Борьба с безумием - Поль Генри де Крюи 9 стр.

Глава 6

В мае 1952 года Джек Фергюсон (ему было уже 44) начал новую жизнь. Он устроился на работу резидентом - психиатром в больницу штата Индиана в Логзнснорте. Должность эта не такая уж солидная, какой кажется по названию. А для Джека как раз было важно нырнуть по­глубже и начать новую жизнь врача, начинающего с самых азов. В психиатрических больницах существуют два типа резидентов. Есть молодые, подающие надежду доктора, которые должны прослужить несколько лет в штате боль­ницы, приобрести специальность; только после этого они получают право заниматься частной практикой. Джек Фергюсон был резидентом другого типа. При его отвра­тительном прошлом он едва ли мог надеяться на блестя­щую карьеру в роли врача-психиатра - ни в финансовом, ни в академическом плане. Для него, бывшего наркомана-барбитуриста, работа в сумасшедшем доме могла быть только пристанищем, не более того.

Единственное, на что годится доктор медицины Джон Т. Фергюсон, - это на роль врача-надзирателя в Логэнспортской больнице. Разве не был он психотиком, отпущенным под честное слово, способным лишь охранять и сторожить душевнобольных, в большинстве своем без­надежных?

Палатный надзиратель - если только он опять не со­бьется с пути - вот, казалось, единственная медицинская карьера, на которую мог рассчитывать Джек Фергюсон.

Но вскоре после поступления в Логэнспортскую боль­ницу Джек опять начал заниматься по ночам. Он решил освежить свои знания по анатомии нервной системы, хотя сам когда-то преподавал ее студентам в медицинской шко­ле. Джек углубился в сложнейшие детали топографической анатомии головы, начав со скальпа и проникая все дальше сквозь кости черепа в тайные глубины человеческого моз­га. После унылой дневной работы в роли палатного вра­ча-надзирателя Джек по ночам практиковался в мозговых операциях на головах умерших пациентов больницы.

Никто ему не мешал. Всегда найдется широкое поле для работы - и внизу, и наверху. Работая в полном оди­ночестве, Джек занялся изучением новой, причудливой ветви психиатрической науки. Из ночи в ночь он зарывал­ся с головой в научные труды смелого и блестящего невро­патолога доктора Уолтера Фримэна, американского пионера психохирургии, оператора на больном мозгу. Но как можно оперировать на умственных способностях че­ловека?

Романтика новой отрасли хирургии очаровала Джека. Операции с просверливанием черепа и рассечением мозга впервые были осуществлены португальцем со странным именем Эгас Мониц, малоизвестным ученым, хотя и нобе­левским лауреатом. А усовершенствовал и ввел в обиход моницевские операции Уолтер Фримэн, который до того их упростил, что сам же называл "малыми операциями". Можно ли придумать что-нибудь более фантастическое? Отнимая у сумасшедших часть мозга, Уолтер Фримэн добавлял им умственных способностей...

Но обратите внимание на Джека Фэргюсона. Едва пробившись сквозь грозовые годы собственного безумия, как смог он достичь такой ясности сознания и такой усид­чивости, чтобы самому заняться этой работой? Не успел он под руководством доктора Гэллопа вытряхнуть остатки собственного слабоумия, как был уже полон стремления не только изучить, но поднять еще выше сверхсовременное искусство психохирургии.

Не потребовалось ни шокового лечения, ни ножей, чтобы выкорчевать безумие из мозга Джека. Какой вол­шебный эликсир применял доктор Гэллоп? Что именно так эффектно преобразило жалкого, небритого, обливаю­щегося слезами, угрюмого отщепенца Джека Фергюсона в энтузиаста-исследователя, стремящегося лечить безна­дежных психотиков?

Я неоднократно спрашивал Джека, в чем заключался секрет доктора Гэллопа. Он всегда отвечал, что доктор Фрэзин и доктор Фиппс, особенно же доктор Гэллоп, за­ставили его глубоко заглянуть в самого себя и увидеть все, что он натворил.

- Я стараюсь забыть об этих скверных делах, потому что они причиняют мне боль, - объясняет Джек. - Пом­нить о них значило бы подорвать мою веру в самого себя.

В Джеке Фергюсоне есть много от Достоевского.

- Я посмотрел в лицо "дикому зверю", сидящему во мне, и это прояснило мой ум, очистило мозг, - говорит Джек.

Он сравнивает свои грозовые годы с борьбой Голиафа с Давидом.

- По библии выходит, что, если бы Давид не победил Голиафа, мог наступить конец человечеству.

Он посмотрел на дикое чудовище в себе, и это был его Голиаф.

- А что же было вашим Давидом? - спросил я.

- Давидом было маленькое, слабое внутреннее "я" во мне...

- Вы хотите сказать - ваша совесть?

- Да, пожалуй, можно и так назвать, - согласился Джек.

Это было не столь научно, как поэтично. Поскольку нет строгой анатомической локализации для того, что мы называем "совестью", едва ли можно отыскать определе­ние этого слова в Дорлэндовском медицинском словаре, Да я и не пытался это делать. Но, поскольку совесть ска­залась таким мощным лекарством для Джека, я отыскал ЗТ0"слово в новом академическом словаре Вебстера, кото­рый дает общепонятные ответы невежественным людям, задающим элементарные вопросы...

"Совесть - это чувство или сознание добрых или злых побуждений в вашем поведении, намерениях или характере, одновременно обязывающее поступать правильно или быть добродетельным".

В нашем исследовании умственных и эмоциональных факторов, приведших Джека к столь быстрому восстанов­лению своего умственного здоровья, это определение слова "совесть" звучало скорее прописью для воскресной школы, чем научным понятием. Рассуждая на эту тему с Джеком, я старался подыскать какое-нибудь слово, не столь сладко­речивое, как совесть.

Я спросил его:

- Скажите, трудная ли это задача разобрать по ко­сточкам собственную жизнь. Проанализировать ее от нача­ла до конца... признать, вспомнить и постоянно не забы­вать то, что было в ней плохого... не было ли важным результатом всего этого то, что вы научились быть честным?

- Точно, - сказал Джек Фергюсон.

И тут же продемонстрировал это мощное лекарство в действии.

- Мне так легко и просто говорить с вами о себе са­мом, - сказал Джек. - Выкладывать вам и Рии все по­дробности своего сумасшедшего и запутанного прошлого. Говоря об этом, я поражаюсь, как мог человек так крепко себя закрутить и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.

Честность - таков был эликсир доктора Гэллопа.

Джек всегда обладал большим умом, и, несмотря на позорный крах в Гэмлете, у него оказалось достаточно ума, чтобы выбраться из пучины безумия под руковод­ством доктора Гэллопа. Но разве высокий ум не идет часто в ногу с умственной неустойчивостью? Джон Драйден, который был только поэтом, а не психиатром, думал именно так, когда писал более двухсот лет назад:

Высокий ум безумию сосед,

Границы твердой между ними нет.

Но если принять во внимание глубину психоза Джека, когда он старался выкарабкаться из мрака безумия, как мог сохранить он столько ума, чтобы поддаться влия­нию докторов Фрэзина, Фиппса и Гэллопа? Почему он оказался доступным для психотерапии доктора Гэллопа? Пытаясь объяснить это мне, он не переставал проклинать себя за свой барбитуризм.

- Я был слаб, безволен и витал в облаках, когда по­следний раз пришел в Больницу ветеранов, - говорит Джек.

Однако он был далек от тупого оцепенения, как это обычно бывает с тяжелыми психотиками, попадающими в больницу.

Чем же можно объяснить, что Джек, будучи сума­сшедшим, смог все-таки воспринять мудрость доктора Гэллопа?

Не у самого Джека, а из другого источника я нашел ключ к решению этой загадки. Думаю, что это и есть правильный ответ на вопрос. Я не психиатр и даже не психолог-любитель, и моя теория может показаться не­сколько притянутой за уши, но я расскажу о ней, потому что она объясняет факт возрождения Джека и его после­дующие большие успехи. Прошу все же помнить, что моя догадка при всей своей оригинальности не имеет под со­бой никакой научной основы.

Впрочем, источник моей теории заслуживает всяческо­го уважения. Эта мысль осенила меня при чтении "Психо­хирургии" Уолтера Фримэна и Джемса У. Уоттса, которая представляет собой удивительную смесь неврологии, пси­хиатрии и хирургии. Она очень просто объясняет, как ис­пользуются эти научные дисциплины, чтобы выследить и поразить невидимых врагов умственного здоровья, ковер­кающих наш мозг.

В этой книге доктор Фримэн показывает, как человек со странностями (шизоидная личность), вроде Джека, превращается в подлинного шизофреника, потерявшего контакт с действительностью. Когда я читал эту грустную историю, меня вдруг озарила мысль, что если бы Джек не стал наркоманом-барбитуристом, психотерапия доктора Гэллопа не могла бы на него подействовать.

Не поймите меня превратно. Это вовсе не значит, что я рекомендую барбитуратовую наркоманию в качестве про­филактического средства против безумия.

Высказывание Фримэна о том, как странности в харак­тере человека могут перейти в настоящее сумасшествие, взволновало меня - описание этого процесса в точности соответствовало жизненной истории Джека Фергюсона. Странная личность, как доктор Карл Меннингер опреде­ляет шизоида, стремится к самосовершенствованию для того, чтобы завоевать кажущееся ему великое будущее. Внешне Джек Фергюсон был, как говорится, рубахой-парнем. Но внутри Джека сидел фримэновский шизоид, стремившийся к идеалу совершенного сельского врача, ко­торый лечит не болезни, а больного человека и наблюдает своих пациентов от колыбели до могилы.

Это была эгоцентричная, глубоко вкоренившаяся идея Джека. Это была его честолюбивая мечта, тайная его цель, как он сам это называет. И как модель будущего идеального сельского врача все должны были любить его - и мать, и отец, и жена, и дочь, - и, чтобы добиться этого, он должен угождать им всем, работая то железно­дорожным машинистом, то крупным торговцем виски, а к тому еще и доктором. Вы все это помните. Столь ши­роко разбросавшись, он при всем своем уме и энергии по­терпел неудачу, и неудача ошеломила Джека Фергюсона.

Доктор Фримэн хорошо объясняет в своей книге, что может произойти с таким эгоцентричным человеком. Он стремится к самосовершенствованию. Он старается загля­нуть в свое будущее. Мечты о будущем завладевают им полностью. Он становится одержимым этими мечтами и все больше и больше сосредоточивает внимание на самом себе, отворачиваясь от окружающего мира. Он непрерывно пережевывает жвачку своих фантазий, чтобы еще и еще раз проверить, обсудить и обдумать их. Они все глубже и глубже закрепляются в его сознании, становятся навяз­чивой идеей, подавляющей весь механизм его мышления, тормозящей нормальную работу мозга.

Так это и было у Джека Фергюсона, когда в медицин­ской школе у него произошел приступ грудной жабы. Это несчастье грозило разрушить все его планы сделаться когда-нибудь сельским врачом. "Когда нормальный чело­век встречается в жизни с такими проблемами, - пишет Уолтер Фримэн, - он может сказать себе "ну и черт с ним" и вернуться к чтению юмористического журнала".

Но странная личность, будучи не в силах разрешить проблему, становится еще более одержимой своими мыс­лями. Это как раз и случилось с Джеком.

Он никак не мог отделаться от желания заглянуть в неведомое, непостижимое будущее. Развившийся в нем в неведомое, него паническому настроению. "Аутичное (эгоцентрическое) мышление порождает страх, - говорит Фримэн, - а страх - это изводящее переживание..." При всей своей неимоверной усталости Джек Фэргюсон как раз тогда затеял свой первый эксперимент. Он делал первые робкие шаги к тому, чтобы стать уверен­ным в себе клиническим исследователем. В его первом научном опыте им руководил не трезвый ум, а отчаяние. Его сумасшедший опыт отдавал тем, что Босс Кэттеринг сказал о научном исследовании: "Что ж нам делать, когда мы не можем больше делать то, что мы делаем?"

Джек не спал по целым ночам, удрученный, изнурен­ный, измученный страхом. Наблюдалось парадоксальное явление: его усталый мозг работал еще острее - очевидно, в результате переутомления и бессонницы. Что ж ему бы­ло делать, если он уже не мог делать того, что делал? Необходимо было дать отдых своему сверхактивному мозгу...

И Джек начал глушить себя маленькими желтыми пи­люлями. Они успокаивали его - не вполне, конечно, но настолько, чтобы справляться с сельской практикой в Гэмлете.

В Гэмлете он не только старался лучше лечить людей, но одновременно разжигал в себе стремление скорее пока­зать миру, что он может быть идеальным сельским вра­чом. Да, да, через какой-нибудь год он добьется этого. Он быстро сколачивал свою бочку денег. Больные его по­любили. И все же... он потерпел крах. Он сознавал, что не дает своим пациентам всего того, что должен давать идеальный сельский врач. Фальшивый Джек завязал борьбу с Джеком, стремившимся к совершенству.

Снова и снова старался он охладить эту горячую внут­реннюю войну барбитуратами. Но они давали ему только временное успокоение, а в промежутках он, как вы знаете, пытался убить себя, убить Мэри, видел цветные галлюци­нации, видел комнату, забитую стульями и зарастающую волосами; и ему не переставал мерещиться человек, гонявшимся за ним по кругу в железнодорожном дворе, чтобы убить его; и когда он почти уже задыхался от бега, железная дверь буйной палаты в Больнице ветеранов захлопнулась за ним в последний раз. Джек Фергюсон был уже полным психотиком. Вот тут-то и оказалось, что его увле­чение барбитуратами - это и есть моя догадка - пошло ему во спасение. Но каким образом?

В своей "Психохирургии" Уолтер Фримэн объясняет, что происходит с психотиками, когда они попадают под наблюдение психиатров. Они создают себе собственный нереальный мир, в котором их прежнее эгоцентрическое мышление совершенно теряется; оно растворяется в сум­буре иллюзий и галлюцинаций, и больные уже не сообра­жают, что, где, как и когда. Они слишком травмированы жестокостью внешнего мира, чтобы к нему вернуться. И они уходят в свой тайный психотический мир, они не­жатся в его уюте, избегая контакта с кем бы то ни было, даже с врачами, пытающимися им помочь.

"Такие больные относительно недоступны для психо­терапии", - пишет Фримэн.

Однако до Джека, хотя и сумасшедшего и сидевшего в запертой палате, доходили тихие вопросы доктора Фиппса. Он был доступен, хоть и безумен. Какой же из этого вывод? Не могли ли барбитураты, отравляя его, в то же время охранять его психику? Это, конечно, совсем неподходящее лекарство. Но не могли ли барбитураты, причиняя ему вред, в то же время успокоить его мозг на­столько, что по просьбе доктора Гэллопэ он написал, на­пример, записку о своих сумасшедших фантазииях? Я став­лю этот вопрос робко и неуверенно. Психолог Дональд О. Гебб из Макгильского университета говорит, что нет ста­тистических данных, доказывающих действие психотера­пии при тяжелых психических болезнях. Джек уверен, что психотерапия спасла ему жизнь. Не могли ли упраж­нения Джека с барбитуратами настолько его успокоить, что для доктора Фиппса и доктора Гэллопа дверь оста­лась приоткрытой?

Когда Джек Фергюсон вышел из больницы, казалось, что в огне испытаний прежний Джек погиб. Новый Джек покинул больницу с ясной головой и новыми устремле­ниями.

- Я ушел из больницы, решив заняться психиат­рией, - говорит Джек. - Я чувствовал, что для меня это единственный путь к спасению,

Внутреннее чутье ему подсказывало, что только таким способом он может спасти себе остаток жизни. Лечение, которое он себе назначил; было абсолютно ненаучным; ничего общего оно не имело с химией; это было только искупление. Однако оно имело прецедент в психиатрии. Ч общества "Анонимные алкоголики" тоже спасали себГискуплением, взяв на себя труд по спасению других жертв алкогольного психоза.

Итак прежнего Джека не стало. Старый эгоцентрич­ный дикий зверь, по имени Джек, исчез, как вымершая птица дронт.

- Поскольку в тяжелую минуту люди протянули мне руку помощи, - говорит он, - я должен в свою очередь послужить людям.

Они, эти другие люди, его замечательные доктора и надзирательницы, - они спасли его.

- Они спасли меня, а я должен помогать всем.

Джек никогда не слышал об Эрнесте Ренане, но в Дан­ном случае он следовал учению великого француза.

"Чтобы вы могли действовать в мире, ваше собствен­ное "я" должно умереть".

Джек начал действовать. Они помогли ему, он должен помогать всем.

"Мы все ответственны за общую вину", - писал До­стоевский. Джек знал, что он виноват. Он не стал опре­делять границу между своей болезнью и грехом. Он сумел правильно разобраться в этом деле. Не осталось никаких сомнений в его тяжелой психической болезни. Но резуль­таты этой болезни - его жестокость к Мэри, его бегство от больных в Гэмлете, которые нуждались в нем, верили в него, - эти результаты были его грехом. Это было пре­ступлением против человечества.

То, что Джек не захотел воспользоваться своей бо­лезнью в качестве оправдания, безусловно, является вели­колепным, мужественным поступком со стороны нового Джека.

Но сейчас, когда он начинал новую жизнь в Логэнспортской больнице, мог ли Джек приступить к осуществ­лению своей идеи - помогать всем? Ведь психотерапия, которую, применяли к нему доктора, - это большая роскошь. Докторам пришлось затратить сотни часов напря­женной работы, чтобы вернуть одного только Джека к нормальной психике. Где же взять докторов, чтобы обслужить психотерапией сумасшедших Логэнспортской больницы, пока еще способных воспринимать слова убе­ждения. Смешно даже помышлять об этом - ведь докто­ров в больнице жалкая горстка. Интенсивная психотерапия - это чертовски дорогое лечение.

- Вы можете агитировать их ежедневно несколько месяцев подряд, - говорит Джек, - а к концу этого срока они по-прежнему будут смотреть на вас все тем же бес­смысленным взглядом; счастье, если вам удается "вытя­нуть" из них некое подобие ответа.

Но для Джека они оставались живыми человеческими существами. Это не было простой научной любознатель­ностью, это не было экономическим мероприятием с целью облегчить бремя налогоплательщиков; жажда искупления - вот что руководило Джеком в его стара­ниях вернуть этих несчастных, потерянных людей в мир действительности. И он стал помогать нейрохирургу док­тору Джону А. Гисерингтону из Индианополиса, практи­ковавшему иногда префронтальную лоботомию на больных Логэнспортской больницы.

Джек погрузился в изучение психохирургических тру­дов Уолтера Фримэна. Что за мечтатель этот Фримэн! Фримэн задался целью сделать лоботомию такой точной, такой практичной и ходовой операцией, чтобы успокаивать бушующий бедлам в "беспокойных" палатах психиатриче­ских больниц и все большее и большее количество боль­ных отправлять домой в здравом уме и ясной памяти.

И какой он смелый, этот Фримэн! Он обратился к зна­менитому психиатру доктору Уильяму А. Уайту за раз­решением произвести несколько префронтальных лоботомий на больных всемирно известной больницы св. Елиза­веты в Вашингтоне.

- Скорее мир перевернется вверх ногами, чем я по­зволю вам оперировать хотя бы одного из моих боль­ных, - загремел на него доктор Уайт.

Казалось, не о чем больше говорить.

Однако, несмотря на негодующий запрет доктора Уайта, был составлен длинный список душевнобольных, стоявших на очереди для лоботомии у доктора Фримэ­на, - в той же больнице св. Елизаветы.