Он вернулся назад легким и пружинящим шагом, как Фонзи, испытывая непреодолимое желание насвистывать что-нибудь веселое. Пробрался назад через кусты и пошел в садик искать трех трусов.
15
У панды не слишком изысканная диета: на завтрак она есть листья бамбука, на обед - листья бамбука и на ужин - листья бамбука. Но если она их не получит - хреново, за месяц она сдохнет с голоду. А поскольку бамбук достать непросто, только самые богатые зоопарки могут себе позволить держать в клетке большого черно-белого медведя.
Есть такие животные, которых эволюция поместила в маленькие экологические ниши, где их существование поддерживается хрупким равновесием окружающей среды. Стоит убрать какой-нибудь пустяк (бамбуковые листья для панды, эвкалиптовые листья для коалы, водоросли для морской игуаны с Галапагосских островов и так далее), и вымирание этих зверей неизбежно.
Панда не приспосабливается, панда умирает.
Вот и Итало Мьеле, отец Бруно Мьеле, полицейского, друга Грациано, был в некотором смысле таким животным. Сторож школы Микеланджело Буонарроти представлял собой некий классический тип: если лишить его тарелки хорошо проваренных толстых макарон и возможности пойти к шлюхам, он истаял бы как свечка.
И в этот вечер он отправился удовлетворять свои жизненные потребности.
Он сидел, повязав на шею салфетку, за столиком в "Старой телеге" и обжирался своим любимым блюдом "море и горы". Месивом из макарон с мясом кабана, сливками, мидиями и соусом.
Он был счастлив, как жемчужина в ракушке.
Или даже как котлета в кетчупе.
Вес Итало Мьеле - сто двадцать килограммов.
Рост - метр шестьдесят пять.
Надо сказать, однако, что тело его вовсе не было дряблым, а, напротив, плотным, как крутое яйцо. Руки у него были крепкие, пальцы короткие.
А лысая голова, круглая и большая, посаженная на покатые плечи, придавала ему сходство с уродливой матрёшкой.
Он был болен диабетом, но и знать об этом не хотел. Врач сказал, что Итало следует соблюдать сбалансированную диету, но ему было плевать.
Кроме всего прочего, он хромал. Правая икра у него была широкая и твердая, как черствая буханка, и вены выпирали из-под кожи одна над другой, как клубок синих червей.
Бывали дни - и сегодня как раз был один из них, - когда боль становилась такой сильной, что он не чувствовал ступни, онемение поднималось до самого паха, и единственное, чего тогда хотелось Итало, - отрезать эту чертову ногу.
Но макароны из "Старой телеги" примиряли его с этим миром.
"Старая телега" - огромное заведение в мексиканском стиле, окруженное опунциями и коровьими скелетами, располагалось на обочине Аврелиевой дороги, в паре километров от Антьяно.
В нем имелся также отель с почасовой оплатой, диско-бар-закусочная, бильярдная, автозаправка, авторемонтная мастерская и супермаркет. В чем бы ты ни нуждался, ты это там находил, а если и не находил, то мог подыскать что-нибудь подходящее.
Посещали "Старую телегу" в основном водители грузовиков и проезжие. И это было первой причиной, по которой Итало предпочитал это место.
"Никаких зануд знакомых, с которыми надо здороваться. Кормят хорошо и недорого".
А другая причина заключалась в том, что заведение располагалось буквально в двух шагах от Шлюходрома.
Шлюходром, как его звали местные, заасфальтированный отрезок дороги длиной пятьсот метров, который отходил от Аврелиевой дороги и заканчивался среди полей, по замыслу какого-то инженера-мегаломана однажды должен был превратиться в новую развязку с поворотом на Орвьето. Но пока это был просто Шлюходром.
Открыто двадцать четыре часа триста шестьдесят пять дней в году, без праздников и выходных. Цены умеренные и твердые. Кредитные карты и чеки не принимаются.
Проститутки, все негритянки, сидели по обе стороны дороги на скамеечках, а когда шел дождь или слишком ярко светило солнце, доставали зонтики.
В ста метрах на шоссе стоял фургон, где продавали знаменитый сэндвич "Бомбер" с тонко нарезанной куриной грудкой, сыром, баклажанами и красным перцем.
Но Итало не довольствовался "Бомбером" и раз в неделю отрывался по полной, устраивая себе вечеринку по высшему разряду.
Сначала Шлюходром, потом "Старая телега". Весьма приятное сочетание. Один раз он попробовал наоборот. Сначала "Старая телега", потом Шлюходром.
Фигня вышла. Ему стало плохо. Во время секса макароны "море и горы" попросились наружу, и он перепачкал всю приборную панель.
Вот уже около года Итало перестал менять проституток и сделался постоянным клиентом Алимы. Итало приезжал ровно в половине восьмого, и она уже ждала его на своем обычном месте. Он сажал ее в свою машину, и они парковались за рекламным щитом неподалеку. Все продолжалось минуть десять, и в восемь он уже сидел за столом.
Алима, прямо скажем, не была первой красавицей Африки.
Довольно полная, с задом толстым, как швартовая бочка, целлюлитом и плоской грудью. Она носила жесткий, кукольный белокурый парик. Итало видал девочек и получше, но Алима была, по его собственным словам, профессиональная членопоклонница. Когда она брала у него в рот, она подходила к делу со всей серьезностью. Руку на отсечение он бы, конечно, не дал, но был почти уверен, что ей это нравится.
Несколько раз они даже и трахались, но поскольку оба отличались крупным телосложением (и к тому же у Итало болела нога), в машине им было тесно, и процесс доставлял скорее страдания, чем удовольствие. К тому же это стоило пятьдесят тысяч лир.
А так все в лучшем виде.
Тридцать тысяч за минет и тридцать тысяч за ужин. Двести сорок тысяч в месяц.
"Хотя бы раз в неделю нужно пожить по-барски, а как же иначе?"
Итало сделал и одно открытие. У Алимы был хороший аппетит. Она любила итальянскую кухню. К тому же она оказалась вполне приятной. С ней ему удавалось общаться лучше, чем со своей старухой, с которой им уже лет двадцать абсолютно нечего было друг другу сказать. В общем, он брал Алиму с собой в "Старую телегу", наплевав на сплетников.
В этот вечер они отчего-то сидели не за тем столом, где обычно, у окна, выходившего на Аврелиеву дорогу. Отблески фар пробегали по ресторану и исчезали, поглощенные темнотой.
Перед Итало стояла полная тарелка макарон, перед Алимой - "ушки" с рагу.
- Ты мне объясни, как это твой Аллах не хочет, чтобы ты ела свинину и пила вино, а разрешает тебе сношаться посреди дороги, - спросил Итало, жуя. - По-моему, это ерунда, нет, я не говорю, чтобы ты прекратила сношаться, но, учитывая, что ты и так ведешь не самую праведную жизнь, съешь хоть свиную котлету или пару колбасок, а?
Алима больше на этот вопрос не отвечала.
Он спрашивал ее об этом в сотый раз. Поначалу она пробовала внушить ему, что Аллах все понимает и что ей ничего не стоило отказываться от вина и от свинины, но она не могла бросить проституцию, потому что посылала деньги своим детям в Африку. Но Итало кивал головой, а в следующий раз спрашивал ее о том же самом. Алима поняла, что на самом деле ему не нужен был ответ, что этот вопрос был ритуальной фразой, вроде "приятного аппетита".
Но этим вечером ее поджидали сюрпризы.
- Как рагу? Вкусно? - спросил довольный Итало. Он уже почти допил бутылку "Мореллино ди Скансано".
- Вкусно, вкусно! - ответила Алима. У нее была хорошая улыбка, широкая, открывавшая белые ровные зубы.
- Вкусно, да? А ты знаешь, что это не телячье рагу? Это колбаска.
- Не поняла.
- Там… сви… свинина у тебя в тарелке, - проговорил Итало с набитым ртом, указав вилкой на тарелку Алимы.
- Свинина? - не поняла Алима.
- Сви-ни-на. Свинья. - Итало хрюкнул, чтобы было понятнее.
Алима наконец поняла.
- Ты заставил меня съесть свинину?
- Молодец, поняла наконец.
Алима встала. Глаза ее вдруг загорелись. Она заорала:
- Ты дерьмо. Всё дерьмо. Не хочу тебя больше видеть. Меня от тебя тошнит.
Посетители, сидевшие вокруг, прекратили есть и уставились на них взглядом аквариумных рыб.
- Не шуми. На нас смотрят. Сядь. Ну же, это шутка, - Итало говорил вполголоса, пригнувшись, как собака.
Алима тряслась и бормотала, с трудом сдерживая слезы:
- Я знала, что ты полное дерьмо и что… но я думала… ИДИ В ЖОПУ! - Потом плюнула в тарелку, взяла сумочку, кожаную куртку и ринулась к выходу как разъяренный слон.
Итало догнал ее и схватил за руку:
- Ну, давай вернемся. Я тебе подарю тридцать тысяч.
- Оставь меня, дерьмо.
- Я пошутил.
- ОСТАВЬ МЕНЯ.
Алима вырвала руку.
Теперь весь ресторан молча взирал на них.
- Ладно, извини. Извини меня. Хорошо, ты права. Я сам съем колбаску. Возьми мои макароны. Там мидии и каба… он не свини…
- Пошел в жопу.
Алима удалилась, а Итало огляделся и, увидев, что все на него смотрят, приосанился, выпятил грудь, вытянул руку и махнул ею в сторону двери.
- Знаешь, что я тебе скажу? Иди ты сама в жопу!
Повернулся и возвратился за стол, доедать.
16
- Вот, - Пьетро протянул им ключ.
Все трое сидели на качелях.
- Дело сделано. Возьмите.
Но никто не шелохнулся.
- Итало тебя не видел? - спросил Баччи.
- Нет. Его нет. - Произнося эти слова, Пьетро испытывал огромное удовольствие, словно долго терпел, а теперь облегчился.
"Поняли, какие вы трусы? Устроили весь этот цирк, а его даже дома нет. Молодцы". Ему было бы очень приятно сказать им это.
- Как нет? Врешь! - заявил Пьерини.
- Его нет, клянусь! Машины нет. Я посмотрел… Теперь я могу пойти до…
Не успел он договорить, как от сильного удара отлетел назад и шлепнулся на землю.
Дыхание перехватило. Лежа на спине, он барахтался в грязи. Иначе как подлым ударом в спину это не назовешь. Пьетро разевал рот, вытаращив глаза, но дышать не получалось. Словно он очутился на Марсе.
Все случилось в одно мгновение.
Пьетро даже не успел отреагировать, как Пьерини кинулся на него.
Он вскочил с качелей и всем телом обрушился на Пьетро, словно на дверь, которую надо выбить.
- Куда тебе надо? Домой? Никуда ты не пойдешь!
Пьетро умирал, по крайней мере ему так казалось. Если через три секунды он не начнет дышать, он умрет. Собрался с силами. Втянул воздух. С глухим свистом. И задышал снова. Потихоньку. Только чтобы не умереть. Мышцы наконец его послушались, и он стал вдыхать и выдыхать. Баччи и Ронка ржали.
Пьетро спросил себя, сможет ли он когда-нибудь стать таким, как Пьерини. Швырнуть кого-нибудь на землю с такой же злостью.
Он не раз мечтал побить официанта из "Стейшн-бара". Но даже если бы он собрал все свои силы и злость и принялся бить его в лицо так сильно, как мог, тому ничего бы не сделалось.
"У меня когда-нибудь хватит смелости? Ведь для того, чтобы кого-нибудь толкнуть или ударить по лицу, нужна большая смелость".
- Говнюк, ты уверен?
Пьерини снова сидел на качелях. Казалось, он даже не заметил, что Пьетро чуть жив.
- Ты уверен?
- В чем?
- Уверен, что машины нет?
- Да. Честное слово.
Пьетро попытался подняться, но на него навалился Баччи. И уселся ему на живот всеми своими шестьюдесятью килограммами.
- Как тут удобно… - Баччи делал вид, будто сидит в кресле. Подгибал ноги, потягивался, использовал колени Пьетро как подлокотники. А Ронка, счастливый, прыгал вокруг.
- Пукни в него! Давай, Баччи, пукни в него!
- Я пы-таюсь! Я пы-таюсь! - кряхтел Баччи. Его похожая на полную луну физиономия побагровела от натуги.
- Давай! Давай!
Пьетро отбивался с нулевым результатом, только устал. Он не сдвинул Баччи ни на миллиметр, тяжело дышал, а от кислого запаха пота толстяка его тошнило.
"Лежи спокойно. Чем больше ты дергаешься, тем хуже. Спокойно".
Во что он вляпался?
Он должен быть уже дома. В постели. В тепле. Читать книгу о динозаврах, которую ему одолжила Глория.
- Тогда мы пойдем туда. - Пьерини встал с качелей.
- Куда? - спросил Баччи.
- В школу.
- Как?
- Фигня. Перелезем через ворота и заберемся через женский туалет рядом с волейбольной площадкой. Там окно плохо закрывается. Надо его просто толкнуть, - объяснил Пьерини.
- Точно, - подтвердил Ронка. - Я однажды через него видел, как Альберти срёт. Ну и вонища была… Да, пошли. Пошли. Классно.
- А если нас поймают? Если Итало вернется? Я… - забеспокоился Баччи.
- Никаких "я". Не вернется. И кончай трусить.
- А что с Говнюком будем делать? Побьем?
- С нами пойдет.
Они подняли его.
У него болела грудь, ныли ребра, и он весь был в грязи.
Он не пытался сбежать. Это не имело смысла.
Пьерини так решил.
Лучше идти за ними и не возникать.
17
Грациано Билья, оставив философию Де Кресченцо, пытался смотреть видеозапись матча Италия - Бразилия 1982 года. Но не чувствовал воодушевления: он по-прежнему думал о том, куда подевалась Эрика.
Он в сотый раз попытался ей дозвониться.
Ничего.
Все время ему отвечал отвратительный механический голос.
Легкая тревога защекотала его словно павлиньим перышком, и полупереваренные остатки кроличьего рагу, ассорти из трех колбас и крем-карамель, лежавшие в желудке, зашевелились.
Тревога - скверная штука.
Все рано или поздно сталкиваются с этим неприятным чувством. Обычно оно бывает вызвано внешними обстоятельствами и довольно скоро проходит, но в некоторых случаях возникает внезапно, без видимых причин. У некоторых тревога становится прямо-таки хронической. Есть люди, которые живут с ней всю жизнь. Они умудряются под гнетом тревоги работать, спать, заводить знакомства. Другие же оказываются раздавленными ею, не могут встать с постели, и, чтобы избавиться от тягостного ощущения, им требуются лекарства.
Тревога разрушает тебя, опустошает, терзает, словно невидимый насос откачивает воздух, который ты отчаянно пытаешься вдохнуть. Она сжимает все твои внутренности, парализует диафрагму, вызывает неприятные ощущения внизу живота и дурные предчувствия.
Грациано был толстокож, неуязвим для многих горестей современной жизни, его желудок мог переварить даже камни, однако сейчас его беспокойство нарастало с каждой минутой, переходя в панику.
Он чувствовал, что это молчание - самый скверный признак.
Он попытался смотреть фильм с Ли Марвином. Еще хуже матча.
Снова попробовал позвонить. Никакого ответа.
Ему надо успокоиться. Чего он боится?
"Она тебе пока не позвонила, ну и?.. Ты боишься, что…"
Он не стал слушать этот мерзкий голосок.
Эрика витает в облаках. Глупышка. Наверняка пошла по магазинам, а телефон разрядился.
Как только она вернется домой, тут же ему позвонит.
18
"Дерьмо, меня от тебя воротит. Да что ты себе позволяешь? Выставила меня на посмешище перед людьми. И все на меня пялились… Что уставились? Лучше на себя посмотрите… Чего лезете в чужие дела? И вообще я просто пошутил. Подумаешь! Дали бы мне, например, вместо облатки халву - я бы и глазом не моргнул. А тут поди ж ты - шлюха, а до чего обидчивая. Ладно, ладно, я дал маху. Сказал же: я был не прав. Я не нарочно. Мне жаль - и хватит уже об этом!" - Итало Мьеле разговаривал вслух, сидя за рулем.
Эта шлюха испортила ему ужин. После того как она ушла, есть ему расхотелось. Он оставил на тарелке половину окуня под соусом. Но зато он выпил еще литр "Мореллино" и опьянел. Он ехал, уткнувшись носом в лобовое стекло и все время протирал его рукой.
Он чувствовал, что все у него стало тяжелым: голова, веки, дыхание.
"Да где же она? Ну и характер…"
Он искал ее, но не знал, что ей сказать. С одной стороны, он хотел извиниться, с другой - поставить ее на место.
Он вернулся на Шлюходром. Спросил у девочек, но никто ее не видел.
Свернул на дорогу, шедшую по насыпи вдоль путей. С наступлением темноты поднялся холодный северный ветер. Рваные облака гнались друг за другом по небу, а на волнах, набегавших на пляж, пенились белые барашки.
Он включил обогрев.
"…Ладно, плевать. Я сделал все что мог. Ну а теперь? В школу или домой?"
Внезапно он вспомнил, что обещал жене сменить замок, но так этого и не сделал. Ему приходилось менять его раз в полгода, а иначе старуха не могла заснуть.
"Кто ее знает, чего от нее ждать? Устроит мне веселенькую ночку… Завтра. Я сменю замок завтра. Поеду-ка лучше в школу".
Ида Мьеле вот уже два года жила в постоянном страхе - она боялась воров.
Однажды ночью, когда Итало был в школе, перед домиком остановился фургон. Оттуда вышли трое, выбили кухонное окно и залезли в дом. И стали выносить всю бытовую технику и мебель и грузить в фургон. Иду, спавшую на втором этаже, разбудил шум.
Кто бы это мог быть?
В доме никого. Сын в армии в Бриндизи, дочь работает горничной в Форте деи Марми. Должно быть, Итало вернулся домой ночевать.
Что он там расшумелся?
Решил в три часа ночи сделать перестановку на кухне? С ума спятил?
В ночной рубашке, тапочках, без вставной челюсти, дрожа как лист, она спустилась на первый этаж. "Итало, Итало, это ты? Что ты де…" Она вошла на кухню…
Там ничего не было, даже мраморного стола. Даже старой газовой плиты, которую давно уже следовало сменить.
И вдруг, как чертик из шкатулки, из-за двери вынырнул мужчина с шапочке с прорезями для глаз и крикнул ей в самое ухо: "КУ-КУ!"
Бедную Иду, как водится, хватил обширный инфаркт. Итало нашел ее следующим утром там же, у двери: она лежала едва живая, наполовину окоченевшая.
С той самой ночи она не дружила с головой.
Она разом постарела лет на двадцать. Облысела. Не желала оставаться дома одна. Ей всюду мерещились черные люди. Она отказывалась выходить после заката. Но это бы еще куда ни шло: самое ужасное, что теперь она как заведенная говорила об охранных системах, ультразвуковых устройствах, инфракрасных лучах, сигнализациях Бегелли, телефонных сигнализациях, которые автоматически вызывали полицию, и бронированных дверях ("Извини, конечно, но почему бы тебе не пойти работать к Антонио Ритуччи, он не раздумывая тебя возьмет?" - сказал однажды, не выдержав, Итало. Антонию Ритуччи был мастером по сигнализациям в Орбано).
Итало прекрасно знал, кто были те трое, доведшие до сумасшествия его жену и лишившие его покоя.
Это они.
Выходцы с Сардинии.
"Только сардинцы могут вот так залезть в дом и все вынести. Даже цыгане не позарились бы на сломанную плиту. Клянусь жизнью дочери, это они".