- Хочешь, чтобы я тебе рассказал? Сейчас расскажу. Сейчас расскажу, раз ты хочешь. - И подойдя к Лопоухому, он схватил его за голову и повернул ее в сторону "мерседеса". - Видишь эту машину? Эта машина выходит с завода без всякого дополнительного оборудования и стоит сто семьдесят девять миллионов с налогами, но ты еще прибавь откидной верх, широкие колеса, автоматический кондиционер, хай-фай установку, самостоятельно меняющую диски, сабвуфер, кожаные сиденья, боковую подушку безопасности и все прочее, и запросто набегут все двести двадцать миллионов. У этой машины тормозная система управляется точно таким же шестнадцатибитным компьютером, какой использует Макларен в "Формуле-1", в коробочку запаян чип, сделанный "Моторолой", он контролирует устойчивость машины, давление в шинах, высоту амортизаторов, хотя это фигня, такое - похуже, конечно, - но есть и в последней модели БМВ, и в "саабе". А вот двигатель, двигатель у нее уникальный, от этого двигателя автолюбители просто тащатся! Шесть тысяч триста двадцать пять кубиков, двенадцать цилиндров из сплава, точный состав которого известен только компании "Мерседес". Этот мотор разработал Ханс Петер Феннинг, шведский инженер, который спроектировал топливную систему для космических кораблей "Шаттл" и для американской подводной лодки "Алабама". Ты не пробовал трогаться с места на пятой? Нет, наверное, но если ты попробуешь, увидишь, что она поедет и на пятой. У нее такой податливый двигатель, что можно менять скорость, не переключая передачи. А разгоняется она так, что запросто обгоняет всякие жалкие спортивные купе, которые сейчас входят в моду, их еще нагло сравнивают с машинами типа "ламборгини" или "Шевроле Корвета", не знаю, понятно ли я объяснил. А какие линии! Элегантные. Строгие. Никакого уродства. Никаких марсианских фар. Никакого пластика. Изысканные. Классический представительский "мерседес". Такая машина у Джанмарии Даволи, ведущего Гран-при, а он мог бы запросто купить себе и "Феррари 306", и "тестаросса", как я - новые сандалии. И знаешь, что сказал наш президент совета на Туринском автосалоне? Он сказал, что это образцовая машина, что когда мы в Италии сможем сделать такую машину, тогда и сможем считать себя истинно демократической страной. Но я считаю, что мы никогда не сможем, нам мозгов не хватит, чтобы выпустить такую машину. Я не знаю, кто твой отец и как он зарабатывает деньги. Ясно, он мафиози, или взяточник, или сутенер какой-нибудь, мне пофиг. Твоего отца я уважаю, он достоин уважения, потому что у него есть "650 ТХ". Твой отец умеет ценить дорогие вещи, он купил эту машину, он потратил кучу денег, руку даю на отсечение, что он не одевается как оборванец, и другую - что он не знает, что ты, сучонок, спер его машину, чтобы покатать свою потаскушку с синими волосами и сережками на морде, чтобы курить в салоне траву и бросать там недоеденные сэндвичи. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что вы единственные на свете, кто курит траву в "650 ТХ". Может, какая-нибудь говенная рок-звезда в такой машине и нюхала кокаин, но никто, никто на свете не курил в ней траву. Вы оба совершили кощунство, почти богохульство, когда решили курить наркоту в "650 ТХ", вы совершили такое же преступление, как если бы вы насрали на Алтарь Отечества. Теперь понял, почему я так себя веду?
Если бы агент Баччи не заснул, едва усевшись в салон, возможно, волшебное шоу Бруно Мьеле прямо на сто двенадцатом километре Аврелиевой дороги и не удалось бы так, а Макс Францини и Мартина Тревизан не рассказывали бы еще много лет все перипетии своего ужасного ночного приключения (Макс при этом показывал шрам на лбу с залысинами).
Но Андреа Баччи, оказавшись в тепле в машине, распустил шнурки на ботинках, скрестил руки и сам не заметил, как провалился в глубокий сон со множеством кокосов, рыб-шаров, силиконовых масок и стюардесс в бикини.
Когда радио стало издавать звуки, Баччи проснулся.
- Патруль двенадцать! Патруль двенадцать! Чрезвычайное происшествие! Немедленно отправляйтесь в среднюю школу Искьяно Скало, неизвестные проникли в помещение. Патру…
"Черт, я заснул, - сообразил он, хватая микрофон и глядя на часы. - Как я мог, сплю уже больше получаса. Что там делает Мьеле?"
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, чего хочет центральный пост, но он все-таки смог ответить.
- Принято. Выезжаем немедленно. Максимум через десять минут будем на месте.
Воры. В школе его сына.
Он вышел. Дождь лил по-прежнему, к тому же поднялся сильный ветер. Он побежал, но через пару шагов притормозил.
"Мерседес" все еще был тут. Девушка с синими волосами была прикована наручниками к дверце. Она сидела за земле, обхватив рукой колени. Мьеле опустился на корточки посреди площадки рядом с парнем, лежавшим в луже в одних трусах, и что-то говорил ему.
Баччи подошел к напарнику и ошарашенно спросил, что происходит.
- А, вот и ты. - Мьеле поднял голову и расплылся в счастливой улыбке. - Ничего. Я тут объясняю кое-что.
- Почему он в трусах?
Парень дрожал как осиновый лист, а на лбу у него была рана.
- Я его обыскивал. Я их застукал за курением гашиша. Они мне кое-что отдали, но у меня есть обоснованные подозрения, что у них с собой еще, где-то в машине. Надо проверить…
Баччи взял его за руку и оттащил подальше, где эти двое не могли их услышать.
- Ты что, головой ударился? Ты его избил? Если они на тебя заявят, в тюрьму сядешь.
Мьеле вывернулся.
- Сколько раз тебе говорить, не трогай меня! Я его не бил. Он сам упал. Все под контролем.
- А зачем на девушке наручники?
- Она истеричка. Она пыталась на меня напасть. Успокойся. Ничего не случилось.
- Слушай. Нам надо немедленно ехать в школу в Искьяно. Там происшествие. Кажется, кто-то проник в здание и там даже стреляли…
- Как стреляли? - Мьеле задергался. - В школе слышали выстрелы?
- В школе?
- Я же сказал: да.
- О боже-боже-боже-боже-боже… - Он поднес дергающиеся, как паучьи лапки, руки к лицу и принялся щипать себя за губы и за нос, ворошить волосы.
- Что с тобой?
- Кретин, там мой отец. Сардинцы! Папа был прав. Поехали, поехали, быстро, нельзя терять время… - испуганно проговорил Мьеле и направился к парочке.
Ах да. Баччи и забыл. Отец Бруно школьный сторож.
Мьеле подбежал к парню, который уже поднялся на ноги, подобрал с земли его одежду, ставшую грудой мокрого тряпья, сунул ему в руки, потом подошел к девушке, освободил ее, пошел назад, но вдруг остановился.
- Послушайте хорошенько, вы оба. На этот раз вы избежали неприятностей, в следующий не выйдет. Завязывайте с травой. От этого мозги размякают. И нечего ходить в таком виде, я вам советую. Нам надо ехать. И вытритесь, а то простудитесь. - Потом обратился к парню. - И скажи отцу, потрясающая машина.
Потом он догнал Баччи, оба полицейских сели в машину и уехали, включив сирену.
Макс смотрел, как они исчезли на Аврелиевой дороге. Он бросил одежду, натянул штаны, подбежал к Мартине и обнял ее.
Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, довольно долго. И молча плакали. Они запустили руки друг другу в волосы, а холодный дождь продолжать литься на них.
Они стали целовать друг друга. Сначала в шею, потом в щеки и наконец в губы.
- Давай сядем в машину, - сказала Мартина и потянула его за собой. Они закрыли окна и включили кондиционер так, что в салоне через пару минут стало жарко, как в печке. Они разделись, вытерлись, надели на себя самое теплое, что у них было, и снова стали целоваться.
Так Макс Францини преодолел страх поцелуя.
И эти поцелуи были первыми в долгой череде. Макс и Мартина стали встречаться и встречались три года (на второй год у них родилась девочка, которую назвали Стеллой), а потом поженились в Сиэтле, где открыли итальянский ресторан.
Несколько следующих дней в доме в Сан-Фолько они размышляли над тем, стоит ли заявить на этого ублюдка, но потом решили этого не делать. Неизвестно, как все обернется, к тому же в дело замешана трава и взятая тайком машина. Лучше бросить эту затею.
Но эта ночь навсегда осталась в их памяти. Ужасная ночь, когда они имели несчастье нарваться на агента Мьеле и счастье пережить ее и найти друг друга.
Макс завел мотор, поставил диск "REM" и уехал, навсегда покидая нашу историю.
10 декабря
38
Дзынь-дзынь-дзынь.
Когда зазвонил телефон, учительнице Флоре Палмьери снилось, что она в кабинете косметолога. Она лежала, спокойная и расслабленная, на кушетке, и тут дверь открылась и в комнату вошла дюжина серебристых коал. И учительница почему-то знала, что сумчатые зверьки пришли обрабатывать ей ногти на ногах.
В лапках они держали щипчики и танцевали вокруг нее, весело напевая.
"Трын-тын-тын. Мы коалы-медвежата, миленькие крошки, обработаем тебе аккуратно ножки. Трын-тын-тын. Дзынь-дзынь-дзынь".
Со щипчиками в лапках.
"Дзынь-дзынь-дзынь".
А телефон все звонил.
Флора Палмьери открыла глаза.
Темно.
"Дзынь-дзынь-дзынь".
Нащупала рукой трубку, зажгла лампу у кровати.
Взглянула на электронные часы на тумбочке у кровати.
Без двадцати шесть.
А телефон все звонил.
Да кто это может быть?
Она встала, сунула ноги в тапочки и побежала в гостиную.
- Алло?
- Алло? Извините, что рано… Это Джованни Козенца.
Директор!
- Я вас разбудил? - неуверенно спросил он.
- Ну, сейчас без двадцати шесть.
- Прошу прощения. Я бы не стал вам звонить, но случилась серьезная неприятность…
Флора попыталась представить себе, какая такая серьезная неприятность могла заставить директора разбудить ее в такую рань, но на ум ничего не приходило.
- Что случилось?
- Ночью в школу залезли. Они все поломали…
- Кто?
- Вандалы.
- Как?
- Ну, они залезли и сломали телевизор и видеомагнитофон, исписали все стены краской, закрыли на цепь школьные ворота. Итало пытался задержать их, но сам оказался в больнице, а тут приехала полиция…
- Что с Итало?
- Кажется, сломал нос и повредил руки.
- Но кто это был?
- Неизвестно. Там остались надписи, судя по которым это учащиеся школы, не знаю… В общем, вот. Здесь полиция, нужно много всего сделать, принять решения, и эти надписи…
- Какие надписи?
Директор замялся.
- Скверные надписи…
- Какие скверные?
- Скверные. Скверные. Отвратительные, синьора Палмьери.
- Скверные надписи? Что там написано?
- Ничего… Вы не могли бы приехать?
- Когда?
- Прямо сейчас.
- Да, конечно, я еду… Собираюсь и еду… Через полчаса, хорошо?
- Да. Я вас жду.
Учительница повесила трубку, она была потрясена.
- Мамочки, что же теперь будет?
Две минуты она ходила туда-сюда по комнате, не зная что делать. Она была женщина методичная и в непредвиденных обстоятельствах впадала в панику.
- Правильно, сначала в ванную.
39
"Та-та-та-та-та-та-та…"
Грациано Билье казалось, что в голове у него летает вертолет.
Какой-нибудь "Апач", большой военный вертолет.
А если он поднимал голову от подушки, становилось еще хуже, потому что вертолет извергал напалм в его больной мозг.
"Как дела? Тебе ведь вовсе не хреново? Все прошло хорошо? Я живу на полную катушку и без нее… Пуф!"
Подумать только, все шло гладко до тех пор, пока он не вошел в этот сраный бар "Вестерн".
Воспоминания о ночи походили на темное, изъеденное молью полотнище. Повсюду дыры, через которые пробиваются лучики света.
Он оказался на пляже. Это он помнил. Был собачий холод на этом говнопляже, а он уполз куда-то и оказался в итоге на земле между кабинок. Лежал под дождем и пел.
"Волна к волне, корабль, дрейф, бананы, фонари… Та-та-та-та-та…"
Немедленно надо что-то принять.
Какую-нибудь волшебную пилюлю, которая уничтожит вертолет, застрявший в его голове. А то его лопасти перемалывали мозг, как ванильный десерт "Данетт".
Грациано протянул руку и зажег свет. Открыл глаза. Зажмурился. Медленно открыл снова и увидел Джона Траволту.
"Я хотя бы дома".
40
По утрам Флора Палмьери соблюдала долгий ежедневный ритуал.
Прежде всего принять душ, гель для душа - с запахом ирландского ландыша. Потом прослушать по радио первую часть передачи "Здравствуй, Италия" с Элизабеттой Баффиджи и Паоло д'Андрейсом. А потом завтрак со злаками.
Этим утром все перевернулось с ног на голову.
Очень скверные надписи. Сто процентов - там написано о ней.
Кто знает, что именно написано.
В глубине души она даже была довольна. По крайней мере, теперь директор и замдиректора, перед лицом очевидного, примут какие-нибудь меры.
Уже несколько месяцев как с ней проделывали дурацкие шутки. Поначалу это были еще невинные развлечения. Жвачка, прилепленная к столу. Жаба в сумке. Карикатура на доске. Кнопки на стуле. Потом у нее пропал журнал. Этим они не удовлетворились, дальше больше: прокололи шины ее Y10, засунули картофелину в выхлопную трубу и, наконец, однажды вечером, когда она смотрела телевизор, брошенный камень разбил окно в гостиной. Ее чуть инфаркт не хватил.
И вот тогда она пошла к заместительнице директора и все ей рассказала.
- Сожалею, но ничем не могу помочь, - ответила гарпия. - Мы не знаем, кто это сделал. Мы не можем ничего предпринять, потому что это случилось вне школы. Кроме того, я думаю, с вашего позволения, синьора Палмьери, есть и ваша вина в том, что до такого дошло. Вы не можете наладить конструктивный диалог со своими учениками.
Флора написала заявление на неизвестных, но это ничем не закончилось.
Может, теперь…
Наконец она решила отправиться в ванную, отрегулировала воду в душе и разделась.
41
Он был одет.
На ногах ботинки "Тимберленд". Кислый и резкий запах…
- Черт, я весь в блевотине.
Еще один лучик света.
Грациано в машине, за рулем. В один прекрасный момент по пищеводу резко поднялся поток виски "Джек Дэниелс", он повернул голову, и его вырвало в окошко. Только вот окошко оказалось закрыто.
Дрянь какая…
Он открыл ящик и стал вытаскивать упаковки таблеток, какие попадутся.
Алказельцер. Новалгин. Аспирин. Слабительное. Аулин.
Он не смог. Не сумел воспротивится, выстоять, и его накрыло.
Подумать только - пару часов после звонка он прожил в странном и эйфорическом состоянии дзэнской отрешенности.
42
То, что учительница Палмьери весьма хороша собой, сомнений не вызывало.
Она была высокая, худая, со стройными ногами. Может, бедра у нее и были узковаты, но природа щедро одарила ее грудью. Кожа у нее была белой, белейшей, смертельно белой. И совершенно гладкой, если не считать маленького мыска волос морковного цвета на лобке.
Лицо казалось вырезанным из дерева. Резкие черты и заостренные скулы. Широкий рот, тонкие бескровные губы. Крепкие, чуть желтоватые зубы. Длинный острый выразительный нос, большие серые, словно речные камни, глаза.
Голову ее украшала великолепная копна рыжих волос, густая грива длиной ниже лопаток. Вне дома она всегда носила их собранными в узел.
Выйдя из душа, она, хоть и спешила, осмотрела себя в зеркало.
Раньше она редко это делала, но с недавнего времени все чаще и чаще.
Она старела. Не то чтобы это беспокоило ее, даже наоборот. Ее удивляло то, как с каждым днем кожа становилась менее живой, волосы менее блестящими и глаза более тусклыми. Ей было тридцать два года, она могла бы выглядеть моложе, если бы не сеточка морщинок вокруг рта и немного вялая кожа шеи.
Она смотрела в зеркало и не нравилась себе.
Она ненавидела свою слишком большую грудь. Она носила пятый размер, а во время месячных грудь еще увеличивалась.
Она взяла груди в руки. Захотелось стиснуть их, чтобы они лопнули, как спелые дыни. Зачем природа сыграла с ней эту непристойную шутку? Ужасные огромные железы совершенно не сочетались с ее хрупкой фигурой. У ее матери никогда таких не было. Она с ними выглядела как женщина легкого поведения, и если не запихивала их в тесный лифчик и не прятала под строгим платьем, на нее пялились мужчины. Она и хотела бы уменьшить их, но боялась.
Накинув халат, она вышла на маленькую кухню. Подняла жалюзи.
Опять дождливый день.
Достала из холодильника готовые куриные потроха, вареные кабачки и морковь. Загрузила все в блендер.
- Мамочка, мне надо уходить, - громко проговорила она. - Я тебя покормлю сегодня немного пораньше, мне жаль, но я должна бежать в школу…
Она включила блендер. Все мгновенно превратилось в розоватую кашицу. Выключила блендер.
- Звонил директор. Я должна бежать в школу. - Сняла крышку и добавила в мешанину немного воды и соевого соуса. - Сегодня ночью в школу кто-то залез. Я немного беспокоюсь. - Она залила смесь в большую бутылку с соской и разогрела ее в микроволновке. - Они написали плохие вещи… Возможно, про меня.
Она вышла из кухни с бутылкой в руке и вошла в темную комнату. Щелкнула выключателем. Неон, потрескивая, осветил маленькую спальню. Чуть побольше кухни. Все стены белые, крохотное окошко с опушенными жалюзи, серый линолеум на полу, распятие, кровать с металлической спинкой, один стул, тумбочка и подставка для капельницы. Вот и все.
На кровати лежала Лючия Палмьери.
43
Грациано долго принимал душ и вышел из дома в половине десятого вечера.
Куда? В кино "Миньон" в Орбано.
Название фильма? "Стычка".
Актер? Жан-Клод Ван Дамм. Великий.
"Когда тебе из груди вырвали сердце и разодрали его в клочья, кино - панацея", - думал он.
После фильма - кусочек пиццы и баиньки, как примерный мальчик.
Возможно, все и пошло бы по его плану, если бы он не остановился у "Вестерна" купить сигарет. Купил и собирался уже уходить, как вдруг ему пришло в голову, что на самом деле от одной маленькой порции виски ему хуже не будет, наоборот, это его взбодрит.
Так бы и случилось, если бы он действительно ограничился одной порцией.
Грациано уселся у стойки и опрокинул уже целую серию рюмочек виски, от которых хуже не будет, и боль, до того момента прятавшаяся в глубине его существа, стала вылезать и выть, как дворняга, которую мучают.
"Ты меня бросила? Ну и прекрасно. Кого это колышет? Никаких проблем. Грациано Билье будет гораздо лучше без тебя, шлюха. Убирайся. Ебись с Мантовани. Мне все пофиг".
Он начал разговаривать сам с собой.
- У меня все зашибись. Все прекрасно. Ты что думаешь, милочка, я заплачу, да? Нет, дорогуша, ошибаешься. Мне очень жаль. Знаешь, сколько вокруг женщин лучше тебя? Миллионы. Ты обо мне больше не услышишь. Посмотрим, как ты еще обо мне поплачешь, а ты обо мне поплачешь, и будешь меня искать, и не найдешь.
Компания мальчишек, сидевших за одним из столиков, смотрела на него.
- Чего уставились? Подойдите и скажите, если что-то не нравится! - рявкнул он, взял со стойки бутылку, сел, израненный и отчаявшийся, за самый темный столик и достал телефон.