- Была? Все уверяют, что я такой и осталась.
- Хорошо, ты своенравная, - соглашается Хадли, - но ты уже не ребенок. И ума у тебя больше, чем у многих моих знакомых. Даю голову на отсечение, что, когда мне было пятнадцать, я вел себя по-другому.
- Еще во времена динозавров?
- Да, - улыбается Хадли. - Еще во времена динозавров.
Мне бы хотелось увидеть Хадли, когда ему было пятнадцать. Я делаю вид, что зарываю камешек.
- А как ты себя вел? - спрашиваю я.
- Ругался матом и покуривал. И еще мы с Сэмом подглядывали за девочками в раздевалке, - признается Хадли. - Я не был таким целеустремленным, как ты.
Целеустремленная… В глазах Хадли отражается солнце.
- Наверное, я чрезвычайно целеустремленная.
Мы резвимся на мелководье, пытаемся поймать руками синеногую литорию, пальцами ног достаем с песчаного дна плоские камешки и соревнуемся, кто швырнет их дальше. Или просто лежим, вытянувшись на мокром, скользком деревянном первом пирсе, держимся за руки и дремлем. Время от времени я ловлю мамин взгляд. Не знаю, следит ли она за нами или просто случайно так получается. Она что-то говорит Сэму, когда он выходит из воды, чтобы передохнуть. Сэм смотрит в нашу сторону и пожимает плечами.
За обедом мама забывает поставить прибор для Хадли и делает вид, что это случайность. А потом еще больше обостряет ситуацию, дав пива Хадли, но не дав мне.
- Некоторые, - говорит она, глядя на меня, - еще слишком малы, чтобы пить пиво.
Когда мама встает и уходит в душ, Хадли угощает меня своим пивом. Дядя Джоли успокаивает меня и говорит, чтобы я не обращала внимания, когда она так себя ведет.
После обеда мама настаивает на том, чтобы прибраться после пикника. Она складывает в два пакета мусор и убирает остатки, собирает использованные салфетки и стряхивает крошки с полотенца. Сэм ныряет в пруд и дважды проплывает его по периметру, пока мама занимается уборкой. По всей видимости, она пообещала ему пойти купаться после обеда.
В конце концов Сэм подходит к созданному мамой оазису. Она стоит перед ним, пытаясь найти себе еще работу. Мы с дядей Джоли и Хадли, расположившись на мелководье, ждем, что же будет дальше. Хадли обнимает меня, я спиной ощущаю ткань его плавок.
Сэм подхватывает маму на руки и несет на мелководье. Она до сих пор в шортах.
- Нет!
Она смеется, вырываясь, и все улыбаются, думая, что это шутка. Я облокачиваюсь о Хадли и жду, когда же мама покажет зубки.
- Сэм! - уже настойчивее говорит она. Они как раз миновали край второго пирса и находятся у самой воды. - Я не могу.
Сэм на мгновение останавливается и серьезно спрашивает:
- Ты умеешь плавать?
- Нет, - отвечает мама.
Большая ошибка.
Ноги Сэма ударяются о толщу воды. Мама начинает кричать:
- Нет, Сэм! Нет!
- Молодец! - говорит дядя Джоли, ни к кому в отдельности не обращаясь.
Сэм заходит глубже. Вода касается маминых шортов, расплываясь на них пятном. Она перестает вырываться, когда понимает, что от этого только еще больше намокает. В какой-то момент мне кажется, что она смирилась с неизбежным. Сэм продолжает заходить в воду - как человек, у которого есть особая цель.
- Не поступай так со мной, - шепчет мама, но нам удается расслышать не все слова.
- Не волнуйся, - успокаивает Сэм, а мама цепляется за него еще крепче. Он не сводит с нее глаз, как будто отгораживаясь от остального мира. - Если ты не захочешь, по-настоящему не захочешь, я отнесу тебя на берег. Немедленно. Ты только скажи.
Мама выглядит испуганной. Мне становится жаль ее.
- Я буду рядом, - уверяет Сэм. - Ничего не случится.
Мама закрывает глаза.
- Иди. В конце концов, возможно, это именно то, что мне нужно.
Сэм по сантиметру погружается в воду, пока она не доходит маме до подбородка. Потом он велит ей смотреть только ему в глаза, только ему в глаза ("Мне в глаза!" - настаивает он) и ныряет.
Кажется, прошла целая вечность. Все отдыхающие на берегу пруда наблюдают за этими двоими. Несколько любопытных ребятишек с масками для подводного плавания подплывают ближе и всматриваются в воду, чтобы разглядеть, что происходит. Мама с Сэмом одновременно выныривают из воды, хватая ртом воздух.
- Боже! - восклицает мама. - Какая красота!
Она моргает, стряхивая с ресниц воду, и руками описывает перед собой широкие круги, рябь от которых доходит и до нас. Сэм ликует. Он подмигивает дяде Джоли и держится рядом с мамой - личный спасатель! - сдерживая свое обещание. В конце концов, бояться нечего, пока он рядом. Мне кажется, что уже пора. Мы с Хадли, утомившись от всех этих мелодрам, идем узнать, как взять лодку, чтобы покататься в большом пруду. Когда мы уходим, мама плывет кролем.
В какой-то момент не спим только мы с мамой. Мы лежим на спине на полотенцах и пытаемся угадать, какой формы облака. Я вижу ламу и скрепку для бумаги. Мама - керосиновую лампу и кенгуру. Мы обе стараемся разглядеть хамелеона, но ни одна из нас его не видит.
- Я тут думала, - говорит она, - о Хадли.
Я чувствую, как у меня напряглась спина.
- Нам вместе очень весело.
- Я заметила. Сэм говорит, что ты очень нравишься Хадли.
Я приподнимаюсь на локте.
- Он так сказал?
- Не так пространно. Он утверждает, что на Хадли можно положиться. - Она левой рукой рассеянно берет травинку.
- Так и есть. Он на ферме отвечает за все, чем не занимается Сэм. Он его правая рука.
- Господи! - восклицает мама. - Вот именно. Ты еще ребенок.
- Мне уже пятнадцать, - напоминаю я. - Я уже не ребенок.
- Настоящий ребенок.
- А сколько тебе было, когда ты стала встречаться с папой?
Мама переворачивается на живот и упирается подбородком в песок. Я ее почти не слышу. Мне кажется, что она произносит:
- Тогда были другие времена.
- Времена всегда одинаковые. Нельзя уберечься от любви. Невозможно перекрыть чувства, как водопроводный кран.
- А ты большой специалист?
Мне хочется ответить: "На себя посмотри", но я решаю промолчать.
- От любви не убежишь, - соглашается она, - но можно держаться подальше от неподходящих людей. Именно это я и пытаюсь сказать. Я просто тебя предупреждаю, пока не поздно.
Я откатываюсь от нее. Неужели она не понимает, что уже слишком поздно?
Просыпается Сэм и садится между нами. Чтобы продолжить разговор, приходится переговариваться через него. Мама, поняв, что это не совсем удобно, многозначительно смотрит на меня. "Мы продолжим этот разговор позже", - словно говорит она.
Сэм с мамой решают поехать порыбачить на металлической гребной лодке, а я остаюсь присматривать за дядей Джоли, Хадли и бутылью с холодной водой. Я достаю нектарин и медленно его съедаю. Сок капает мне на шею и засыхает липкой каплей.
Мама не понимает, о чем говорит. Я не верю, что меня просто привлекают мужчины постарше. Мне кажется, меня привлекает именно Хадли. Я протягиваю руку и отгоняю от его уха муху. На мочке у него три родинки, три, которые я раньше не замечала. Я изумленно пересчитываю их дважды. Когда я с ним, я не понимаю, кто я. Не понимаю и понимать не хочу; наверное, я очень хороший человек, потому что, как видно, он отлично проводит со мной время. Он относится ко мне так, как я в детстве относилась к фарфоровым куклам. Они были такими красивыми, с разрисованными лицами, что я разрешала себе только снимать их на минутку, по одной, с полок в своей спальне.
Дядя Джоли не храпит, когда спит, но дышит тяжело. Это сводит меня с ума. Этот дребезжащий звук раздается с каждым выдохом. Пытаешься уловить ритм, прислушиваясь к нему, но неожиданно он меняет мелодию, и ты ловишь себя на том, что ждешь, когда он закончит то, что начал. Спустя примерно три минуты я встаю и потягиваюсь. Обхожу вокруг пруда по щиколотку в воде и пишу на песке "Х. С. + Р. Дж.". Я понимаю, что никакой волной написанное не смоет.
В дальнем конце пруда заросли камыша и рогоза. Они желтые, как пшеница, с меня ростом. Сюда заходить запрещено, это болото. Пока спасатель не видит, я бросаю последний взгляд на Хадли и, раздвинув руками камыш, прячусь в зарослях.
Почва под ногами - как губка, я грузну по лодыжки, но продолжаю идти. Хочу узнать, где окажусь. Где-то же должна быть вода.
Крик баклана свидетельствует о том, что я дошла. Берега мне не видно, приходится раздвигать густые заросли руками. Я вышла к той стороне Щучьего пруда, которого не видно с берега. Это небольшой залив, скрытый ивами. Посреди гребная лодка, в которой сидят мама и Сэм.
Мама только что поймала рыбу - понятия не имею какую. Хребет рыбы представляет собой ряд иголок, которые становятся к хвосту все короче. Похоже, крючок зацепился рыбе за щеку. Мама держит леску, а Сэм приглаживает острые плавники и аккуратно достает крючок. При этом я слышу, как что-то тихонько рвется. Он опускает рыбу в воду, и оба наблюдают, как она уплывает с невероятной скоростью. Я и представить не могла, что рыба может двигаться так быстро. Я поднимаю взгляд на маму с Сэмом. Они выглядят чрезвычайно довольными друг другом.
Сэм положил весла на скамейку, где сидит мама. Ее руки лежат на фальшборте, она немного откидывается назад. Сэм, пытаясь сохранить равновесие, покачивается и обхватывает маму руками за талию. Она выпрямляет спину, но не выглядит испуганной. Потом подается вперед и целует его.
Я чувствую, как бешено бьется сердце. Мне хочется уйти, но тогда они меня услышат. Я пытаюсь думать об отце, ожидая, что память услужливо подсунет воспоминания о нем. Но единственное, что приходит на ум, - это моя реакция на день, когда отец принес маме завтрак в постель. Он разбудил меня, чтобы спросить, как мама больше любит яйца, а я посмотрела на него, как на сумасшедшего. В конце концов, это он ее муж. Неужели он не знает, что она вообще не ест яйца?
Сэм кладет правую руку маме на грудь и целует ее в шею. Он что-то говорит, но мне не слышно. Его большой палец продолжает ласкать мамину грудь, и я вижу, как, словно по волшебству, появляется ее сосок. Мама еще крепче цепляется за борта лодки, открывает глаза и смотрит на него. Когда лодку разворачивает ветром, я вижу лицо Сэма. Его глаза… Кажется, что они становятся глубже. Да, невозможно подобрать более точное сравнение. Он снова целует маму, и отсюда мне видно, как ее рот встречается с его ртом, ее язык сплетается с его языком.
Они так медленно двигаются… То ли чтобы не раскачивать лодку, то ли все дело в том, что между ними происходит, не знаю. У меня гудит голова, и я не понимаю почему. Не могу решить, разозлиться ли мне. Не могу решить, нужно ли уйти. Единственное, в чем я уверена, - я еще никогда не видела свою маму такой. Мне приходит в голову: может быть, это не моя мама?
Я оборачиваюсь и изо всех сил мчусь через камыши. Натыкаюсь на заграждение со знаком "ВХОД ЗАПРЕЩЕН", оцарапываю бедро и, не обращая внимания на свисток спасателя, ныряю в прохладный безымянный пруд. Распахиваю глаза пошире. Представляю, как вода бурлит у меня за спиной. Я достигаю противоположного берега и прячусь за пирсом, собираясь с духом. Потом падаю на полотенце рядом с Хадли, словно мне на самом деле на все наплевать.
20
Джейн
Семь утра. Я еду по обычно оживленной автостраде, но сегодня поблизости ни одной машины. Неожиданно в зеркале заднего вида я замечаю большой розовый грузовик и думаю: "Слава богу, хоть какая-то компания". Грузовик приближается, притормаживает рядом со мной, и - честное слово! - это оказывается хот-дог на колесах. Вернее, это автомобиль, как я догадываюсь, но замаскированный под большую сосиску в тесте, сделанную из папье-маше. На сосиске видна даже капля горчицы. На боку булочки профессиональным плакатчиком сделана надпись "ОСКАР МАЙЕР".
- Поверить не могу! - восклицаю я.
Водитель, которого можно разглядеть через вырезанный в папье-маше маленький квадрат для бокового обзора, улыбается мне во весь рот.
- Ребекка, - толкаю я дочь локтем, - просыпайся. Ты только посмотри на это! Пока не увидишь сама, не поверишь!
Она привстает и дважды моргает. Потом закрывает глаза.
- Это сон, - говорит она.
- Я не сплю, я веду машину.
Я произношу это достаточно громко, и она снова открывает глаза. На этот раз водитель машет нам рукой.
Ребекка проворно перебирается на заднее сиденье.
- У моей любимой сосиски есть имя, - поет она. - Ее зовут О-С-К-А-Р. - Она обрывает песню. - А это что?
Она ищет подобие дверцы морозильной камеры, вывеску - что-нибудь, что объясняло бы появление этого автомобиля.
- Может быть, мне притормозить и пропустить его?
- Ни в коем случае! - протестует Ребекка. - Прибавь газу. Посмотрим, сможет ли он угнаться за нами с венской сосиской на крыше.
Я чуть сильнее вдавливаю педаль газа. Ход-дог не отстает от нас на скорости сто двадцать, сто тридцать, даже сто сорок пять километров в час.
- Удивительно. Аэродинамический агрегат.
Ребекка возвращается на переднее пассажирское сиденье.
- Может, и нам стоит съесть по одной.
Потом водитель хот-дога подрезает меня - я уже злюсь не на шутку, потому что хвост сосиски задевает багажник на крыше моей машины. Затем он сворачивает на обочину - я проношусь мимо, но он быстро нас догоняет. Водитель открывает окно и делает знак Ребекке, чтобы она последовала его примеру. У него приятное лицо, поэтому я разрешаю опустить стекло.
- Не хотите остановиться позавтракать? - кричит он сквозь поток свистящего воздуха и указывает на голубой знак на автостраде, говорящий о том, что на следующем выезде с магистрали есть место, где можно перекусить.
- Не знаю, - пожимаю я плечами. - Ты что скажешь?
- Я думаю, что он, возможно, даст нам покататься на своей машине. Ладно! - кричит ему в ответ Ребекка и одаривает водителя такой улыбкой, как будто все земное очарование находится у нее в заднем кармане.
Мы следуем за его машиной на стоянку у закусочной "Соляной столб". У закусочной два окна, заколоченных досками, и лишь одна машина - как я предполагаю, скорее всего, хозяина. Однако никаких предупредительных надписей Министерства здравоохранения. А здесь вообще существует такое министерство?
Ребекка первой выскакивает из машины и подбегает к хот-догу, чтобы пощупать, из какого материала у него сделана сдобная булочка. Она грубая и шершавая - сплошное разочарование. Водитель вылезает из машины.
- Привет! - говорит он удивительно юным голосом. - Как мило с вашей стороны согласиться позавтракать со мной! Меня зовут Эрни Барб.
- Лайла Мосс, - протягиваю я руку. - А это моя дочь, Перл.
Несколько сбитая с толку, Ребекка делает реверанс.
- Симпатичная машинка, верно? - спрашивает он Ребекку.
- Симпатичная - это не то слово.
Она протягивает руку, чтобы потрогать буквы на булочке. Буква "О" больше, чем ее голова.
- Это рекламный автомобиль. Не слишком функциональный, но очень заметный.
- Это точно! - заверяю я его. - Вы работаете на Оскара Майера?
- Да. Езжу по стране, подогреваю интерес. Узнаваемость - важный фактор в продаже готовых мясных блюд, понимаете?
Я киваю.
- Еще бы!
Эрни касается моего плеча и подталкивает нас к закусочной.
- Вы здесь уже ели?
- Да, много раз. Внутри лучше, чем снаружи.
Первым через вращающиеся двери закусочной входит Эрни, потом я, за нами Ребекка. Я ловлю себя на мысли: как же они запирают закусочную на ночь?
У Эрни короткие желтые волосы торчком, обрамляющие лицо. И хотя мне виден только ёжик, кажется, что в некоторых местах волосы растут гуще, чем в остальных. У него сальная кожа и три или четыре подбородка.
- Аннабель! - зовет он, и из мужского туалета - а откуда же еще?! - тяжело ступая, появляется невысокая толстая женщина в укороченном платье официантки. - Я вернулся, моя сладкая.
- Ой! - восклицает она скрипучим голосом, от которого Ребекка вздрагивает. - И чем обязаны такой чести? - А потом, как будто хорошенько поразмыслив, она целует его прямо в губы и шепчет: - Рада тебя видеть.
- Это Лулу и Перл, - представляет Эрни.
- Лайла, - поправляю я, и он повторяет это имя, перекатывая его во рту, как кусочек мрамора. - Мы встретились на автостраде.
- Повезло тебе! - отвечает Аннабель. Очередная смена настроения. Она швыряет на стол три меню и уходит - необъяснимая вспышка раздражения.
Не считая Аннабель и отсутствующего шеф-повара - как бы она сама не была этим отсутствующим шеф-поваром! - мы единственные посетители закусочной. Время раннее, но у меня такое чувство, что в "Соляной столб" вообще никто не приезжает. Почти никакого уюта: домашние кружевные занавески, но из плотной зеленой клетчатой ткани; крепкие деревянные столы, но выкрашенные в рискованный оттенок оранжевого.
- Приятно для разнообразия позавтракать в компании, - произносит Эрни.
Мы с Ребеккой вежливо улыбаемся.
- На дороге одиноко. - Мы киваем. Ребекка пытается пальцем вытереть капельки воды на стакане.
- Перл - "жемчужина", - обращается к ней Эрни, но Ребекка не понимает намека. - Жемчужина! - Громкий звук голоса, а не "собственное" имя привлекает внимание Ребекки. - Сколько тебе лет, девочка?
- Почти пятнадцать. На следующей неделе исполняется пятнадцать.
Она вопросительно смотрит на меня: "Может, подобной информацией, как и нашими именами, не стоит делиться с незнакомым человеком?"
- Какое счастье! - говорит Эрни. - Это нужно отметить.
Он выбирается из кресла и направляется в мужской туалет, который, как я уже сделала вывод по поведению Аннабель, наверное, связан с кухней. Он появляется через минуту с нашим завтраком. В омлет Ребекки воткнута свечка, которая размеренно истекает воском на ее картофель. Эрни поет себе под нос: "С днем рождения тебя!"
- Перл, как мило! - говорю я. - Заблаговременный подарок.
- Еще какой! - подтверждает Эрни. - За завтрак плачу я.
- Спасибо, мистер Барб.
Ребекка берет вилку, и Эрни велит ей загадать желание. Моя дочь так и поступает. Потом она задувает свечку, и пламя перекидывается на салфетку. Вспыхивает небольшой пожар, который Эрни гасит томатным соком.
Во время трапезы Эрни разглагольствует о своей работе: как он ее нашел (дядя помог), как он любит свою работу (а он ее любит), какие награды он получил ("ХОТ-ДОГ!", "Лучшая реклама 1986-1987 годов"). Наконец он спрашивает меня, откуда мы (из Аризоны), куда едем (к моей сестре Грете в Солт-Лейк-Сити). Каждый раз, когда я говорю неправду, Ребекка пинает меня под столом, но мне-то виднее. Оливер очень умен.
Эрни съедает гору оладий с малиной, три яйца, сосиску с жареным картофелем на гарнир, четыре тоста, маффин, два блинчика, две половинки грейпфрута, копченую скумбрию. И только прикончив омлет с грибами, он признается, что наелся. На кухне Аннабель что-то роняет, и это что-то разбивается.
В итоге Эрни даже не платит за еду - Аннабель настаивает на том, что завтрак за счет заведения. Она стоит в дверном проеме, когда мы возвращаемся к автомобилю Эрни.