…Переходный возраст переходным возрастом, и все бы можно стерпеть, тем более, по сравнению с другими своими ровесниками Юрик вел себя еще очень прилично, грустно другое: собственная Тамарина жизнь вдруг стала какой-то тусклой и пустой. Вернее, даже не пустой - загромождена она была делами и хлопотами по-прежнему, а вроде как безрадостной. Выкладываешься на всю катушку, а иногда такая вдруг возьмет тоска - ну кому это нужно все? Раньше спешила, выкраивала свободные минутки, чтобы побыть с Юркой, в шашки поиграть, или в "Эрудит", или, конечно, в военную игру. По воскресеньям - вместе в кино. А теперь ему в кино интересней с Шестопаловым, а играть?.. "Не, неохота…" Ну, хорошо, ну, допустим, это и правда, как все кругом твердят, переходный возраст. А дальше-то что? Кончит школу, там - училище; для него, конечно, польза, а Тамаре как жить? Близких подруг не завела, родные все в деревне. А он ведь, Юрик-то, потом, когда повзрослеет, поумнеет, все равно к матери не вернется, женится, и будет у него своя жизнь. И хорошо. Радоваться надо! Тамара ведь не Раиса и не мартьяновская мамуля, чтобы сыну семью разбивать… Ну, а сама, сама-то все-таки как?.. Дотянуть сына до училища, а там - в срочном порядке замуж? Найти себе приличного старичка, вдовца?.. Смешно.
Иногда Тамара думала: как же могло получиться, что, расставшись четырнадцать лет назад с Мартьяновым, никого она не смогла полюбить по-настоящему. Чтобы только о нем и думать, мечтать, с ума сходить, жить от встречи до встречи. Что она, Тамара, каменная, что ли?
Было ясно: приличных мужчин, достойных, чтоб их полюбить, в наше время ничтожные единицы, и лично ей, к несчастью, ни один из таких ни разу не попался. Те, с кем проводила время в отпуске, для жизни, для настоящей любви не годились. Изменяли женам? Изменяли! А разводиться, между прочим, не собирались, хоть и врали каждый раз, что - хоть завтра, да жалко детей. Полюби такого, а он тебе через год - козью рожу. Нет уж.
Тамара и не надеялась, что встретит человека, который будет достоин любви. И, может, это к лучшему? Любовь - зависимость, а она привыкла во всем зависеть от одной себя. А еще, как бы ни отдалялся от нее сын, в конце концов, его дело. А у Тамары - свое, долг перед ребенком, долг на всю жизнь, до последнего дня.
Седьмой класс Юрик закончил прилично, без троек. В июле Тамара съездила с ним вместе в деревню к своим, уже третий год проводила там отпуск, надоели казенные развлечения. Погода весь месяц стояла хорошая, купались. Юрик научился вполне сносно плавать, правда, долго не решался прыгнуть в воду с обрыва, пришлось прыгать самой и пристыдить: "Ты ж мужчина! В десантных ведь войсках с парашютом придется!" А он хладнокровно: "Да не собираюсь я в твое училище". - "Вот как? А куда же ты, интересно, собираешься?" Буркнул что-то, пожал плечами и отошел. Сперва Тамара расстроилась, а потом сама себя и успокоила: маленький еще, сто раз передумает… Вообще-то в деревне было хорошо, с сыном почти восстановились прежние отношения. Шестопалов, дружок, слава Богу, далеко, а с местными ребятами Юрик как-то не сдружился.
Уезжала Тамара второго августа, а Юра еще три недели пробыл у стариков. К его возвращению сделала в комнате ремонт, намыла пол, испекла пироги, его любимые, с капустой и с яблоками. А еще купила подарок. Дорогой, на работе не сказала, заклюют. Но решила: надо, чтобы парень понимал: матери для него никаких денег не жалко. Все-таки большой, в восьмой класс пойдет, у многих ребят, которые с отцами, и одежда фирменная и магнитофоны. У некоторых даже мотоциклы есть. Юрик одет не хуже других, все по моде Тамарой сшито да связано, но пусть даже красивей покупного, а ребята сразу отличат - фирма или самодельное. Купила японский магнитофон - плэйер, тот, что с наушниками, и можно хоть весь день слушать свой рок, а другим не мешать. Магнитофон и пару кассет привез Виктор. Его весной опять взяли на флот, плавал теперь, как прежде. Денег этот магнитофон по Тамариным заработкам стоил конечно жутких, пришлось даже снести в ломбард кое-что. И то Витька сказал: делаю скидку, не для тебя, тебе бы копейки не уступил, Юрку жалко.
Юрик приехал двадцать девятого августа. Загорелый и какой-то совсем взрослый. На ремонт внимания, конечно, не обратил, а от магнитофона аж взвизгнул. Сел за стол, умял половину пирогов - и во двор, хвастаться. Тут Тамара ничего не сказала, можно понять.
Начался учебный год, и все вроде тихо-спокойно, но Юрик теперь каждый день на улице допоздна, и опять чужой какой-то. Явится наконец, лицо уже наперед злое. Спросишь: "Где был?" - "С ребятами". - Я спрашиваю: где?!" - "Хватит. Где надо!" Или еще хуже, издевается: "Ты же Шерлок Холмс, давай определяй по косвенный уликам. Ищи криминал".
Как-то вечером Тамара сидела одна дома, вязала, и вдруг звонок. Открыла - стоит мужчина, худощавый, средних лет, в плаще. "Вы Тамара Ивановна Мартьянова?" - "Я". А он: "Разрешите войти, я инспектор районного УВД капитан милиции Дерюнин Борис Федосеевич". И протягивает Тамаре какое-то удостоверение. А она и прочесть не может, все внутри трясется. Потом опомнилась, засуетилась: "Проходите, пожалуйста, вот сюда, пожалуйста, в комнату, садитесь…" А у самой ноги дрожат, губы онемели, голос даже изменился, тоненький стал, противный. Потому что с первого взгляда, с первого слова почувствовала: что-то с Юркой! Прямо крик из горла рвется: "Что с ним?!"- а выговорить страшно. Борис Федосеевич снял плащ, повесил, прошел не торопясь в комнату, сел и огляделся. Потом спрашивает: "Тамара Ивановна, вы знаете, где сейчас ваш сын?" Ну точно - беда! Попал под машину, или гопники какие-нибудь покалечили… Борис Федосеевич посмотрел внимательно, говорит: "Не надо так волноваться, сын ваш, Мартьянов Юрий, жив и здоров. Но… Короче, сегодня около девятнадцати часов возле вашего дома совершено ограбление личной автомашины. Преступники взломали дверь, проникли в салон и взяли импортный переносной магнитофон, аптечку, блок сигарет "ВТ" и сувенирную кошку". - "Как это - кошку?!" - "Специальную. Помещаются в автомобилях у заднего стекла для украшения. Тоже импортная". И замолчал. А у Тамары Ивановны уже отлегло от сердца, потому что Юрик здесь ни при чем. Конечно, мальчик он сложный, но чтобы украсть?! И зачем ему магнитофон, Господи! У него же свой есть! А кошка… И вообще смешно. Ошибка это! А инспектор размеренным тоном поясняет, что нападение видели из окна жильцы третьего этажа и в одном из подростков, совершивших кражу, узнали ее сына, Мартьянова Юрия.
Теперь Тамара успокоилась: вранье! Во-первых, из окна, да с третьего этажа, да в семь часов вечера много не разглядишь, хоть и светлые сейчас вечера. Ну как они узнали Юрика? По одежде? Так в куртках, как у него, полрайона ходит. Во-вторых…
Додумать не успела, потому что услышала: открывается входная дверь - Юрик! Вот сейчас все и разъяснится, и этому инспектору будет стыдно - явился к приличной женщине обвинять ее сына в воровстве!
Через минуту Юра вошел в комнату, и надеяться Тамаре Ивановне сразу стало не на что, потому что в руках ее сын держал рыжую игрушечную кошку из искусственного меха.
- Куда? Стой на месте! - низким голосом сказала она, видя, как Юрик шарахнулся назад, к двери. - Говори, где магнитофон из той машины. Ну? Живо!
- У… у него… Ухова… - пролепетал Юрик.
- Остальное где?
Почему-то Тамаре казалось, если сын вот сейчас, именно ей, не инспектору, сам, честно скажет, где вещи, все обойдется. И она торопила его:
- Ну же! Быстрее! Быстрей!..
- Аптечку - Шестопал…
Тут инспектор взял-таки инициативу в свои руки, пригласил Юру к столу, велел сесть и сам стал расспрашивать его обо всем подробно: кто первый предложил вскрыть дверь чужого автомобиля, как это было, когда, кто именно ломал замок, кому пришло в голову взять самую дорогую вещь в салоне - магнитофон. Юра полушепотом на все почти вопросы отвечал "Ухов", инспектор записывал, потом дал прочесть Юре, и тот расписался. Тамара Ивановна тоже.
Когда Борис Федосеевич собирался уходить, убрав бумаги в портфель и прихватив кошку, Тамара вышла за ним в переднюю, прикрыла за собой дверь и растерянно спросила:
- Что же теперь?..
Инспектор только руками развел.
- Будут решать.
- Кто?
- Следователь. Возможно, суд. А как вы думаете? Это ведь уголовное преступление, кража со взломом.
- И… и… могут?..
- Все может быть, мамаша.
- А скажите… тот… ну, хозяин машины… он - из нашего дома?
- Нет, не из вашего. И вообще не советую предпринимать что-либо в этом отношении.
И ушел.
А Тамара Ивановна вернулась в комнату, сняла с платья кушак, узенький, пластмассовый, и отстегала сына. Первый раз в жизни. За все! За неблагодарность! За бессовестность! Что свою жизнь загубил, а значит, и ее! Для чего ей теперь жить? Для чего?! Для чего?! - Кошки… кошки поганой тебе не хватало?! Паршивец!
Хлестала по чему ни попадя, а он только отворачивался, лицо ладонями закрывал. Вдруг устала - ноги не держат. Пошла в ванную, умылась холодной водой, тут же, прямо из-под крана, попила. Вернулась в комнату. За стенку держалась, шаркала ногами по полу, как старуха. Открыла дверь - Юрик у окна, молчит, только спина вздрагивает.
Тамара села на стул. Нельзя жалеть! Начнешь жалеть - совсем загубишь. Спросила безразличным голосом:
- Ну, что думаешь делать? Ведь посадят. В колонию для малолетних. Лет пять дадут.
Заревел, бросился к матери, за руки хватает:
- Мамочка! Миленькая! Никогда больше!.. Сделай что-нибудь! Я не хотел, это они! Они! Ухов с Шестопалом!
- Милиционеру все по правде сказал?
- Все-о…
- Молодец.
…Молодец-то молодец, а что же получается? Только припугнули, и готово? Выдал товарищей? А-а, до того ли!..
Две недели Тамара Ивановна жила как сумасшедшая. Все ждала - придут, заберут Юрку… С завода домой - бегом, по лестнице, если кабины внизу нет, - бегом. На работе никому ни слова, но такое состояние разве скроешь?
…А Юрка теперь зато целыми вечерами дома. В школу - из школы, сделал уроки и сидит часами перед телевизором. Как-то вдруг сам предложил:
- Мам, сыграем в игру, а? В ту, военную, а?
Тамаре бы радоваться, так нет, еще сильней болит сердце, ведь ребенок же, совсем еще ребенок… Как представит себе, что уводят Юрку под конвоем, так бы и завыла на весь дом. А ведь и ему виду нельзя показывать. Он, видно, тоже про это думает. Однажды спросил:
- Тебя… никуда не вызывали?
- Куда это? - не поняла Тамара.
- Ну… К этому… в милицию.
Господи, губы дрожат у мальчишки! Взяла себя в руки, сказала твердо:
- Вызовут, так не меня, тебя. Я в чужие машины не лазила.
Отвернулся.
Однажды пришла Тамара домой, смотрит, а у Юрки глаз подбит, весь запух, и вокруг чернота. Спокойно спросила, в чем дело. Всхлипнул.
- Ухов с Шестопалом… Говорят: "Стукач, всех заложил. Молчал бы, ни черта бы этот мент не нашел".
- Как это - "не нашел"? Он же своими глазами видел кошку, ту самую.
- Они не про кошку. Говорят, надо было сказать, что кошку на дворе подобрал, валялась. Кошка - ерунда, она дешевая. А про магнитофон и все другое, что у них, надо было молчать, они говорят.
- Но ведь вас же видели!
- Ухов сказал - туфта все это, мусор - лапшу на уши, на понт тебя брал!
- Куда-куда?
- На понт.
- Это еще что за бандитские словечки?! Да чтоб я больше… И нечего тут нюни распускать! Что, сдачи не мог дать? Всю рожу расквасили!
Юрка опять всхлипнул, вытер ладонью глаза.
- Ухов сказал: Бога моли, чтоб мой папаша замял дело. А то, говорит, не жить тебе… Мам, я в школу больше не пойду.
- Я вот тебе не пойду! Струсил! Мало ли что твой Ухов наболтает!
Но самой вдруг стало тревожно. Собралась, будто в магазин, сумку взяла, а сама - в милицию. И повезло ведь, хоть и поздно, а нашла, застала Дерюнина.
Ее он узнал сразу, предложил сесть, выслушал очень внимательно - про все: что Ухов угрожает, парень в школу боится ходить, и как сама не спит ни одной ночи, извелась вконец. Только вот про подбитый глаз не сказала, язык не повернулся.
В конце пожаловалась:
- Ну сколько же можно терпеть неизвестность эту? Все нервы вымотала, так - и с ума недолго…
Борис Федосеевич посмотрел как-то неофициально, по-человечески, покачал головой.
- Жалко вас. С лица совсем похудали. Постараюсь помочь, зайдите через пару дней. В среду.
Еле вытерпела Тамара эти два дня.
В среду капитан Дерюнин сказал, что следственные органы готовы пойти Тамаре Ивановне навстречу, учитывая, что одна растит сына, а также тот факт, что отдел кадров завода, где она работает, дал о ней исключительно положительные сведения. В голове мелькнуло: теперь на работе, конечно, обо всем узнают - у девок из отдела кадров языки без костей, дойдет и до КБ… ладно, не до того сейчас.
А инспектор продолжал. Объяснил, что замять такое происшествие, разумеется, невозможно, но уголовного дела возбуждать, видимо, не будут. По просьбе потерпевшего. Были бы взломщики совершеннолетними - дело другое, а тут, как ни говори, пацаны. И вот, учитывая чистосердечное признание Юрика и то, что он из них троих - самый младший и был вовлечен, и опять же - мать заслуживает доверия, предварительно пока та-к: пусть кончает восьмилетку… ну и словом, если ничего подобного не повторится, на первый раз можно простить… то есть ограничиться внушением. Пока, значит, так…
Он говорит, а Тамара Ивановна и слова вымолвить не может. Чувствует, как только откроет рот, сразу расплачется. И он это понял, Борис Федосеевич, тактичный человек.
- Идите домой и не нервничайте. Благодарить меня не надо, все мы советские люди, и у нас человек человеку, слава Богу, не волк.
Тамара шла домой и всю дорогу плакала. Первый раз в жизни не от обиды и не со злости - от стыда. Вот сорок лет на свете отжила и привыкла думать - каждый только о своем заботится. А что получилось? Борис Федосеевич, инспектор этот, чужой, посторонний, а ведь все понял, отнесся по-человечески, хочет помочь. Как отблагодарить? Что сделать? С подарками не подъедешь, не такой человек, настоящий человек в полном смысле слова.
Легла в тот вечер рано. Лежала, смотрела на окно, за которым долго горели фонари, слушала, как грохочут вдоль улицы тяжеленные дальнобойные грузовики. Потом начался дождь, сперва мелкий, тихий, едва шуршал по карнизу, а потом как загремело, пошло. Что ж, середина сентября, осень… Юрик, как всегда, спал неслышно, он всегда так спал, даже если болел. Подошла, поправила одеяло. Плечико-то худенькое, острое!..
И опять слезы сами из глаз поползли. Вот, неполных четырнадцать лет, а едва не угодил за решетку. Почему? По глупости, больше нет причин… Нет, есть. Есть! Безотцовщина. Конечно, на этот раз можно возразить, что у главного хулигана и заводилы Ухова как раз имеется родной папаша, и такой, видать, разворотливый, что даже с хозяином той машины как-то сторговался. Но к добру ли? Сегодня - машина, завтра сыночек человека убьет. А надо, чтобы ничего такого даже в мыслях!.. А ведь у Шестопала тоже нет отца, пил сильно, всю семью изводил. В позапрошлом году посадили. За драку. Так что неизвестно еще, что лучше - такие папаши или - как у Юрика. Другое дело, что она, Тамара, ни на секунду не должна забывать, в каком долгу перед сыном. Думать о каждом шаге и все делать не как попало, тяп-ляп, а будто ты на фронте, и от тебя зависит жизнь товарищей. Только так!
Во-первых, надо усилить контроль за свободным временем сына. Во-вторых… а во-вторых, возможно, следует встретиться с Мартьяновым. Все же ум хорошо, два лучше. Самолюбие придется придержать. Просто посоветоваться, мужчина в мальчишеской психологии должен разбираться лучше. Материальной помощи просить она, конечно, не станет. А поговорить нужно. Все в один голос: мальчишки отцов слушаются. Может, и нужно было разрешить Мартьянову видеться с сыном?.. Да, тут допущена ошибка, и, видать, серьезная.
Пока после работы добиралась в метро да двумя автобусами, уже устала. Да еще дождь. Как заладил с ночи, так на целые сутки. Мелкий такой, въедливый, холодный. А зонтик - это уж как нарочно! - забыла дома. Волновалась, вот и забыла. Пока стояла с Людмилой у завода на остановке, вся намокла. Еще пришлось свой автобус пропустить - Людка пристала как банный лист: "Посоветуй, да посоветуй, что делать с Натальей, совсем отбилась от рук, раньше, в интернате, хоть поскромней была, а в этом ПТУ - уж и вообще. Домой является после часу ночи, красится - ужас, а ведет себя - ну прямо как проститутка. Вчера спрашиваю: "Где болталась?", а она: "Ну, мамашка, ты прямо, как в анекдоте". - "В каком таком анекдоте?" - "А где папочка тоже пристал к дочке - где была да где была, а дочка ему: "Батя, так ведь меня изнасиловали!" А он: "Насиловать - это десять минут, а остальное время где шлялась?" Нет, Томка, ты представляешь?! Да если б я посмела так - своей матери, она бы мне - всю рожу…"
Хотела Тамара Ивановна ответить подруге, что при таком отношении к дочери, какое у нее всю жизнь было, другого требовать смешно. Да осеклась вовремя. Людкина Наталья пока еще всего-навсего хамит да таскается, а ее собственный сын чуть в тюрьму не загремел. Только и сказала:
- Какой я тебе советчик, Людмила? Сама-то… - договорить, слава Богу, не успела, автобус пришел.
К мартьяновскому дому подходила, уже и туфли насквозь, вода хлюпает и с волос течет за шиворот, да еще напал озноб, зубы так и стучат. То ли от холода, а скорее всего, от волнения. Все же не хвалиться идет, мол, полюбуйтесь, бывшие родственнички, какого я без вашей помощи, исключительно сама, вырастила парня…
Завернула со Среднего за угол, дождь как раз опять наддал, да еще с ветром, так и хлещет в лицо. Подбежала к дому, и только когда уж совсем рядом была, дошло - пустой ведь дом, на капремонте! Могла бы и раньше заметить, ни одно окно не светится, да разве об этом думала?!
Вот так. Куда теперь? Идти в справочное, узнавать новый адрес? Где тут справочное, один Бог знает. Да и скажут адрес, так ведь это небось у черта на рогах, в Веселом поселке, еще два часа пилить. А сил уже совсем нет, непонятно, как до своего-то дома добраться?
Ноги кое-как сами вывели к автобусу, где опять простояла двадцать минут. Стояла Одна, а пришел автобус, набежало человек пятнадцать. И тут Тамара Ивановна поняла, что нормальные-то люди - кто в парадной, кто под аркой стоял, она одна под ливнем, ноги - в луже. Доехали до метро, там хоть тепло и сухо!
От Тамары все шарахаются, еще бы! - точно вот сейчас из Невы бабу вытащили. Села в поезд и только через три остановки спохватилась - проехала ведь пересадку! И так все время - не одно, так другое. А мысли в голове, как машины в кинохронике про западный мир, - несутся, обгоняют одна другую, сталкиваются и, слетев с дороги на полной скорости, взрываются белыми вспышками. Ни одну не остановишь, только рев в ушах. И единственное желание - скорей, скорей домой, укрыться. Тогда и в голове должно стать тихо. Тамара даже уши зажала руками, чтоб не слышать воя и скрежета.
От метро до дома решила пешком, сил не было стоять на дожде, ждать трамвая, и только отошла от остановки, как он ее обогнал, весь освещенный, праздничный, наверняка теплый.