Однако работы было мало. В день мы трудились от силы часа четыре, остальное время просиживали в курилке. Часто нас просто отпускали в обед.
Возвращаясь в один из таких дней домой, я проходил мимо местной школы и у забора увидел хозяйских дочерей - Лену и Марину. Какой-то пацанёнок кидал в них камни и кричал безобразно-матерные выражения. Они касались их внешности.
Подбежав к пацану, я схватил его за шиворот и прижал лицом к пружинящим сплетениям проволочного забора. В груди кипело бешенство.
- Что за дела?! - заорал я. - Тебе башку отвинтить, щенок паршивый?!
Реакция пацана была весьма наглой.
- Ну-ка отпусти! - зло и спокойно ответил он. - Они первые начали.
- Первые? - выдохнул я. - Ты охренел что ли?
Прищурив глаза, пацан смотрел вдаль. Я не знал, что с ним делать. Читать нотации я не умел. Похоже, он почувствовал мою неуверенность.
- Ещё раз, - тряс я его, - я увижу, как ты издеваешься над девчонками, я с тобой не знай что сделаю.
"Не знай что" было особенно неуместным выражением. Пацан усмехнулся на мои слова.
- Ладно, ладно - закивал он, всё так же нагло.
- Ты понял меня или нет? - тряхнул я его ещё раз.
- Понял, - отозвался он.
Я смотрел на него и видел, что ни хрена он ничего не понял. И даже не хочет понимать. "А кого мне бояться?" - мелькнуло вдруг в голове. Новая волна ярости стремительно накатила на меня и сопротивляться ей не было сил. Я развернул пацана лицом и со всей дури врезал ему кулаком в живот.
- А-а-а!!! - выдохнул он.
- Что, нравится? - нагнувшись, шепнул я ему в ухо. - А дальше ещё лучше будет! Хоть одно слово им скажешь - башку отвинчу! Понял?
- Понял, - прохрипел он, и теперь я видел, что он действительно меня понял.
Несколько испуганных школьников смотрели на меня из-за забора.
- Кто этих девочек обидит, - сказал я им, - всех поубиваю.
Потом я обнял Лену с Мариной за плечи и повёл их домой. Я чувствовал, что они гордятся мной сейчас. Мне, однако, было не по себе. Проклюнулись угрызения совести. Эх ты, говорил мне внутренний голос, ребёнка избил. А ведь можно было и как-то иначе всё решить.
"Нельзя, - ответил я твёрдо, отмахиваясь от всех угрызений. - Раз он не понимает элементарных вещей, значит надо учить. Теперь будет знать, что и почём в этой жизни".
- Дядя Алёша, а он каждый день нас обижает, - смотрела на меня снизу вверх Марина.
- И другие тоже! - добавила Лена.
- Теперь не будут, - сказал я им. - А если кто попробует, сразу мне говорите.
Мы шли по залитой грязью улице. Приходилось делать виражи, чтобы обойти лужи. Девчонки держали меня за руки.
- Они нас безобразными называют, - продолжала жаловаться Марина. - Уродинами.
- Э-э, да что они понимают! - отвечал я. - Живут на краю света, в богом забытой дыре и ничего не знают, что в мире делается. А в мире сейчас безобразные девушки как раз самые модные. И в фильмах их все снимают, и в журналах фотографируют.
- Что, на самом деле? - спросила Лена, причём так серьёзно, что по спине моей пробежал холодок.
- Конечно! - кивнул я. - Я же везде бывал, всё видел. Было время, когда только красивых сниматься брали, но сейчас всё наоборот. Безобразные девочки снова в моде! Только их снимают, только им деньги платят.
- Что, совсем-совсем безобразные? - удивлённо смотрела на меня Лена. - Прям как мы?
- Да ещё страшнее! Вы по меркам шоу-бизнеса самые настоящие красавицы. Вот вырастите, моделями станете. Знаете, сколько модели денег зарабатывают?
- Сколько? - спросила Марина.
- Миллионы! И все их уважают, все им руки целуют. А вы печалитесь, что некрасивые… Вы радоваться этому должны! Я вам просто завидую. Потому что знаю, какой успех вас ждёт и какие деньги вы будете загребать. В безобразных девочках - вся привлекательность.
В тот вечер я делал с ними уроки. Знаний моих вполне хватило на все предметы, даже на английский язык. Я помогал им делать упражнения, задачи, решал примеры и неожиданно обнаружил в себе педагогические задатки.
- Вот смотри, - говорил я Лене, - первая бригада строителей за час уложила…
Лена была сообразительной. Ей даже подсказывать особо не приходилось. Мне показалось, что она ждала моего объяснения лишь как очередного знака внимания.
С Мариной дело шло тяжелее. Она лишь пожимала плечами и ковырялась в носу. Я сделал за неё все задания и заставил переписать в тетрадь. Она сделала это с огромным количеством ошибок.
- Дядя Алёша, - спросила меня Лена, - а вы с мамой поженитесь?
Вопрос поставил меня в тупик. Жениться на её матери я разумеется не собирался. Но говорить об этом девчонкам было бы неправильно.
- Это не от меня зависит, - ответил я уклончиво.
- От мамы?
- И от неё вряд ли.
- От чего же?
Я подбирал нужные слова.
- От обстоятельств.
- От обстоятельств… - разочарованно и не по-детски серьёзно произнесла она.
- Просто мы ещё слишком мало знаем друг друга, чтобы принимать такие решения.
- А я хочу папу! - сказала вдруг Марина, но тут же засмущалась меня, а ещё больше сестру. - Лена смотрела на неё необычайно сурово, с какой-то странной тоской на изуродованном лице.
Раздался звук открываемой двери и через мгновение на пороге, с сумками в руках, показалась хозяйка. Была она явно не в настроении, а увидев нас вместе за столом, как-то нехорошо этому удивилась.
- Вот они где, - сказала она, недружелюбно на нас посматривая, словно ревнуя меня к дочерям. - Милая семейка. Папаша и дочки.
Я не понимал причину её недовольства.
- Как дела у тебя? - спросил, чтобы сменить тему. - Что-то ты неважно выглядишь.
- Неважно! - завелась она вдруг. - А ты постой весь день на ветру, потаскай сумки, и посмотрю я, как ты будешь выглядеть.
Я попытался помочь ей закинуть сумки на печь. Маша раздражённо оттолкнула меня.
- Отойди на фиг. Помощник херов.
Я был неприятно удивлён её реакцией. Мария Сергеевна с каждой минутой заводилась всё сильнее.
- А полы-то вы не мыли что ли? - обнаружила она вдруг под ногами сор. - А? - сверкая глазами, возвышалась она над дочерьми.
Девочки пришибленно молчали.
- Чё молчишь? - дала она подзатыльник Лене. - Я тебе что говорила? К моему приходу полы намыть!
- Они не успели, - заступился я за девочек. - Мы уроки делали.
- Ах, вы уроки делали! А полы я за вас мыть должна?!
Она схватила дочерей за волосы. Девочки завизжали.
- Я весь день как проклятая пашу, - орала хозяйка, - а они прохлаждаются здесь! Сидят, улыбаются. Уроки у них!
Я оттащил её в сторону.
- Маша! - держал я её за руки. - Что с тобой?
От моего вопроса и пристального взгляда, которым я пытался образумить её, у хозяйки началась настоящая истерика.
- Пошёл на хер! - срываясь на визг, завопила она.
Потом, оттолкнув меня, схватила полотенце и стала лупить им дочерей. Лена тотчас же забралась на печь и спряталась там, забившись в угол. А вот с Мариной стало происходить что-то странное.
- А-а-а-а-а!!! - упав на пол, закричала она и затряслась какой-то нехорошей дрожью. Мать, не взирая на это, продолжала бить её.
Я схватил хозяйку и оттащил её в соседнюю комнату. Она вырывалась, царапала меня ногтями и визжала. Лишь после того, как я посадил её на стул и хорошенько встряхнул, она как-то обмякла и немного успокоилась. По крайней мере перестала вопить. Закрыв глаза ладонями, Маша заплакала.
Марина продолжала кататься по полу. Я поднял её и перенёс на кровать.
- Лена! - метнул я взгляд на прятавшуюся на печи девочку. - Что с ней делать? Может "скорую" вызвать?
- Не надо, - отозвалась она. - Сейчас пройдёт.
Вскоре Марина действительно перестала кричать. Лишь болезненно всхлипывала.
Всё произошедшее произвело на меня весьма удручающее впечатление. На душе было тяжело. Мне не хотелось оставаться сейчас в помещении. Убедившись, что Марине лучше, я захватил сигареты и стал одеваться.
- Я пройдусь, - кивнул я Лене. - Подышу воздухом. Может, мать успокоится за это время.
Лена мне не ответила.
На воздухе я закурил и бесцельно побрёл вдоль по улице. Что-то очень нехорошее ощущал я в окружающей меня реальности. Какой-то надлом, отторжение к этому месту, к этой работе, к этим людям.
- Да ничего, ничего, - говорил я сам себе. - Что ты как баба. Нельзя всё так близко к сердцу принимать. Везде такое бывает, в каждой семье.
Самоуспокоение действовало слабо.
Вернувшись через час на квартиру, я обнаружил хозяйку сидящей за столом. На столе стояла распечатанная и наполовину опорожненная бутылка дешёвой настойки. Ещё одна - пустая - валялась под столом.
- Садись! - выпученными, бессмысленно-презрительными глазами смотрела она на меня. - Пить будешь?
Язык её заплетался. Голова не держалась на плечах. Она была красной и злой.
- Нет, спасибо, - отозвался я.
И, чуть подумав, присел на соседний табурет.
Я сделал это зря. Мне надо было уйти в свою комнату, раздеться и лечь. Слабым, пьющим людям нельзя делать шаг навстречу. Но я дал Марии повод для колючего и идиотского разговора.
- Чё, не нравлюсь? - уставилась она на меня тем болезненно-пытливым взглядом, которым смотрят алкоголики.
- Да, не нравишься, - не отводя глаз, ответил я.
Мария Сергеевна опустила голову и презрительно усмехнулась.
- Гордый значит, - бормотнула она. - Не такая тебе нужна… Думал, я правильная, а я оказывается сука дешёвая. А, так ведь?
- Ничего я не думал, - я был раздражён и её тоном и её словами.
Особенно неприятным во всём этом было то, что она воспринимала меня уже не как какого-то чужого мужика, пущенного на постой, а как неотъемлемый, нерушимый элемент своей жизни. Словно я каким-то образом принадлежал ей, и это ощущение вызывало во мне крайнее отторжение и к ней, и ко всему, что было с ней связано.
- Я вообще о тебе не думаю, - продолжал я. - Я приехал сюда работать, жизнь новую начинать, и ты мне на фиг не нужна. Без тебя раньше жил, без тебя и впредь проживу.
Я вдруг понял, что говорю в том же стиле, что и она. Словно я действительно оброс некими нитями, что связывали меня с ней. Меня это разозлило.
- Ну правильно, мы ведь вам не чета, - с той же презрительной улыбкой вещала хозяйка. - Вы ведь чистенький, грамотный, а мы кто? Мы голь перекатная. Мразь подзаборная…
Боже мой, подумал я, что она несёт!
Мария Сергеевна налила себе ещё одну рюмку настойки и залпом выпила.
Мне хотелось встать и уйти, но почему-то я опять не сделал это. Хозяйка снова заговорила, неся какую-то несусветную чушь, а я сидел, морщился, воротил голову, но всё же слушал, слушал. Слушал, пока она не вылакала содержимое бутылки и, сморившись, уткнулась лицом в стол.
Я схватил её за руки и поволок к кровати. Закинул на не застеленную постель, потом присел к окну, открыл форточку и закурил.
Сигарета подходила к концу, когда дверь приоткрылась и в комнату проскользнула Марина. Доковыляв до меня, она повисла у меня на руках.
- Папа! - услышал я её голос. - Я спать не могу.
Она плакала. Я вздрогнул от слова "папа" и посмотрел на неё таким удивлённым взглядом, что увидевший меня в эти секунды, наверняка подумал бы, что со мной что-то неладное. Но меня никто не видел. Марина забралась ко мне на колени и обвила меня руками.
- Со мной всегда так, - бормотала девочка, - когда она орёт на меня.
- Ну ничего, ничего, - неожиданно для себя погладил я её по спине. - Всё прошло. Может, тебе лекарства какие дать?
- У нас и нет никаких.
В комнату вышла Лена.
- Пап, а ты купишь мне лосины? - отодвигая сестру, уселась она на свободную ногу. - У нас все девчонки в лосинах ходят, одна я как дурочка в чулках. К тому же они рваные.
Я смотрел на неё уже не удивлённо, а испуганно.
- Конечно, Лена! - отозвался я. - Куплю тебе самые лучшие лосины. Все тебе завидовать будут.
- Пап, а мне купишь? - спросила Марина. - Я ещё юбку хочу. Я видела в магазине - джинсовая, красивая такая.
- Обязательно! - кивал я. - Считай, что она твоя.
- И велосипед хочется, пап! - прижавшись к моей груди, шептала Лена.
- Будет велосипед, - ответил я. - Даже два. Каждой по велосипеду.
- Ты только не бросай нас! - они теребили мою рубашку.
- Что вы?! - возмутился я. - Разве могу я бросить своих дочек?
Было четыре часа утра, я подходил к железнодорожной станции. Наскоро собранные вещи болтались в сумке. Вроде бы я забрал всё.
- Гады! - бормотал я. - Изверги рода человеческого! Разве я за этим сюда приехал? За страданием? За любовью? За нежностью? Я работать хотел, жить по-человечески. Обыкновенно жить. Купить телевизор и видеомагнитофон. Просто жить хотел! А вы…
На станции я купил билет на первый проходящий поезд. Он шёл на Пермь. Пустынный, обшарпанный вокзальчик с окошком билетной кассы и слабым желтоватым освещением - я был ужасно рад встретить его снова. Я видел их много - в разных городах, в разные периоды своей жизни и понимал сейчас, что они, эти вокзалы, были единственным местом, которое по-настоящему радовало меня.
Я жалел о трудовой книжке.
- А, ладно! - мысленно махнул я рукой. - Новую заведу. Это не проблема.
Около половины шестого подъехал поезд. Стоянка две минуты. Я бежал вдоль вагонов, отыскивая нужный, и бормотал в такт останавливающимся колёсам:
- Любви они захотели! Нежности! Какая вам нежность, какая любовь, недоделанные?!
Нужный вагон был найден. Я протянул заспанной проводнице билет и прошёл на своё место.
- Неужели вы думаете, что во мне есть нежность?
ГРЕХОПАДЕНИЕ
Когда-то я любил девушку.
Я любил её безумно, страстно - так могут любить только сумасшедшие. Я прикасался к её лицу губами, целовал глаза, нос и дерзкие выступы скул, я искал ответной ласки. Она внимательно и снисходительно смотрела на меня и не торопилась раскрывать губы для ответных поцелуев.
- Я тебе небезразлична? - спрашивала она, пристально наблюдая за мной, словно стараясь в каком-то случайном жесте обнаружить отрицательный ответ, словно желая услышать его…
- Я обожаю тебя! - отвечал я, восторженным порывом желая доказать ей свою преданность. - Я безумно влюблён в тебя!
Она удовлетворённо улыбалась уголками губ. Ей нравился мой ответ и моя восторженность.
Я был не единственным, кто любил её. Вместе со мной её любил мой друг. Мой верный друг. Самый близкий и преданный мне человек.
- Жми на газ! - кричал я ему. - Мы опаздываем. Девушка ждёт!
Распугивая прохожих, со страшным скрипом шин мы останавливались у цветочного магазина и торопливо покупали два огромных букета. Я брал хризантемы, а он - розы. Заскакивали в автомобиль и мчались к ней - лишь бы успеть, лишь бы она не рассердилась за опоздание!
Боязливо мы переступали порог её дома и на цыпочках шли за служанкой, которая, окинув нас требовательным взглядом, нехотя запускала в апартаменты хозяйки. Девушка была здесь - в цветастом кимоно она полулежала на перине и насмешливо взирала на нас.
Мы подползали к кровати и рассыпали на ней цветы. Тянулись к её ногам - чтобы поцеловать их, чтобы она позволила… Она позволяла - целуя, мы развязывали пояс на её кимоно, распахивали его и целовали её грудь. Она прикасалась к цветам и принимала решение.
- Сегодня - я поклонница роз! - объявляла она, и мой торжествующий друг с воспалённо-восторженными глазами шептал благодарности судьбе за то, что девушка выбрала его.
Я вставал и молча выходил из комнаты. Дубовые двухстворчатые двери закрывались за мной и, вжавшись в стену, я отчаянно вслушивался в звуки, которые доносились из покинутой мной залы. Звуки были сладострастны и восторженны. Я в бессилии сжимал кулаки и зубы, мечтая лишь об одном - оказаться на месте друга.
- Мне надоели эти игры, - сказал я ей как-то. - Я хочу, чтобы ты была моей. Слышишь, только моей, и ничьей больше!
Она задумчиво взирала вдаль. Я ждал ответ.
- Это будет сложно, - ответила наконец. - Мне симпатичны вы оба.
- Оба! - в отчаянии махал я руками. - Что он понимает в любви?! Разве умеет он любить так же, как я? Ответь мне, разве он любит так же?!
- Нет, нет, что ты, - успокаивала она меня. - С твоей любовью ему не сравниться, милый. Твоя любовь на порядок выше и горячей. Я очень ценю её, поверь мне.
- Но что же мне сделать, чтобы лишь я мог дарить тебе свою любовь?
Она молчала и даже не смотрела на меня. Я был в отчаянии - я неприятен ей, думалось мне, она сердится на меня. Она равнодушна ко мне, я ей безразличен. Я чувствовал, что готов покончить с собой, откажи она мне сейчас.
- Есть только один способ, - сказала она, - чтобы я принадлежала тебе.
- Какой?! - взмолился я. - Назови мне этот способ, и я немедленно его выполню!!!
Она внимательно вгляделась в моё лицо. Словно оценивая - а готов ли я к тому, что она сейчас скажет.
- Убей своего друга! - сказала она.
Я рассеянно осматривался по сторонам.
Мысли бурлили и не желали выстраиваться в строгую и логичную последовательность. Но понимание вызревало.
Горечь, словно обильные осадки, оседает в душе, но не испаряется, а твердеет. Ты просыпаешься, входишь в день, проживаешь его - отложения растут и заволакивают сущее.
- Я поставил новые амортизаторы! - хвастался мне друг. - Сейчас все кочки будут нипочём.
Мы шли по пустынной ночной улице. Держали в руках бутылки с дешёвым вином и отхлёбывали из горлышка.
- Здорово! - согласился я. - Жаль, что наша девушка не сможет оценить твоё усердие.
- Да, она не выходит из своих палат. Действительно, жаль. Как бы я покатал её!
- Скажи, ты любишь её?
Он посмотрел на меня пристально и грустно.
- Да, я люблю её больше всего на свете. Впрочем, как и ты.
Ах, если б он знал, насколько моя любовь сильнее и горячей!
- Тебе не кажется, что она порочна?
- О, да, она порочна!
- Что она горда и своенравна?
- Она горда. А уж своенравна!..
- Что она эгоистична?
- Да, эгоистичность - главная её черта. Но к чему все эти эпитеты, если любишь?
Я остановился. Друг тоже встал рядом.
- А не кажется ли тебе, что она должна принадлежать только одному?
Он усмехнулся.
- Это зависит от неё.
- Нет, друг, - сказал я ему. - Всё зависит от нас. Скажи мне, сколько лет мы знакомы с тобой?
- Сколько лет? - переспросил он с улыбкой. - Мы знакомы с раннего детства. Должно быть, с самого рождения.
- Это правда, - кивнул я. - Мы знаем друг друга с пелёнок. Мы всегда жили очень дружно, не так ли?
- Да, - подтвердил друг. - Мы всегда жили очень дружно. Даже с большим усилием я не могу вспомнить ни одной ссоры между нами.
- Воистину, это так.
Я допил вино и отбросил бутылку в сторону.
- Значит, ты не будешь обижаться на то, что я собираюсь сделать?
- Обижаться? - хохотнул друг. - Делай что угодно, я ни на что не обижусь. Как я могу обидеться на друга?
Я выхватил из-за пояса нож и ударил им его в грудь. Между рёбер, в самое сердце.