Если в Искьяно Скало все отныне живут в страхе, ставят на окна решетки, боятся выходить по ночам, опасаются, что их ограбят или изнасилуют, то в этом, по скромному мнению Итало Мьеле, виноваты сардинцы.
"Кто их сюда звал? Понаехали! Наложили грязные лапы на нашу землю. Выпускают своих шелудивых овец на наши поля, делают поганый овечий сыр. Дикари безбожные! Воры, бандиты, насильники. Грабят нас. Думают, что это теперь их территория. Все школы полны их мелких ублюдков. Пусть убираются отсюда". Сколько раз он говорил это ребятам в баре!
А эти слабаки, рассевшиеся за столиками, поддакивали, слушали, как он вещал, раздуваясь, как индюк, говорили, что надо организоваться да выгнать их, но ничего не делали. Он-то видел, как они пихали друг друга локтями и хихикали, когда он уходил.
Он и с сыном об этом говорил.
Тоже мне полицейский!
Только и мог, что трепаться, пистолетом трясти да разъезжать по округе, как Христос, сошедший на землю, а сам до сих пор ни единого сардинца не выгнал.
Итало даже не знал, кто хуже: те старые слабаки, которые только и могут, что сидеть в баре, его сын, жена или сардинцы.
Однако Иду он больше выносить не мог.
Он надеялся, что она окончательно свихнется, и тогда он посадит ее в машину и отвезет в психушку, и все наконец закончится, и он будет жить по-человечески. Он не испытывал ни малейших угрызений совести по поводу своих внебрачных похождений. Его старая дура уже ни на что не годилась, а он, хоть ему и перевалило за шестьдесят и нога у него была больная, был еще энергичный мужчина - молодые могли позавидовать.
Итало остановился у железнодорожного переезда Искьяно Скало.
Чтобы он хоть раз был открыт!
Он выключил зажигание, откинулся на сиденье, закрыл глаза и стал ждать, пока пройдет поезд.
- Проклятые сардинцы… Как я вас ненавижу! Как я вас ненавижу… О господи, как я напился… - бормотал он и заснул бы, если бы несшийся на север поезд не прогрохотал у него перед самым носом. Шлагбаум поднялся. Итало завел мотор и въехал в городок.
Четыре темные улицы. Редкие огни в низеньких домиках. И ни души. В баре при табачной лавке и игровом зале была сосредоточена вся жизнь Искьяно Скало.
Он проехал мимо.
У него оставалось еще полпачки сигарет. И не было совершенно никакого желания играть в карты или болтать с Персикетти о его охотничьем псе или следующей серии футбольной лотереи. Нет, он устал и хотел только поставить обогреватель на максимум, включить телешоу Маурицио Костанцо и, положив в постель грелку, забраться под одеяло.
Две комнатки в домике при школе были для него благословением божьим.
И тут он увидел ее.
- Алима!
Она шла пешком вдоль Аврелиевой дороги на юг.
- Вот ты где! Наконец-то я тебя нашел.
19
Так все и вышло.
Пьерини, как обычно, оказался прав. Окно в туалете закрывалось плохо. Достаточно было его просто толкнуть.
Первым влез Пьерини, потом Ронка и Пьетро, и наконец Баччи, которого пришлось втаскивать вдвоем.
В туалете стояла темень хоть глаз выколи. Было холодно и сильно пахло аммиачным дезинфицирующим средством.
Пьетро встал в сторонке, прислонившись к влажному кафелю.
- Свет не зажигайте, нас могут увидеть. - Дрожащий огонек зажигалки полумесяцем освещал лицо Пьерини. Во мраке его глаза блестели, как у волка. - За мной. И ни звука. Убью.
Да разве кто хоть слово сказал?
Никто не осмеливался спросить, куда они направляются.
В коридоре сектора Б было так темно, что казалось, будто он выкрашен черной краской. Они пробирались гуськом, Пьетро держался за стену.
Все двери были закрыты.
Пьерини отворил дверь их класса.
Бледный лунный свет лениво лился в большие окна и окрашивал все в желтое. Стулья, аккуратно поднятые на столы. Распятие. Полки в глубине класса, клетку со свернувшимися комочком хомяками, фикус и плакат, изображающий скелет человека.
Все четверо застыли в дверях как зачарованные. Такой пустой и тихий, их класс показался им незнакомым.
Они пошли дальше.
Притихшие и оробевшие, как осквернители гробниц.
Пьерини шел впереди, освещая дорогу зажигалкой.
Шаги звучали глухо, но, когда все четверо молча останавливались, до них доносились шорохи, свист, скрип.
Капало из крана в мужском туалете. Кап… кап… кап… В глубине коридора тикали часы. Ветер бился в окна. Поскрипывали деревянные шкафы. Булькало в батареях. Черви грызли парты. Днем этих звуков никто не слышал.
В сознании Пьетро это место всегда было заполнено людьми. Единый огромный организм, состоящий из учеников, учителей и стен. А оказалось, что, когда все уходят и Итало закрывает двери на ключ, школа продолжает существовать, продолжает жить. И вещи оживают и разговаривают друг с другом.
Как в той сказке, где игрушки (солдатики, строившиеся в колонны, машинки, сталкивающиеся на ковре, плюшевый мишка, который…) оживали, когда дети выходили из комнаты.
Они подошли к лестнице. Перед ними за стеклянной дверью были учительская, приемная и холл.
Пьерини осветил ступени в полуподвал, терявшиеся в темноте.
- Идем вниз.
20
- Алима! Куда ты идешь?
Женщина продолжала шагать по обочине, даже не взглянув на него.
- Оставь меня в покое.
- Ну подожди минутку. - Итало ехал рядом, высунув голову в окошко.
- Убирайся.
- На минуточку. Пожалуйста.
- Чего тебе?
- Куда ты идешь?
- В Чивитавеккью.
- С ума сошла? В такое время?
- Куда хочу, туда и иду.
- Ладно. Но почему в Чивитавеккью?
Она замедлила шаг и поглядела на него:
- У меня там друзья, доволен? На заправке попрошу меня подбросить.
- Постой. Дай я выйду из машины.
Алима остановилась и уперла руки в боки:
- Ну? Я стою.
- В общем… Я… Я… Черт! Я был не прав. Вот, на. Это тебе. - Он протянул ей жестяную коробочку.
- Что это такое?
- Это тирамису. Мне его дали в ресторане специально для тебя. Ты ничего не ела. Ты же любишь тирамису? Там даже ликера нет. Он вкусный.
- Я есть не хочу, - отрезала она, но коробочку взяла.
- Просто попробуй, я уверен, ты все съешь. А если нет - завтра съешь, на завтрак.
Алима ковырнула пирожное пальцем и облизала его.
- Ну как?
- Вкусно.
- Послушай, почему бы тебе сегодня не поехать ночевать ко мне? Там замечательно. У меня удобный раскладной диван. Там тепло. А еще у меня есть персики в сиропе.
- К тебе домой?!
- Да. Давай, телевизор посмотрим, шоу Маурицио Костанцо. Рядом с…
- Но трахаться с тобой я не буду. Меня от тебя воротит.
- А кто говорит - трахаться? Я - нет. Честно. Мне совершенно не хочется. Просто поспим.
- А завтра утром?
- Завтра утром я тебя отвезу в Антьяно. Только рано. Если меня выгонят с работы, я пропал.
- Во сколько?
- В пять?
- Идет, - буркнула Алима.
21
Пьерини точно знал, куда идти.
В кабинет технических средств обучения. Там стоял телевизор "Филипс" с экраном 28 дюймов и видеомагнитофон "Сони".
Они и стали его целью с той самой минуты, когда он узнал, что Итало нет.
Дидактической видеоаппаратурой (так ее называли) пользовалась в основном учительница биологии, показывавшая ученикам документальные фильмы.
Саванна. Чудеса кораллового рифа. Тайны воды и так далее.
Но аппаратурой постоянно пользовалась и училка итальянского.
Эта Палмьери заставила школу купить серию кассет с фильмами про Средневековье и каждый год показывала их ученикам второго класса.
В октябре была очередь второго Б.
Палмьери усадила учеников перед телевизором, а Итало поручила поставить кассету.
Федерико Пьерини было глубоко наплевать и на Средние века тоже, а потому, как только погас свет, он выскользнул из класса и пошел играть в волейбол с третьеклассниками. К концу урока он вернулся, стараясь, чтобы его не заметили, и сел на свое место, весь разгоряченный и потный.
На следующей неделе в программе была вторая серия, и Пьерини опять улизнул. Однако на сей раз его засекли.
- Ребята, прошу вас, смотрите внимательно и записывайте. А ты, Пьерини, сделаешь дома письменную на работу на… на пять страниц, поскольку ты уже второй раз предпочел пойти поиграть. И если завтра ты мне не принесешь сделанную работу, тебя ждет взыскание, - сказала Палмьери.
- Но… - попытался возразить Пьерини.
- Никаких "но". На этот раз я серьезно.
- Пожалуйста, я сегодня не могу. Мне нужно в больницу…
- Ах, бедняжка! Ты не хочешь нам поведать, что за тяжелая болезнь с тобой приключилась? Что ты сказал в прошлый раз? Что тебе надо к окулисту? А потом тебя видели во дворе: ты играл в волейбол. А потом ты не сделал задания и сказал, что у тебя была почечная колика. Ты даже не знаешь, что такое почечная колика. Постарайся хотя бы придумывать что-нибудь поинтереснее.
Но в тот день Пьерини не врал.
Днем он должен был ехать в больницу в Чивитавеккью, к матери, которая страдала раком желудка, она позвонила и сказала, что он никогда к ней не приходит, и он обещал приехать.
А теперь эта сука рыжая заявляла, что он врет, и выставляла его на посмешище перед всем классом. А он не выносил, когда над ним смеются.
- Итак, зачем тебе надо в больницу?
И Пьерини со скорбным видом ответил:
- Дело в том, что… У меня… у меня после фильмов про Средние века случается сильный понос.
Весь класс заржал (Ронка повалился на пол, держась за живот), а Пьерини отправили к директору. Потом целый день ему пришлось торчать дома и писать сочинение.
А отец, придя домой, избил его, потому что он не поехал в больницу.
На побои ему было наплевать. Он их и не почувствовал. А вот на то, что он не сдержал слово, - не наплевать.
А потом, в ноябре, его мать умерла, а Палмьери сказала, что ей очень жаль и что она не знала, что его мать больна.
"Ей очень жаль. Сволочь".
С того дня Пьерини бросил заниматься итальянским и делать домашние задания. Когда Палмьери входила в класс, он надевал наушники и клал ноги на стол.
Она ничего не говорила, делала вид, будто не замечает его, даже не вызывала. А когда он пристально смотрел на нее, опускала взгляд.
Не удовлетворившись этим, Пьерини проделал несколько милых штучек. Проколол шины ее "Лянче Y10". Сжег журнал. Разбил ей камнем окно.
Он был готов дать руку на отсечение, что она прекрасно знала, кто все это сделал, но промолчала. Боялась.
Пьерини постоянно бросал ей вызов и всегда побеждал. Власть над ней доставляла ему странное удовольствие. Своего рода опьянение, сильное, отвратительное, физиологическое. Его все это возбуждало.
Он закрывался в ванной и мастурбировал, представляя, как трахает рыжую. Рвет ей одежду на спине. Тычет ей членом в лицо. И вставляет ей огромные вибраторы. И бьет ее, а она кончает.
Она прикидывается скромницей, но она сука. Он знал.
Он ее всегда терпеть не мог, но после истории с фильмом в голове Федерико Пьерини поселились мрачные чувственные фантазии, и он чувствовал себя неудовлетворенным.
Теперь он решил поднять планку.
И посмотреть, как отреагирует рыжая.
22
Машина Итало остановилась у ворот школы.
- Ну вот, приехали. - Итало выключил мотор и указал на свой домик. - Знаю, снаружи неважно выглядит. Но внутри уютно.
- У тебя правда есть фрукты в сиропе? - спросила Алима, у которой было пусто в желудке.
- Конечно. Моя жена сделала из персиков с моего дерева.
Итало замотал шею шарфом и вылез из машины. Достал из кармана ключ и вставил в замок.
- А это кто прицепил?
Вокруг замка была цепь.
23
- Раз!
От удара об пол экран телевизора взорвался с оглушительным грохотом, тысячи осколков разлетелись повсюду - под парты, под стулья, по углам.
Пьерини схватил видеомагнитофон, поднял его над головой и швырнул об стену, превратив в груду металла и проводов.
- Два!
Пьетро был потрясен.
Что на него нашло? Почему он все ломает?
Ронка и Баччи стояли в сторонке, наблюдая за разбушевавшейся стихией.
- Теперь посмотрим… как… ты нам покажешь следующую сраную… кассету., про эти сраные… Средние века… - Пьерини тяжело дышал, пиная магнитофон.
Он чокнутый, он не понимает, что делает. За такое выгнать могут.
"Если узнают, что ты тут тоже был…"
"Не-е-ет, не-е-ет, посмотри, что он делает, это невозможно…"
Пьерини ломал стереосистему.
"Ты должен что-то сделать, и немедленно".
"Хорошо. Но что?"
"ТЫ ДОЛЖЕН ЕГО ОСТАНОВИТЬ".
"Если бы только я был…
(Чаком Норрисом, Брюсом Ли, Шварценеггером, Сильвестром Сталлоне)
…побольше и посильнее… Это было бы проще".
Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Он уже видел перед собою конец счастливых школьных лет, но не мог ничего поделать. Голова отказывалась работать, когда он пытался думать о последствиях: взыскание, исключение, разоблачение. Ему казалось, что у него в горле застрял огромный ком.
Он подошел к Баччи:
- Ну скажи ему. Останови его, прошу тебя.
- А что я ему скажу? - уныло пробормотал Баччи.
Пьерини тем временем продолжал терзать остатки колонок. Потом обернулся и что-то увидел. Рот его искривился в мерзкой ухмылке. Он направился к высоким металлическим полкам, где лежали книги, электроприборы и прочие учебные материалы.
Что он еще задумал?
- Ронка, поди сюда. Дай руку. Подсади меня.
Ронка подошел, сцепил руки. Пьерини оперся на них правой ногой и забрался наверх. Он смахнул рукой на пол картонную коробку, которая раскрылась, и из нее выкатился десяток цветных баллончиков с краской.
- А теперь повеселимся!