…Ну, так вот. О чем, бишь, мы? Забор! На перекрестке был обнаружен высоченный забор, который здесь стоял всегда. По крайней мере Петровичу не вспоминался пейзаж, в котором вместо этого забора фигурировали бы другие виды. У забора сидело не менее десяти человек, которые почему-то не торопились ни к Менделееву, ни на Отливочную. Они просто сидели у забора и напряженно прислушивались к чему-то. Петрович специально минут десять внимательно смотрел на них - ни слова, ни жеста, ни друг на друга не посмотрят. Просто сидят и ждут чего-то. На забор смотрят и прислушиваются. Один даже ухо приложил.
- Але! - вежливо начал разговор Петрович. - Чего ждем, народ? Каменный забор мироточить обещается?
- Тс-с-с-с! - зашикал на Петровича народ и вновь обратился в слух.
- Величие наше растет на глазах! - раздалось вдруг из-за забора.
- Оуу! - воскликнул один из слушающих и начал быстро записывать в блокнот.
- Допиши там! - предложил благодушно настроенный Петрович. - Величие наше на пятках расти не может, ибо это низко. У военных величие растет на погонах. У остальных - на глазах, вызывая косоглазие, бельмы, дальнозоркость и расфокусировку. У женщин величие растет на радость мужчинам…
- Тс-с-с-с! - опять шикнули на Петровича. - Не мешай!
- Я не могу без тебя! - с надрывом сказали из-за забора. - Не могу, и все тут. Можешь делать с этим что хочешь!
- О! Мое это! - сказал молодой человек из слушающих. - Тиха все! Еще должно быть что-то.
- Чего тебе еще надо, Сеньор Чудилио? - хмыкнул Петрович. - Если без тебя за забором не могут, мучаются и страдают - надо за забор лезть, а не слушать тут. Чего еще будет… Ничего тебе не будет с такой позицией!
- …все для тебя, - долетела концовка чего-то еще из-за забора.
- Не услышал!! - закричал молодой человек на Петровича. - Из-за тебя не услышал!
- Надо было за забор прыгать сразу - там лучше слышно. Там бы услышал! - парировал Петрович, которому было-таки неудобно за то, что помешал молодому человеку слушать. - Там дама тебя просит! Исстрадалась вся! А ты тут стоишь - слушаешь. Жестокий ты человек!
- А ну марш оба отсюда! - попросили остальные слушающие. - Сейчас тут пропустим все из-за вас. Идите вона подальше и там ругайтесь.
- Эх-х, - попрощался со всеми молодой человек, окинул на прощанье Петровича тем еще взглядом, сплюнул презрительно и ушел за угол.
- И нечего в меня глазюками стрелять! - кинул в спину Петрович. - У меня супротив таких залпов броня толстенная. У любого спроси тут: "Реагирует Петрович на взгляды молодых людей?" Люди тебе скажут. Посмеются и скажут. Я тебе в отцы гожусь! Иди вона на отца своего глазами постреляй! Ты посмотри на них. Все обидчивые стали, как Прибалтийские страны.
- Вот ведь мудак этот Петрович! - зло сказали из-за забора. - Старый, неадекватный дурак.
- Что-о? - взъярился Петрович. - Кто это там смелый такой?
- Точно мудак! - голосом молодого человека прокричали из-за забора.
- Я вот сейчас кому-то там устрою! - пообещал Петрович. - Сейчас там кому-то участок станет тесен! Сейчас там кому-то взгрустнется очень! Сейчас там без кого-то придется обходиться всем дамам!
- Козел ты, Петрович! Шумное чмо! Скандалист престарелый! Псих! - ответил десяток голосов из-за забора. - Шел бы отсюда! Дать бы тебе по морде, да мараться неохота!
- Ну, все, - с громким хлопком лопнуло терпение Петровича. - Заготавливайте бинты там. Не расходитесь, мужики. Сейчас к вам из-за забора ваши ораторы полетят.
Петрович зашагал вдоль забора в поисках калитки и, как водится, выбрал неправильное направление изначально.
- Сейчас-сейчас, - пообещал он опять мужикам, проходя мимо них обратно. - Сейчас здесь будут крики.
Калитка обнаружилась шагах в тридцати.
"А ну как побьют?" - мелькнуло в голове Петровича. - "Много их там вроде".
Петрович замялся у калитки. "Плюнуть, что ли?.. Неет… Нельзя. Эти там смотрят. Скажут, струсил. Зайду! В драку ж не полезу - чего им на меня прыгать? Опять же с дамами вроде сидят… Зайду!"
Петрович толкнул калитку и шагнул на чью-то утопаюшую в деревьях частную собственность, на всякий случай втянув голову в плечи. Потому что втянутая в плечи голова - залог, что шею не сломают сразу и вообще должно как-то расположить хозяев к незваным гостям.
"А красиво тут, - оценил Петрович. - Домик, сад… Прям рай".
- Э-э-э, - позвал Петрович. - Люди тут есть? Кто-то живой?
"Что-то я ерунду говорю", - подумал Петрович и решил исправиться:
- Кто-то есть?! А?!
- Всегда кто-то есть. Бэ. Обязательно живых надо? Да еще и людей? - последовательно ответили на все вопросы за спиной.
У Петровича с громким и неприличным звуком екнуло сердце и со скрипом подогнулись колени. Петрович медленно обернулся и с облегчением обнаружил за спиной мужичонку ростом всего-то метра полтора. Мужичок закрывал калитку за Петровичем.
- Откуда ж люди тут! - перешел к делу Петрович. - Тут сволочи какие-то. Обзываются через забор. Обижают всяко. Главное, ничего ж не сделал. Мимо шел. А еще и женщины иже с ними!
- Я тебя обзывал? - спросил мужик. - Ко мне претензии есть?
- А я знаю? - сварливо сказал Петрович. - Мне через забор не видно.
- Ну, посмотри на меня. Я похож на хулигана? - Мужик улыбнулся Петровичу и зачем-то показал ладони. Как будто человек не может обзываться с пустыми руками. Однако Петровича почему-то именно этот жест убедил, что мужик не виноват.
- Да не! К тебе нет претензий, - протянул руку Петрович. - Петрович я.
- Садовник я, - протянул руку мужик.
- О, молодец. А зовут как? - спросил Петрович.
- Не помню. Всегда Садовником называли, - пожал плечами мужик. - А какая разница?
- А никакой, действительно, - согласился Петрович. - Я… Я это… Пенсионер я.
- А. Тоже неплохо, - одобрительно кивнул Садовник.
- Невозможно так жить! - донеслось из сада. - Ты мне надоел до смерти!
- Вот! Вот! Слышал? У тебя в саду кто-то есть! Я ж говорил, ругается! Меня обругали тоже. Обидно очень, - заговорил о своем Петрович.
- Нет там никого, - покачал головой Садовник.
- Я катастрофически одинок! - подтвердили из сада.
- Как же нет! Я ж слышу. Там же кто-то болтает! За дурака меня держишь? - обиделся Петрович.
- Сам посмотри, - открыл Садовник калитку в сад.
Петрович заглянул в сад. В саду кроме деревьев и травы под ними не обнаружилось никого.
- Как же… - повернулся он к мужику. - Я ж слышал только что…
- Вот я дурак был! И чего связался с ними! - сказали в саду.
Петрович развернулся и опять не увидел никого. Он шагнул в сад и тщательно его осмотрел. Заглянул за каждый ствол, оглядел каждую ветку - никого.
Садовник присел на скамеечку, закурил трубку и улыбался, наблюдая за Петровичем.
- Чертовщина какая-то, - растерянно сказал Петрович Садовнику. - Я ж слышал.
- Ты никогда не слышал меня! И не старался услышать! - раздался мелодичный женский голос за спиной Петровича.
- Ох, ё! - испугался Петрович и резко обернулся. За спиной не было никого.
- Что это, а? - растерянно спросил Петрович у Садовника.
- Чаю будешь? - предложил вместо ответа Садовник. - Идем чай пить?
- Идем. - Петровичу стало очень страшно и неуютно в саду с голосами.
Через минут пять они сидели друг напротив друга и пили чай.
- Слышь… Садовник… А, Садовник? - в который раз спросил Петрович. - А что у тебя там? Невидимки?
- Нет, - покачал головой Садовник. - Невидимок не бывает. Наверное. Не верю я в них, в общем. Ерунда какая-то получается. Человек - и вдруг невидимый. Его б еще в роддоме потеряли бы. Не бывает. Наверное.
- Ay тебя в саду что? - возразил Петрович.
- Слова, - ответил Садовник и отхлебнул из чашки.
- Вестимо, слова, - согласился Петрович. - Их же кто-то говорит? Ведь так?
- Конечно, говорит, - кивнул Садовник. - Иначе зачем слова? Чтоб говорить.
- Во-о-от. А кто говорит? - мягко продолжил Петрович.
- Да разные люди говорят. Ты вона тоже говоришь, - опять непонятно разъяснил Садовник.
- В саду! В саду кто говорит?! - не выдержал Петрович.
- В саду никто не говорит. Там плоды созревают, - улыбнулся Садовник. - Хотя, конечно, и в саду говорить можно.
- Ты дурак какой-то, а? Или издеваешься надо мной? - вскипел Петрович так, что самовару стало завидно. - Я в саду… Я сам слышал!
- И я слышал. И что? - хихикнул Садовник.
- И кто у нас в саду-у-у-у? - сыграл в воспитателя детского сада Петрович.
- Никто-о-о! - сыграл в ребенка Садовник и засмеялся.
- Злой ты! - обиделся Петрович. - Трудно сказать, что ли? Уйду сейчас ведь!
Петрович даже встал и сердито засопел, показывая, что вот-вот уйдет.
- Присядь, Петрович, - миролюбиво остановил его Садовник. - Просто скучно мне. А ты забавно так волнуешься. А потом я все объясню и станет неинтересно тебе. Пропадет азарт.
- А если не скажешь - мне тоже станет неинтересно, - присел Петрович. - Потому как я сейчас помру от любопытства, а у жмуриков интересы очень ограничены. Мало чем интересуются. Ну, расскажи, что там у тебя.
- Слова, - сказал Садовник.
- Опять?! - взвыл Петрович.
- Неа. Слова у меня там растут. В саду, - серьезно проговорил Садовник.
- Не понял? - действительно не понял Петрович.
- Слова. Слова ведь не просто так говорятся. Слово - оно назреть должно. Вот у меня и созревает, - просто объяснил Садовник. - Зреет, зреет. Потом с дерева срывается. Созрело, стало быть. И кто-то кому-то эти слова говорит. Или не говорит. А у меня слышно. Иногда незрелое падает.
- Я готов жизнь за тебя отдать! - закричали радостно в саду.
- Вот. Незрелое как раз. Ванька Казанова ляпнул опять кому-то, - покачал головой Садовник.
- Ленькин сын который? - уточнил Петрович.
- Он. Ляпает чего ни попадя, балабол, - кивнул Садовник. - Во-от.
- Ха-ха-ха-ха! - засмеялся Петрович. - Погодь-погодь. Так меня чехвостили не за забором, а те, кого я доставал там? Или нет? Они ж молчали… Чет не сходится у тебя.
- Сходится, сходится, - уверил Садовник. - Оно у них назрело. Просто сказать побоялись. Они ж там кто, по-твоему?
- Слушатели? - попытался угадать Петрович.
- Неа. Слюнтяи они. Сидят и чужое подслушивают. А потом говорят чужими словами. Ну, или подслушивают, чего им готовы сказать близкие. Так себе народишко, - махнул рукой Садовник.
- Значит, правильно я им мешал, - с удовлетворением кивнул Петрович. - Не фиг им… О! А мои слова тут не растут разве? Не слышал совсем.
- Растут. Просто у тебя в унисон получается. Созрело - сказано.
- О! И у тебя. Я-то думал эхо в саду, когда с тобой говорил, - сказал Петрович.
- И как? Неинтересно стало? - подмигнул Садовник.
- Интересно. Посидим, послушаем, - подмигнул в ответ Петрович. - Налей-ка чаю еще, а?
В саду вдруг бахнуло отборным, затейливым трехэтажным матом. Да так бахнуло, что Садовник чуть чашку не выронил.
- Ого! - уважительно протянул Петрович. - Вот это вызрело у Гришки Прапора…
- Ага. Он, - согласился Садовник. - Видать, споткнулся опять.
И они пили чай и неспешно беседовали, пока не созрело последнее слово в саду.
Юлия Лопатина-Паль (mrs-rnajorsha)
Кубики Зайцева
1
Егорушка проснулся утром на своей канапушке. Ему три годика. Ему легко и весело.
Какой он хорошенький, быстроглазенький, толстопопенький. Губки у Егорушки такие сладенькие, что любой девице в зависть. Попка такая мягкая, что иной ее с булочкой попутает и сахарной пудрой, пожалуй, что и присыплет. Няня натягивает ему футболочку с мышью, он не дается, шалит, болтает ногами, делает ей несколько легких щипков и наконец, уступает.
Няня ведет его к матери.
Мать, Юлия Валерьевна, просматривает утреннюю почту и ковыряет мизинным пальцем в маленьком курносом носе, который Егорушке всегда хочется погладить, потому что тот напоминает атласную пуговичку - так носик блестит с утра. Но он знает, что маменька не любит, когда ее трогают за "пимпочку", - можно и схлопотать.
От серебристого макбука исходит нежное голубое сияние. Егорушка дотрагивается до макбука пухленькой ручкой - лэптоп горячий, как бабушкин пирожок, - маменька никогда его не выключает, даже ночью, хотя и имеет в это время самый крепкий и здоровый сон…
Юлия Валерьевна шлепает Егорушку по пальчикам.
- Душенька, сколько раз Вам говорили, не обсаливайте монитор.
Затем маменька рассеянно осматривает Егорушку - цел ли, невредим, нет ли где царапин, ранок, сыпи, синячков, шишечек, не мутны ли глазки, не болит ли чего и не хочет ли он какао с теплым молоком.
Нянюшка ворчит:
- Господь с вами, Юлия Валерьевна, какие какавы в десять утра. Какава в голову ударит, кушать не станет.
- Да ладно вам, Раиса Георгиевна… Ничего ему с чашки не будет.
Егорушка хочет приласкаться к матери, потеребить аметистовый кулончик, который он перед сном всегда сжимает в кулачке и который так похож на лиловую прохладную капельку, но мать упреждает его порыв:
- Егорушка, иди с Раисой Георгиевной, построй из кубиков Зайцева кораблик, я тебе покамест кашку на огонь поставлю.
Маменька поднимается, захлопывает макбук и удаляется, оставляя после себя сладкое облако: обволакивающее, теплое, восхитительное, будто по всем карманам у маменьки распиханы алые вишневые косточки и немного зеленых фисташков. Егорушка любит маменькин вишневый живанши пуще других ароматов. Зимой, когда к концу февраля, во время хандры, Юлия Валерьевна, выливающая на себя по фиальчику в неделю, начинает походить на скляницу с вишневым вареньем, Егорушка бывает в таком восхищении, что иногда даже и лизнет маменькино ухо - за ухом особенно пахнет вишенкой, - ах, ухо оказывается на редкость горьким. Но это вовсе не обидно Егорушке, а наоборот, даже смешно.
Главною заботой маменьки по утрам является кухня - чем накормить Егорушку. Овсянка с медом, манный пудинг с черничным джемом, клубничное пюре с листиками мяты, морковное суфле и творожные битки с крупным, словно живым, изюмом… Какие телеги приносятся по воскресным дням из окея - идут подложки и мешочки с телятиной, колбасами, фаршированными миндалем, разноцветным мясистым перцем, козьим сыром, перепелиными яйцами в крапинку, свежим зеркальным карпом, рябыми, будто со стужи покрытыми крупными мурашами, куриными грудками, короба с мангоджусом, брусничным морсом, финским киселем и водой с чистых горных источников. Но более всего Егорушке хочется шоколадного яичка с затейной фигуркою внутри - если правильно сложить фигурку, то можно собрать фокусный ящик или волшебного индийского йога в хрустальной капсулке.
Всегда, когда каша пригорает, маменька выручает положение припасенным лакомством. Вот и теперь - Егорушка светится от счастья, как блинок: маменька дала ему яичко, две юбилейные петюльки, апельсиновый леденец и насыпала в ладошку бонбошек мэмендэмс. "Ах, какая она замечательная, эта маменька, не то что Раиса Георгиевна, у которой и гречишной пастилки не допросишься!"
Егорушка, решив, что сейчас самая подходящая минута, спрашивает:
- Мамикатавлик?
- Пойдем, Егорушка, ближе к обеду… Раиса Георгиевна, возьмите кубики Зайцева и составьте с ребенком кораблик… У меня, между прочим, дела.
Егорушка знает, что в это время маменька обычно запирается у раковины, якобы чтобы отмыть или подгоревшую кастрюльку, или джезву, упущенную в последний момент. Но на самом деле маменька - тс-с-с! - включает радио и слушает "Шарманку" в исполнении Николеньки Баскова, которую завсегда передают в утреннем концерте по заявкам. Тс-с-с, это маменькин большой секрет. Что-то невероятное происходит с Юлией Валерьевной, натурой спокойной, трезвой и более того - холодной. "Шарманка" не хуже мясорубной машины, перемалывает всю ее тонкую душу в дробь, выворачивает наизнанку, точь-в-точь как вывертывает перчатку опытный портной-кожник, вытягивает жилы и наматывает на коловращающийся стержень - как житель солнечной Италии оборачивает округ вилки непослушную пасту. Никогда не бывавшая в Париже, вполне благополучная и живущая в сытости, только что проснувшаяся, молодая женщина ревет медведицей: "Все так же рыдает шарманка, в Париже она чужестранка-а-а-а". Особенно пробирают "цветы запоздалые". О, она с таким надрывом произносит это "запоздалые", что Егорушка готов расплакаться - так ему становится жалко и маменьку и бедные-бедные цветочки.
Раиса Георгиевна после того, как "ужасная", как она ее называет, песня заканчивается, и Юлия Валерьевна стихает - робко стучится в дверь.
Маменька, только что пережившая настоящую бурю, со следами слез в изумрудных блестящих глазах теперь приходит в себя - выпивает рюмку портвейна и закусывает крупным зеленым виноградом.
- Егорушка не хочет играть в кубики Зайцева… и карточки Глена Ломана раскидал… и доску Сегена… енотов под кровать забросил, шнуровочку порвал, деревянный домик, папенькой построенный, изничтожил, буковки не хочет учить, - говорит: "бяка". Сейчас он в туалетной комнате заперся и на большую кнопку беспрестанно нажимает: ниагарский водопад-с изображают-с.
- Ах, - вздыхает маменька, и видно, как слова нянюшки ее расстраивают. - А впрочем, Раиса Георгиевна, голубушка, возьмите бильярдных шаров в кабинете поболе и положите ему в штанишки. Пусть носит сначала по два, потом по три… Дойдете до семи, остановитесь - Егорушка далее не знает… И не забывайте пошевеливать шары - ему так щекотней, - со знанием дела советует Юлия Валерьевна, выплевывая виноградную косточку в кулак. - А я пойду сосну еще. Притомилась что-то. Разбудите меня к обеду - как потрапезничаем, так мы с Егорушкой в Таврический двинемся. Я ему обещала.