От папы доктору Джанелле Куртц, психотерапевту клиники "Мадрона Хилл"
Дорогая доктор Куртц!
Моя подруга Ханна Диллард – ее муж Фрэнк проходил лечение в "Мадрона Хилл" – очень вас хвалит. Насколько я понимаю, Фрэнк страдал депрессией. Пребывание в вашей клинике сотворило с ним чудо.
Я пишу вам, поскольку глубоко обеспокоен состоянием своей супруги. Ее зовут Бернадетт Фокс, и, боюсь, она серьезно больна.
(Прошу прощения за жуткий почерк. Я сижу в самолете, ноутбук разрядился, и приходится впервые за несколько лет писать от руки. Я тороплюсь; мне кажется, важно записать все по свежим следам, пока не стерлись из памяти детали.)
Начну издалека. Мы с Бернадетт познакомились двадцать пять лет назад в Лос-Анджелесе. Архитектурная фирма, в которой она работала, перестраивала анимационную студию, в которой работал я. Мы оба родом с восточного побережья, оба учились в частных школах. Бернадетт была восходящей звездой. Меня пленили ее красота, общительность и беззаботность. Мы поженились. Я разрабатывал идею компьютерной анимации, и мою компанию купил "Майкрософт". У Бернадетт возникли какие-то сложности с домом, который она возводила, и она вдруг объявила, что уходит из фирмы и вообще порывает с архитектурой. К моему удивлению, именно она стала локомотивом нашего переезда в Сиэтл.
Жена полетела туда первая, смотреть дома. Позвонила и сказала, что нашла идеальный вариант – женскую школу "Стрейт-гейт" на Холме королевы Анны. Мало кому пришло бы в голову назвать домом полуразрушенную исправительную школу. Но только не Бернадетт, она была полна энтузиазма. А Бернадетт и ее энтузиазм – это как бегемот и вода: встаньте между ними, и будете затоптаны.
Мы переехали в Сиэтл, я с головой ушел в работу в "Майкрософте". Бернадетт забеременела, но у нее случился выкидыш, а потом еще и еще. Через три года ей удалось сохранить беременность. Прошел первый триместр; в начале второго ей предписали постельный режим. Дом, который она своими чарами собиралась превратить в человеческое жилье, по понятным причинам стал чахнуть. Крыша текла, дули странные сквозняки, а сквозь доски пола то и дело что-нибудь прорастало. Я боялся за здоровье жены – ей не нужен был ремонт с его стрессом, ей нужен был покой. Так что мы ходили по дому в куртках, в дождь таскали кастрюли, а в гостиной держали секатор. Это было даже романтично.
Наша дочь Би родилась недоношенной. Она была вся синяя. У нее диагностировали синдром гипоплазии левых отделов сердца. Наверное, рождение больного ребенка может либо крепко спаять семью, либо развалить ее. В нашем случае не произошло ни того ни другого. Бернадетт с головой ушла в заботы о Би, а я стал работать еще больше, называя это партнерством: Бернадетт принимает решения, я их оплачиваю.
К первому классу Би совершенно выздоровела, хоть и оставалась маленькой для своего возраста. Я надеялся, что теперь-то Бернадетт вернется к своей архитектурной практике или по крайней мере отремонтирует дом. Щели в крыше уже превратились в зияющие дыры, а окна с небольшими трещинами – в панно из картона и изоленты. Раз в неделю садовник стриг траву под коврами.
Дом в прямом смысле слова обращался в прах. Как-то мы с пятилетней Би играли в ее комнате в ресторан. Она приняла у меня заказ и стала увлеченно готовить на игрушечной кухне, после чего принесла мне "обед" – нечто мокрое, коричневое, пахнущее землей, но мягче. "Я его выкопала", – с гордостью заметила Би, показав на деревянный пол. От сырости он так прогнил, что его можно было копать ложкой.
Но даже когда Би пошла в школу, Бернадетт не проявила никакого интереса ни к ремонту дома, ни к любой другой работе. Всю свою энергию, когда-то щедро расходуемую на архитектуру, она теперь направила на то, чтобы на все лады, разражаясь часовыми тирадами, ругать Сиэтл.
Перекрестки с пятью углами. Когда Бернадетт в первый раз высказалась по их поводу, это выглядело более чем уместно. Сам я не обратил внимания, но в Сиэтле действительно масса перекрестков, в которые втекает лишняя улица, из-за чего приходится стоять на светофоре гораздо дольше. Конечно, эта тема достойна беседы мужа и жены. Но когда Бернадетт во второй раз завела ту же песню, я поинтересовался, желает ли она добавить что-то новое? Но нет. Она просто жаловалась с удвоенной силой. Велела мне спросить у Билла Гейтса, почему тот до сих пор живет в городе с такими нелепыми перекрестками. Потом она спросила, спросил ли я его. Некоторое время спустя она раздобыла где-то карту старого Сиэтла и объяснила, что в этом городе шесть разных дорожных сетей, которые со временем переплелись как бог на душу положит, без генерального плана. Однажды по дороге в ресторан она сделала огромный крюк, чтобы показать мне место, где встречаются три такие сети: там на одном перекрестке сходится семь улиц. А затем засекла, сколько мы простояли на светофоре. Беспорядочная планировка Сиэтла стала ее пунктиком.
Она могла спросить у меня ночью:
– Элджи, ты не спишь?
– Теперь не сплю.
– А Билл Гейтс знаком с Уорреном Баффетом? Это же Баффет владеет кондитерской фабрикой "Сиз Кэнди"?
– Вроде как.
– Отлично. Потому что ему следует знать, что творится в местном супермаркете. Ты в курсе, что "Сиз Кэнди" бесплатно раздают конфеты? А все местные бродяги в курсе.
И сегодня мне пришлось полчаса простоять в очереди с бомжами и наркоманами, которые ничего не покупали, просто требовали бесплатную конфету, а потом опять вставали в конец очереди.
– Ну не ходи больше в "Сиз Кэнди".
– Не пойду, можешь не сомневаться. Но если ты увидишь в "Майкрософте" Уоррена Баффета, ты должен ему сказать. Или покажи его мне, я сама ему скажу.
Я пробовал не обращать внимания, переводил разговор на другую тему, просил ее перестать. Ничего не помогало, особенно в последнем случае – тирада просто удлинялась минут на десять. Я чувствовал себя загнанным зверем.
Не забывайте, что первые несколько лет жизни в Сиэтле Бернадетт была либо беременна, либо приходила в себя после выкидыша. Я считал, что ее капризы – результат гормональных скачков или способ справиться с горем.
Я советовал ей подружиться с кем-нибудь, но в ответ получал лишь раздраженную отповедь: дескать, она пыталась, но ее никто не любит.
Говорят, в Сиэтле завести друзей труднее, чем в других местах. Есть даже такое понятие: "замороженный Сиэтл". Мне не довелось испытать на себе, что это такое, но коллеги утверждают, что оно и в самом деле существует, а связано с тем, что в жилах здешних жителей течет кровь скандинавских предков. Может, поначалу Бернадетт и вправду было нелегко. Но на протяжении восемнадцати лет питать необъяснимую ненависть к целому городу?
Доктор Куртц, у меня очень нервная работа. Порой, приходя утром к себе в кабинет, я чувствую себя донельзя измотанным. В конце концов я стал ездить на работу на корпоративном автобусе: это позволяет мне улизнуть из дому на час раньше и избежать утренней филиппики.
Я не собирался писать такое длинное письмо, но вид из окна самолета настраивает на сентиментальный лад. Позвольте перейти ко вчерашним событиям, из-за которых я к вам и обращаюсь. Я шел обедать в компании коллег, и одна из них, заглянув в окно аптеки, увидела там Бернадетт, спящую на кушетке. По каким-то причинам она была одета в рыбацкий жилет. Это было особенно странно, потому что Бернадетт в пику всеобщему кошмарному вкусу одевается подчеркнуто стильно (не буду излагать ее соображения об одежде наших знакомых). Я влетел в аптеку. Бернадетт проснулась и как ни в чем не бывало заявила, что ждет, чтобы ей вернули рецепт на галоперидол.
Доктор Куртц, не мне вам объяснять, что галоперидол – антипсихотик. Значит ли это, что моя жена лечится у психиатра? Или она достает препарат незаконно? Я не имею об этом ни малейшего понятия.
Я так встревожился, что перенес деловую поездку, чтобы поужинать вдвоем с женой. Мы встретились в мексиканском ресторане. Как только сделали заказ, я сразу заговорил про галоперидол:
– Не ожидал увидеть тебя в аптеке.
– Тссс!
Бернадетт, оказывается, подслушивала разговор за соседним столиком.
– Они не знают, чем буррито отличается от энчилады! – Она так напрягала слух, что черты ее лица заострились. – Боже мой! Они не слышали про моле. Как они выглядят? Не хочу оборачиваться.
– Обыкновенно.
– Что значит "обыкновенно"? На кого они похожи? – Она не выдержала и быстро оглянулась. – Да они сплошь в татуировках! Ха, ты настолько крут, что расписал себя от макушки до пят, но путаешь энчиладу с буррито?
– Насчет сегодня, – начал я.
– Да-да-да. Что это за мошка с тобой была? Из "Галер-стрит"?
– Су-Линь – мой новый администратор. У нее сын учится вместе с Би.
– Ну, все. Для меня теперь все кончено.
– Что кончено?
– Вся мошкара меня ненавидит. Она настроит тебя против меня.
– Это просто нелепо. Никто тебя не ненавидит.
– Тссс! Официант. Пришел принять у них заказ.
Она отклонилась назад и влево, дальше, еще дальше, изогнулась, как шея жирафа – и тут из-под нее вылетел стул, и она плюхнулась на пол. Весь ресторан обернулся посмотреть. Я вскочил и помог ей встать. Бернадетт поднялась, вернула на место стул и снова взялась за свое:
– Ты видел, какая у того мужика татуировка на руке с внутренней стороны? Похоже на рулон скотча.
Я отхлебнул "Маргариты" и перешел к плану Б. Он состоял в том, чтобы переждать бурю.
– Знаешь, что вытатуировано на руке у одного парня из "Старбакса"? Скрепка! Раньше татуировка была протестом. А теперь люди накалывают себе канцелярские принадлежности. Понимаешь? – Вопрос, конечно, был риторический. – Не смей делать татуировки! – Она снова обернулась и с шумом втянула в себя воздух: – Господи. Это не просто рулон скотча. Это в буквальном смысле шотландский скотч в черно-зеленую клетку. Ну и ну. Если соберешься наколоть себе клейкую ленту, выбирай обычный скотч! Как ты думаешь, что случилось? В тату-салон в тот день прислали особый каталог?
Бернадетт зачерпнула гуакамоле чипсиной, но та сломалась.
– Господи, как я ненавижу здешние чипсы. – Она стала есть гуакамоле вилкой. – Так о чем ты говорил?
– Меня интересует лекарство, которое тебе не дали в аптеке.
– А, ну да! – сказала она. – Доктор выписал мне рецепт, в котором оказался галоперидол.
– Это из-за бессонницы? Ты что, не спишь?
– Не сплю? – спросила она. – С чего ты взял?
– От чего было лекарство?
– Успокаивающее.
– Ты ходишь к психиатру?
– Нет!
– Ты хочешь пойти к психиатру?
– Боже мой, нет! Я просто переживаю насчет круиза.
– Насчет чего конкретно ты так переживаешь?
– Насчет пролива Дрейка. И людей. Ну, ты знаешь.
– Вообще-то нет.
– Там будет куча народу. Я не слишком хорошо себя чувствую на людях.
– Думаю, тебе надо с кем-то посоветоваться.
– Вот я с тобой и советуюсь.
– С профессионалом.
– Я как-то пыталась. Пустая трата времени и денег. – Она наклонилась вперед и зашептала: – Слушай, около окна стоит парень в костюме. Я его вижу четвертый раз за три дня.
И знаешь что? Если ты сейчас на него посмотришь, его там не будет.
Я обернулся. Человек в костюме удалялся по тротуару.
– Что я говорила?
– Ты хочешь сказать, за тобой следят?
– Пока неясно.
Рыбацкие жилеты, сон в общественном месте, психотропы, а теперь еще и мания преследования?!
Когда Би было два года, она страстно полюбила книжку, которую мы с Бернадетт сто лет назад купили в Риме у уличного торговца.
РИМ: прошлое и настоящее.
Путеводитель по историческому центру Древнего Рима с реконструкциями памятников.
В книге поверх фотографий сегодняшних руин наложены изображения зданий в пору расцвета Древнего Рима. Би сидела на больничной койке, привязанная к мониторам, и часами листала эти картинки. У книги была пухлая красная пластиковая обложка, и Би ее жевала.
Я понял, что сейчас передо мной прошлое и настоящее Бернадетт. Между той женщиной, в которую я влюбился, и этой, сидящей напротив и полностью неуправляемой, зияет пропасть.
Мы вернулись домой. Бернадетт уснула, а я залез в ее шкафчик с лекарствами. Он был битком набит пузырьками, на этикетках которых расписалась целая армия врачей: ксанакс, клоназепам, амбиен, хальцион, тразодон… Все пузырьки были пустые.
Доктор Куртц, я не стану делать вид, будто понимаю, что с моей женой. Это депрессия? Маниакально-депрессивный психоз? Она сидит на таблетках? У нее паранойя? Не знаю, что там еще может быть при нервном срыве. Как ни назови – думаю, не ошибусь, если скажу, что моя жена нуждается в содействии медиков.
Ханна Диллард прекрасно отзывается о вас, доктор Куртц, а также о той неоценимой помощи, какую вы оказали Фрэнку в тяжелый для него период жизни. Если я ничего не путаю, сначала Фрэнк сопротивлялся лечению, но вскоре поменял свое отношение к нему. А на Ханну ваши усилия произвели такое впечатление, что она вошла в общественный совет вашей клиники.
Через две недели мы с Бернадетт и Би должны отправиться в Антарктиду. Бернадетт явно не хочет ехать. Думаю, будет лучше, если в Антарктиду поедем только мы с Би, а Бернадетт ляжет в "Мадрона Хилл". Вряд ли ей понравится эта идея, но для меня очевидно, что ей необходимо отдохнуть и восстановиться под профессиональным наблюдением. С нетерпением жду вашего совета.
Искренне ваш,
Элджин Брэнч
Часть II
Бернадетт: прошлое и настоящее
Архитектурный конкурс
Спонсор: "Зеленые строители Америки"
ПРЕСС-РЕЛИЗ
"Зеленые строители Америки" и Фонд Тернера объявляют:
20×20×20
Двадцатимильный дом
Двадцать лет спустя
И еще через двадцать лет
Крайний срок подачи заявок: 1 февраля.
Двадцатимильного дома Бернадетт Фокс больше не существует. Сохранилось лишь несколько фотографий, тогда как все чертежи мисс Фокс, насколько известно, уничтожила. Однако с каждым годом этот проект становится все более актуальным. В честь двадцатилетия Двадцатимильного дома "Зеленые строители Америки" совместно с Фондом Тернера приглашают архитекторов, студентов и строителей представить на конкурс проекты реконструкции дома, а заодно поговорить о том, каким будет зеленое строительство в следующие двадцать лет.
Задача: представить план постройки односемейного жилого дома площадью 4200 кв. футов с тремя спальнями на участке по адресу: Лос-Анджелес, Малхолланд-драйв, владение 6528. Ограничение, установленное мисс Фокс, сохраняется: все используемые материалы должны быть добыты в радиусе двадцати миль от строительной площадки.
Победитель будет объявлен на ежегодном празднике "Зеленых строителей Америки" и Американского института архитектуры (АИА) в Центре искусств Гетти и получит приз в размере 40 тысяч долларов.
Суббота, 11 декабря
Письмо профессора архитектуры ЮКИА Пола Йеллинека парню, на которого мама наткнулась возле библиотеки
Джейкоб!
Раз уж вы заинтересовались Бернадетт Фокс, посылаю вам фрагмент ее жития, который выйдет в февральском номере "Артфорума". Меня попросили проверить его на предмет вопиющих ляпов. Если вам захочется сообщить автору статьи, что вы видели Бернадетт, прошу вас этого не делать. Бернадетт явно не хочет, чтобы ее находили, и я считаю, что мы должны уважать ее решение.
Пол
* * *
PDF – файл статьи в журнале "Артфорум"
"Святая Бернадетт: самый влиятельный архитектор, о котором вы никогда не слышали"
– Какой архитектор вызывает у вас восхищение? С таким вопросом представители Ассоциации архитекторов и строителей Америки недавно обратились к тремстам студентам-архитекторам. Ответы были ожидаемые: Фрэнк Ллойд Райт, Ле Корбюзье, Мис ван дер Роэ, Луис Кан, Рихард Нойтра, Рудольф Шиндлер – за одним исключением. В компанию великих мужчин затесалась одна женщина, которую практически никто не знает.
Бернадетт Фокс – личность по многим причинам исключительная. Еще совсем юной девушкой она заявила о себе в преимущественно мужской профессии; в 32 года получила так называемый грант для гениев – стипендию Мак-Артура; спроектированная ею мебель находится в постоянной экспозиции Американского музея народного искусства; ее считают пионером движения за зеленое строительство; единственный возведенный ею дом не сохранился; она ушла из архитектуры двадцать лет назад и с тех пор больше ничего не строила.
Любого из этих фактов хватило бы, чтобы привлечь к архитектору внимание. Все вместе они указывают на рождение выдающегося таланта. Но кем была Бернадетт Фокс? Гением, открывшим молодым женщинам путь в архитектуру? "Зеленой" до появления "зеленых"? И где она сейчас?
"Артфорум" побеседовал с людьми, которые сотрудничали с Бернадетт Фокс. Ниже мы предлагаем вниманию читателей результаты нашей попытки разрешить эту загадку.
В середине восьмидесятых передовая линия битвы за будущее архитектуры пролегала через Принстон. Модернистская школа переживала расцвет, ее последователи пользовались уважением и влиянием. Им противостояли постмодернисты во главе с преподавателем Майклом Грейвсом, только что построившим знаменитое муниципальное здание в Портленде. Своим остроумием, декоративностью и эклектикой оно спорило с аскетизмом, минимализмом и формализмом модернистов. Тем временем под предводительством бывшего принстонского профессора Питера Айзенмана собирал силы агрессивный блок деконструктивистов. Они отвергали и модернизм, и постмодернизм, предпочитая фрагментарность и геометрическую непредсказуемость. От студентов Принстона недвусмысленно требовалось решить, на чьей они стороне, а затем вооружиться до зубов и биться не щадя живота своего.
Элли Саито училась в Принстоне на одном курсе с Бернадетт Фокс.
ЭЛЛИ САИТО: В качестве дипломной работы я спроектировала чайный домик для туристического центра на горе Фудзи. Он был похож на взорванный цветок сакуры: много отдельных розовых лепестков, разлетающихся в стороны. На показе я отвечала на вопросы. Бернадетт оторвалась от своего вязания и спросила:
– А куда обувь ставить?
Все обернулись на нее.
– Кажется, в чайных домиках принято разуваться? Куда тут ставить обувь?
Сосредоточенность мисс Фокс на прозе жизни не прошла мимо внимания профессора Майкла Грейвса. Он взял ее на работу в свое нью-йоркское бюро.
ЭЛЛИ САИТО: Из всей группы он предложил работу только Бернадетт. Это был серьезный удар для остальных.
МАЙКЛ ГРЕЙВС: Мне не нужны архитекторы с самомнением и идеями. Самомнения и идей у меня своих хватает. Мне нужны люди, способные решать задачи, которые перед ними ставлю я. В Бернадетт меня поразила радость, с какой она бралась выполнять любые задания, хотя большинство студентов сочли бы это ниже своего достоинства. Безликие рабочие пчелы редко выбирают профессию архитектора. Поэтому, стоит вам обнаружить такую пчелку, вы в нее вцепляетесь.