Жизнь, прожитая не зря - Игорь Бойков 6 стр.


Со злостью бросив трубку, Загуев повернулся к нему и затараторил громко, визгливо. Исрапилов, словно оправдываясь, пожимал плечами, мотал головой, показывал рукой на Ахмеда. Наконец, комендант рявкнул на него повелительно, отрывисто, и тот, не говоря больше ни слова, быстро выскочил из комнаты. Оставшись наедине с дагестанцем, рыжий достал сигарету из лежавшей на столе пачки, нервно чиркнул спичкой, обломал её, выругался, чиркнул другой, закурил и прошёлся вдоль стола.

Ахмед сидел молча, не шевелясь. Скурив половину сигареты, комендант резко повернулся и, шагнув вплотную к нему, уставился в лицо зловещим немигающим взглядом.

- Мне позвонили с вокзала и сказали, что тяжело ранен простой чеченец, Руслан Сатуев. Он наш, из Гудермеса. Я знаю его с детства. Он простой, честный человек, не бандит. И вот полчаса назад Руслана нашли лежащим прямо у вагона твоего поезда. Его ударили ножом, и он истекает кровью. Это сделал кто-то из ваших пассажиров, так как на станции никого чужих не было. Наверное, это были как раз те, кто ограбил и тебя, - он на мгновение замолчал, продолжая смотреть научному работнику неотрывно в глаза. - И теперь ты будешь ещё говорить, что это были не русские? Да разве чеченец может поднять руку другого чеченца?! Мы же все друг другу как братья! - резко меняя тон, вдруг воскликнул Загуев.

Ахмед вспомнил жуткий ночной крик. Он молчал, испуганно глядя в лицо чеченцу, и не зная, что на это ответить. Неужели этот рыжий "иезуит" - комендант говорил правду? Или это новая западня?

- Когда меня вели сюда, то я слышал крик. Ваши "гвардейцы" тоже его слышали, - проговорил он, наконец.

- Да, Мовсар рассказывал. Но он подумал, что это кричит кто-то с вашего поез… - Загуев осёкся, вспомнив, что играет роль образчика чеченского правосудия. - Теперь ты понял, кто тебя ограбил?! - злобно выкрикнул он. - Ты убедился, что это были русские?!

В это время дверь распахнулась, и Мовсар ввёл в комнату человека. Бросив на него взгляд, Ахмед отшатнулся в немом ужасе. Лицо вошедшего представляло собой жуткое красно-фиолетовое распухшее месиво, глаза почти совершенно заплыли, и лишь через узенькие щёлочки меж век пробивалось нечто, отдалённо напоминавшее человеческий взгляд. Губы вздулись двумя кровавыми пузырями. Волосы свалялись в кровавый колтун. Руки беспомощно висели вдоль туловища, точно плети. Ладони и кисти были в крови, она набухала на них крупными тяжёлыми каплями. Ногти на пальцах были изуродованы и частично сорваны. Сплошь изорванная, перепачканная одежда с отпечатками подошв по всему телу тоже была перемазана кровью. Человек стоял безмолвно, не шевелясь. Лишь только ноги в коленях слегка подрагивали.

Загуев и Исрапилов перебросились несколькими фразами. Потом комендант с нарочитой торжественностью произнёс по-русски, очевидно, специально для Ахмеда:

- Хорошо. Пусть совершиться справедливость, и возмездие настигнет подлого врага. Его вина доказана полностью. Увезти его за город и расстрелять. О приведении приговора в исполнение доложить мне лично.

- Есть! - молодцевато отчеканил Мовсар.

Он тут же вывел безвестного мученика из комнаты и плотно закрыл дверь. Несколько мгновений до Ахмеда доносились из коридора их удаляющиеся шаги: бодрая, уверенная поступь Исрапилова и протяжное шарканье едва переставляющего ноги приговорённого.

- Ты знаешь, кто это? - выдержав паузу, спросил Загуев.

Ахмед мотнул головой.

- Это - русский шпион. Много вреда он причинил моей родине. На допросах он долго всё отрицал, но наши следователи полностью доказали его вину. Изобличили каждый его подлый шаг на чеченской земле. И тогда он уже сам сознался во всём добровольно, - рыжий сделал особое ударение на слове "добровольно". - Сознался, скулил как щенок и просил пощады. Но мы не можем щадить того, кто посмел пойти против нашего народа. Так будет со всеми врагами свободной Ичкерии.

Он выдохнул сизый сигаретный дым в лицо Ахмеду.

- Ты всё понял? - спросил Загуев со свирепостью в голосе.

- Да, да, - тихо выдавил из себя Ахмед, не смотря ему в глаза.

Рыжий хладнокровно затушил окурок об его лоб, с силой вдавив в кожу. Потом наклонился к нему вплотную, оскалил мелкие зубы, посмотрел колючими зеленоватыми глазками в лицо - и ощерился хищно. Ахмед боязливо сжался в комок и замер так, мелко подрагивая.

Затем Загуев выпрямился и отошёл, любуясь произведённым эффектом. Неторопливо сел за стол, достал лист бумаги и ручку и принялся что-то сосредоточенно писать. Он поминутно останавливался, морщил лоб, шевелил губами, смотрел в потолок, грыз колпачок ручки и сплёвывал на пол. Наконец, комендант протянул исписанный мелкими корявыми буквами лист Ахмеду:

- На, читай.

Из текста бумаги со многими орфографическими и пунктуационными ошибками следовало, что он - Сулейманов Ахмед Гадисович - будучи пассажиром скорого поезда "Махачкала - Москва", был ограблен и избит в своём купе двумя русскими офицерами, которые, пытаясь выдать себя за чеченцев, нарочно приклеили фальшивые чёрные бороды и произнесли несколько ломаных чеченских фраз. Далее в тексте говорилось, что он, не желая быть соучастником гнусной провокации русской военщины, добровольно явился в комендатуру Гудермеса, чтобы рассказать обо всём законным чеченским властям и сорвать, тем самым, подлые замыслы России стравить братские народы Чечни и Дагестана. Место для подписи оставалось чистым.

- Подписывай, - приказал Загуев.

Ахмед тупо смотрел на бумажный лист. В горле сделалось горячо, сухо. Он уже почти не верил, что выберется отсюда живым, как вдруг в нём с новой силой затрепетала надежда. Ему хотелось жить. Как, какой ценой - неважно. Лишь бы вырваться из этого страшного города, из цепких лап этих циничных и беспощадных людей. Рассудок советовал немедленно подписать то, что требует чеченец, и тогда, наверное, его и правда отпустят. Но совесть и остатки чувства собственного достоинства неожиданно воспротивились. Он вспомнил бесноватое лицо молодого бандита, направленную ему прямо в лицо тёплую, упругую струю мочи, залитого кровью, бессильного распростёртого на холодном полу Сергея.

Ахмед протяжно выдохнул, собрался с духом и едва слышно ответил:

- Я не могу подписать бумагу.

- Что? Не понял?! - последовал грозный окрик.

- Я не могу подписать. Я не верю, что это были русские.

Загуев бешено вскочил на ноги и пулей вылетел из-за стола.

- Не веришь?! Тебе мало представленных мной доказательств?

Ахмед промолчал.

- Или ты боишься русских?

Комендант смотрел на него с ненавистью.

- Чего ты боишься? Русские бессильны. Чечня показала всем: тот, кто хочет свободы, всегда её получит, если возьмёт оружие в руки. Почему вы - дагестанцы - терпите русских? Гоните их со своей земли, как мы прогнали. Почему на всём Кавказе одна Чечня не признаёт их власти? Потому что мы - мужчины, а среди остальных мужчин мало. Вы опозорили свои народы. Вы забыли веру и обычаи предков. А мы никогда им не покорялись. Мы триста лет воевали с Руснёй. И мы победили. Что могут теперь русские? Ничего не могут. Год назад они свою страну "за так" отдали. Всё сдали "за так". Их теперь везде режут как баранов. Потому что они в натуре бараны. Они уже давно выродились. Спасибо их царям, Ленину и другим. Сталин у них один был мужчина, да и тот - грузин. Они сами себя давно сожрали.

Загуев замолк на мгновенье, проведя ладонью по увлажнившимся губам.

- Мы, чеченцы, мы - волки. А волка приручить нельзя. Даже если волчонка возьмёт человек и будет его кормить, то когда тот вырастит - загрызёт человека и убежит в горы. Волк всегда рвёт шакалов и режет баранов. Мы одни сражались за весь Кавказа, тогда как другие народы трусливо прогнулись под русских. Поэтому, наш герб - одинокий волк, - и Загуев ткнул в сторону флага с изображением лесного хищника. - Скоро мы пойдём в Дагестан, в Ингушетию, в Кабарду, понесём туда зелёное знамя пророка и поднимем весь Кавказ против России. Кавказ никогда не будет свободным, пока хоть один русский топчет нашу землю! Подожди, скоро мы всю эту Русню зальём кровью. Мы хоть сейчас всю Москву вырезать можем, только нам это пока не надо. Сейчас оттуда идут деньги на нашу армию. Они же дураки все - сами нам оружие оставили, и деньги сюда слать продолжают. Но придёт время - и волки порвут свиней.

Ахмед безмолвствовал.

- Понял, баран? - глаза чеченца налились кровью, и в уголках рта выступила пена. - Последний раз говорю по-хорошему: подпиши. А если не подпишешь, я такое с тобой сделаю! Я лично отрежу тебе уши! И ты сожрёшь их прямо здесь. Только попробуй не сожрать! Потом яйца тебе отрежу. И ты тоже их жрать будешь! Ты на коленях будешь ползать и умолять, чтобы тебя поскорее убили. Но я буду убивать медленно. Я увезу тебя в селение и сгною в яме. Твоей кровью покрашу забор вокруг своего дома. А когда ты сдохнешь, я отдам твои кости собакам.

Жалко всхлипывая, дрожащей рукой Ахмед взял ручку. Стержень скользил и царапал бумагу, пока он, не помня себя, выводил подпись. Загуев вырвал лист, удовлетворённо поглядел на него и убрал в ящик стола. Злоба его угасла, осталось одно только торжество.

- Возвращайся в Махачкалу. Если тебя будут спрашивать, говори, как я сказал. У нас есть большие связи в Москве. Твоё добровольное признание напечатают в газетах наши друзья. И все люди узнают правду про кровавые преступления русских.

Чеченец порылся в бумагах на столе.

- Утром пойдёт поезд "Гудермес - Махачкала". Езжай на нём. Деньги остались?

- Нет.

- Тогда подожди, - комендант написал что-то на листке, с важным видом приложил печать и передал его Ахмеду. - Это справка из комендатуры. Покажешь проводнику, он пустит тебя бесплатно. А теперь убирайся. И помни, что я сказал. У нас везде есть люди. Если ты попробуешь нас обмануть, то пеняй на себя.

Ахмед не помнил, как вышел в коридор, как миновал охрану и покинул мрачное здание комендатуры. Он бродил где-то в потёмках, проваливался в лужи, оступался, падал, пачкая руки в жидкой грязи. Снова поднимался, снова куда-то шёл, натыкался на глухие каменные заборы, стены домов, влажные от дождя стволы деревьев. В каком-то закоулке на него налетела стая приблудных собак и, окружив со всех сторон, рычала, скалила клыки, захлёбывалась в надрывном лае.

Что было дальше, как он отбился от этой своры, Ахмед тоже толком не запомнил. В его памяти осталось лишь то, как он опять где-то бродил, на что-то натыкался в темноте. Как он добрался до вокзала - тоже не помнил. Там, в маленьком, грязном зале ожидания с заплёванным полом он долго и неподвижно сидёл в жёстком деревянном кресле с отломанными ручками, тупо уставившись на изорванные, свисающие лоскутами брюки. На ногах во многих местах зияли глубокие раны от собачьих клыков, но боли он не чувствовал.

Его заприметили какие-то совсем молодые сопляки. Сначала топтались рядом, говоря что-то по-своему, и пожирая хищными взорами. Затем подошли гурьбой, заговорили с ним по-чеченски и, убедившись, что Ахмед - не свой, не местный, грубо схватили за ворот, требуя денег.

- Э, филки дай, сука! Филки! - парень лет шестнадцати наседал с нахальством.

От него крепко несло горьким ароматом пережаренных семечек.

- Филки, сука! Закопаю! - злобно шипел в ухо другой сопляк.

Ахмед, машинально сунув руку в карман, достал и показал данную Загуевым бумажку.

- Из комендатуры я, из комендатуры, от Загуева, - повторял он без конца. - На поезд мне надо. На поезд.

Услыхав фамилию коменданта, те, нехотя, отвязались.

На рассвете подкатил поезд, в старых обшарпанных вагонах которого были повыбиты стёкла и переломаны почти все деревянные сидения. Ахмед забился в угол крайней к выходу скамьи. Колёса скрипели, вагоны подпрыгивали на стрелках. Ахмед покачивался из стороны в сторону, в такт движению, и пустыми, бессмысленными глазами смотрел в окно, в мутную, сероватую мглу осеннего утра.

Через несколько часов он был уже в Махачкале. Спеша домой, он жадно вглядывался в знакомые с детства улицы, в дома, деревья на бульварах, в лица прохожих. Вглядывался с радостным изумлением, словно видел всё это впервые.

В тот же день, простуженный, он слёг в жару. Перепуганные родные вызвали "скорую". Пожилой краснолицый врач с седыми усами сочувственно выслушал его сбивчивый, горячечный рассказ.

- Ты посмотри, что делают, - сокрушённо качал он головой. -

Что творится, слушай! Что твориться… Сталина на них нет.

* * *

Лейтенант Алексей Скворцов не знал, что случилось с Ахмедом. Вероятно, он вообще этого никогда не узнал.

Выйдя из вагона, он постоял немного на перроне, выкурил сигарету и, не спеша, двинулся вдоль состава. На всякий случай лейтенант захватил с собой десантный нож, раскрыл его, засунул в глубокий узкий карман на штанине и чувствовал себя спокойно и уверенно. Два работающих фонаря не могли осветить всю платформу, и она лежала мрачная, пустая. Не замечая в потёмках его офицерские звёздочки на погонах бушлата и совершенно русские черты лица, редкие встречные чеченцы, очевидно, принимали лейтенанта за своего "гвардейца" и равнодушно проходили мимо.

Алексей вошёл в здание вокзала. Потоптался там, таращась на настенное табло с расписанием поездов. Вокруг деловито, с громким гомоном сновали чеченцы, таща какие-то баулы, сумки, мешки. Его немного смутили вооружённые люди в полувоенной или в гражданской одежде, сидящие на скамьях, на подоконниках или просто на корточках вдоль стен. Их цепкие внимательные взгляды враз уставились на лейтенанта, едва тот вошёл, и теперь оглядывали, ощупывали его со всех сторон. Посмотрев на их автоматы, с перехваченными синей изолентой рожками, он подумал о своём ноже, сиротливо лежащем в кармане, и слегка поёжился.

Со стороны перрона донеслась короткая автоматная очередь. Алексей оглянулся разом, настороженно прислушиваясь. Люди вокруг тоже оживились, закрутили головами, загалдели гортанными голосами.

Скворцову сделалось жутковато, и он вышел из вокзала, прочь от этих пристальных, нахальных глаз. Решив отыскать какой-нибудь ларёк, лейтенант свернул за угол, на прилегающую к станции улочку. И сразу наткнулся на то, что искал. Витрина небольшого деревянного, грубо выкрашённого масляной краской киоска была слабо освещена лампочкой, болтавшейся на проводе тут же, под козырьком.

- Водки "Столичной" дайте. Одну бутылку, - сказал Алексей торговке.

Её голова, замотанная в платок, виднелась сквозь стекло. И офицер увидел, что та была ещё совсем молодой, и даже симпатичной.

- Сто десять рублей, - ответила она, внимательно посмотрев на него круглыми, карими, слегка на выкате глазами.

- Чего так дорого-то? - проворчал он, протягивая тысячерублёвую купюру.

- Как у всех, - пожала торговка плечами и, наморщив лоб, прибавила. - А меньше у вас не будет? У меня сдачи нет.

- Не-а, - отозвался Алексей. - Не будет. Вот "штука" только есть.

Она поджала губы, задумалась.

- Подождите, сейчас разменяю, - после некоторого раздумья отозвалась она. Торговка вышла из будки, перешла улицу, метя подолом длинной тёмной юбки грязный асфальт, и постучала в окно частного дома напротив. Оттуда высунулась чья-то голова, послышался тихий говор.

- Поскорее только. А-то на поезд не успею, - крикнул офицер вслед.

Она вернулась назад, отсчитывая на ходу сдачу.

- Дайте мне ещё хлеба и консервов каких-нибудь.

- У нас только килька в томате, - ответила торговка, продолжая разглядывать военного.

- Хорошо, давайте, давайте, - поторопил Алексей и неизвестно зачем спросил. - Как тут у вас? Спокойно?

- Спокойно, - пожала плечами она и, в свою очередь, спросила недоумённо. - А что?

- Да так, просто.

Алексей повернулся и, спрятав покупки в полиэтиленовый пакет, направился обратно к вокзалу. Однако он не заметил, что из ближайшей подворотни за ним уже внимательно наблюдают. Кто-то полный, заматеревший, поедал офицера хищным взглядом, и когда тот, расплатившись, собрался уходить, быстро юркнул в калитку дома, возле которой стоял, и через минуту выскочил уже обратно, торопливо запихивая что-то в широкий карман куртки. Человек резвым шагом направился вслед за Алексеем, чья спина ещё маячила в конце проулка.

У лейтенанта на душе заскребли кошки. Вокзал, набитый вооружёнными людьми, грязные, пустынные закоулки, замотанная в платок, зыркающая исподлобья деваха - всё это было чуждое, зловещее, совсем нерусское. И он заспешил обратно в поезд, в купе.

Но тут оказалось, что, разыскивая ларёк, он ушёл очень далеко от своего вагона и вывернул теперь на перрон с другой стороны, у самой головы состава, тогда как ему надо было в конец. Глянул на часы - до отправления оставалось ещё минут пять.

"И хрен ты с ним. Залезу в ближайший вагон, а там пройду до своего", - решил он.

Захотел выкурить напоследок сигарету, остановился, полез в карман, достал пачку. И вдруг заметил быстро приближающийся к нему силуэт человека.

Увязавшийся следом чеченец подошёл вплотную. Моментально, не говоря ни слова, вытащил из кармана кожаной куртки пистолет и направил его на лейтенанта.

- Давай деньги, - отрывисто рявкнул он. - Пристрелю.

Алексей оторопел. Машинально опустил руку с сигаретой, взглянув в глаза грабителю, - те чуть сузились и смотрели напряжённо, но с вызывающей наглостью. Вокруг не было никого, и только окна вагона тускло отсвечивали жёлтым, бросая на перрон слабый свет.

- Ты чего, сука, не понял?! - оскалившись, чеченец с силой ткнул его стволом в грудь. - Бабки гони!

Мысль у Алексея работала быстро. Они стояли здесь одни, друг напротив друга. Несмотря на наставленное на него оружие, на наглый взгляд, лейтенант не почувствовал большой угрозы в этом пузатом, раскормленном человеке. Он заметил, как тот украдкой пару раз зыркнул по сторонам, пробежал глазами по окнам вагона, словно желая ещё раз убедиться, что человек, намеченный им в жертву, одинок.

- Бабки! - повторил чеченец ещё раз. - Ну?!

Алексей решился: сейчас он притворится испуганным. Пускай тот поверит, что русский при виде нацеленного на него оружия уже дрожит от ужаса, уже готов едва ли не пасть на колени, готовый на всё.

И тогда вместо денег он вытащит нож и вонзит его в живот чеченца. Изобразить, разыграть свой страх, а потом неожиданно ударить, броситься тигром на остолбеневшего врага - этот приём всегда работал безотказно. Он знал это, сам видел не раз.

В юности, в своей северной русской глуши, потом позже, в училище Алексею приходилось много драться. Один на один, в стенке, с кастетами и цепями, на кулаках. Часто по пьяни, остервенело и бессмысленно. Случалось, ему выбивали зубы, ломали нос, били зло и жестоко. Но чаще бил он. Причём почти всегда первым: боковым справа в челюсть или резко ногой, в пах. Он не боялся боя, крови, оружия, озверелых людей.

"Погоди, гнида жирная - будут тебе бабки", - с закипающей злобой подумал лейтенант.

"Выключив" чеченца, он тут же прыгнет в отходящий с минуты на минуту поезд. Вокруг ни души, сплошная темень - никто ничего и не увидит.

- Сейчас… сейчас. Я всё понял., понял. Пожалуйста, не стреляй, - запинаясь, пробормотал Алексей и нарочито выронил сигарету из внезапно задрожавших пальцев.

Назад Дальше