Не знаю, почему в океане все земные проблемы кажутся мелкими. Возможно, потому что я намного меньше окружающей меня стихии. Возможно, потому что я знаю: даже если я перевернусь, можно еще раз выплыть в море и начать все сначала.
Если вы никогда не занимались серфингом, вам не понять тяги к этому виду спорта. Что бы ни говорил, что бы ни делал пастор Клайв, именно в океане я чувствую себя ближе всего к Богу. Это самая удивительная смесь абсолютной безмятежности и безудержного веселья. Вот ты во всеоружии ждешь подходящую волну. Работаешь руками, гребешь как сумасшедший, пока, словно по волшебству, пена у тебя под ногами не становится крылом, и тебя поднимает волной. Ты летишь. Летишь, а потом, когда тебе кажется, что сердце вот-вот вырвется наружу, все заканчивается.
Под доской поднимается зыбь. Я оборачиваюсь и вижу, как следом за мной образуется воронка. Я выпрямляюсь, надеваю заплечник и лечу на доске. Волна обрушивается на меня. Я падаю, кувыркаюсь, ухожу под воду и уже не знаю, где верх, а где низ.
Я разрываю водную гладь. Легкие горят огнем, волосы свисают спутанными сосульками, в ушах покалывает от холода. Это я понимаю. В этом я дока.
Я намеренно не возвращаюсь домой до заката. Кутаюсь в одеяло, сижу на краю скалы и наблюдаю, как луна то исчезает, то появляется из-за набегающих волн. Голова гудит, из-за ужасного падения болит плечо, да и соленой воды я наглотался. Не могу даже описать, как мне хочется выпить. Я бы убил за пиво. Но я понимаю, что если сяду в грузовик, то отправлюсь прямиком в бар и выпью это пиво. Поэтому я сижу и жду, когда закроется большинство заведений, а потом разрешаю себе поехать домой.
В доме Рейда темно. Оно и понятно, ведь когда я сворачиваю к дому, на часах уже почти три ночи. Я поворачиваю ключ в замке, разуваюсь на пороге, чтобы никого не разбудить, и на цыпочках вхожу в дом.
Крадучись я иду в кухню, чтобы выпить воды, и тут замечаю Лидди, сидящую за кухонным столом, словно привидение. Она встает и поворачивается ко мне лицом. Кружева на ее ночной рубашке напоминают морскую пену.
- Слава Богу! - вздыхает она. - Ты где был?
- Катался на серфинге. Мне нужно было проветриться.
- Я тебе звонила. Волновалась.
Я видел, что она звонила мне на сотовый, но удалил голосовые сообщения, даже не прослушав. Я должен был так поступить, хотя и не могу объяснить почему.
- Я не пил, если ты на это намекаешь, - говорю я.
- При чем здесь это? Я просто… Я уже хотела обзванивать больницы, но Рейд сказал, что ты большой мальчик и сможешь о себе позаботиться.
Я вижу открытую телефонную книгу на столе и чувствую угрызения совести.
- Я не хотел, чтобы ты из-за меня не спала. У тебя завтра ответственный день.
- Я все равно не засну. Рейд принял снотворное и теперь храпит, как медведь.
Лидди садится на пол, упираясь спиной о стену. Когда она жестом просит меня присесть рядом, я тоже опускаюсь на пол. Минуту мы молчим, прислушиваясь к тишине дома.
- Помнишь "Машину времени"?
- Конечно.
Этот фильм мы смотрели несколько лет назад. Абсолютно второсортная лента о путешественнике во времени, который потерялся в пространстве и застрял в будущем на восемьсот тысяч лет вперед.
- Ты бы хотел заглянуть в будущее, даже если бы знал, что не в силах его изменить? - спрашивает Лидди.
Я задумываюсь над ее вопросом.
- Не знаю. Наверное, будущее может слишком больно ранить.
Когда она кладет голову мне на плечо, клянусь, я перестаю дышать.
- В детстве я любила читать детективы, потому что в конце очередной главы выбираешь иное развитие событий. И в зависимости от этого меняется конец истории.
Я чувствую запах ее мыла - манго и мята - и шампуня, который иногда краду у нее из ванной и пользуюсь им сам.
- Бывало, я откладывала книгу и пыталась воссоздать ход событий… - Она смеется. - У меня никогда не получалось. Никогда не складывалось все так, как я хотела.
Когда Лидди впервые увидела снег (и я стал тому невольным свидетелем), она вскидывала руки и ловила снежинки. "Посмотри на узор", - сказала она и протянула ко мне ладонь, чтобы и я смог увидеть. Однако снежинка уже растаяла.
- Рейд рассказал мне о своем выступлении в суде.
Я смотрю в пол. Не знаю, что я должен сказать.
- Знаю, иногда Рейд может быть таким… чурбаном. Знаю, что он ведет себя так, как будто ему принадлежит весь мир. Мне это известно лучше, чем другим, за исключением, может быть, тебя. Я также понимаю, что ты, Макс, задаешься вопросом, зачем тебе все это. - Лидди становится на колени и наклоняется ближе, волосы падают ей на лицо. Она кладет руку мне на щеку. Потом медленно меня целует. - Ты делаешь это ради меня, - шепчет она.
Я жду, что сейчас очнусь от этого дьявольского, но сладкого наваждения. Я уверен, что в любую минуту открою глаза и увижу перед собой врача, который пристально меня осматривает и сообщает, что после падения я надолго потерял сознание. Я хватаю Лидди за запястье, чтобы она не успела убрать руку с моей щеки. У нее теплая гладкая кожа.
Я отвечаю на ее поцелуй. Господи, да, я целую ее в ответ! Обхватываю ее голову руками и пытаюсь выплеснуть на нее то, что мне никогда не дозволено было говорить. Я жду, что она отстранится, ударит меня, но в этом новом мире достаточно места для нас двоих. Я хватаюсь за край ее рубашки и приподнимаю, чтобы ее ноги переплелись с моими. Потом стягиваю свою рубашку, чтобы Лидди могла поцелуями убрать соль с моих лопаток. Я укладываю ее на пол. Я люблю ее.
Позже, когда возвращается реальность, я чувствую твердый кафель под бедром и тяжесть ее тела, обвивающего меня, и меня охватывает проклятая паника.
Всю свою жизнь я мечтал стать таким, как мой брат. И вот я им стал.
Как и Рейд, я хочу иметь то, что мне не принадлежит.
Я просыпаюсь один на полу в кухне, в трусах, надо мной стоит Рейд.
- Смотри-ка, явился! - говорит он. - Я же говорил Лидди, что у тебя девять жизней. - Одет он безукоризненно, в руках чашка кофе. - Давай скорее в душ, или опоздаешь в суд.
- А Лидди где?
- Заболела, - отвечает Рейд. - Наверное, лихорадит. Она хотела остаться дома, но я напомнил, что она следующий свидетель.
Я хватаю одежду и бегу наверх. Мне следовало внять словам Рейда и одеться, но вместо этого я стучу в закрытую дверь супружеской спальни.
- Лидди! - шепчу я. - Лидди, что с тобой?
Дверь приоткрывается. Лидди стоит в халате. Она крепко придерживает его у воротника, как будто я никогда не видел того, что под ним. Щеки у нее пунцовые.
- Мне нельзя с тобой разговаривать.
Я просовываю ногу в щель, чтобы она не могла захлопнуть дверь.
- Все должно было быть не так. Вчера ночью ты…
- Согрешила, - перебивает Лидди, и ее глаза наполняются слезами. - Вчера ночью я была замужем. Я и сейчас замужем, Макс. И хочу ребенка.
- Мы можем все решить. Мы можем сказать суду…
- Что сказать? Что ребенок должен достаться паре, в которой жена изменяет своему мужу? В которой жена любит своего деверя? Макс, вряд ли окружающие видят традиционную семью такой.
Но последнее предложение я уже не слышу.
- Ты меня любишь?
Она втягивает голову в плечи.
- Человек, которого я полюбила, готов отдать мне самое дорогое - своего ребенка. Человек, которого я полюбила, любит Господа так же сильно, как и я. Человек, которого я полюбила, никогда бы не посмел обидеть своего брата. Макс, вчерашней ночи не было. Потому что в противном случае ты уже больше не тот человек.
Она захлопывает дверь, но я продолжаю стоять, не в силах пошевелиться. По коридору эхом разносится звук приближающихся шагов Рейда. Он обнаруживает меня перед дверью своей спальни, хмурится и смотрит на часы.
- Ты еще не готов?
Я сглатываю.
- Нет, - отвечаю я. - Похоже, не готов.
Сидя за свидетельской трибуной, Лидди не может унять дрожь. Она зажала руки между коленями, но я все равно вижу, как она содрогается всем телом.
- Я всегда мечтала стать матерью, - говорит она. - В старших классах мы с подружками даже придумывали имена своим будущим детям. Я планировала завести детей, еще даже будучи не замужем.
Когда она произносит "не замужем", ее голос срывается.
- У меня идеальная жизнь. У нас с Рейдом есть красивый дом, он прилично зарабатывает, вкладывая ценные бумаги. Но, как сказано в Библии, цель любого брака - это дети.
- Вы с мужем пытались зачать ребенка? - спрашивает Уэйд.
- Да. На протяжении нескольких лет. - Она опускает глаза. - Мы даже стали рассматривать возможность усыновления в рамках программы "Снежинка". Но потом Макс… Макс сделал нам другое предложение.
- У вас близкие отношения с деверем?
Кровь отливает от лица Лидди.
- Да.
- Как вы отреагировали, когда он рассказал о своем желании отдать вам с мужем своих нерожденных детей?
- Я подумала, что Господь услышал мои молитвы.
- Вы спрашивали у него, почему он не хочет сам воспитывать детей? Возможно, в будущем?
- Рейд спрашивал у него, - признается Лидди. - И Макс ответил, что, по его мнению, из него выйдет плохой отец. Слишком много ошибок он совершил в жизни. Он хотел, чтобы его дети росли рядом с матерью и отцом, которые бы… любили друг друга.
- У вас есть опыт общения с детьми?
Впервые за все время, пока она сидит на месте свидетеля, Лидди приободряется.
- Я руковожу воскресной школой при нашей церкви. А летом организовываю при церкви детский лагерь. Я люблю детей.
- Если суд сочтет вас достойными родителями для этих нерожденных детей, - спрашивает Уэйд, - как вы будете их воспитывать?
- Чтобы они стали добрыми христианами, - отвечает Лидди. - Чтобы не грешили. - При этих словах она поникает. - Простите, - всхлипывает она.
Сидящая через проход от меня Зои фыркает. Сегодня она в черном, как будто носит траур. Она сверлит Лидди глазами, словно та антихрист.
Уэйд достает из нагрудного кармана малиновый шелковый платок и протягивает его Лидди, чтобы она вытерла слезы.
- Свидетель ваш, - говорит он, поворачиваясь к адвокату Зои.
Анжела Моретти встает и поправляет полы жакета.
- Что вы можете дать этим эмбрионам, чего не может дать им биологическая мать?
- Возможности, - отвечает Лидди. - Крепкую христианскую семью.
- Следовательно, вы считаете, что деньги - это единственное, что нужно для воспитания детей?
- Разумеется, нет. Они будут жить в любящей семье.
- Когда вы в последний раз проводили время с Зои и Ванессой?
- Я не… никогда…
- Следовательно, вам неизвестно, какой любовью наполнен их дом, не так ли?
- Я знаю, что эта любовь аморальна, - отвечает Лидди.
- Значит, только из-за сексуальной ориентации Зои считается плохой матерью? Вы это хотите сказать?
Лидди колеблется.
- Я этого не говорила. Я просто считаю, что мы с Рейдом… Мы будем этим детям лучшими родителями.
- Какими средствами контрацепции вы пользуетесь? - спрашивает Анжела.
Лидди заливается краской.
- Никакими.
Неожиданно в моей памяти всплывает прошлая ночь, ее запрокинутая назад голова, изгибающаяся подо мной спина.
- Как часто вы с мужем занимаетесь сексом?
- Протестую!
- Я разрешаю этот вопрос, - отклоняет протест судья.
Грязный старикашка!
- Отвечайте на вопрос, миссис Бакстер.
- По четвергам, - произносит Лидди.
По четвергам? Раз в неделю? Как часы? Если бы Лидди была моей женой, я бы каждое утро принимал с ней душ. Я бы хватал ее в охапку, когда она проходит мимо меня к обеденному столу, усаживал бы на колени…
- Вы планируете свою сексуальную жизнь таким образом, чтобы повысить вероятность забеременеть?
- Да.
- Вы когда-нибудь были беременны?
- Да… несколько раз… но случались выкидыши.
- А вы уверены, что вообще сможете доносить ребенка до срока?
- А разве можно быть в этом уверенной? - удивляется Лидди.
Молодчина!
- Вы отдаете себе отчет в том, что в случае, если вы получите эти эмбрионы и вам их подсадят, вы можете не родить живого ребенка.
- Или, - возражает Лидди, - могу родить тройню.
- Вы сказали, что в Библии говорится, что цель любого брака - это дети.
- Да.
- Следовательно, если бы Господь хотел, чтобы у вас были дети, разве бы он вас ими уже не благословил?
- Я… я считаю, что у Него для нас иной путь, - отвечает Лидди.
Адвокат кивает.
- Разумеется, Всевышнему угодно, чтобы вы стали суррогатной матерью, лишив биологическую мать этого же права.
- Протестую! - вклинивается Уэйд.
- Позвольте я перефразирую, - уступает Анжела. - Вы согласны с тем, что ваше самое заветное желание родить и вырастить ребенка?
Лидди переводит взгляд, который намеренно не отрывала от Анжелы, на меня. Мне кажется, что рот мой наполняется толченым стеклом.
- Да, - отвечает она.
- Вы согласны с тем, что невозможность иметь собственного биологического ребенка опустошает? Разрывает душу?
- Да.
- Тем не менее именно эта участь уготована Зои Бакстер, если вы отберете у нее эмбрионы?
Лидди поворачивается к Зои, в ее глазах стоят слезы.
- Я выращу этих детей как своих собственных, - шепчет она.
Зои вскакивает с места.
- Они не твои, - отвечает она, сначала негромко, но потом более решительно. - Они мои!
Судья стучит молотком.
- Миссис Моретти, успокойте свою клиентку.
- Оставь ее в покое! - с криком вскакиваю я. - Неужели вы не видите, что она не в себе?
На мгновение весь мир замирает. Зои поворачивается ко мне с подобием благодарной улыбки - потому что думает, что эти слова относятся к ней.
А потом понимает, что ошиблась.
Невозможно прожить десять лет с человеком и не научиться читать азбуку Морзе отношений. Робкие взгляды за званым ужином, говорящие о том, что пришло время придумать предлог и отправляться домой. Молчаливое извинение, когда под столом тянешься к ее руке. Улыбка "Я люблю тебя", брошенная к ее ногам.
Она знает. Я вижу по ее взгляду, что она понимает, что я натворил. Что она потеряла меня и, вероятнее всего, своих детей, уступила их женщине, которую терпеть не может.
И тут оцепенение проходит, Зои бросается к свидетельской трибуне. Судебный пристав перехватывает ее и заставляет опуститься на колени. Раздаются крики.
- Я требую порядка в зале суда. Немедленно! - ревет судья О’Нил.
Лидди уже рыдает в голос. Уэйд хватает меня за руку.
- Заткнись, пока все не испортил!
- Зои! - Анжела Моретти пытается оттеснить пристава от своей клиентки. - Тебе нужно успокоиться…
- Суд объявляет перерыв! - кричит судья и поспешно покидает зал.
Уэйд дожидается, пока Анжела не выведет Зои из зала суда, пока основная масса присутствующих не направится к выходу, обсуждая увиденное.
- Что, скажи на милость, это было? - обвиняющим тоном спрашивает он меня.
Я не знаю, что ответить. Я и сам себя с трудом понимаю.
- Просто вырвалось, - выдавливаю я.
- Позаботься о том, чтобы подобного больше не произошло, если хочешь выиграть процесс. Если твоя бывшая жена намерена вскакивать и вести себя как умалишенная, нам это только на руку. Как, думаешь, судья посмотрит на это и сочтет ли он ее хорошей матерью? Если такое еще раз повторится - а я буду об этом молиться! - сиди сложа руки и излучай спокойствие. Только, ради бога, не вскакивай и не начинай ее защищать!
Я опускаю голову, чтобы он не увидел нахлынувшее на меня облегчение.
Я понятия не имею, где Уэйд откопал Женевьеву Ньюкирк. Дипломированного клинического психолога со степенью доктора наук, полученной в Калифорнийском университете. Психолога, который регулярно публикует труды на тему брака, сексуальности и воспитания детей. Она выступала на радио и телевидении - местном и национальном, давала интервью печатным изданиям и в Интернете. Она была консультантом в семидесяти пяти гражданских делах, а в сорока из них выступала в качестве свидетеля.
- Доктор Ньюкирк, - начинает он, когда ее признали свидетелем-экспертом, - в своей работе вы сталкивались с проблемой наследования гомосексуальности?
- Сталкивалась. Откровенно говоря, эта проблема мало исследована, поэтому легко просмотреть все статьи.
- Вы знакомы с работами Бейли - Пилларда?
- Да. - Доктор Ньюкирк поворачивается к присутствующим в зале. - В период с девяносто первого по девяносто третий год Бейли и Пиллард исследовали гомосексуальность у близнецов. Они выяснили, что пятьдесят два процента однояйцовых мальчиков-близнецов от гомосексуальных мужчин тоже становились гомосексуалистами, у двуяйцовых близнецов этот процент равнялся двадцати двум, и примерно одиннадцать процентов сводных братьев от гомосексуальных мужчин сами становились гомосексуалистами. Среди женщин этот процент составил сорок восемь для однояйцовых девочек-близняшек, шестнадцать для двуяйцовых и шесть для сводных сестер.
- О чем это говорит?
- Сложно сказать. Некоторые станут доказывать, что приведенные данные говорят о биологической природе гомосексуализма. Однако на растущих вместе близнецов оказывается одинаковое влияние. Чтобы получить достоверные результаты, следовало бы изучить близнецов, воспитанных раздельно, - однояйцовых близнецов, которые бы выросли в разных семьях и никак не контактировали. Другими словами: на одном основании, что один из близнецов гомосексуален, нельзя утверждать, что его однояйцовый близнец тоже гомосексуален. Более того, если сексуальная ориентация наследуется, как в таком случае объяснить, почему остальные сорок восемь процентов однояйцовых близнецов-мальчиков и пятьдесят два процента однояйцовых близнецов-девочек оказались не гомосексуальными?
- Секундочку, - прерывает ее Уэйд. - Вы утверждаете, что однояйцовые близнецы - близнецы, рожденные из абсолютно одинакового генетического материала, - вырастают, и один становится гомосексуалистом, а второй нет?
- Почти половина, - соглашается Ньюкирк. - Это достоверно говорит о том, что гомосексуальность не является генетической детерминацией. Можно говорить о генетической предрасположенности, но это при ближайшем рассмотрении не одно и то же. Многие люди рождаются с генетической предрасположенностью к депрессиям или злоупотреблению спиртным и наркотиками, тем не менее не потакают своим слабостям. Или другими словами: окружение, в котором растет ребенок, оказывает огромное влияние на то, станет он гомосексуалистом или нет.
- Благодарю вас, доктор. А как насчет исследований Саймона Левея?