- Вы имеете в виду, выглядели ли они счастливыми? Да, вид у них был очень счастливый.
Это действительно было так, и Анна решила, что достаточно долго щадила чувства Питера.
- Вы правильно сделали, - сказал он, - что заставили меня взглянуть правде в глаза, пора мне понять, что это произошло, и не стараться выдумывать невесть что. Простите. Это все… мои дурные манеры. Мне не следует говорить об этом, не следует думать об этом. Нужно просто уехать. Пока останусь на какое-то время, а потом тихо исчезну из Лондона, никто и не заметит.
- Хватит жалеть себя, Питер, - резко сказала Анна, - а что касается того, что никто не заметит, вздор, я замечу.
- Вы - другое дело, - сказал он, - для вас я не пустое место. Да, я глупец. Говорят, поляки хотят или все, или ничего.
- Советую попытаться захотеть что-то, что сможете получить.
- Я такой эгоист, думаю только о себе, даже не поинтересовался, получили ли вы работу преподавателя, как хотели.
- Нет. Слишком я стара и не имею должного опыта.
- Извините… ну, вы получите работу, не волнуйтесь.
По правде сказать, Анна обращалась уже в четыре школы, ища место учителя латинского, греческого или французского языков. В одной у нее даже не приняли заявление, в двух других отказали без собеседования, в четвертой хотели, чтобы она преподавала немецкий, которого она не знала. А если она просто не сможет найти работу?
- Она приглашала меня на пятницу, - проговорил Граф. Он уже забыл о бедственном положении Анны. - Я, конечно, пойду. Не то чтобы Тим мне не нравился. Нет, я всегда относился к нему с симпатией. Но трудно переменить свое мнение о нем. Мне он кажется слишком… Это все так невероятно! Что подумал бы Гай? Я знаю Гертруду так давно, много, много лет…
- Питер, я тороплюсь…
Анна отговорилась назначенной встречей, будучи сыта компанией Питера. Она не выдерживала долгих разговоров о Гертруде и боялась, что сорвется и признается ему. Если бы Питер сейчас понял ее состояние и, очень мягко, отверг ее, она сошла бы с ума. Ей хотелось выпроводить его и, оставшись одной, думать о нем.
- Ох, виноват. Вы не опоздаете из-за меня? Вы так добры, что позволяете мне приходить. Вы единственный человек, с кем я могу поговорить.
Он встал и надел пиджак. Анна тоже поднялась и открыла дверь в прихожую. Она почувствовала, как ее неудержимо тянет к нему, словно некая огромная сила мчится мимо нее, увлекая за собой. Если бы она только могла одолеть все препятствия, какой неистовой любовью одарил бы ее этот страждущий любви мужчина. Он смотрел на нее.
- Я позвоню вам, можно, Анна? Или вы сами позвоните? Мне ужасно неловко, что я как больной, нуждающийся в помощи медсестры.
- Меня не будет день или два. Я позвоню вам на службу.
- До свидания и спасибо. Желаю вам найти работу. - Выходя на лестницу, он рассеянно проговорил: - Надеюсь, хорошая погода еще продержится. - Подхватил у англичан их манеры.
Анна закрыла за ним дверь и прислонилась к косяку. Слезы хлынули у нее из глаз. Она вернулась в крохотную гостиную и устроила в ней настоящий погром. Опрокидывала кресла, швыряла диванные подушки. Пинала ковер и плинтус, колотила по стене. Пнула экран газового камина и сломала его. Яростно швыряла книги на пол. Рвала на себе платье, так что пуговица отлетела. Вцепилась себе в волосы, била себя по лбу. Единственное, чего она не тронула, - это подарок Гертруды: сине-золотую вустеровскую кружку. Наконец она остановилась, застыла посреди комнаты, все еще всхлипывая и стеная, постепенно успокаиваясь, с мокрыми глазами, мокрым ртом, невидяще глядя перед собой. Потом отправилась в спальню и легла.
Что с ней творится, спрашивала себя Анна, может, ее бесы обуяли? Может, она начинает погружаться во мрак? Или это безумие любви - лишь признак распада личности, происходящего уже давно? И бегство из монастыря - такой же признак? Ее предупреждали, что будет еще хуже, что кризис наступит позже. Значит, наступает черная ночь? Значит, она гибнет, ей нужна помощь, она должна признать, что больше не в состоянии справиться с собственной жизнью, так?
Она предписала себе сторониться общества, и это оказалось ужасным, обернувшись огромным темным пространством, в котором сновали демоны. Она отказывалась от всех приглашений. Ее звали и миссис Маунт, и Мозес Гринберг, и Манфред, и Джанет Опеншоу. Разные благорасположенные служители религии, вероятно под влиянием настоятельницы, пытались связаться с ней, включая ученого иезуита, с которым она переписывалась, когда была "одной из них". Ей хотелось в одиночестве насытиться спектаклем, который разыгрывали Тим, Гертруда и Питер. Иногда она думала: если бы не Тим и Питер, она могла бы счастливо жить с Гертрудой! И еще: она вновь оказалась в своем личном аду, том самом, откуда бежала к Богу, вновь окунулась в порочный преступный круговорот жизни, из которого вырвалась, задумав искать и обрести чистоту - навсегда. Она сходит с ума, она опасна для себя и для других.
И еще она задавалась вопросом: что же в действительности произошло тем утром на кухне? Было ли то поразительное духовное переживание просто иным симптомом, знаком глубочайшей депрессии или психического расстройства, которое отныне будет довлеть над ней и, может, навсегда лишит ее разума? Или ей и впрямь явился Он собственной персоной? Она чувствовала себя окруженной какими-то безответственными духами. Несколько вечеров назад она видела что-то очень странное на лестнице, когда возвращалась домой с одной из своих одиноких прогулок. На ее площадке не было света. Она увидела что-то смутное, сжавшееся в углу у ее двери, похожее на карлика, совершенно черного. Ей было страшно проходить мимо него. И тогда она сказала: "Странное создание, что ты делаешь здесь? Ты меня пугаешь, пожалуйста, уйди с миром", быстро проскочила мимо него в квартиру, в холодном поту от ужаса. Позже она подумала, что это могла быть собака и нужно бы убедиться в этом. Она взяла фонарик и открыла дверь, но на площадке было пусто.
Она ушла из монастыря в жажде одиночества и некоего подобия возрожденной чистоты и покоя. Вероятно, она никогда не сможет стать простой и чистой, как амеба, носимая морем. Но она думала о своей новой жизни и своем новом отстранении как о своего рода аскетизме и, может быть, действительно видела в себе соглядатая Бога, тайного, бесприютного, растворившегося в мире. Она чувствовала это, когда вновь нашла Гертруду и когда разговаривала с Гаем. Ее жизнь в монастыре, в конце концов, была неразрывно связана с жизнью в миру. Возможно, Бог, которого она утратила, сделал ее непригодной для мира, но она, как могла, жила в этом мире - безгласное, невидимое ущербное, безотказное создание. Куда подевались те смелые мысли (теперь она знала, что они ушли), что были ей отрадой? Разве не предупреждали ее о ловушках, подстерегающих ее в миру, и не угодила ли она прямиком в одну из них? Религиозная жизнь ведет к полнейшей трансформации идеи надежды. А она-то думала, что достаточно будет лишь любить Бога. Но похоже, прежние фантазии и иллюзии вновь вернулись, словно никогда не покидали ее. Никакой тишины, опять оглушительная какофония в голове, низменные страсти в душе, неистовое упрямство и неуемный собственнический инстинкт. Только теперь все еще безумней, потому что она стала старше. Это была боль адских мук, зависти, ревности, обиды, гнева, раскаяния, желания - боль, которая приводит к терроризму. Прежде она думала, что, если не сможет получить того, чего жаждет, она умрет. Теперь, когда отчаяние было сильнее, она думала, что, если не сможет получить того, чего жаждет, ей придется жить впредь с новым безнадежным ужасом - самою собой.
Или Бог играет с ней? Ведь играл же он с Иовом. Но что это за игра? Шахматы? Прятки? Кошки-мышки? Анна не могла верить в Бога, играющего в игры. Раньше она спрашивала себя, вернется ли к ней когда-нибудь вера в Бога, приплывет в один прекрасный день, как огромное теплое влажное облако. Сейчас она чувствовала себя, как никогда в жизни, окончательной безбожницей. Ее добро было ее добро, зло - ее зло. И все же Он, ее утренний гость, разве что-то не значил? Возможно, это действительно был Он с его сияющими глазами и загадочным мудрым разговором, что потряс ее и всколыхнул последние остатки веры на дне души. Поняла ли она что-то? Очень мало. Кто он был? Она чувствовала, что он истинно явился из неведомой дали. И ей пришла мысль, что он был реален, единствен. Она была атомом во Вселенной, а Он ее собственным Христом, тем Христом, который принадлежал только ей, явившимся ей одной в лазерном луче из бесконечной дали. По крайней мере, она видела Его однажды; и теперь, возможно, к ней вернется благодать молитвы. Вернется ли новая и совершенно другая молитва? Но как это возможно, если она любит не Христа, а Питера?
Анна встала с кровати. Облегчения не наступило. Она решила пойти пройтись. Она теперь так много гуляла, особенно по вечерам, особенно вдоль реки. Мгла позднего летнего вечера полнила пыльную квартиру колеблющимися тенями. Она включила свет. Вошла в гостиную и застыла в изумлении. Кресла, лампы были перевернуты, книги и диванные подушки разбросаны по полу. Неужели она это сделала, она, спокойная, благоразумная Анна Кевидж? Проглоченный аспирин перестал действовать, и вновь вернулась зубная боль. Она принялась медленно прибираться. Подняла с полу камешек. Тот, со сколом на краю, который Он дал ей и который, вспомнила Анна, она положила на стопку книг: камешек, в котором Он показал ей космос, все сущее и сколь оно мало. Она прижала его к разорванному платью. Ныл зуб, саднил обожженный палец. Она снова тихо заплакала. В последнее время она так много плакала. Однако монастырь она покинула почти без слез, спокойно рассталась с той, которая была дороже всех ее сердцу. "Прощайте!" - сказала Анна, и та в ответ: "Благослови тебя Бог!" - встретившись ей в саду осенним вечером меньше года назад.
- Что ж, думаю, они идеально подходят друг другу!
- Вероника!
- Да, я так считаю, - сказала миссис Маунт.
Разговор происходил на вечеринке у Манфреда, пришедшей на смену прежним, на Ибери-стрит, теперь, похоже, казавшимся всем присутствовавшим делом давно минувших дней. Разумеется, Гертруда и Тим были приглашены, но еще не появились.
- Какую она совершила глупость, что вышла за него! - возразила Джанет Опеншоу. - Почему нельзя было просто крутить роман?
- Почему ты не отговорил ее, Манфред?
- Дорогой мой Эд, я не имею никакого влияния на Гертруду.
- Она носила траур, как монашка покров, и вот нате вам!
- Гертруда, - вступил Стэнли Опеншоу, - не могла крутить роман, она слишком серьезна и порядочна.
- Это серьезно и порядочно - выходить за?..
- Она любит его. Это все объясняет.
- Стэнли! Гай умер только в декабре.
- И башмаков не износив, в которых шла за гробом…
- Я хочу сказать, что Гертруда неспособна на легкомысленные поступки, а значит, она не на шутку влюблена.
- И я так считаю, - заявила миссис Маунт. - Они оба не на шутку влюблены.
- Мне Гертруда представляется очень целомудренной, - сказал Манфред, - чистой и строгой. Я согласен со Стэнли.
- Гай взял ее совсем юной.
- Тогда она наверстывает то, что упустила в молодости.
- Так оно и есть, Гертруда из тех женщин, которые должны любить кого-то.
- Ну, это долго не продлится. Он такое ничтожество. Она пожалеет о содеянном.
- Я бы не согласился, - сказал Джеральд. - Мне Тим нравится.
- Да проходимец он, его только деньги интересуют.
- Вы циничны, Джанет, - сказал Манфред. - Любовь - вещь сложная.
- Любовь!
- Думаю, нам лучше разойтись, не дожидаясь их, - предложил Стэнли. - Мне, во всяком случае, нужно идти. Я должен вернуться в палату.
- Палата уже не заседает.
- Я заседаю! У меня встреча с человеком по поводу налогов.
- Тим Рид ни о ком никогда не думал, кроме как о себе.
- А кто из нас думает о других, Джанет, дорогая? Материнская любовь не в счет.
- Уверен, они будут счастливы, - сказал Джеральд. - Готов держать пари.
- Джеральд у нас идеалист.
- А вы как считаете, Мозес?
- Я бы не стал расценивать ситуацию так пессимистично, - ответил Мозес.
- Мозес не стал бы расценивать ситуацию так пессимистично!
- А я считаю, они любят друг друга, и Тим способен быть преданным мужем.
- Дорогая Вероника, никто и не говорит, что он подлец, - сказал Эд Роупер.
- Да, я считаю, что он способен быть серьезным и преданным.
- Она благотворно повлияет на него, - заметил Манфред.
- Мы благотворно повлияем на них обоих. Мы нужны Гертруде, как хор солистке.
- Гертруда не вынесет, если брак окажется неудачным. Она сделает все возможное и невозможное, чтобы этого не случилось.
- Ну, Гертруда - женщина благородных принципов, а он застенчив и нерешителен, так что у них отличные шансы на счастливый брак.
- Они оба благотворно повлияют друг на друга, повлияют каждый по-своему. Они настолько различны, что их мир обогатится. Тим понимает свое счастье.
- Мозес говорит, что Тим понимает свое счастье!
- Но все же - Тим после Гая!
- За стремление к счастью не презирают.
- Никто и не презирает, уверяю вас.
- Джанет…
- Да, Стэнли, иду.
- Гертруда тоже понимает свое счастье, - сказала миссис Маунт. - Она понимает, где ей хорошо, как кошка. Ей невероятно повезло с Гаем. Мы все тогда так считали, я во всяком случае, а потом все привыкли. Думаю, никто из вас не понимает, как умно она поступила. Говорите: "Тим после Гая". Именно. Когда было нужно, Гертруда нашла мужа старше ее, теперь ей нужен молодой. Первый был ей как отец, второй - как сын.
- И это ей явно на пользу, - поддержал Джеральд. - Гертруда выглядит очень помолодевшей.
- Как скажет Джанет: "молодящаяся старушка"!
- Что за выражение, Вероника! Я лишь надеюсь, что у нее все будет хорошо. Если он разочарует ее…
- Безусловно, для нее это перемена, - заметил Мозес Гринберг, - а почему бы и нет? Она была замужем за человеком, имевшим все. Теперь она вышла за того, у кого нет ничего.
- В смысле материальном или духовном?
- Поддерживаю Веронику.
- Джанет…
- Да-да, Стэнли, уже иду.
- Можешь оставаться, но машина мне необходима.
- Я с тобой… подвезешь меня к Розалинде. Я должна послушать ее струнный квартет.
- Как мальчики?
- Нед в Калифорнии, Уильям что-то раскапывает в Греции.
- У вас такие талантливые дети.
- Джеральд, мне надо поговорить с тобой о Неде. Я так боюсь, что он ударится в религию. Ты должен объяснить ему, что математика - путь к свободе. Ну, нам пора.
- До свидания!
- О, Виктор! А мы как раз уходим. Встречайте Виктора.
- Здравствуйте, док. Прощайте, Джанет, прощайте, Стэнли!
- Джанет только что осуждала молодоженов.
- Каких молодоженов?
- Не глупите, Виктор.
- Джанет негодует à cause des chères têtes blondes.
- Что это Вероника имеет в виду?
- Естественно, деньги, это ее крест.
- Деньги?
- Деньги Гая должны были получить дети Опеншоу.
- Так, во всяком случае, рассчитывала Джанет.
- В завещании этого нет.
- Теперь Тим их спустит, он же ирландец.
- Наверняка.
- В два года профукает.
- Гертруда не допустит.
- Этот молодой человек разумнее, чем вы думаете.
- Джанет была так уверена, что Гертруда никогда не выйдет снова замуж.
- Джанет считает, что со стороны Гертруды было чертовски нечестно выходить замуж.
- Гаю следовало отписать им малую долю.
- Она могла бы выйти за кое-кого, способного утроить наследство.
- Кое-кто, не далее чем в сотне ярдов отсюда, если можно так выразиться, мог бы это сделать.
- Давайте прекратим обсуждать Гертруду, - сказал Манфред.
- Согласна, - поддержала его миссис Маунт. - Пожелаем им счастья и поможем всем, что в наших силах.
- А Граф не явился.
- Он вообще не появляется.
- Хандрит.
- Мы бы так не разговаривали, будь Граф здесь, - заявил Джеральд.
- Совершенно верно, - согласился Манфред. - Кто-нибудь, налейте Виктору, а то он какой-то бледный.
- Спасибо, ужасный был день. Здравствуйте, Эд! Как ваше сами-знаете-что?
- Что Виктор имеет в виду?
- Неважно.
- Получше, но, пожалуйста, не будем сейчас об этом.
- А что с монашкой? - поинтересовался Мозес Гринберг. - Никак не запомню ее имени.
- Анна Кевидж, старинная, еще с колледжа, подруга Гертруды.
- Кто-нибудь ее видел? Вам следовало пригласить ее, Манфред.
- Приглашал, но она не приходит.
- Отчаянно застенчива, бедняжка.
- Они и в миру остаются монашками.
- Ладно, я должен идти.
- Всего доброго, Мозес, дорогой!
- Мозес такой строгий.
- Вам не кажется, что он огорчен?
- По поводу Гертруды? Нет, не кажется.
- Кто знает, может, он сам подумывал.
- А я люблю Мозеса, - сказала миссис Маунт.
- О Белинтое есть новости? Почтил он Джеральда письмецом?
- Да, он на Гавайях.
- Любимчик Джеральда, как всегда.
- Откуда только у него деньги берутся?
- А я в этом году не еду отдыхать.
- Я поеду в Истборн, - сказала миссис Маунт.
- Манфред, наверное, как обычно, отправится в Цюрих по делам.
- Мне вот по делам удается ездить не дальше Фулема.
- А Эд едет в Париж.
- Я в Париже работаю, - сказал Эд.
- Нет лучше бизнеса, чем торговля картинами.
- Джеральд, я полагаю, собирается на развеселую конференцию то ли в Сидней, то ли в Чикаго, то ли еще куда?
- Нет, всего лишь в Джодрелл-Бэнк.
- Совершили за последнее время какие-нибудь открытия, Джеральд?
- М-м, как вам сказать… пожалуй, да…
- Прошу тишины, Джеральд сделал открытие!
Вспотевший дородный Джеральд поставил бокал.
- Я… не смог бы… объяснить…
- На свете есть, наверное, лишь парочка людей, кто понял бы.
- Вот именно, - кивнул Джеральд.
- Похоже, Джеральд очень встревожен.
- Я тоже. Что-то должно произойти, Джеральд?
- Ну… возможно…
- Джеральд говорит, что-то должно произойти.
- Он имеет в виду космическую катастрофу?
- Оставьте эти панические разговоры, - сказала миссис Маунт. - И налейте мне, пожалуйста.
- На прошлой неделе здесь была Мойра Лебовиц; такая стала красавица.
- "Повсюду женщины обучены нравиться, поэтому любая компания без них скучна".
- Чьи это слова?
- Гая, как ни странно.
- Я тут!
- Простите, Вероника. Сигарета найдется?
- Что найдется?
- Виктор говорит, что собирается заставить нас каждый день делать пробежку по парку.
- Он в своем уме?