С его помощью я пытаюсь сесть, но в ушах стреляет, а в глазах режет. Хадли опускается рядом со мной на колени. Он просит егеря отвести меня в сторону.
- Убери к черту руки! - кричит папа. - Не прикасайся к ней!
Сэм, который стоит рядом с Хадли, уверяет друга, что так будет лучше для всех.
- Да что ты знаешь! - набрасывается Хадли на Сэма.
Мне с трудом удается сконцентрироваться на разворачивающейся на моих глазах сцене. Я слышу произнесенные окружающими слова лишь спустя несколько секунд. Солнце плавает между их лицами, обесцвечивая их подобно испорченным фотографиям. Я изо всех сил стараюсь поймать взгляд Сэма - самое яркое, что есть у меня перед глазами. Рядом с Сэмом отец кажется маленьким, двухмерным, как бумажная кукла.
- Ребекка! - Голос отца доносится, как из туннеля. - Ты как? Он тебя обидел?
- Он никогда бы ее не обидел. - Сэм наклоняется ко мне, его лицо искажено, как в объективе фотоаппарата. - Ты можешь встать?
Я качаю головой. Хадли обхватывает меня руками за плечи, невзирая на запрет отца, хотя я все равно не помню его слова. Он так близко, что я могу прочесть его мысли. Он думает: "Я люблю тебя. Не забывай этого".
- Дайте мне сказать, - шепчу я, но, похоже, меня никто не слышит.
- Послушайте, она приехала ко мне. На попутках. Сегодня мы собирались вернуться и все решить! - Его голос звучит слишком громко.
- Хадли, - медленно говорит Сэм, - мне кажется, будет лучше, если ты отпустишь Ребекку с нами. А сам пока останешься здесь.
- Дайте мне сказать, - повторяю я.
Но меня опять никто не слышит. Меня пронзает мысль, что я больше не смогу говорить.
Хадли встает и отходит в сторону. Когда он оборачивается, я вижу, что вены у него на лбу повздувались и посинели. Он пристально смотрит на Сэма.
- Ты же знаешь меня. Ты же знаешь меня всю жизнь. Поверить не могу… - Он переводит взгляд на моего отца. - …поверить не могу, что ты - ты! - мог во мне усомниться. Ты же мой друг, Сэм. Ты мне как брат. Я не говорил, чтобы она приезжала. Я бы никогда так не поступил. Я не стану убегать и не позволю вам ее забрать. Господи, Сэм, я люблю ее!
Едва держась на ногах, я бросаюсь к Хадли. Он сжимает меня в объятиях - мое лицо у него на груди - и шепчет мне в макушку слова, которых я не слышу.
- Отпусти ее, ублюдок! - велит отец. Сэм кладет руку ему на плечо, но отец ее стряхивает и вопит: - Отпусти мою дочь!
- Отдай ее нам, Хадли, - негромко просит Сэм.
- Мистер… - говорит егерь, и это первое слово, которое я слышу отчетливо.
- Нет, - шепчу я Хадли.
Он опускается на колени и обхватывает мое лицо руками.
- Не плачь. Когда плачешь, ты похожа на луковицу, а твой нос становится таким длинным…
Я поднимаю глаза.
- Так-то лучше. Я же обещал, что приеду за тобой, помнишь? А отец проделал долгий путь, чтобы с тобой повидаться. Поезжай домой.
Его голос обрывается, он тяжело сглатывает. Я провожу пальцем по его шее.
- Тебе нужно показаться врачу. Возвращайся к Сэму, поправляйся, а я приеду за тобой. Как я и обещал, мы все решим. Поезжай с ними.
- Отдай ее нам, - снова просит Сэм.
Я уверена, что если спущусь с этой горы без Хадли, то больше его не увижу.
- Не могу, - отвечаю я.
И это правда. Он остался единственным, кто меня любит. Я обхватываю Хадли за талию и прижимаюсь к нему.
- Ты должна вернуться с ними, - нежно уговаривает он. - Разве ты хочешь меня огорчить? Хочешь?
- Нет, - отвечаю я, цепляясь за него.
- Ребекка, поезжай, - повторяет Хадли уже громче. Он берет меня за руки.
- Не поеду.
Слезы бегут у меня по лицу, из носа течет, но мне наплевать. "Не поеду", - говорю я себе. Не поеду.
Хадли смотрит на небо и вдруг отталкивает меня от себя. Он толкает меня так сильно, что я отлетаю на метр на камни, прямо в грязь. Он толкает так сильно, что, когда меня не оказывается рядом, теряет равновесие.
Я пытаюсь схватить его, но лежу слишком далеко. Я ловлю воздух, а он падает со скалы.
Он падает так медленно, делает кульбиты, как акробат-новичок… Я слышу шум реки, который слышала прошлой ночью до того, как в моей руке забилось его сердце. Едва слышный, как дыхание. Я слышу, как он ударяется о камни и бегущую внизу реку.
После этого все, что накопилось у меня внутри, рассыпается. Это нельзя выразить словами. Это аккорд, который раздается, когда нож пронзает твою душу. И только теперь, сраженные этим звуком, все прислушиваются ко мне.
17
Оливер
Почему-то именно в Кэфри, штат Аризона, у меня заканчивается бензин, и приходится, изнемогая от зноя, почти километр идти пешком до ближайшей заправочной станции. Это не семейная станция, как я ожидаю, а приличное заведение фирмы "Тексако" из металла и хрома. На заправке только один оператор.
- Здравствуйте, - приветствует он, когда я подхожу.
Он не поднимает на меня глаза, поэтому у меня есть возможность рассмотреть его первым. У него длинные каштановые волосы и уродливые прыщи; я дал бы ему лет семнадцать.
- Вы не местный.
- Правда? Как вы догадались? - язвительнее, чем требовалось, говорю я.
Парень смеется в нос и пожимает плечами. Похоже, он на самом деле раздумывает, что же ответить на мой риторический вопрос.
- Я всех здесь знаю.
- Как вы проницательны, - улыбаюсь я.
- Проницателен, - повторяет он, примеривая слово на язык.
Как будто вспомнив свои обязанности, он вскакивает с сорокалитровой канистры, на которой сидел, и интересуется, чем может мне помочь.
- Налей-ка бензинчика, - прошу я. - Моя машина недалеко отсюда.
Он сосредоточивает свое внимание на моей канистре - подарке от банка, где у нас с Джейн открыты счета. Он называется "Марин Мидлэнд Бэнк", логотип у банка - нарисованный обтекаемый водой кит, и мы выбрали именно этот банк по велению сердца.
- Вот так так! - восклицает парень. - Я уже видел такие.
- Канистры? Еще бы.
- Нет, канистры с китом. Вот с такой картинкой. Вчера здесь такую заправляли. Одна дамочка заправляла машину, а когда узнала, что мы принимаем кредитные карточки, то попросила наполнить и пустую канистру.
"Джейн, - смекаю я. - У нее есть такая канистра". На второй год нашего сотрудничества с "Мидлэнд" мы выбрали еще одну канистру. Отличный тостер у нас уже был.
- А как выглядела эта женщина? - Я чувствую, как начинает гореть шея, а волосы на затылке встают дыбом. - Она была одна?
- Черт, не знаю. Передо мной за день проходит миллион человек. - Он смотрит на меня, и, к своему полнейшему изумлению, я узнаю этот взгляд, в котором сквозит сожаление. - Одно могу сказать: они тоже были не местные.
Я хватаю его за ворот рубашки и прижимаю к цистерне с дизельным топливом.
- Послушай меня, - говорю я, отчетливо произнося слова. - Я ищу свою жену, и это, возможно, была именно она. А теперь напряги мозги и попытайся вспомнить, как она выглядела. Постарайся вспомнить, была ли с ней девочка. Не спрашивал ли ты у них, куда они едут.
- Хорошо, хорошо, - отвечает парень, отталкивая меня, и неспешно обходит островок самообслуживания. - Мне кажется, у нее были темные волосы, - говорит он, глядя на мое лицо, чтобы понять, правильно ли отвечает. Потом хлопает себя по бедрам. - Девочка была очень хорошенькая. Настоящая красотка! Блондинка с упругой маленькой задницей. Она попросила ключи от туалета, - он смеется, - а я ответил, что дам ей ключи даже от своего дома, если она будет ждать меня там после работы.
Это лучшая новость из тех, что я услышал за последние часы. Ни в чем нельзя быть уверенным с таким общим описанием, но в данной ситуации даже намек на то, что ее могли видеть, - лучше, чем ничего.
- А куда они поехали? - спрашиваю я насколько возможно спокойно в сложившихся обстоятельствах.
- По шоссе семнадцать, - отвечает он. - Они спрашивали, как добраться до шоссе семнадцать. Наверное, они направились к каньону.
Конечно же, они поехали к Большому каньону. Джейн же ехала с Ребеккой, а дочка захочет увидеть по пути как можно больше достопримечательностей. Этот аспект я не учел.
- Спасибо, - благодарю я парня. - Ты обрадовал меня.
Паренек усмехается. Ему необходимо носить брекеты.
- Доллар двадцать пять, - объявляет он. - Черт! За счет заведения.
Я убегаю с заправки, забыв поблагодарить парня. На обратном пути я не замечаю ни жары, ни расстояния. Большой каньон. Я заправляю машину и завожу двигатель, представляя себе это сочетание Джейн, Ребекки и величественных красных стен, вырезанных рекой Колорадо.
18
Сэм
По моему мнению, если пустить дело на самотек - хорошего не жди. Дикорастущие яблони вдоль берегов ручьев чаще поражены тлёй. Я не хочу сказать, что невозможно вырастить совершенное яблоко без химикатов, но утверждаю, что это очень нелегко.
Чтобы не слишком часто опрыскивать яблони, я развожу в саду овец. Не знаю, я никогда не одобрял идею с пестицидами. Гутион, триодан, дайлдин, элджетол - все звучит странно, верно? Однако я нахожусь в рамках системы - и поскольку я выращиваю яблоки на продажу, обязан выращивать фрукты, которые выдерживали бы конкуренцию с продукцией других садов, в противном случае супермаркеты не станут ее покупать. Поэтому я стараюсь использовать менее токсичные удобрения: додин вместо паратиона, чтобы уберечь яблони от парши и ложномучнистой росы; гутионом я опрыскивал лишь однажды - и в результате рисковал получить антракоз при хранении яблок. Я совершенно не использую пестициды, на которых стоит обозначение 2,4 Д - терпеть не могу, когда у чего-то нет настоящего названия, - именно поэтому я развожу овец. Они едят траву, тем самым, как газонокосилки, уничтожая сорняки вокруг деревьев, поэтому химикаты мне ни к чему. Но, несмотря на то что это претит мне, я опрыскиваю деревья, огороженные для супермаркета, N-ацетиласпартатом и этрелем, прежде чем собирать урожай, потому что, откровенно говоря, если мои яблоки будут не такими красными и сочными, как у остальных, я разорюсь.
Джоли в сарае перемешивает триодан: пришло время опрыскивать деревья от шерстистой тли, никто не захочет есть яблоки с червяками. Он первый, кого я встречаю с той поры, как провел ночь с Джоелен, и я рад, что это он, а не Хадли. Джоли хороший парень; он понимает, когда человеку нужно побыть одному.
- Доброе утро, Сэм, - говорит он, не поднимая головы.
- Ты знаешь, что нужно опрыскивать только северо-западную половину сада?
Джоли понимает меня без слов, он настоящий фермер. Он старше меня - точно не знаю на сколько, - но я без проблем могу с ним поладить. Хадли время от времени начинает спорить, Джоли - никогда. Он, не имеющий абсолютно никакого опыта в садоводстве, просто самородок - по-моему, я уже об этом говорил?
Он приехал пару сезонов назад, в воскресенье, в день, когда все желающие могли сами собрать себе фрукты. По всему саду бегали ребятишки. Они как мошкара, которая лезет туда, куда нельзя, а когда хлопаешь в ладоши, чтобы она разлетелась, мошки буквально набиваются тебе в глаза и уши. К нам часто приезжают из Бостона, потому что у нас хорошая репутация, а поскольку Джоли походил на одного из невозмутимых выпускников частной средней школы, я сразу решил, что он, как и остальные, приехал сюда купить ящик-другой яблок и отвезти их домой, в какую-нибудь квартиру в порту. Но он не подошел к киоску розничной торговли, который мы открываем осенью. Он стоял перед неработающими конвейерами, где мы сортируем яблоки, и пальцем просто перематывал и перематывал ленту. Он стоял там так долго, что я подумал, ему стало плохо, а потом решил, что он медленно соображает, поэтому и не стал к нему подходить. Наконец он вышел в сад, и я как загипнотизированный пошел за ним.
Я никогда никому об этом не говорил, но эта самая восхитительная в мире вещь. Я всю жизнь тружусь в саду. Я и ходить-то научился, цепляясь за нижние ветви яблонь. Но я никогда не делал того, за чем застал его в тот день. Джоли миновал толпы посетителей, прошел прямо к огороженной веревкой территории, которую мы отводим для коммерческих яблонь, и встал перед деревом. Я едва удержался, чтобы не закричать на него, но вместо этого последовал за ним, прячась за деревьями. Джоли остановился, кажется, у "макинтоша" и обхватил руками маленький розовый бутон. Это было молодое деревце, посаженное пару лет назад, оно еще не плодоносило. По крайней мере, я так думал. Он потер пальцами лепестки яблоневого цвета, коснулся нежных внутренностей, а потом, словно в молитве, сложил вокруг него руки. Так он простоял несколько минут, а я был настолько напуган, что не мог произнести ни звука. Потом он раскрыл ладони. На ладонях лежало гладкое, круглое, красное яблоко. Я решил, что этот парень волшебник. Невероятно! Оно висело на тонюсенькой веточке, которая согнулась под неестественной тяжестью. Джоли сорвал его и повернулся ко мне, как будто знал, что я все время был неподалеку. Он протянул мне это яблоко.
Мне кажется, я так официально и не предложил ему работу; наверное, я даже не понимал, что мне нужен работник. Но Джоли остался до вечера, а потом еще на время, обосновавшись в одной из гостевых спален Большого дома. Он стал таким же хорошим работником, как и Хадли, который вырос на ферме в Нью-Гэмпшире, но потом его отец умер, а мама продала ферму какому-то агенту по недвижимости. Стоило один раз показать Джоли что-то, как он становился мастером этого дела. Сейчас у него получается прививать деревья лучше, чем у меня. Однако он настоящий дока в обрезке деревьев. Он без лишних колебаний может обрезать побеги у молодого деревца, даже не задумываясь о том, что убивает его, а на следующий сезон у этого дерева будет самая роскошная крона.
- Овец загнали? - спрашиваю я, их нельзя подпускать к пестицидам.
Джоли кивает и протягивает мне шланг и наконечник. В по-настоящему больших садах деревья опрыскивают машины, но мне нравится опрыскивать вручную. От этого потом, когда я собираю яблоки, возникает чувство, что они выращены именно мной.
Мы направляемся к ранним "макинтошам" и "мильтонам", урожай с которых будем собирать в конце августа - в начале сентября. Интересно, когда он меня спросит о минувшей ночи?
- У меня есть просьба, Сэм, - говорит Джоли, направляя шланг на яблоню среднего размера. - Мне нужно твое разрешение.
- Черт, Джоли! Ты волен делать здесь все, что угодно. И ты прекрасно об этом знаешь.
Джоли поворачивает наконечник - пестициды тонкой струйкой текут к его ногам. Я начинаю нервничать. Он продолжает мерить меня взглядом и наконец, заметив свою оплошность, резко поворачивает наконечник влево, чтобы яд не вытекал.
- У моей сестры и племянницы неприятности, им нужно где-то остановиться на время. Я пригласил их сюда. Не знаю, как долго они здесь пробудут.
- Н-да… - Не знаю, что я ожидал, но чего-то похуже. - Это не проблема. А что у них за неприятности?
Не хочу совать нос в чужие дела, но мне кажется, что я должен знать. Если это что-то противозаконное, мне нужно подумать.
- Она ушла от мужа. Она ударила его, забрала ребенка и уехала.
Я пытаюсь представить себе сестру Джоли: раньше он часто о ней рассказывал. Я всегда воображал ее похожей на Джоли - худощавой и темноволосой, открытой, непринужденной. Для меня она похожа на большинство девочек из Ньютона, где, как мне известно, вырос Джоли, - шикарно одетых, пахнущих сиренью, с тяжелыми гладкими волосами. Все известные мне девушки из предместий Бостона были богатыми задаваками. При знакомстве они пожимали мне руку, а потом, когда думали, что я не вижу, проверяли, не испачкались ли они. "Фермер? - сказали бы они. - Как интересно". Это означало: "Не знала, что в Массачусетсе еще остались фермеры".
Но такие девушки от мужей не сбегают и, конечно же, мужей не бьют. Они получают развод и половину летних домиков. "Наверное, она толстая и похожа на сумоистов", - думаю я. Ради Джоли я всегда трактую сомнения в пользу обвиняемой стороны. Он много о ней рассказывал, каждый раз по чуть-чуть, и создается такое впечатление, что она его герой.
- И где она? - интересуюсь я.
- Едет к Солт-Лейк-Сити, - отвечает Джоли. - Я пишу ей, как пересечь страну. Она очень плохо ориентируется на местности. - Он замолкает. - Пожалуйста, если позвонит ее муж, скажи, что ты ничего не знаешь.
Муж. Знаток китов. Я начинаю кое-что припоминать. Ребекка - так зовут девочку. В комнате у Джоли есть фотография: к маленькому симпатичному мальчику (самому Джоли) крепко прижимается бледная худенькая девочка. Она показалась мне абсолютно невзрачной, и я с удивлением узнал, что это его сестра.
- Та, что живет в Сан-Диего? - спрашиваю я.
Он кивает.
- Она туда не вернется, - заверяет Джоли.
Как он может говорить об этом с такой уверенностью? Отведя в сторону струю с пестицидами, он протягивает руку к дереву, чтобы поднять упавшую ветку, и сует ее в задний карман.
- Ее муж идиот. Никогда не понимал, что она нашла в нем такого, без чего прожить нельзя. Чертовы горбатые киты!
- Киты, - повторяю я. - Ого!
Я никогда не слышал, чтобы Джоли так вспылил. Бóльшую часть времени, он, находясь рядом, остается словно бы в тени, двигается неслышно и кажется погруженным в себя. Он поднимает струю химикатов в небо - искусственный дождь, падающий на крону соседнего дерева.
Джоли прикручивает струю и мягко ставит баллон с пестицидами на лужайку.
- Зачем ты опрыскиваешь деревья? Неужели нельзя обойтись естественными средствами?
Я опускаюсь на траву, на сухой клочок земли, и вытягиваюсь на спине.
- Ты не поверишь, сколько всякой гадости заводится на яблонях, если не опрыскивать. Тля, черви, парша и тому подобное. Их слишком много, чтобы бороться с каждым в отдельности. - Я прикрываю глаза от слепящего солнца. - Пустить дело на самотек - вся работа коту под хвост.
- Да, - произносит Джоли, - мне ли об этом не знать! - Он садится рядом со мной. - Она тебе понравится. Вы с ней чем-то похожи.
Я мог бы спросить: "И в чем же?" - но не уверен, что хочу услышать ответ. Наверное, своим отношением к нему. Я ловлю себя на том, что хочу побольше узнать об этой Джейн: как она выглядит, какие книги читает, откуда набралась смелости, чтобы ударить мужа. Судя по рассказам, она, как сказал бы мой отец, "черт на метле".
- Женщины перестали понимать, чего хотят. Они сообщают, что выходят замуж, а потом прыгают на тебя. Только представь!
Джоли смеется.