человек, однако Popfoto продает целиком, не мелочится. Потому что год рождения Васи 1951-й, а Глафиры - 1955-й. Оба сравнительно молодые люди, но какая огромная разница. У Василия совсем другие тревоги, совсем иные химеры подмигивают ему из-за колонок, пока в динамиках тихонько цыкает то, что пишется на фирменный маг.
Глафира вполне уловил, чем следует козырять. Вкратце я успел объяснить по телефону, что собой представляет паренек, которого я приведу. Разговор происходил на фоне скандала, в трубке слышалось, как возмущается Глафирин отец. Между прочим, в прошлом, сразу послед войны это был дамский портной номер один, по мнению моей бабушки.
"Вова, никаких драконов, элис куперов со сверлом в жопе и этого, пассивного… Бови. Стиль - строго индейский, зеленояровскеий. Вова, это - рог. Но рог башлевитый. По его идее экзотика - это "Земля Санникова". Ему нужны усы, очки, кучеряшки и пряжки. Он не созрел для глэмрока. Здесь нужны индейские патлы Винетуи "Гранд Фанк". Не пугай его, мальчик отстает лет на пять".
И действительно, несовременность способна искажать вкусы и представления до психоделических пределов. Недаром "белочка" посещает намеченную жертву, когда та трезва. Эти "отстающие" действуют разлагающе и на тех, кто старается шагать в ногу со временем. Купер ввинчивает себе даже не сверло, а какую-то извилистую сосульку. Но я бы не стал оставлять себе именно этот "пультрет". У этого артиста огромная голова молдавской матери-одиночки. Она меня раздражает.
Глафира не то чтобы жаловался Шульцу, скорее недоумевает, что заставляет меня принимать участие в этих мелких гешефтах. "Гарик вполне может работать самостоятельно" и т. д. Как мне было ему объяснить, что любопытство выше денег? Люди готовы платить за порнографию, а я готов жертвовать прибылью ради людей. Мне нравится рассматривать только дозволенные вещи. Как только это запретят специальным законом, я тут же переключаюсь на что-нибудь другое.
Пока нас не было, Глафира прислонил к спинке дивана огромные фотопортреты Slade и Steppenwolf. Это были самодельные снимки, увеличенные до состояния крупнозернистости в каком-то, должно быть, припадке. "Слейд", естественно, с пальцами, а "Степпенвулф" - с черепами.
В папку паренек даже заглядывать не стал. Он сразу впился глазами из-под челки в бутафорские черепа, приставленные к закатному горизонту симметрично, как вазы в серванте у предков. Мне было видно, как дрожат его пушистые ресницы. Он качнул плечами, вполне юношескими, они подчеркивали узость его талии, стянутой офицерским ремнем. Плавает. А я не умею. При нашей действительности где он может увидеть такие черепа? На столбах "не влезай - убьет" и фуражках эсэсовцев. Явное не то. Размеры не те. Я начал краснеть оттого, что меня возбуждают совсем другие вещи. И плечи, и талия, и ресницы этого интернатовца не имеют к ним никакого отношения.
Время шло. Ради драматизма Глафира выключил музыку. Что-то играло, когда мы вошли. "Будет брать?" - беззвучно спрашивал хищный загривок. "Должен взять", - подсказывало мое ничем не объяснимое присутствие при этой глупейшей сделке. За окнами шумели листвой деревья, шум усиливался. Неожиданно налетел ветер, и сквозняком распахнуло дверь в последнюю комнату не очень просторной квартиры. Туда меня ни разу не приглашали. Я успел увидеть Глафирину гордость - огромный фотопортрет Deep Purple. Заросшие, немодные на вид. Кто-то из них как всегда был в шляпе.
- А это фир… они фирменные? - тихо спросил молодой человек.
И тут Глафира пошел на риск ради хохмы:
- Да… делает… одна фирма, - вымолвил он, не спеша, оставляя возможность обратить все в шутку, и подмигнул мне в конце фразы, почти как Сичкин.
Однако клиенту было уже все равно, чье это производство.
"Берёт" - шумела окрепшая листва, шевелимая теми же ветрами, что занесли когда-то враждебные природе здешних мест, формы жизни - мою и Глафирину.
Появилась "Правда" (неужели выписывают?). Двусмысленные заголовки газетных статей благоразумно прикрыли собой пористые лики западных идолов. Больше от пыли, чем от изумленных глаз тех прохожих, кому понятнее "Три богатыря" или Есенин с трубочкой во рту, похожий на безусого Сталина.
Молодой человек расплатился, кажется, он вынул деньги из записной книжки, и мы оставили квартиру одного из лучших в этом городе бас-гитаристов.
Особенно хорошо Глафире удаются простые ответы на бестолковые заявления со знаком вопроса. Сам слышал пару раз. "Вовик, а кто самая старая группа в мире, "Роллинг Стоунз"? - "Да, самая старая… и самая хуевая группа в мире "Роллинг Стоунз". Глафира мотает ленту, что-то ищет, хочет мне показать. Нажимает "воспр.", хуяк - а там "Йес-тэ-дэй". Резко мотает дальше, перехватив удивленный взгляд Зайцева: "Надоели Битлы. Возразить-то нечего, кроме пошленьких штампов, про "гениальных мелодистов".
Или вот еще: "Коган обосрал Джонни Винтера". - "Высокий ценитель?" - тут же переспросил Графира со скупой иронией. Ничего лишнего. Приятно вспомнить, если есть что. Как сказал бы Сермяга: тут такое выплывает временами, блядь-нахуй-блядь. Савчук, пьяненький барабанщик рассматривает у окна обложку The Who. Осмотрел спереди, потом - сзади. Подносит ближе к глазам: "Бухают?" Глафира: "Бухают. А потом идут… в степь… сцать".
Папа Когана не хотел, чтобы его сын записывал у Глафиры музыку за бабки. В конце концов между ними произошел неприятный телефонный разговор. "И шо ты ему сказал?" - "Сказал, на улице встречу - голову оторву, папа… сука". Сермяга был в восторге от этих интригующих пауз в Глафириных высказываниях. И действительно, в этих, казалось бы, не предназначенных широкой огласке образцах местечкового юмора было что-то, чему суждено пережить куда более весомые символы и приметы той эпохи. "Папа… сука". Это - токарю девятого разряда, чей огромный фотопортрет висит на доске почета, так что видно даже из трамвая…
Но мой любимый эпизод относится к тому дню, когда Глафира привел ко мне покойного Джона. С улицы вдруг начали раздаваться, делаясь все быстрее, раскаты мотоциклетного стрекота. Прожужжав под окнами, машина унеслась куда-то в сторону Азизяна. Глафира высунулся из окна, поглядел ей вслед, обернулся и невозмутимо сообщил: "Джими поехал".
Как это бывает, с вещами, которые носишь в себе, и не знаешь, кому их рассказывать, кому это может быть интересно, память сохранила и ответную реплику Джона. Он без усилий вымолвил фразу, смысл которой сводился к тому, что "все чортики сидят в коробках…"
А этот The Who, как "Севастопольский вальс", по-моему, тоже должны "помнить все моряки". Такое запоминается с первого взгляда - в отличие от туристических маршрутов с дрянной тушенкой и запахами тайги. Сверху как будто бы закат, по кромке карьера. В сыпучую почву врыта бетонная плита. На ней три мокрых пятна. The Whoзастегивают штаны, и написано "кто следующий" - по-английски, но без вопросительного знака. Музыка очень хорошая, несмотря на зловещий оттенок. Сколько ни слушаешь, каждый раз открывается что-то новое из того, на что не обратил внимания в прошлый раз, а они успели этот фрагмент вовремя придумать и вставить, закрепить в нужном месте. Плюс его еще надо было сыграть. Изобразить голосом.
Мне не хотелось бы здесь описывать, тем более я все равно не знаю, как в точности это делается. Короче, что для этого надо? Бумагу наклеивают изображением к стеклу, по-моему. Только и у Глафиры, при всем его немногословном цинизме, была своя святыня. И ее производством тоже занималась "одна фирма", точнее Василий Остапенко, офицер запаса по кличке Картавый, как позднее выяснилось. Стоунз заложил. Стоунз прекрасно передразнивает любой дефект речи, в том числе и Васин: "Стагхик…"
Святыня представляла собой голову Поля Маккартни с поджатыми губами и мерзким подбородком на фоне цвета кровяной колбасы. Я встречал Васю под ручку с бабой в очках, причем вблизи от двух наших вузов. У Маккартни, каким его изобразил Остапенко (сам похожий на Брайена Эпштейна, между прочим), была слащавая, хуже, чем в жизни, рожица древнеримского педераста или учительницы, которую поздравляют с 8 Марта. "Дорогая Эльвира Семенна" и прочее. Но в любом случае, это не бумага, а стекло. Одно из престижных витражных дел, за какие в Киеве дают премии тем, кто занимается этим всю жизнь. Возможно, из этих соображений родители позволили Глафире подвесить стеклянный квадрат над магнитофоном, с чьей помощью он обманывает дюжину простаков. Я тут согласен с Шульцем - это глухие шестьдесят рублей в неделю.
Простаки, случается, прозревают, и тогда от них бывает сложно избавиться. Болван, раскусивший подделку - что может быть неприятнее, особенно, если он успел внушить себе, что ему необходимы подлинники, которых у вас, разумеется, нет и не было. Возможно, в моменты домашних скандалов стеклянный лик грозились разбить. Возможно, Глафира принял эту халтуру от Картавого, просто чтобы не портить с ним отношения. Маккартни слушают ограниченные скряги, если и способные тратить деньги, то совсем на другие вещи. Чтобы было понятнее - речь идет о тех скрягах, кого здесь называют "жлобами". Приятно иногда задуматься, если тебя не опровергают.