Капсулы нужно закладывать в тушки хищных птиц или падшего домашнего животного и выкладывать приманку в местах, посещаемых волками.
Насчет приманки егерю Соколову повезло, в личном хозяйстве тракториста Ивана пала корова. В семье горе большое, детки остались без молока.
За бутылку жидкой валюты хозяин отдал егерю труп коровенки и вывез ее в лес.
Соколов начинил тушу ядом, как учили и, замаскировав следы, удалился. А потом много дней издали вел наблюдение, но волков все не было. Снегу в лесу еще немного, наступила оттепель, волки в это время успешно добывают бобров или отбивают молодняк лосей и кабанов.
Шли дни, недели…
На очередном сборе в конторе госпромхоза Андрей узнает о серьезном заболевании у малолетнего сына егеря Архипова.
Соколов участливо спрашивает:
– Болезнь излечима?
– Возможно, излечима, но наши врачи только руками разводят.
– И что на это отвечают эскулапы?
– Рекомендуют консультации и лечение у столичных врачей, профессоров. Но на это нужны такие финансы, каких у меня нет.
– Да-а, ситуация незавидная, – прикусив губу задумался Андрей, – но, вдруг оживленно сказал. – В нашей системе деньгами располагает наш общий друг – твой армейский товарищ – Радузов, ты его ценными шкурками одаривал и вообще… Он должен дать в долг.
– Я его об этом уже просил, – невесело отвечал Архипов.
– Ну и что?..
– Он сказал, что наличных денег у него нет, а снимать с депозита нельзя.
Андрей удивляется:
– Как так – нет денег? Кто в это поверит, да он просто хитрит!
Андрей копил деньги на покупку собственного снегохода "Буран" – это лучшая зимняя вездеходная техника. Для промысловика она просто необходима, ведь служебной техникой директор госпромхоза своих егерей не снабжает.
Соколов, глядя на переживания Архипова за сына, решил накопленную сумму передать на лечение, коротко сказав:
– Володя, жди меня завтра!
На следующий день Соколов с деньгами попутными машинами добрался до деревни, где с семьей проживал егерь Архипов.
Здесь у входных дверей он увидел священника Георгия, обметающего веником снег с обуви.
У Андрея екнуло сердце, мелькнула страшная мысль: "Уж не умер ли сын?"
Батюшка пришел к больному провести таинство причащения. А после молитвы, отец Георгий в семейном кругу повел беседу. Его внимательно слушали хозяин дома, его жена, бабушка, дочка и приехавший сюда Андрей. Батюшка поведал:
– Ребенок и страдание, как это осмыслить, как вынести? И вот ропот: если, мол, Бог справедлив, то, как он допускает страдание детей? Да, Бог справедлив. Он не учит нас грешить. Для нас не был бы труден вопрос, за что страдают дети, если бы в этом, как и во всем, мы взирали на Христа Спасителя, соизмеряли с ним всю нашу жизнь. За что страдают дети? За что страдал сам Спаситель? Ведь он безгрешен. Каждый рождающийся в мир младенец несет на себе печать первородного греха. А Господь и того не имел. Он – чище любого ребенка – страдал, и как!.. Вот и ответ на вопрос: "За что страдают дети?" За наши грехи. За наше нерадение о спасении их душ, о своем спасении. Наша родительская задача состоит не только в том, чтобы обеспечить детям физическое существование, но и прежде всего – духовно воспитать их, открыть им путь к Богу. Вот слова Спасителя. "Не препятствуйте им приходить ко Мне." Если мы не приводим ребенка в Храм, не учим его молиться, если у нас дома нет иконы, Евангелия, если мы не стараемся жить благочестиво – значит, мы препятствуем ему приходить ко Христу. И в этом – наш самый главный грех, который ложится и на детей. Вот почему за наши грехи страдают дети, даже если они невиноваты. Мы с ними связаны невидимой нитью, в них – наши кровь и дух. Если бы они не были нашими детьми, они не страдали бы за нас. Но тогда бы они от нас и не родились бы. Грех потому и есть величайшее зло, что от него страдают невиновные. Но потому же закону страданиями искупаются грехи других.
Два с половиной года назад ко мне на исповедь пришла больная девочка из детского дома. Она не могла связать двух слов, крутилась, как волчок, ее ненормальный взгляд, постоянные гримасы, весь вид ее говорил о неполноценности. И вот она стала исповедоваться и причащаться каждое воскресенье.
Через год у нее появилась потребность подробнейшей исповеди, девочка стала вести такую старательную духовную жизнь, о которой не подозревают даже те люди, которые считают себя глубоко верующими и церковными. Она стала постоянно молиться, бороться с дурными мыслями, прощать обиды, терпеть все. В течение нескольких месяцев она научилась читать и писать, у нее прошли все признаки дебильности; на лице изобразилась печать духовности; во всем, что она говорила и делала, было чувство и рассуждение.
Если после этого соберутся все умники мира и представят мне самые точные доказательства того, что Бога нет, я с печалью погляжу на них…
Андрей, слушая священника, все больше думает о жизни – как она не предсказуема и противоречива…
Все чаще на пути Соколова появляется председатель Радузов, вот и сегодня он встретился с ним в конторе, когда тот выходил из кабинета директора госпромхоза. Он приветствовал егеря:
– Привет охране природы!
– Привет, – отвечал Соколов.
– Как здоровье твоей матушки и моей тети?
– Спасибо, Юрий Владимирович, пока все хорошо. Матушка часто вспоминает молодость, иногда песни поет старинные.
– А ты-то как? – вежливо интересуется Радузов.
– Как видишь, работаю.
Председатель, взяв Соколова под локоток, заговорил вкрадчиво:
– У меня к тебе дело, можно сказать по поручению самого министра экологии и природопользования.
– Какое дело? – насторожился Соколов.
Радузов вытащил из кармана фирменный бланк.
– Вот по этой лицензии надо отстрелить лося.
Соколов, глянув на документ, недовольно пробормотал:
– Но это же лицензия на быка, по которой уже отстреляли корову с теленком. Разве ты это разрешение не оформил, не отчитался?..
– Андрей, ты, как ребенок, тебе ли об этом рассуждать? Эти вопросы решает наш министр. Из сохатого сделаем колбасу, и тебе будет доля. Плохо, что ли для твоей семьи? С министром надо жить дружно, вдруг, где – то в организации спишут Г азик, тебе его продадут по дешевке. Тебе еще не надоел что ли твой мотоцикл?
Соколов, слушая обещания начальника, подумал: "Егерю для работы иметь вездеходик – это мечта, авось министр поможет с техникой. Некоторые промысловики имеют автомобили, и дела у них идут лучше, чем у других".
Андрей, глянув председателю в глаза, спросил:
– Говоришь, и колбаса будет?
– Будет-будет, я тебе говорю!
Егерь взял документ, положил его в полевую сумку.
– А когда мясо сделаешь? – нетерпеливо спросил Радузов.
– Как только, так сразу, – пожал плечами Соколов.
… Тетя Нина сдержала обещание и пригласила священника Георгия в дом инвалида дяди Коли.
Батюшка пришел с кадилом для освящения жилья старика, дабы изгнать всякую приходящую к нему нечисть.
Войдя в дом, он прежде помолился на икону в углу, зажег свечу, задымил кадило, и, размахивая им, стал ходить по дому, читая Псалтырь.
Батюшка остановился возле стола, воззрил взгляд на пустую бутылку. Он молча присел на табуретку и, глянув на старика, успевшего переодеться в чистое белье, нравоучительно пробасил:
– А вот водку, Николай, в твоем возрасте пить не потребно: это сила дьявола, она губит человека. Не потому ли к тебе сатана по ночам является?
– Да я только на праздник Покрова и выпил – то, – оправдывался дядя Коля.
Батюшка продолжал:
– О влиянии алкоголя мудрец Анахарсис говорил:
– Первая гроздь – услаждения, вторая – упоения, а третья – печали.
Философ сие толковал так: умеренное употребление вина служит человеку в удовольствие и во здравие, ибо и жажду утоляет, и желудок укрепляет, и сердце веселит человеку; неумеренное же потребление пробуждает ссоры, возжигает гнев, возбуждает на брань и побои, за чем следует обыкновенно не мало скорбей. Но, если внимательно рассмотреть силу пьянства, то найдем не три нравственных грозди, а целых десять, приносящих человеку вред и печаль…
Батюшка, огладив свою черную бороду и, облизав пересохшие губы, продолжал:
– Хочу огласить вам помыслы этих гроздьев.
Тетя Нина, пришедшая в дом к соседу с батюшкой Георгием, поправила платок, почесала нос, приготовилась слушать.
– Так вот: первая гроздь – есть помрачение ума, потемнение рассудка, потеря сознания, ибо от желудка, переполненного вином, винные пары поднимаются в голову, действуют на мозг и возмущают ум. Потому многие в состоянии опьянения не помнят себя, сами не знают, что делают и что говорят, точно безумные, и, что бы ни случилось, будь это – зло, бесчестие, побои, назавтра они ничего не помнят.
Дядя Коля, хотя пьяницей не является, но раз пришлось быть участником поучительной лекции, согласно кивает головой.
– Вот о чем гласит вторая гроздь – это бесстыдство: пьяный ни кого не стыдится, но, потеряв совесть, произносит скверные, хульные, нелепые оскорбительные слова.
Третья гроздь с лозы пьянства – есть не соблюдение тайны. Пьяный откровенно рассказывает всем и каждому все тайны, свои и чужие, которые тщательно скрывал в глубине своей души, сохраняя их в молчании, когда был трезв. И как обычно пьяному извергать пищу из желудка, так же обычно и тайны открывать: пища и тайны в пьяном не держатся. Но, завершая, я хочу рассказать о десятом, самом горьком плоде пьянства. Это есть всеконечная погибель души… Другие грешники, когда настанет их смертный час, могут каяться и сожалеть о грехах своих, потому что их ум трезв, а умирающий пьяница как может покаяться, когда он не помнит себя, когда он не осознает, что наступает его смерть, которую он вовсе не ожидал? А для умирающего без покаяния гиена огненная неизбежна.
Вот таковы нравственные гроздья сего пьянства, хотя на вкус эти плоды и кажутся вначале сладкими, но потом эта сладость превращается в горечь желчи, в яд змиев и аспидов.
Глава 14
Ранним утром егерь Соколов в охотничьем снаряжении вышел из дома. Ночью завывала метель, намечалась охота по свежей пороше.
Вообще снегу этой зимой навалило предостаточно, даже на вездеходах местами не проехать. Теперь в почете лыжи, желательно обитые камусом. По такому снегу и собак брать дело бестолковое – вымотаются за час пути.
Андрей с лыжами на плече до леса шел по наезженной дороге, а у квартальной просеки, разделяющей кустарник и медноствольный сосняк, встал на лыжи.
В большом лесу весь день слышен дробный стук труженика дятла, добывающего себе прокорм, да попискивание голодных синиц.
На зеленых лапах елей лежат снежные подушки, каждая веточка дерева напудрена инеем.
Над головой серо-синее небо, там, в высоте неторопливо плывут чистенькие, пушистые облачка. Солнце, пробившись холодным, но ярким светом, празднично преображает всю округу. В такую погоду не на охоту ходить, а гулять по лесу с любимой девушкой.
Под широкими охотничьими лыжами крахмально поскрипывает белый снег, в голове Соколова роятся мысли прошлых воспоминаний о городской жизни.
Работа в Театре оперы и балета связана с общением творческих людей, создающих шедевры живописи, музыки, поэзии. Соколов лично знаком с известными прозаиками, поэтами, на стихи некоторых из них композиторы написали музыку. Такой союз творцов приносит рождение на свет новых песен.
Какие бы не были произведения авторов: от простого тонического стихосложения до большой поэмы, все это в малом и большом создано для души и светлого разума человечества.
Андрей когда-то любовался пластикой и грацией мастеров хореографии, в его памяти часто оживают танцующие Терпсихоры и, конечно, вспоминает свою первую и несчастливую любовь – балерину Жанну.
Егерь легко идет на лыжах, и радость наполняет его грудь при виде лесных просторов, как будто давно знакомых, но всегда манящих и будто скрывающих какую-то тайну.
Соколов дружит с поэтом Геннадием Смирновым, издавшим несколько стихотворных сборников. Одно из его стихотворений ярко впечаталось в память, оно – отражение философского нравственного и земного бытия человека, живущего на земле.
Зимний месяц блестит над российским простором,
В снеговое раздолье – уполья глядясь,
Как чеканщик, склонившись над чудным узором,
В голубом озаренье во взгляде светясь.
Серебрятся верхушки высоких деревьев -
И березовых рощ и сосновых боров,
И витает раздумье в уснувшей деревне,
И мерцает созвездье из древних миров.
Пусть увидит во взгляде моем невеселость,
Но тревожность во млечном пути не гнетет.
Там, над миром, прекрасна, светла невесомость,
Неразгаданной тайны надзвездность живет.
Утопают в снегах: и хребты и равнина.
Зимний месяц блестит, золотит небосвод.
Ясным утром померкнет на сердце кручина,
В беспечальную юность тропа уведет:
В синий май. Пред зарею не смолкнут гармони
Не скользнет от руки твой девический стан.
Земляничные губы и слов не проронят
О любви, но поманит в очах океан…
Что же, месяц, гляди – я уже у порога,
Освяти у окна моей милой лицо.
Я не старый еще, и мне нужно немного…
Лишь бы время не стерло родное сельцо.
Андрей вспоминает рано ушедшую балерину Жанну, с ней нередко гуляли они по парку. Их разрумянившиеся лица пылали жаром молодости.
Но больше нет любимой девушки Жанны и нет в сердце Андрея былой радости.
Теперь у Соколова другая жизнь – жизнь, связанная с охраной природы. Он задумывается: "Охраняя и преумножая животный мир, егерь невольно вмешивается в его генетические процессы. Отстреливая по разрешениям копытных зверей, он по сути становится разрушителем генофонда. Конечно, не по своей воле. Процессом регуляции животного мира занимаются государственные министерства и ведомства, а егерь является рядовым исполнителем этих законов и приказов."
Скучным однообразием похрустывает под лыжами снег. В целом, рассуждая об охоте и в то же время об охране фауны, Соколову припомнился фрагмент стихотворения известного классика Н.А.Некрасова про дедушку Мазая и зайцев:
Столбик не столбик, зайчишка на пне,
Лапки скрестивши, стоит, горемыка,
Взял и его – тягота не велика!
Только что начал работать веслом,
Глядь, у куста копошится зайчиха -
Еле жива, а толста как купчиха!
Я ее, дуру, накрыл зипуном -
Сильно дрожала… Не рано уж было.
Мимо бревно суковатое плыло,
Сидя, и стоя, и лежа пластом,
Зайцев с десяток спасалось на нем.
"Взял бы я вас – да потопите лодку!"
Жаль их, однако, да жаль и находку -
Я зацепился багром за сучок
И за собою бревно поволок…
Было потехи у баб, ребятишек,
Как прокатил я деревней зайчишек:
"Глянь-ко: что делает старый Мазай!"
Ладно! любуйся, а нам не мешай!
Мы за деревней в реке очутились.
Тут мои зайчики точно сбесились:
Смотрят, на задние лапы встают,
Лодку качают, грести не дают:
Берег завидели плуты косые,
Озимь, и рощу, и кусты густые!..
К берегу плотно бревно я пригнал,
Лодку причалил – и "с богом!" сказал…
И во весь дух пошли зайчишки.
А я им: "У-х! Живей, зверишки!
Смотри, косой, теперь спасайся,
А, чур зимой не попадайся!
Прицелюсь – бух!"
Промысловик идет по глубокому снегу, переваливаясь с боку на бок, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание, вытереть взмокшее лицо.
Попадались старые, занесенные снегом следы, но охотник наткнулся на свежие переходы еще не скоро.
Но вот он остановился. В снегу отпечатки копыт все равно не увидишь. Кто другой растерялся бы в раздумье: "В какую сторону лоси ушли?"
Но у егеря с этим проблемы нет. Только глянув на бороздки на снегу, оставленные копытами, Андрей понял, что сохатые, покормившись ветками ивы и молодых осинок, из болота направились в старый лес на отдых.
Охотник доволен, ведь пробиваясь по чаще, сбивая снежную крупу, царапая лицо и одежду, – занятие не из приятных.
Перед троплением зверей Соколов снял с плеч рюкзак, напился чаю из термоса. Затем надел на себя белый маскировочный халат, зарядил карабин.
Опытный охотник знает, что сытый лось уходит на сухое место, и довольно часто, сделав круговое движение в виде полузамкнутой кривой, ложится на отдых недалеко от своего следа, чтобы вовремя обнаружить своего преследователя.
Промысловик крадется, не создавая шорохов, обходит деревья, кустарники.
В бору видимость хорошая, не то, что в чащобе, где пули дают рикошет.
Вот меж стволов старого леса нарисовалась поляна, поросшая молодой березой.
Соколов, держа оружие наизготовку, подходит с подветренной стороны, но в зарослях раздается хруст снега и веток. Охотник видит голову зверя и… стреляет! Еще слышен треск сушняка, ломаемого грудью и рогами удаляющихся лосей. Соколов думает: "Вот тебе и охота методом тропления. Крался-крался, спина взмокла, а увидев цель, запуделил мимо. Но делать нечего, надо обследовать место".
Он пошагал вперед, и в кустах, к большой своей радости, увидел бурую тушу зверя.
Андрей насчитал на рогах по девять отростков с той и другой стороны: "Знатные рога, редкий трофей, – подумал егерь, – такую корону не стыдно выставить на слете охотников."
Поверженный зверь лежал огромной бурой глыбой, в его больших лиловых глазах отражалось синее небо с медленно плывущими облаками.
Пуля стрелка сразила его в голову, лось упал без мучений, вероятно, даже не поняв, что произошло.
Охота завершилась удачно, оставалось зверя освежевать и, разделив на части, на своем хребте вытащить тушу из тайги к ближайшей дороге.
Измученным, с разболевшейся спиной, егерь пришел домой ночью, а утром ему следовало идти на почту, звонить Радузову: "Приезжай, дело сделано".
Получив сообщение от Соколова, Радузов явился незамедлительно. Его вездеход, обустроенный нишами для незаметной перевозки лесной продукции, остановился возле дома егеря в тот же день.
Юрий Владимирович так спешил, что даже не нашел времени зайти в дом, чтобы поздороваться со своей тетей.
Машина мчалась в тайгу. Ехать на мягком сидении, это не на лыжах идти десятки километров.
Радузов разговорчив, весел. Еще бы, за добычей едет.
Соколов же, уставший после охоты, с не проходящей болью в спине, ликования не проявлял.
Председатель, похлопывая родственника, выспрашивал:
– А что, лось-то не маленький?
– В чистом виде и без рулек, центнера два будет.
– Ого, знать старый сохатый попался! – воскликнул Радузов, его бровь задергалась от радости. – А рога большие?
Соколов отвечал:
– По девять отростков на каждой стороне.
– Ого, я их на стену повешу!