К ним подскочили Баччи и Ронка. Не успел Пьетро понять, что происходит, как оказался в кольце и осознал: захоти они сейчас порвать его на мелкие куски, им ничего не стоит это сделать.
- Послушай. Мы хотим закрыть ворота школы на цепь, - прошептал Пьерини ему на ухо, словно сообщал, где зарыт клад.
Ронка довольно кивнул головой:
- Гениально, да?
Баччи показал цепь:
- Вот на эту. Они ее никогда не откроют. Это моя.
- А зачем? - спросил Пьетро.
- Чтоб завтра не было занятий, понял? Мы вчетвером ее повесим и вернемся домой довольные. И все будут спрашивать: кто это сделал? А это мы. И мы надолго станем героями. Прикинь, как взбесится директор, и его заместительница, и другие.
- Прикинь, как взбесится директор, и его заместительница, и другие, - повторил Ронка, как попугай.
- Что скажешь? - спросил Пьерини.
Пьетро не знал, что ответить.
Ему эта затея совсем не нравилась. Ему нравилось ходить в школу. Он подготовился к уроку и хотел показать учительнице Рови плакат.
"А представь себе, если узнают, что это ты… Если они хотят, чтобы ты тоже поехал, значит, тут точно какая-то ловушка".
- Ну что, хочешь поехать с нами? - Пьерини вытащил пачку сигарет и предложил Пьетро.
Пьетро отрицательно мотнул головой:
- Не могу. Очень жаль.
- Почему?
- Отец… меня… ждет. - Потом собрался с духом и спросил: - Почему вы хотите, чтобы я поехал с вами?
- Просто так. Дело классное… Мы могли бы сделать его вместе. Вчетвером легче.
Ох, нехорошим это пахло!
- Но мне же надо домой. Я не могу, правда.
- Да мы быстро. И подумай, что будет завтра. Что про нас будут говорить.
- Правда… Я не могу.
- Да что с тобой? Ссышь, как всегда? Струсил? Тебе надо домой к папочке, покушать сладенького и сходить на горшок? - проговорил Ронка своим противным, как комариный писк, голоском.
"Ну вот, сейчас они будут тебя оскорблять, а потом побьют. Этим всегда заканчивается".
Пьерини метнул на Ронка зверский взгляд.
- Заткнись! Он не боится! Ему просто надо домой. Мне тоже надо домой побыстрее. - И добавил мирно: - А то бабушка с ума сойдет.
- А что у тебя вдруг дома такое важное? - продолжал гнуть свое Ронка.
- А твое какое дело? Надо значит надо.
- Ронка всегда лезет в чужие дела, - вмешался Баччи.
- Хватит. Оставьте человека, пусть сам решает.
Ситуация была такова. Пьерини предлагал ему два варианта.
1) Отказаться, и тогда они, на миллион можно поспорить, начнут его бить, а когда он упадет, запинают ногами.
2) Поехать с ними в школу и посмотреть, что будет. А быть может все что угодно: они его побьют, или ему удастся сбежать, или…
По правде говоря, всем этим "или" он предпочел бы быть избитым сразу.
Добренький Пьерини испарился.
- Ну? - спросил он жестко.
- Поехали. Только быстро.
- Молнией, - ответил тот.
12
Пьерини был доволен. Очень доволен.
Говнюк попался. Он ехал с ними.
Прокатило.
Нужно быть полным идиотом, чтобы поверить, что им может быть нужен кто-то вроде него.
"Это оказалось просто. Но лихо мы его провели. Давай, поехали с нами. Мы станем героями. Герои хреновы.
Козел!"
Он пошлет его вешать цепь на ворота пинком под зад. Будет смешно. Неплохо, если Итало увидит, как Говнюк запирает ворота.
За такое отстранят от занятий на неделю, а то и на две.
Ему хотелось заорать так, чтобы этот старый чурбан с кровати свалился. Правда, тогда все пойдет к черту.
Этот дурак Баччи ехал теперь рядом и делал ему заговорщические знаки.
Пьерини пригвоздил его взглядом.
А если он не захочет идти вешать цепь?
Он улыбнулся.
"Как же. Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы он только сказал, что не хочет этого делать. Вот тогда мы повеселимся".
Он подъехал к Говнюку:
- Это будет просто шутка.
И Говнюк согласно кивнул своей говенной головой.
Как же он его презирал!
За эту манеру затравленно кивать.
У него появлялись странные желания. Жестокие. Да, ему хотелось взять Говнюка за его жалкую головешку и размозжить ее об стену.
Тем более что он со всем согласен.
Если ему сказать, что его мать последняя шлюха и ее трахают в зад все проезжие водилы, он кивнет: "Да, да, моя мать известная шлюха". Морони было все равно. Он ни на что не реагировал. Он был хуже, чем эти два придурка, которые за ним таскаются. По крайней мере жирный Баччи не позволял садиться себе на шею, а Ронка его все время забавлял (а с чувством юмора у Пьерини было неважно).
А руки у Пьерини чесались его побить из-за этой мелкой выскочки.
"Морони в школе всегда молчит, на уроках гимнастики не играет с остальными, словно парит над землей, и он никто. Ты не никто, ты тут самый последний, понял?"
Только такая самоуверенная потаскушка, как Глория Челани, девочка Я-знаю-лучше-всех, могла иметь такого…
"Парня?"
…друга. Эта парочка все делала, чтобы никто ничего не заметил, но Пьерини понял: они встречаются или что-то вроде того, в общем, что они друг другу нравятся и, может, даже трахаются.
История с Глорией Я-знаю-лучше-всех для Пьерини была как кость в горле.
Иногда он просыпался по ночам и не мог больше заснуть, все думал об этой девице. Эта мысль точила его как червь и выводила из себя, а когда он выходил из себя, он мог такое натворить, что потом сам бы раскаялся.
За несколько месяцев до того Катарина Маррезе, уродина из третьего А, устраивала в субботу после обеда праздник у себя дома - у нее был день рождения. Ни Пьерини, ни Баччи, ни Ронка туда не пригласили (Пьетро, по правде говоря, тоже).
Но разве нашим красавцам нужно приглашение, чтобы явиться на праздник?
По такому случаю Пьерини даже позвал с собой Фьямму, оказав честь этому шестнадцатилетнему микроцефалу с характером и IQ питбуль терьера. Этот слабоумный, разгружавший ящики в супермаркете "Coop" в Орбано, ржал как ненормальный, стреляя из пистолета по уткам и любой другой живности, имевшей несчастье встретиться на его пути. Однажды ночью он залез во двор Морони и выстрелил прямо в лоб ослу, потому что накануне вечером посмотрел по телевизору "Список Шиндлера" и влюбился в белокурого нациста.
В качестве извинения за то, что пришли на праздник без приглашения, они принесли подарок.
Дохлого кота. Большого полосатого котища, которого нашли раздавленным на Аврелиевой дороге.
- Прикинь, если бы он так не вонял, Маррезе могла бы сделать себе из него шубку. Ей бы пошло. Но и так сойдет: вонь от кота смешается с вонью Маррезе и получится новая вонь, - сказал Ронка, изучая труп.
Когда все четверо вошли, обстановочка была просто офигительная. Полумрак. Стулья у стен. Какая-то убогая музычка. И парочки, танцевавшие и обжимавшиеся.
Прежде всего Фьямма сменил музыку: поставил кассету Васко Росси. А потом пошел танцевать, один, посреди гостиной, но это еще куда ни шло, если бы он не вращал над головой котом как дубиной, попадая по тем, кто оказывался в зоне досягаемости.
Не удовлетворившись этим, он стал задирать всех парней, а Баччи и Ронка тем временем набросились на картошку, пиццу и напитки.
Пьерини сидел в кресле, курил и с удовольствием наблюдал, как его дружки помогают остальным развлекаться.
- Молодец. Всех недоумков собрал.
Пьерини повернул голову. На подлокотнике его кресла сидела Глория. На ней были не привычные джинсы и майка, а красное короткое платьице, которое ей чертовски шло.
- Ты ведь без них не можешь, правда?
Пьерини сидел как дурак.
- Могу, конечно…
- Да неужели? - Она смотрела на него с игривой улыбочкой, от которой у него все внутри переворачивалось. - Ты как-то теряешься без своей свиты идиотов.
Пьерини не знал, что ответить.
- Ты хоть танцевать умеешь?
- Нет. Танцы - это полная дерьмо, - ответил он, вытаскивая из кармана пиджака банку пива. - Хочешь?
- Спасибо, - сказала она.
Пьерини знал, что Глория нахалка. Она была не такая, как остальные овцы, которые разбегались, стоило ему подойти. Эта и пиво пила. И смотрела прямо в глаза. Но она была самая мерзкая папенькина дочка во всей округе, а папенькиных дочек он бы с удовольствием своими руками удавил. Он протянул ей банку.
Глория скривилась:
- Дрянь какая, оно же теплое… - а потом спросила: - Хочешь потанцевать?
Вот чем она ему нравилась.
Она не стеснялась. Девчонка, которая приглашает тебя потанцевать, - в Искьяно Скало дело неслыханное.
- Я же сказал, мне это не надо.
На самом деле ему бы хотелось потанцевать с этой девчонкой, пообжиматься с ней маленько. Но он этого не сказал, танцы - это отстой, занятие для придурков.
В общем, он не мог. Не мог - и всё.
- Боишься? - безжалостно продолжала она. - Боишься, что тебя застебут, если ты пойдешь танцевать?
Пьерини огляделся.
Фьямма ушел на второй этаж, а Баччи и Ронка забились в угол и, хихикая, что-то обсуждали между собой, к тому же было темно, и песня такая красивая, "Рассвет", под нее только медляк и танцевать.
Он засунул в рот сигарету, встал и, как будто всю жизнь это делал, положил одну руку ей на талию, а другую засунул в карман джинсов и стал танцевать, покачивая бедрами. Она была совсем рядом, и он чувствовал, как приятно она пахнет. Чистотой, гелем для душа.
Черт, а ему нравилось танцевать с Глорией.
- Вот видишь, ты умеешь, - прошептала она ему на ухо, и от этого волосы у него на шее зашевелились. Он не отстранился. Сердце колотилось.
- Тебе нравится эта песня?
- Очень. - Они обязательно должны встречаться, подумал он. Она просто создана для него.
- Она о девушке, которая всегда одна…
- Я знаю, - пробормотал Пьерини, и вдруг она потерлась носом об его шею, и он чуть в обморок не грохнулся. У него тут же встало, и возникло непреодолимое желание поцеловать ее.
Он бы так и сделал, если бы не вспыхнул свет.
Полиция!
Фьямма засветил котом отцу Маррезе, в общем, надо было делать ноги. Он бросил ее там и сбежал, не успев сказать ни "пока", ни "увидимся" - ничего.
Позже, в баре, ему стало по-настоящему плохо. Он возненавидел мудака Фьямму, который все испортил. Вернувшись домой, он заперся в комнате и прокручивал в голове воспоминание о танце, как о драгоценности.
На следующий день, в школьном дворе, он решительно направился к Глории и спросил: "Хочешь, сходим куда-нибудь вместе?"
А она сперва посмотрела на него так, словно впервые видит, а потом расхохоталась.
- Ты спятил? Да я лучше схожу куда-нибудь с Алтари. - Это был священник, преподававший религию. - Тебе и с твоими дружками неплохо.
Он грубо хватил ее за руку ("А зачем тогда ты хотела со мной потанцевать?"), но она вывернулась.
- Не смей ко мне прикасаться, понял?
Пьерини так и остался стоять, даже не дал ей пощечину.
Вот почему ему поперек горла был Морони, дружок сердечный девочки Я-знаю-лучше всех.
Но почему такой…
"Какой?"
…красивой девчонке (какая же она красивая! Она ему ночами снилась. Он представлял, как снимает с нее красное платьице, потом трусики и наконец видит ее голой. Он гладил бы ее всю, как куколку. Ему никогда бы не надоело смотреть на нее, изучать ее тело, потому что - он в этом уверен - она идеальна. У нее все идеальное. Груди такие маленькие и соски, которые видно под маечкой, и пупок, и легкий светлый пушок под мышками, и ноги длинные, и киска с тонкими золотистыми завитушками, мягкими, как кроличья шкурка… Ну хватит!) нравилось это ничтожество?
Пытаясь заставить себя не думать об этом, он сразу же чувствовал, что у него начинает сосать под ложечкой, что он испытывает острое желание расквасить Говнюку морду, чтобы она стала похожа на кусок дерьма, - то есть придать ей тот вид, который больше всего ему и подходит.
Этой потаскушке нравился вот такой, который молчит, когда его обзываешь, даже не жалуется, не просит пощады, не плачет, как остальные, стоит столбом, неподвижно, и смотрит на тебя так… как бездомный щенок, как Иисус из Назарета, таким противным, полным укора взглядом.
Он из тех, кто верит в величайшую чушь на свете, которую несут священники: если тебя ударят по одной щеке, подставь другую.
"Попробуй ударить меня по щеке, я тебе так двину, что нос внутрь провалится!"
Кровь ударяла ему в голову, когда он видел, как тот сидит тихонечко за партой и рисует какую-то хрень, пока в классе все орут и бесятся.
В общем, если бы Пьерини мог, он хотел бы стать кровожадным ублюдком только затем, чтобы преследовать Морони по горам, рекам и долинам, гнать его, как кролика, и смотреть, как он ползает в грязи, и бить его, переломать ему все кости и посмотреть, как он будет просить пощады и прощения, и убедиться, что он такой же, как все, а не какой-то чертов инопланетянин.
Однажды летом, в детстве, Пьерини нашел в огороде большую черепаху. Она спокойно ела морковь и латук, словно у себя дома. Он взял ее и понес в гараж, где был рабочий стол отца. Зажал ее в тиски. Терпеливо дождался, пока животное высунет голову и ноги и начнет шевелить ими, и ударил ее молотком, таким большим, тяжелым, которым разбивают кирпичи, прямо в центр панциря.
Чпок.
Словно пасхальное яйцо разбилось, только очень-очень крепкое. Между пластинками панциря образовалась длинная трещина. Оттуда показалась жидкая розоватая кашица. Но черепаха, кажется, этого даже не заметила, она продолжала двигать головой и лапами и не издавала ни звука.
Пьерини наклонился и попытался разглядеть хоть что-то в ее глазах. Но ничего не увидел. Ничего. Ни боли, ни удивления, ни ненависти.
Абсолютно ничего.
Два черных тупых шарика.
Он ударил ее еще, и еще, и еще, и еще, пока у него рука не заболела. Черепаха лежала среди осколков панциря, из которых текла кровь, но глаза ее остались прежними. Неподвижными, тупыми. Ничего не выражающими. Он вынул ее из тисков, и она поползла, оставляя за собой кровавый след, а он закричал.
В общем, Говнюк ужасно напоминал ему ту черепаху.
13
Грациано Билья проснулся около шести вечера, еще не вполне протрезвев после вчерашнего. Принял двойную порцию алказельтцера и решил, что проведет остаток дня дома. Предаваясь сладостному безделью.
Мать приготовила ему в гостиной чай с пирожками.
Грациано взял пульт от телевизора, но потом подумал, что он мог заняться и чем-нибудь получше, чем-нибудь, что ему теперь все время придется делать, потому что в деревенской жизни много пустого времени, которое надо чем-то заполнять, и нечего тупеть перед этим адским ящиком. Можно книжку почитать.
Библиотека в доме Билья была невелика.
Энциклопедия животных. Биография Муссолини Мака Смита. Одна книга Энцо Бьяджи. Три кулинарные книги. И "История греческой философии" Лучано Де Кресченцо.
Он выбрал Де Кресченцо.
Улегся на диван, прочитал пару страниц, а потом вдруг подумал, что Эрика до сих пор не позвонила.
Он взглянул на часы.
Странно.
Когда накануне утром он уезжал из Рима, Эрика в полудреме говорила ему, что позвонит, как только закончатся пробы.
А пробы начались в десять.
К этому часу они точно должны были завершиться.
Он позвонил ей на мобильный.
В данный момент абонент недоступен.
Да что такое? Он у нее всегда включен.
Он позвонил ей домой, но и там никто не ответил.
Да где же она?
Он попытался сосредоточиться на греческой философии.
14
Они были в пятидесяти метрах от школы.
Бросив велосипеды в кювет, все четверо стояли, пригнувшись, за лавровой изгородью.
Было холодно. Ветер усилился и сотрясал черные деревья. Пьетро закутался поплотнее в джинсовую куртку и подышал на руки, пытаясь согреть их.
- И как мы это сделаем? Кто пойдет вешать цепь? - спросил Ронка вполголоса.
- Можем посчитаться, - предложил Баччи.
- Никаких считалок! - Пьерини прикурил и повернулся в сторону Пьетро. - Зачем, по-вашему, мы притащили Говнюка?
"Говнюка, вот оно…"
- Верно. Говнюк должен повесить цепь. Настоящий Говнюк, полный говна и блевотины, трус, которому пора возвращаться к мамочке, - прокомментировал довольный Ронка.
Вот оно.
Вот она, святая истина.
Причина, по которой они взяли его с собой.
Весь этот спектакль они устроили только потому, что боятся пойти и повесить цепь на ворота.
В фильмах обычно плохие парни - выдающиеся личности. Они сражаются с героем, вызывают его на поединок и делают невообразимые вещи: взрывают мосты, похищают родственников у хороших людей, грабят банки. Сильвестр Сталлоне никогда не встречался с плохими парнями, которым нужно было бы устраивать такой спектакль, как этим трем засранцам.
От этого Пьетро полегчало.
Он им покажет.
- Давайте сюда цепь.
- Берегись Итало. Он же чокнутый. Еще пальнет. Наделает тебе в жопе дырок, и будет у тебя шесть дырок, через которые течет понос, - грубо заржал Ронка.
Пьетро его не слушал; он перепрыгнул через изгородь и направился к школе.
"Они боятся Итало. Делают вид, что крутые, а сами замок на ворота повесить не могут. А я не боюсь".
Он сосредоточился на том, что должен сделать.
Темный мрачный силуэт школы, казалось, покачивается в тумане. Улица Риги ночью пустела: на ней не было жилых домов. Только грязный садик, а в нем - ржавые качели и фонтан, заваленный мусором и окурками, да бар "Сегафредо" с надписями на террасе и фонарем, который мигал, отвратительно жужжа. И ни одной машины.
Единственную опасность представлял чокнутый Итало. Его домик стоял совсем рядом с воротами.
Пьетро остановился, прислонившись спиной к стене. Открыл замок. Теперь надо было только доползти до ворот, закрыть замок и возвращаться.
Он знал, что это ерунда, но сердце его было с этим не согласно, ему казалось, что в груди у него пыхтит паровоз.
Шорох за спиной.
Он обернулся. Три гада подошли поближе и наблюдали за ним из-за изгороди. Ронка махал рукой, делая ему знаки, чтобы он пошевеливался.
Он упал на землю и пополз, отталкиваясь локтями и коленями. Держа ключ в зубах, а цепь в кулаке. Земля, влажная и липкая, покрытая гнилыми листьями и клочьями мокрой бумаги, была противной на ощупь. Пьетро перепачкал все штаны и куртку.
С того места, где он находился, сложно было разглядеть, где сейчас Итало. Но он заметил, что сквозь ставни не пробивается свет - даже голубоватый, от телевизора. Пьетро задержал дыхание.
Полная тишина.
Не мешкая, он вскочил; один легкий прыжок - ион очутился у самых ворот, потом быстро забрался на них. Заглянул за дом, где Итало ставил свой "Фиат 131 Мирафьори" и…
Его нет. "Фиата" нет.
Итало нет дома! Нет!
Наверное, он в Орбано или, еще вероятнее, поехал на сыроварню, что неподалеку от дома Пьетро.
Спрыгнул с ворот, совершенно спокойно обернул цепь вокруг замка и защелкнул ее.
Готово!