Тамара шла по краю тротуара, несущиеся мимо грузовики хлестко обдавали ее грязью. А рев в голове не стихал, мысли все мчались, мчались как бешеные, сливаясь в серые полосы. А одно слово нет-нет да и выскакивало, точно реклама, крупным планом. Так бывает, когда смотришь по телевизору хоккей, летишь вместе с хоккеистами прямо на борт, и слово это вдруг вырастает перед тобой: какая-нибудь марка импортных сигарет или просто название фирмы. У Тамары это слово было "ПРЕДАТЕЛЬ". Главное, кто предатель? Почему? Мартьянов, что ли? Уехал куда-то, не предупредил, а у нее ведь сын, его сын… Или это Юрка - предатель? Она для него - все, всю жизнь, а он… А может, она сама? Не сумела сохранить семью, не смогла воспитать сына, довела до того, что связался с гопниками!
Вошла наконец в квартиру - с плаща течет, по полу мокрые следы. Юрка увидел - испугался, забегал, помогал плащ снимать, подал тапки. Тамара подумала: "Надо бы в ванну, в горячую воду". Где там! Еле хватило сил разобрать постель. Легла, а озноб все бьет, не отпускает. Юрик чаю принес, напоил - самой чашку в руках не удержать. Выпила - и сразу в жар. Тут Юрик и говорит:
- Мама, к тебе твой мент приходил. Велел, чтобы завтра после работы явилась к нему.
Сказал и смотрит. Боится.
Тамара отвернулась к стене и заплакала. А потом вдруг сама не заметила, как забылась. И то ли сон это был, а может, бред, но вот ясно-ясно увидела: она удит рыбу, не на речке, а у себя дома, в комнате. Паркет разобран, и на самой середине, возле стола, дырка. Черная, глубокая. Тамара опускает туда леску с крючком, и там кто-то сразу - дерг! Она тянет удочку вверх и вытаскивает огромную рыбину. Белую, всю какую-то дряблую, как разварную. И без глаз. Так страшно!
Села на кровати, вся мокрая - лоб, шея, спина. И тошнит. А затылок прямо каменный. Кое-как все же уснула и уж проспала до будильника, но сон был плохой, душный и тяжелый. Утром еле встала. На работу решила не ходить, сразу в милицию. Весь день ждать, околеешь!
Но сыну опять ничего не сказала, приготовила завтрак, вскипятила чай. А ноги, спину, руки и плечи - все ломит. Есть не смогла, даже противно было смотреть на еду. А Юрка лебезит, в глаза заглядывает:
- Мам, ну ты - как? Может, сбегать в поликлинику, вызвать врача?
- Ничего не надо, позвоню, отпрошусь, у меня отгул есть.
Юрик покрутился, покрутился, хотел, видно, еще что-то спросить, да не посмел. Ушел в школу, весь понурый какой-то… Неужели опять?..
А Тамара Ивановна собралась в милицию. По дороге позвонила Раисе, попросила отгул, та заохала:
- Только уж вы не разболейтесь, работы много!
Стерва… Нет о человеке подумать, она - о себе. Все люди такие! Сидит квашней, могла бы и сама пару листов начертить. Так ведь не умеет же ни фига! Давно пора бабе на пенсию, нет, сидит, занимает место!
Нарочно думала Тамара Ивановна о Раисе, отвлекала себя, чтобы не волноваться, - ведь не просто так вызывает ее капитан Дерюнин. Господи, а ноги-то совсем не идут, волокутся, точно у паралитика!
Инспектор был на месте, встал, подал стул.
- Садитесь, располагайтесь, Тамара Ивановна. Вот теперь вижу: пришли в себя, вид отдохнувший, румянец на щеках. Слов нет, интересная женщина, это безусловно.
- Что стряслось, Борис Федосеевич? Если плохое, сразу скажите.
Заулыбался:
- Вот вы какая! Милиция, - значит, обязательно плохое. Не переживайте, с вашим сыном все хорошо. Даже в школу решили не сообщать, а то ведь у нас везде, сами знаете, перестраховщики. Не захотят брать в девятый класс, будут спихивать в ПТУ, на чужие руки.
- Я его в военное хочу, в артиллерийское, - зачем-то сказала Тамара и прикусила язык.
- И прекрасно! - Дерюнин вроде даже обрадовался. - Если будет надо - поможем. А пока что… Значит так. Пока просьба к вам у нас. Обращаемся как к сознательному и… уже своему человеку.
- Я… Можете на меня рассчитывать, - голос Тамары Ивановны сразу стал твердым.
- Да тут, понимаете, такое деликатное дело… Надо помочь нашему правопорядку, государству, можно сказать.
…Даже смешно! Как это Тамара Мартьянова откажется помочь своему государству?!
А дело оказалось вот какое: в районе действовал опасный и дерзкий преступник. Были случаи разбойных нападений, избита женщина, а почерк везде один. Недавно бандит с целью грабежа набросился на старого человека, ветерана, свалил его на землю, зверски топтал ногами, а когда на помощь подоспел работник милиции, оказал ему сопротивление. Но милиционеру удалось задержать бандита, и он узнал его, того, которого так долго разыскивали. По ряду примет. Представляете, какие есть еще скоты? И это на шестьдесят седьмом году Советской власти! Короче, теперь предстоит суд, и вот здесь-то и получается закавыка. Наше гуманное законодательство не позволяет осудить преступника только на основании одних лишь показаний милиционера. А других свидетелей не было.
- А как же ветеран? И те, другие, ну, на кого он еще раньше нападал и грабил? - спросила Тамара Ивановна. - Можно ведь устроить очную ставку. Опознание…
- А вы человек грамотный, Тамара Ивановна, - похвалил Дерюнин. - Только все, к сожалению, не так просто. Ветеран не найден. Пока работник милиции задерживал бандита, ветеран исчез. Вероятно, как-то сумел подняться, ушел домой. В общем, искали, но не объявился. Старый же человек, мог и умереть… В результате побоев. А те, прежние… Тут сложность: на всех преступник нападал в темноте, никто как следует его не запомнил, так, отдельные детали. Но настоящего, крепкого свидетеля нет. И очная ставка не поможет.
- Ужас, - вставила Тамара.
- То-то и оно. А преступник очень хитрый, ведет себя на следствии неискренне, от всего отпирается, а тут и вообще отказался давать показания. Наглый, мерзавец. И еще на сотрудника милиции наговаривает, будто бы тот задержал его на улице просто так, ни за что. И чуть ли не ударил. Как вам нравится?
- Нахальство! Где это видано, чтобы в наше время ни за что хватали!
- Сейчас наша задача… я считаю, общая задача, верно?
- Верно, - кивнула Тамара.
- Наша задача: изобличить! Избавить общество от бандита, от подонка. Ведь вот такие и втягивают ребятишек в преступления. Не исключено, что Ухов даже знаком с преступником, нет, это я к слову, все бывает. И необходимо добиться, чтобы бандит получил сейчас срок и не смог больше совершать преступлений. Это наш долг.
- А… следователь?
- Следователь там хороший, хотя и молодой. Делает все, что нужно. Нам с вами надо ему помочь. На вашей кандидатуре остановились по моей рекомендации…
- Я все сделаю, Борис Федосеевич.
- Верю.
На Тамару Ивановну опять напал озноб, пришлось стиснуть зубы. Она молча кивнула головой, и тогда Дерюнин объяснил, что делать ей, по сути, ничего особенного и не придется, надо просто сказать, что в тот момент, когда случилось происшествие, она находилась поблизости и все видела. Неправды тут не будет никакой, потому что, в конце концов, не важно, видела она это собственными глазами или просто точно знает, что все было именно так. А видели другие, которым она верит.
- Ведь вы же мне верите? - тихо спросил Борис Федосеевич, придвигаясь к Тамаре.
Она опять кивнула. Смешно: как это ей - ей! - не верить человеку, который так честно выполнил все, что обещал сделать для Юры? Который охраняет нас от всей этой мрази, идя даже под бандитские пули! Да разве посмела бы она ему отказать?.. И, с другой стороны, почему бандит должен разгуливать на свободе, убивать и калечить людей только потому, что у нас такие мягкие законы, что из-за одного свидетеля возможен неправильный приговор? Да этих выродков и вообще - стрелять без суда и следствия, а не то что!.. На месте!
- Я согласна, - сказала Тамара Ивановна хрипло.
Еще полдня она провела в милиции, познакомилась со следователем товарищем Косенко, подписала какой-то протокол. Читать не стала, не могла - голова прямо разламывалась, то в жар кидало, то в холод. Каждый час приходилось незаметно глотать аспирин… Мартьянов - сволочь, ничего не сделал для сына, ни разу, но у Юры есть мать, она понимает, что такое долг перед ребенком!..
Было уже около четырех часов, Тамара еле держалась на ногах, когда следователь подвел ее к закрытой двери. Сказал:
- Войдете, увидите вдоль стены на стульях троих мужчин. Осмотрите всех внимательно. А потом покажите того, что в центре. Подтвердите, что видели именно его. И все.
Тамара Ивановна вошла. Сидят. Все одинаковые, серые… Преступные. В ватниках и кепках. По сторонам два милиционера. Господи, только бы не перепутать! Остальные-то двое не виноваты, еще покажешь на кого из них! Косенко сказал, что бандит этот, Дмитриев, в середке.
Она повернулась к следователю и громко произнесла:
- В середине. Этот человек Дмитриев. Который зверски избивал пенсионера и напал на милицейского работника. Его надо судить нашим судом…
- Довольно, довольно… - прервал следователь, - вот, подпишите здесь. Спасибо.
Лица бандита она так и не запомнила.
Ночью стало совсем плохо: температура, дышать нечем, бред. Наверно, перепугала Юрку до полусмерти - кинулся в автомат, вызвал "Скорую". Приехали, хотели сразу в больницу. Отказалась. Сделали укол, сказали - пневмония. Днем пришел врач из поликлиники, подтвердил. И тоже - необходима госпитализация. Тамара Ивановна твердо: "Нет!" Еще чего, оставишь сына дома одного, потом век не расхлебать, по улицам вон бандиты шляются…
Пять суток было очень тяжело, как вечер - на градуснике под сорок, врач чуть не каждый день, и сестру присылали с уколами. А Юрик - просто другой человек, не нарадуешься! Ухаживал, в магазин бегал, в аптеку, сам варил куриный бульон. И все: "Мамочка, мамуля…"
Приходили, конечно, и с работы. Людмила. Через день бегала, и каждый раз с полной сумкой. Тамара ругалась:
- Для чего столько натащила, мне же на еду смотреть противно!
- Через силу ешь, не то совсем загнешься, и так глядеть жутко. А что не съешь, Юрка слопает. Вот яблоки тертые, в них железо, кровь укрепляет. А в банке паровые биточки, Том, ты не думай, не из готового фарша, сама вертела… Раиса привет передает, прийти не может, давление замучило, еле ноги тянет. Сказала: "До нового года доработаю, и все. На пенсию. Но Танька, говорит, пускай не надеется насчет бесплатной рабсилы: с ребенком сидеть не стану, ходит в садик и пускай себе ходит. Для себя поживу, запишусь в группу "Здоровье", куплю абонемент в Дом офицеров на вечера романсов. А Ирка - пускай в садике. А то, говорит, не рожали, теперь спохватились, вот и трясутся, что поздний ребенок…"
Людка трещит, трещит без остановки, а Тамара уже отключилась, слово слышит, два - мимо.
…Потом внезапно сделалось легче, упала температура, появился аппетит, да не какой-нибудь, а прямо как у волка. Тамара встанет, доплетется, держась за стенку, до кухни, пожарит себе картошки на постном масле - любимая еда, - поест и опять в постель. Спать могла хоть полдня подряд. А проснется, лежит, думает. И мирно так, медленно. Обо всем. О Людмиле - что-то скрывает, глаза каждый раз красные; о Юрике - надо бы проверить дневник, а то говорит, что все хорошо, вдруг врет? И про милицию вспоминает, где давала показания на того хулигана. Юрка вчера спросил:
- Мам, а зачем тебя тогда вызывали?
- К тебе отношения не имеет.
Теперь-то уж можно сказать правду, парень осознал, по всему видно - и как дома себя ведет, над уроками все вечера сидит, и вообще изменился, ни хамства, ничего. На улицу идет, спросит разрешения. И возвращается всегда до десяти: "Мам, чай поставить?" Сядет к Тамаре на постель, играют в "Эрудит".
С Шестопаловым, говорил, опять дружат. Но без Ухова. Ладно, Шестопал неплохой мальчишка, а дурь в голове в этом возрасте у них у всех… Ох, слава Богу, все обошлось, спасибо Борису Федосеевичу, до конца жизни Тамара его не забудет.
На больничном продержали ровно месяц. За это время на работе произошли изменения. Раису Федоровну разбил паралич. Оказывается, уже давно, вот сразу после того, как Людка тогда рассказывала, мол, Раиса решила - на пенсию. Теперь лежит. В больницу почему-то не взяли, а ведь половина тела отнялась. Людмила от Тамары нарочно все скрывала, не хотела больную расстраивать. А накануне того, как Тамаре на работу выйти, сказала.
- Кто же теперь будет ведущим? - спросила Тамара.
И опять подумала: вот дура, не получила высшего образования!.. Кого еще теперь поставят, может, такого, что придется увольняться или переходить в другую группу.
- Хоть бы мужичка взяли! - заявила Людка. - Все же будет стимул выглядеть! А, Том? Девчонки из кадров говорят - оформляют кого-то. Интересно, молодой?
- Молчала бы! Ты же своего Колюню обожаешь, как не знаю…
- То - свой…
Когда Тамара Ивановна впервые после болезни шла на работу, кончался октябрь. Шла рано утром знакомой дорогой от остановки через садик, по сторонам аллеи фонари горят, листья шуршат под ногами. Пахнет настоящей лесной осенью, сладко и как-то грустно. Но хорошо. Последние годы Тамара больше всех времен любила осень, потому что осень - это покой. Раньше, когда была помоложе, всегда радовалась весне - каждый раз ждешь чего-то, будто праздника, кажется, вот придет лето, отпуск, что-то случится, переменится. Что? Да неважно!.. Но это было давно, еще до Юрика, при нем больше потому радовалась весне, что тяжелое пальто можно снять, мальчишку на солнце выпустить, опять же съездить в дом отдыха. Уже без глупых надежд на какие-то перемены.
А теперь вот полюбила осень. Летом непрерывные заморочки, да еще на работе - сплошной совхоз, а в промежутках - подыхай от жары на рабочем месте, здание-то новое, сплошное стекло, и какой дурак выдумал? Люди мучаются, не знают, как спрятаться от солнца. Вот, слава Богу, догадался кто-то завешивать окна фольгой, хоть частично отражает лучи.
Зимой тоже мало радости, зиму Тамара с детства не могла терпеть, росла-то в деревне и на всю жизнь запомнила, что рукам всегда холодно, а валенки рвутся и туда залезает снег. И главное, попробуй-ка утром, вьюга - не вьюга, мороз - не мороз, беги за четыре километра в школу. А идти-то полем, от ветра не спрячешься, так и сечет, с ног валит. Некоторых ребят родители, если уж очень холодно или метель, оставляли дома. У Тамары отец - фронтовик, себя никогда не жалеет, и дочке: "Ничего, Томка, добежишь! Вот мы, бывало…" Ну, ладно, это в детстве. А сейчас? По утрам темно, в транспорте давка, все толстые, как кули, пуговицы рвут. И сапог никогда не достать, а найдешь, так цена - будь здоров! А тут, глядишь, Юрик вырос из очередной куртки, тоже ведь что попало не станет носить, хуже, чем у ребят.
А теперь и вообще будет проблем - вагон с тележкой: зимой вечно грипп, а Тамаре врач сказал - легкие слабые, надо беречься.
Нет, осень лучше всего, тихо, мирно… Так бывает, когда вернешься домой из гостей, где весь вечер орал магнитофон или, того хуже, пели за столом. И всё одновременно - ели в три горла, пели, курили - не продохнешь, а тут еще кушак, конечно, врезался, и новые туфли жмут… И вот, наконец, ты дома, в чистоте, в прохладе, надела шлёпки, халат, форточку - настежь, дыши, сколько влезет. А если еще завтра воскресенье и на работу не идти… Вот осень - вроде этого. Ничего не надо, никуда не надо. Живи, и все. А вокруг медленно-медленно падают листья…
Шла Тамара Ивановна к проходной после болезни, и на душе у нее было тихо и уютно. Шла и не подозревала, что это не обычное рядовое утро, каких были тысячи в ее жизни…
Миновав проходную, где знакомая вахтерша, тщательно проверив пропуск, спросила: "Что давно не видно, болела?"- Тамара привычно зашагала двором. Тут, на заводской территории, она сразу делалась другой, даже походка менялась, шаги - шире, и руками свободней размахивала, словом, производственник, свой здесь человек.
Мимо длинных, закопченных цехов, выстроенных, наверное, лет сто назад из красного кирпича, через площадку, где трибуна и Доска почета, вышла к своему КБ, новенькому, современному, будь он неладен, этот архитектор, враг народа! Еще внизу, в гардеробе, удивилась: вешалка-то почти пустая. А уж когда вошла в чертежный зал и двинулась по проходу между кульманами в дальний левый угол, где размещалась их группа механизации, задумалась: а где же весь народ? Времени-то восемь десять, пять минут до начала дня. Но тут же и вспомнила - Людка вчера два раза повторила: "Повезло тебе, Томка, на завтра всех забрили на овощебазу. Кроме, конечно, калек, вроде тебя. Придешь, покрутишься до обеда и мотай, а я с базы к Раисе, там помощь нужна… да и домой идти неохота". Вчера Тамара все эти слова пропустила мимо ушей, начиная с базы и кончая тем, что Людмиле не хочется домой. Сегодня подумала: что еще за новости? Всегда несется, как нахлестанная, - как же! - любимый муж придет, а ее вдруг нету…
Добравшись до своего места среди чертежных досок, на которых сиротливо белели листы с незаконченными чертежами, Тамара Ивановна решила для начала навести порядок в собственном хозяйстве. Кульман обтерла тряпкой, разобралась в ящиках стола, проверила, на месте ли инструмент. А то ведь у нас как? Нет человека - и с общим приветом, собирай потом с бору по сосенке - у одного циркуль, у другого резинка, третий все кнопки растаскал. Разобравшись, стала готовиться к завтрашнему дню - на сегодня-то работы все равно нет. Очинила карандаши, наколола чистый лист на доску… Кто у них тут распределяет работу, раз нет непосредственного начальника?.. В общем, Людмила права, до обеда прокантуемся, а там… Устала с непривычки-то… да и дома еще полно дел.
И только Тамара так подумала, неторопливо расчесывая волосы перед зеркалом, висящим на стене как раз за ее доской, как услышала шаги. И сразу - незнакомый голос:
- Есть тут живая душа?
Голос низкий, красивый. Тамара обернулась и увидела громадину - рост, наверное, под два метра, сам широкоплечий, даже массивный. С рыжей бородой. Ну, бугай и бугай. И одет, будто в турпоход собрался, - в мятый джинсовый костюм, сейчас такие вообще не в моде. К тому же штаны сильно ношенные, да и обувь… "Скородох"- как Людка выражается. Юрик бы и то побрезговал надеть. А вот лицо как раз ничего. Веселое лицо, нос торчит, глаза с юмором… Только все же чересчур огромный! Такому бы Дедом Морозом быть на елке! По возрасту - не старый, лет сорок, от силы - сорок два.
Все эти наблюдения Тамара Ивановна сделала за долю секунды. И поняла: а это ведь новый начальник!
И спросила:
- Вы наш новый ведущий?
- Если не возражаете, - ответил он, тяжело опускаясь на Раисин стул. - А вы, судя по всему, одна из тех несчастных, кому придется терпеть мою диктатуру? Примите и прочее.
Почему-то Тамаре вдруг стало легко, ну просто слов нет! Незнакомый человек, начальник, а ведет себя безо всякой официальщины. Представился, сказал, что зовут Антоном Егоровичем. Фамилия Волков. Женат, имеет троих детей… Теперь-то ясно, откуда поношенные штаны и кошмарные туфли. На такую семью поди наработай. Да еще если жена без рук. А тут, видать, именно так дела и обстоят - ворот у рубашки мятый.