6
Грациано провел утро в мире с собой и всей вселенной.
Вышел прогуляться.
Погода стояла непонятная. Было холодно. Дождь прекратился, но облака не предвещали во второй половине дня ничего хорошего. Грациано это не волновало. Он преисполнился счастья, снова оказавшись дома.
Искьяно Скало казался ему как никогда прекрасным и гостеприимным.
Маленький древний мир. Деревенская жизнь, которой еще не коснулась скверна.
Был базарный день. Торговцы расставили свои прилавки на парковке перед Аграрным центром. Местные женщины с зонтиками азартно набивали свои кошелки. Мамочки катили коляски. С грузовичка, остановившегося возле киоска, сгружали пачки журналов. Джованна, жена хозяина табачной лавки, кормила шайку жирных избалованных котов. Компания охотников собиралась перед памятником павшим. Собаки на поводках нервничали. А старики, сидевшие за столиком "Стейшн-бара", пытались, как рептилии, поймать хоть лучик не желавшего показываться солнца. Со стороны начальной школы доносились крики детей, игравших во дворе. Воздух вкусно пах горелым деревом и треской, свежайшей треской из лавки торговца рыбой.
Это была его родина.
Простая.
Возможно, несовременная.
Но настоящая.
Он был горд, что родился в этом маленьком, забытом богом, но гордом своим убогим трудом городишке. Подумать только, недавно еще он его стыдился и на вопрос, откуда он, отвечал: "Из Мареммы. Это рядом с Сиеной". Ему казалось, что так круче. Благороднее. Утонченнее.
"Глупость какая. Искьяно Скало - потрясающее место. Надо радоваться, что родился здесь". И он в свои сорок четыре года начал это понимать. Должно быть, все его скитания, все дискотеки, ночи с гитарой по разным заведениям нужны были именно затем, чтобы он это понял, чтобы он по доброй воле стал убежденным искьянцем. Нужно сбежать, чтобы вернуться. В его жилах текла крестьянская кровь, его деды всю жизнь гнули спину, обрабатывая эту скупую и неласковую землю.
Он прошел мимо галантерейного магазина матери.
Скромный магазинчик. В витрине выставлены рядом чулки и трусы. Стеклянная дверь. Вывеска.
Здесь будет его джинсовый магазин.
Он уже видел его.
Цветок в петлице города.
Нужно подумать, как его обставить. Наверное, ему понадобится архитектор, архитектор из Милана, а то и американец, который поможет ему обустроить магазин лучшим образом. О расходах он не подумал. Надо поговорить с мамой. Убедить ее дать взаймы.
И Эрика ему поможет. У нее хороший вкус.
На том и порешив, он сел в машину и отправился на автомойку. Сперва проехал между моющих валиков, а потом пропылесосил салон, убрав из него окурки от косяков, чеки, ломтики картошки и прочую гадость, завалявшуюся под сиденьями.
Он глянул мельком на себя в зеркало и понял, что не соблюдает главную заповедь: "Обращайся со своим телом как с храмом".
Он чувствовал себя совершенно разбитым.
Жизнь в Риме его вымотала. Он уже не выглядел ухоженным и походил на пещерного человека: борода и шевелюра как у дикобраза. До приезда Эрики непременно следовало привести себя в порядок.
Он сел в машину, выехал на Аврелиеву дорогу и через семь километров остановился перед Центром красоты Иваны Дзампетти, огромным ангаром на обочине шоссе, между питомником и мебельной фабрикой.
7
Ивана Дзампетти, хозяйка центра, темноволосая толстуха - одни складки да грудь, - носила стрижку под Лиз Тейлор. У нее были непомерно толстые губы, щель между передними зубами, поправленный пластическим хирургом нос и жадные глаза. Она ходила в халате, под которым угадывалась упругая плоть и соски, в сандалиях "Dottor Hermann" и благоухала потом и дезодорантом.
Ивана приехала в Орбано из Фьяно-Романо в середине семидесятых и устроилась маникюршей в салон. За год она умудрилась выйти замуж за старого брадобрея и взять в свои руки управление его заведением. Заведение она превратила в приличную парикмахерскую, обновив оборудование, заменив страшненькие обои на мрамор и зеркальные панели и установив раковины и фены.
Через два года муж ее умер прямо на улице Орбано, застигнутый инфарктом. Ивана продала жилье в Сан-Фолко, оставшееся от него в наследство, и открыла в округе два парикмахерских магазина: один в Казале-дель-Бра, а другой в Борго Карини. Однажды в конце восьмидесятых она поехала летом навестить своих эмигрировавших в Орландо родственников и увидела американские центры красоты. Храмы здоровья и благоденствия. Специально оборудованные клиники, специализировавшиеся на красоте тела, с головы до ног. Грязевые ванны. Солярии. Массаж. Водные процедуры. Лимфодренаж. Пилинг. Гимнастика. Растяжка и накачка мышц.
Она вернулась, полная далеко идущих планов, которые тут же и осуществила. Она закрыла три парикмахерских заведения, купила на обочине Аврелиевой дороги ангар, где продавали сельхозтехнику, и переоборудовала его в центр красоты и здоровья широкого профиля. Сейчас в нем работали десять человек - тренеры, косметологи и парамедики. Она изрядно разбогатела и стала предметом вожделения окрестных холостяков. Сама она уверяла, что верна памяти покойного брадобрея.
8
Когда Грациано Билья вошел, Ивана встретила его радостно, прижала к объемистой ароматной груди и сказала, что он похож на покойника. Уж она-то его приведет в чувство. Она разработала программу действий. Сначала - курс массажа, укрепляющие ванны с водорослями, солярий, стрижка, маникюр и педикюр, и на сладкое, что называется, рекреационно-восстановительная терапия.
Грациано, когда возвращался в Искьяно, всегда с удовольствием прибегал к терапии Иваны.
Курс массажа она разработала сама, делала его только после закрытия центра и только тем, кого находила достойным особого обращения. Массаж этот предназначался для оздоровления некоторых особенных частей тела; после пары дней клиент выходил от Иваны примерно в таком же состоянии, как Лазарь, восставший из гробницы своей.
Однако сегодня Грациано отклонил предложение:
- Ивана, слушай, извини, но, знаешь, я собираюсь жениться.
Ивана обняла его и пожелала счастья и кучу детей.
Через три часа Грациано вышел из центра красоты и заскочил в магазин "Шотландский дом" в Орбано, прикупить кое-чего из одежды, чтобы чувствовать себя в еще большей гармонии с деревенской жизнью, которую он собирался вести.
Потратил девятьсот лир.
И вот он, наш герой, перед дверью "Стейшн-бара".
Он был в полном порядке.
Блестящие светлые волосы пахли бальзамом, выбритый подбородок - туалетной водой "Эгоист". Темные глаза горели. Кожа после солярия вновь приобрела тот промежуточный между ореховым и бронзовым оттенок, от которого теряли голову скандинавки.
Он смахивал на девонширского джентльмена, вернувшегося с отдыха на Мальдивах. В зеленой фланелевой рубашке. В коричневых штанах из длинноворсового вельвета. В шотландском жилете в клетку цветов клана Данди (так продавец сказал). В твидовом пиджаке с заплатками. В ботинках "Тимберленд".
Грациано распахнул дверь, прошел пару шагов не спеша, как Джон Уэйн, и остановился у стойки.
Барбара, двадцатилетняя барменша, чуть не упала, когда он появился. Вот так просто, в самый обычный день. Без труб и фанфар, возвещавших его появление. Без герольдов, предупреждающих о его прибытии.
Сам Билья!
Вернулся.
Погибель женская вернулась.
Секс-символ Искьяно снова здесь. Он здесь, чтобы вновь разжигать сексуальные желания, никогда и не затухавшие, чтобы вновь пробуждать зависть, чтобы заставить говорить о себе.
После всего, что он вытворял в Риччоне, Порто-Франко, Баттипалье, на Ибице и на Гоа, он снова здесь.
Этот парень, которого приглашали на шоу Маурицио Костанцо рассказать о своих похождениях итальянского любовника, парень, выигравший кубок Кобельеро, игравший в "Планет-Баре" с братьями Родригес, крутивший роман с актрисой Марией Делией, вернулся (страничка из журнала "Новелла 2000" с фотографией, запечатлевшей Грациано на пляже - он массирует спину Марии Делии и целует ее в шею, - висела рядом с игровым автоматом полгода и до сих пор красовалась в офисе Рошо среди календарей с обнаженными моделями); парень, побивший рекорд знаменитого Пеппоне (триста женщин за лето, так писали в газете), снова был здесь.
Он шикарно выглядел и был в форме, как никогда.
Его ровесники, ставшие отцами семейств, задавленные жизнью однообразной и пресной, стали похожи на облезлых старых бульдогов, а Грациано - "В чем его секрет?" - с возрастом становился все красивее и привлекательнее. Как ему идет эта рубашка! И эти морщинки вокруг глаз, эти складки по обе стороны рта, эти залысины придавали ему нечто…
- Грациано! Когда ты вер… - произнесла барменша Барбара, покраснев как помидор.
Грациано приложил палец к губам, взял чашку, стукнул ею по стойке и заорал:
- Что в этом гребаном городишке творится? Почему никто не встречает земляка? Барбара! Выпивку всем.
Старички, игравшие в карты, ребятишки у экранов видеоигр, охотники и полицейские обернулись одновременно.
Среди них были и друзья Грациано. Его добрые дружки. Старые приятели, с которыми вместе хулиганили. Рошо, братья Франческини, Оттавио Баттилокки сидели за столиком и заполняли какие-то карточки, читали "Спортивный курьер", а увидев его, поднялись, стали обнимать его, целовать, ерошить его волосы, приговаривая хором: "Он молодчина, молодчина, это все знают". И кое-что еще, покрепче и повеселее, о чем мы умолчим.
Так в этих краях встречают блудного сына.
И вот полчаса спустя он оказался в ресторанной зоне "Стейшн-бара".
Она представляла собой квадратное помещение в дальней части заведения. С низким потолком. Длинными неоновыми лампами. Окном с видом на железную дорогу. И литографиями со старыми паровозами на стенах.
Он сидел за столом с Рошо, обоими братьями Франческини и молодым Бруно Мьеле, который только что пришел. Не хватало только Баттилокки, которому надо было отвезти дочь к стоматологу в Чивитавеккью.
Перед ними стояли пять тарелок макарон с рагу из кролика. Кувшин розового вина. И блюдо с колбасой и оливками.
- Ребята, вот это настоящая жизнь. Вы не представляете, как мне этого не хватало.
- И чем ты теперь займешься? Как обычно - цапнешь и убежишь? Когда уезжаешь? - спросил Рошо, наполняя свой бокал.
Рошо был приятелем Грациано с самого детства. Тогда он был худым пареньком с копной кудрей морковного цвета, неразговорчивым, но весьма проворным. Его отец заведовал свалкой автомобилей на обочине Аврелиевой дороги и приторговывал ворованными запчастями. Рошо жил среди груд металла, разбирая и собирая машины. В тринадцать лет он разъезжал на мотоцикле "Гуцци Милле", а в шестнадцать участвовал в гонках на виадуке Пратони. В семнадцать однажды ночью попал в страшную аварию: мотоцикл заглох внезапно на скорости сто шестьдесят километров в час, и он полетел с виадука как ракета. Без каски. Его нашли на следующий день под дорогой, в сточной канаве, едва живого; он весь был переломан, как придавленный книгой муравей. Двадцать три перелома и вывиха, более чем четыре сотни повреждений по всему телу. Восемь месяцев в больнице, полгода в инвалидном кресле и полгода на костылях. В двадцать лет он заметно хромал и у него плохо сгибалась одна рука. В двадцать один от него залетела девчонка из Питильяно, и он женился на ней. Теперь у него было трое сыновей, после смерти отца он унаследовал его предприятие и даже завел мастерскую. И, как отец, проворачивал сомнительные делишки. Грациано после катастрофы там не бывал. Характер у Рошо испортился, он стал мрачен, подвержен внезапным приступам гнева, пил, и говорили, будто он поколачивает жену.
- И кто у тебя сейчас, старый ты потаскун? Все эта, симпатичная, актриса? - Бруно Мьеле говорил с набитым ртом. - Как ее? Марина Делия? Она снялась еще в каком-то фильме?
Бруно Мьеле за два года, пока Грациано не было, вырос и стал полицейским. Кто бы мог подумать? Известный раздолбай Бруно Мьеле вершил правосудие и следил за исполнением закона. Жизнь в Искьяно Скало шла своим чередом, медленно, но неумолимо, даже без Грациано.
Мьеле его почитал за Господа Бога с тех пор, как узнал, что у Грациано был роман с известной актрисой.
Но та история была больным местом Грациано. Те фотографии в "Новелла 2000" ему очень помогли, он стал местным героем, но в то же время он испытывал из-за них легкое чувство вины. На самом деле у него никогда не было отношений с Делией. Делия загорала на пляже отеля "Аврора" в Риччоне и, завидев мечущегося по пляжу репортера "Новеллы 2000", разыскивающего знаменитостей, заволновалась. Она мгновенно скинула лифчик и закричала. Она была одна. Французский актеришка, с которым она тогда крутила роман, остался лежать в номере с пищевым отравлением и температурой тридцать девять. Только молодой французский придурок мог наковырять мидий на причале Риччоне и есть их прямо сырыми, приговаривая, что его отец был бретонским рыбаком. Ему же хуже. Итак, Марина оказалась в скверной ситуации. Ей срочно нужно было найти кого-нибудь, кто ее поддержит. Она побежала к морю в поисках симпатичного юнца, с которым можно было бы попозировать. Она быстро осмотрела всех имевшихся в наличии мужчин, даже спасателей, и наконец остановила свой выбор на Грациано. Она спросила, не хочет ли он намазать ей грудь кремом и поцеловать ее, когда тот тип, вон тот, с фотоаппаратом, пройдет мимо них.
Так появились эти пресловутые фотографии.
Возможно, тем бы дело и кончилось, но Марина Делия стала вдруг, после одного фильма с участием тосканского комика, одной из любимых итальянских звезд и решила не показывать больше ни сантиметра своего тела даже за миллион долларов. Это оказались единственные фотографии груди Делии. Грациано на этих фотках выезжал пару лет, рассказывая, как имел ее спереди и сзади, и в лифте и в джакузи, в любую погоду. Но теперь пора было с этим заканчивать. Пять лет прошло. И все равно всякий раз, как он возвращался в Искьяно, все его спрашивали про Марину Делию, чтоб ее.
"Достали!"
- Я где-то читал, что она встречается с каким-то футболистом, - сказал Мьеле, не отрываясь от фетучини.
- Она тебя бросила ради полузащитника "Сампдории". "Сампдории"! Понял? - ухмыльнулся Джованни, старший из братьев Франческини.
- Ладно бы еще из "Лацио", - поддакнул Элио, младший.
Братья Франческини владели в Орбано фермой, где разводили морского окуня. Окуни Франческини ценились, потому что все как один были длиной двадцать сантиметров, весом шестьсот граммов и пахли форелью из садка.
Эти двое были неразлучны, жили в одном домике, полном комарья, прямо рядом с садками, вместе с женами и детьми, и никто не мог запомнить, которая из них чья жена и где чьи дети. Окунь помогал выжить, но, конечно, не разбогатеть, и они постоянно ругались друг с другом, кому взять фургон, чтобы поехать вечерком выпить пива.
Грациано счел, что настал момент покончить с Делией.
Он не был уверен, стоит ли рассказывать друзьям новости, касающиеся его будущего. Лучше было бы не говорить о джинсовом магазине. Хорошую идею вмиг сопрут. К тому же в провинции новости разлетаются на счет раз - как бы какой-нибудь сукин сын его не опередил. Сначала надо было организовать все как следует, вызвать архитектора из Милана, а потом уже можно рассказывать. А вот другую новость, самую лучшую, можно и рассказать. Или это не его друзья?
- Слушайте, я вам хочу кое-что ска…
- Слушаем. С кем ты еще перепихнулся? Сам скажешь, или мы из газет узнаем? - перебил Рошо, наполняя его бокал до самых краев предательским розовым, которое пьется как лимонад, а потом ударяет в голову, делая ее совершенно пустой.
- Симону Реджи он трахнул. Или еще кого? - сказал Франческини-младший.
- Не-е, я считаю, скорее он трахнул Андреа Мантовани. Сейчас педики в моде, - ответил старший, махнув рукой.
И все заржали, идиоты.
- Помолчите минутку, пожалуйста! - Грациано, занервничав, постучал вилкой по бокалу. - Хватит фигню пороть. Послушайте. Прошло время актрис и секс-рекордов. Навсегда.
Смешки. Фырканье. Толчки локтем.
- Мне сорок четыре, я уже не мальчишка, согласен, я здорово развлекся, объехал мир, затащил в постель столько женщин, что некоторых и в лицо не признаю.
- Но по заду признаешь, спорим? - сказал Мьеле, как ребенок радуясь удачной шутке.
Грациано начинал беситься. С этими придурками нормально разговаривать нельзя. Хватит. Надо им сказать. Без всяких предисловий.
- Ребята, я женюсь.
Раздались аплодисменты. Крики. Свист. Только что вошедшим в бар тут же сообщили новость. Добрых минут пятнадцать творилась неразбериха.
Грациано женится? Быть того не может! Абсурд!
Новость вышла за пределы бара и распространилась как вирус. Через пару часов уже весь город знал, что Билья собирается жениться.
Потом наконец, после поцелуев, объятий и тостов, все успокоилось.
Они опять сидели впятером, и Грациано смог продолжить прерванную речь.
- Ее зовут Эрика. Эрика Треттель. Спокойно, она не немка, она из-под Тренто, танцовщица. Завтра она приедет. Она говорит, что не любит деревню, но она не видела еще Искьяно Скало. Уверен, ей понравится. Я хочу, чтобы ей тут было хорошо, чтобы она чувствовала себя как дома. В общем, я прошу мне помочь.
- А что нам делать? - спросили братья Франческини хором.
- Ничего особенного… Например, можем устроить что-нибудь завтра вечером, повеселиться.
- Как? - спросил смущенно Рошо.
Это была одна из здешних проблем - как только ты пытаешься придумать какое-нибудь развлечение, сразу впадаешь в ступор, словно под действием чар, и - ничего, мысли улетучиваются и IQ снижается на несколько пунктов. По правде говоря, в Искьяно Скало заняться было абсолютно нечем.
В компании повисло тревожное молчание, мысли у всех витали где-то очень далеко.
"Черт, что же нам придумать? - думал Грациано. - Что-нибудь веселое, что может понравиться Эрике".
Он собирался уже сказать: можно сходить, как обычно, в эту чертову пиццерию Карро, как вдруг на него снизошло озарение - совершенно упоительная картина.
Ночь.
Они с Эрикой выходят из машины. На нем костюм для серфинга, на ней - крохотный оранжевый купальник. Оба высокие, подтянутые, оба прекрасные, как греческие боги. Они выглядят лучше спасателей Малибу. Переходят через грязную площадь, держась за руки. Не замечая холода. Туман. Пахнет серой. Они подходят к источникам и погружаются в горячую воду. Целуются. Ласкают друг друга. Он расстегивает ей лифчик. Она стягивает с него гидрокостюм.
Все смотрят на них. Они не обращают внимания.
Более того.
Они занимаются этим на виду у всех.
Совершенно бесстыдно.
Вот чем они займутся.
"Сатурния!"
Ну конечно.
Серные источники. Эрика там никогда не была. "Ей безумно понравится купаться ночью в потоках горячей воды, которая к тому же полезна для кожи". А как все обзавидуются!