9
Джейн
Так уж сложилось, что мы с Джоли, вместо того чтобы ссориться, с детства постоянно спасали друг друга. Именно я обманула родителей, когда он в первый раз сбежал из дома и объявился на Аляске, на нефтяной вышке. Именно я внесла за него залог, когда его арестовали в Санта-Фе после нападения на патрульного. Когда исследования, проведенные в колледже, убедили его в том, что святой Грааль захоронен в Мексике, я лично отвезла его в Гвадалахару. Отговорила его от того, чтобы переплыть Ла-Манш; я отвечала на все его звонки, все его письма. Все то время, пока Джоли пытался найти в нашем мире уголок, где бы он чувствовал себя уютно, именно я старалась не потерять его из виду.
Он отвечал мне тем, что являлся моим самым верным другом. Он настолько верил в меня, что временами и я сама начинала верить в себя.
Ребекка сейчас в круглосуточном магазине, хочет купить что-нибудь поесть. Я велела ей быть поэкономнее, потому что денег у нас в обрез; пока Оливер не заблокировал счета, можно пользоваться его кредитными карточками. Телефонистка звонит в Стоу, штат Массачусетс, за счет вызываемого абонента, и трубку снимает некто по имени Хадли. У мужчины, который снял трубку, голос тягучий, как сироп.
- Джейн, - приветствует он, - Джоли рассказывал о вас.
- Да? - отвечаю я, не зная, как реагировать. - Отлично.
Он выходит позвать Джоли, который сейчас в поле. Я убираю трубку от уха и считаю дырочки в микрофоне.
- Джейн!
Это приветствие, эта неприкрытая радость. Я подношу трубку ближе.
- Привет, Джоли, - произношу я, и повисает гробовая тишина. Я паникую и начинаю жать на кнопки - один, девять, шесть. Неужели нас разъединили?
- Расскажи мне, что произошло, - говорит мой брат, и если бы это был не Джоли, я бы удивилась: откуда он узнал?
- Оливер… - начинаю я, потом качаю головой. - Нет, дело во мне. Я ушла от Оливера. Забрала Ребекку и ушла. Сейчас я в круглосуточном магазине в Ла-Хойя. И я понятия не имею, что делать и куда ехать.
За пять тысяч километров Джоли вздыхает.
- Почему ты ушла?
Я пытаюсь придумать, как отшутиться или сказать что-нибудь остроумное. "В том-то и вся соль", - думаю я и помимо воли улыбаюсь.
- Джоли, я ударила его. Я ударила Оливера.
- Ты ударила Оливера…
- Да, - шепчу я, стараясь его утихомирить, как будто нас могла услышать вся страна.
Джоли смеется.
- Наверное, он заслужил.
- Не в этом дело.
Я вижу, как к кассе подходит Ребекка с пачками шоколадных пирожных "Йодель".
- И от кого ты бежишь?
У меня начинают дрожать руки, поэтому прижимаю трубку плечом. Я молчу и надеюсь, что он сам за меня ответит.
- Нам нужно встретиться, - серьезно говорит Джоли. - Я должен тебя увидеть, чтобы помочь. Вы можете приехать в Массачусетс?
- Нет, наверное.
И я не шучу. Джоли объездил весь мир, пещеры, бушующие океаны, пересекал границы, но я никогда не покидала предместья Восточного или Западного побережья. Я жила в двух оторванных друг от друга регионах. Я понятия не имею, где находится Вайоминг или Айова, сколько дней или недель понадобится для того, чтобы пересечь страну из конца в конец. Когда дело доходит до подобных путешествий, я начисто лишена умения ориентироваться.
- Слушай меня. Поезжай по шоссе восемь на восток до Гила Бенд в Аризоне. Ребекка тебе поможет, она смышленая девочка. Утром зайдешь на местную почту и спросишь, нет ли для тебя письма. Я напишу тебе инструкции, куда ехать дальше. Не буду давать тебе сложных указаний - один шаг за раз. И, Джейн…
- Да?
- Я просто хотел удостовериться, что ты слушаешь. Все в порядке. - Его голос убаюкивает. - Я здесь. И я напишу тебе, как пересечь страну.
Ребекка появляется из магазина, подходит к таксофону и протягивает мне пирожные.
- Не знаю, Джоли. Не доверяю я американской почте.
- Я когда-нибудь тебя подводил?
Нет. И именно поэтому я начинаю плакать.
- Поговори со мной, - молю я.
И мой брат начинает вести разговор - бесконечный, восхитительный и абсолютно не связанный с происходящим.
- Ребекке здесь понравится. Настоящий сад, полсотни гектаров. И Сэм не против твоего приезда. Он тут хозяин, очень молодой для того, чтобы руководить фермой, но его родители вышли на пенсию и переехали во Флориду. Я многому у него научился.
Я делаю знак Ребекке, чтобы она подошла ближе, и держу трубку так, чтобы ей тоже было слышно.
- Мы выращиваем яблоки сорта "прери спай", "контлэнд", "империал", "лобо", "макинтош", "регент", "делишез", "эмпаир", "нозен спай", "прима", "присцилла", "желтый делишез", "вайнсеп". А вечерами, когда ложишься спать, слышно блеяние овец. По утрам, когда выглядываешь из окна, чувствуешь запах сидра и свежей травы.
Ребекка закрывает глаза и прислоняется к облепленной жвачками телефонной будке.
- Звучит изумительно, - произношу я и к собственному удивлению замечаю, что мой голос уже не дрожит. - Не могу дождаться нашей встречи.
- Не торопись. Я не стану прокладывать тебе маршрут по скоростным автострадам. Проведу тебя по тем местам, где необходимо побывать.
- А если…
- Оливер вас не найдет. Поверь мне.
Я слушаю, как на том конце провода дышит Джоли. В Ла-Хойя атмосфера меняется. Соль в воздухе превращается в молекулы, ветер меняет направление. Двое мальчишек на заднем сиденье джипа втягивают носом ночной воздух, словно ищейки.
- Я знаю, что тебе страшно, - говорит Джоли.
Он понимает. И при этих словах я чувствую, как медленно соскальзываю в заботливые руки брата.
- Значит, когда мы доберемся до Гила Бенд, - говорит Ребекка, - там нас встретит дядя Джоли?
Она пытается разобраться в деталях, она дотошная девочка. Приблизительно каждые восемьдесят километров, когда ей не удается настроить радио, она задает мне очередной закономерный вопрос.
- Нет, он пришлет нам письмо. Наверное, по дороге в Массачусетс мы должны осмотреть достопримечательности.
Ребекка снимает кроссовки и прижимает большие пальцы ног к лобовому стеклу. Вокруг ее мизинцев образуется изморозь.
- Это бессмысленно. Папа нас и там найдет.
- Папа будет обыскивать кратчайшее расстояние между двумя точками, тебе не кажется? Он не поедет в Гила Бенд, он отправится в Вегас.
Я сама себе удивилась: для меня Вегас - ткнуть пальцем в небо, но по лицу Ребекки я вижу, что дала ей более конкретные ориентиры.
- А если письма не будет? А если мы будем вечно скитаться? - Она съеживается на сиденье, так что шея превращается в несколько подбородков. - А если нас найдут через несколько недель, умирающих от дизентерии, вшей или сердечного гельминта на заднем сиденье "Шевроле-Универсал"?
- У людей не бывает сердечных гельминтов. Мне так кажется.
Я перехватываю взгляд Ребекки на свои запястья, которые лежат на большом рулевом колесе. На них расцвели синяки - желто-оранжевые и фиолетовые, напоминающие толстые браслеты, которые невозможно снять.
- Да уж, - негромко говорю я, - видела бы ты, как выглядит его щека.
Она пересаживается за сиденье позади водительского и вытягивает шею, чтобы разглядеть дорогу впереди.
- Надеюсь, не придется.
Она такая красавица в свои неполные пятнадцать! У Ребекки прямые волосы соломенного цвета, закрывающие плечи и ниспадающие на грудь; загорелая кожа цветом напоминает лесной орех. А ее глаза - результат самой странной комбинации голубых глаз Оливера и моих серых: они насыщенно зеленые, как оттенок на экране компьютера, прозрачные и тревожные. Она поехала со мной в поисках приключений. Она не подумала, что бросает отца, на какое-то время или навсегда. Ей кажется, что это кино - вспышка ярости, хлопанье дверью; шанс, который выпадает лишь раз в жизни, - возможность пережить сюжет подросткового романа. Не могу винить дочь - могла бы запретить ей ехать со мной. Но бросить Ребекку - этого я не переживу.
Я безумно ее люблю. С самого первого дня она зависит от меня, и, как ни удивительно, я еще никогда ее не подводила.
- Мама! - с досадой окликает Ребекка. - Мама, очнись!
Я улыбаюсь дочери.
- Прости.
- Мы можем где-нибудь остановиться? - Она смотрит на золотые швейцарские часы фирмы "Конкорд" на кожаном ремешке - подарок Оливера на Рождество несколько лет назад. - Сейчас половина десятого, мы доберемся туда только к полуночи, а я очень хочу писать.
Не знаю, как Ребекка определила, что мы будем на месте к полуночи, но она что-то высчитывала с линейкой на атласе дорог, который нашла на заднем сиденье автомобиля. "География, мама", - сказала она мне. Мы все изучаем в школе географию.
Мы останавливаемся на обочине, запираем машину. Я веду Ребекку в лес, чтобы она справила нужду, - я не намерена оставлять ее одну среди ночи на обочине дороги. Мы держимся за руки и стараемся не наступать на ядовитый плющ.
- Как хорошо на воздухе, - говорит Ребекка, сидя на корточках. Я поддерживаю ее за руки, чтобы она не упала. - Теплее, чем обычно, верно?
- Я и забыла, что ты дитя Калифорнии. Я понятия не имею, насколько здесь обычно тепло. На Восточном побережье тринадцать градусов ночью - нормальное явление.
- А чем мне вытереться? - спрашивает Ребекка, и я непонимающе смотрю на нее. - Туалетная бумага?
- Не знаю. - Она тянется за валяющимися на земле листьями, но я перехватываю ее руку. - Нет! Ты же не знаешь, что это за листья; может, они ядовитые или бог знает какие. Еще не хватало, чтобы во время поездки по стране ты не смогла сидеть!
- И что делать?
Я не хочу оставлять ее одну.
- Пой, - велю я.
- Что?
- Пой. Ты пой, а я сбегаю к машине за салфеткой, и если услышу, что ты перестала петь, значит, ты в беде.
- Что за глупость! - восклицает Ребекка. - Это Аризона, а не Лос-Анджелес. Здесь никого нет.
- Тем более.
Ребекка окидывает меня недоверчивым взглядом и начинает петь какой-то рэп.
- Нет, - обрываю я, - пой какую-нибудь известную песню, чтобы я знала слова и не запуталась.
- Поверить не могу. А какой у тебя репертуар, мама?
На секунду она теряет равновесие, спотыкается и ругается.
Я задумываюсь, но у нас слишком разные музыкальные вкусы.
- Попробуй "Бич бойз", - предлагаю я, надеясь, что за пятнадцать лет в Калифорнии что-то ей должно запомниться.
- "На Восточном побережье классные девчонки, - затягивает Ребекка, - мне по-настоящему нравится их одежда…"
- Отлично, - говорю я. - "А девушки с Севера?"
- "Нравится, как они целуются…"
Я подтягиваю, пятясь к машине, и прошу дочь петь погромче, когда отхожу все дальше и дальше. Если она забывает слова, поет "та-та-та". Наконец я вижу нашу машину, бегом припускаю к ней, нахожу бумажные салфетки, которыми вытираю помаду, и несу их Ребекке.
- "Как жаль, что не все девушки живут в Калифорнии", - продолжает распевать она, когда я подбегаю. - Ну, видишь, никто меня не съел.
- Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Мы лежим на капоте машины, прижавшись спинами к лобовому стеклу. Я прислушиваюсь к шуму реки Колорадо, которая течет всего в нескольких километрах. Ребекка говорит, что будет считать звезды.
Мы доедаем последнее пирожное - откусываем с двух концов кусочки все меньше и меньше, чтобы потом не говорить, что кто-то съел последний кусок. Мы спорим о том, можно ли считать огни вертолета падающей звездой ("нет") и можно ли разглядеть в это время года Кассиопею ("да"). Когда по шоссе не проезжают машины, вокруг царит полнейшая тишина - слышно лишь потрескивание вибрирующей магистрали.
- Интересно, а как здесь днем? - думаю я вслух.
- Наверное, как и ночью. Пыль, раскаленная дорога. Но еще теплее. - Ребекка забирает у меня из рук оставшийся кусочек пирожного. - Будешь? - Она бросает его себе в рот и раздавливает языком о передние зубы. - Знаю, выглядит отвратительно. Думаешь, тут становится по-настоящему жарко, жарко, как в Лос-Анджелесе, где асфальт плавится под ногами?
Мы вместе смотрим на небо, как будто ждем чего-то.
- Знаешь, - говорит Ребекка, - мне кажется, ты держишься молодцом.
Я привстаю на локте.
- Правда?
- Да. Честно. А могла бы расклеиться… Ну, ты понимаешь? Стала бы постоянно плакать и не смогла вести машину.
- Не стала бы, - честно признаюсь я. - Я же должна заботиться о тебе.
- Обо мне? Я сама о себе позабочусь.
- Именно этого я и боюсь, - смеюсь я, но в моей шутке лишь доля шутки.
Несложно понять, что года через два-три моя девочка станет настоящей красавицей. В этом году в школе она прочла "Ромео и Джульетту" и важно заявила мне, что Ромео - тряпка. Он должен был хватать Джульетту и бежать с ней, проглотить свою гордость и устроиться работать в каком-нибудь средневековом "Макдоналдсе". "А как же поэзия? - удивилась я. - А как же трагедия?" И Ребекка ответила, что все это хорошо, но в настоящей жизни такого не бывает.
- Пожалуйста, - умоляет Ребекка, - у тебя опять вид задумчивой коровы.
Так бы и лежала целыми днями рядом с дочерью, смотрела, как она растет у меня на глазах, - но я убегаю от своих проблем, поэтому такой роскоши позволить себе не могу.
- Поехали. - Я локтем подталкиваю ее с капота. - Можешь высунуть голову в окно и закончить считать звезды.
Когда мы доезжаем до указателя Гила Бенд, почва под колесами становится кирпично-красной, с прожилками длинных ночных теней от кактуса. По обе стороны дороги простирается равнина, и кажется, что мы сможем разглядеть городок, но ничего, кроме пыли, не видно. Ребекка оборачивается на сиденье, чтобы удостовериться, что мы правильно прочли зеленый указатель.
- Ну и где поселок?
Мы проезжаем еще несколько километров, не замечая следов цивилизации. В конце концов я сворачиваю на обочину и глушу мотор.
- Всегда можно поспать в машине, - говорю я. - На улице довольно тепло.
- Ни в коем случае! Здесь водятся койоты и тому подобные звери.
- И это говорит девочка, которая собиралась сходить пописать в лес, где могут прятаться сумасшедшие?
- Помощь нужна?
Этот звук испугал нас - на протяжении трех с половиной часов мы слышали только собственные голоса. У окна со стороны Ребекки стоит женщина с растрепанной седой косой, свисающей вдоль спины.
- Машина сломалась?
- Простите. Если это ваши владения, то мы можем переставить машину.
- А зачем? - удивляется она. - Тут машин больше нет. - Она говорит, что мы приехали в индейскую резервацию в Гила Бенд (в меньшее поселение), и указывает на виднеющиеся вдали мохнатые бледно-лиловые холмы, которые на самом деле являются домами. - Километрах в десяти на восток резервация побольше, но туристы приезжают сюда.
Ее зовут Хильда, и она приглашает нас к себе.
Она живет в двухэтажном каменном доме, где воняет, как в общежитии, - как она объяснила, дом содержится на средства из федерального бюджета. Она оставила включенным свет, и лишь оказавшись внутри, я заметила, что женщина держит бумажный пакет. Я ожидаю, что сейчас Хильда достанет джин или виски - я много слышала о резервациях, - но она вытаскивает пакет молока и предлагает сделать коктейль для Ребекки.
Стены завешаны шерстяными ковриками всех цветов юго-западной радуги и разукрашены угольными набросками быков и ущелий.
- Что скажешь? - спрашиваю я Ребекку, когда Хильда уходит на импровизированную кухню-ванную.
- Честно? - уточняет Ребекка, и я киваю. - Поверить не могу, что ты оказалась в таком месте. Ты с ума сошла? Полночь, какая-то женщина, которую ты раньше в глаза не видела, подходит к твоей машине и говорит: "Привет, заходите в гости". К тому же она явно из индейцев. А ты просто подхватываешь свои вещи и идешь. А как же правило: никогда не брать конфеты у незнакомцев?
- Коктейль, - поправляю я. - Конфет она нам не предлагала.
- Господи!
Входит Хильда с плетеным подносом, на котором стоят три пенящихся стакана и лежат спелые сливы. Она берет одну и сообщает, что такие сливы здесь выращивает ее сводный брат. Я благодарю хозяйку и отпиваю из своего стакана.
- А теперь расскажите, как вы оказались среди ночи на Собачьей развилке.
- Вот, значит, куда мы попали. - Я поворачиваюсь к Ребекке. - Я думала, мы едем по шоссе восемь.
- Мы свернули с него, - отвечает Ребекка и поворачивается к Хильде. - Это длинная история.
- Мне некуда торопиться. У меня бессонница. Именно поэтому я бродила у Собачьей развилки в полночь. Только молоком можно унять изжогу.
Я сочувственно киваю.
- Мы из Калифорнии. Наверное, можно сказать, что мы убежали из дома.
Я пытаюсь смеяться, взглянуть на ситуацию с юмором, но вижу, что женщина, с которой я едва знакома, пристально смотрит на синяки на моих руках.
- Ясно, - говорит она.
Ребекка спрашивает, где ей можно прилечь, и Хильда, извинившись, уходит ставить в соседней комнате раскладушку. Из шкафа она достает подушки, а из буфета простыни с изображением персонажей из комикса "Мелочь пузатая".
- Ложись поспи, мама, - говорит Ребекка, сидя рядом со мной на небольшом диванчике. - Я тревожусь за тебя.
Хильда отводит мою дочь в спальню, и со своего места мне видно, как Ребекка ныряет под одеяло и облегченно вздыхает, словно человек, коснувшийся натруженными ногами приятной прохлады. Хильда продолжает стоять на пороге спальни, пока Ребекка не засыпает, а потом отходит, и я могу любоваться профилем дочери, искусно подсвеченным серебристым лунным светом.
10
Джоли
Милая Джейн!
Помнишь, когда мне было четыре, атебе восемь, мама спапой повели нас вцирк? Папа купил нам маленькие фонарики скрасными лучиками, чтобы мы могли ими размахивать, когда выйдут клоуны, икучу арахиса! Скорлупки мы запихивали вкарманы. Мы видели дрессировщицу, которая засовывала голову впасть тигру, иакробата, который нырял вмаленькую корзину, прыгая откуда-то свысоты, - яподумал, что там, возможно, инаходятся небеса. Мы видели загорелых лилипутов, которые перепрыгивали друг через друга, катапультируясь собычных детских качелей, вроде тех, что стояли унас на заднем дворе, имама нам строго-настрого запретила повторять подобные фокусы дома. Мама хваталась за папину руку, когда акробаты делали самые сложные прыжки, раскачиваясь на серебристой трапеции изависая всего на мгновение ввоздухе, как брачующиеся птицы, апотом перехватывали трапеции иразлетались вразные стороны. Япропустил трюк, потому что был занят тем, что смотрел на мамину руку: как ее пальцы переплетались спапиными, словно им там ибыло настоящее место, иее обручальное кольцо переливалось всеми известными мне цветами.