Я бросаю на него укоризненный взгляд, но он погружен в изучение медицинских документов.
- Политика нашей клиники - подсаживать только два эмбриона пациентке; если пациентка в возрасте - три, потому что мы не хотим, чтобы все закончилось рождением нескольких близнецов, как это произошло в Оклахоме. Если оставшиеся эмбрионы кажутся жизнеспособными, мы их замораживаем.
- А что происходит с остальными?
- Они выбраковываются, - отвечает врач.
- Каким образом?
- Поскольку они являются медицинским браком, их кремируют.
- Что произошло во время последней процедуры ЭКО с Зои Бакстер?
Доктор Фуршетт надевает на нос очки.
- Она забеременела, когда ей было сорок лет, и доносила плод до двадцати восьми недель. Ребенок родился мертвым.
- После последнего цикла остались эмбрионы?
- Да, три. Они заморожены.
- Где сейчас эти эмбрионы?
- У меня в клинике, - отвечает врач.
- Их можно использовать?
- Мы это не узнаем, пока не разморозим их, - отвечает она. - Должны быть жизнеспособны.
- После последней процедуры ЭКО, - спрашивает Анжела, - когда вы видели Зои последний раз?
- Она пришла в клинику с просьбой воспользоваться оставшимися эмбрионами. Я объяснила ей, что, согласно нашей политике, мы не можем отдать ей эмбрионы, пока ее бывший супруг письменно от них не откажется.
- Благодарю, вопросов больше не имею, - говорит Анжела.
Уэйд Престон постукивает пальцем по столу истца, изучая врача, прежде чем вступить в схватку.
- Доктор Фуршетт, - наконец произносит он, - вы сказали, что нежизнеспособные эмбрионы выбраковываются. Их кремируют?
- Верно.
- Кремируют означает "сжигают", не так ли?
- Да.
- На самом деле, - встает он с места, - так мы иногда поступаем с умершими. Кремируем их. Правильно?
- Правильно, но эти эмбрионы еще не люди.
- И тем не менее к ним относятся так же, как к умершим людям. Вы же не смываете их в туалете, вы превращаете их в прах.
- Важно отметить, что шестьдесят пять процентов эмбрионов в действительности отклоняются от нормы и погибают сами по себе, - говорит доктор. - Обе стороны этого процесса - и истец, и ответчица - подписали с клиникой договор, в котором, в частности, дают согласие на кремацию эмбрионов, которые не пригодны для подсадки или заморозки.
При слове "договор" Уэйд Престон поворачивается, а сидящая передо мной Анжела делает стойку. Судья О’Нил наклоняется к доктору Фуршетт:
- Прошу прощения, есть подписанный договор?
Он хочет на него взглянуть, и доктор Фуршетт передает ему документ. Судья несколько минут молча его изучает.
- Согласно данному договору, в случае развода сторон все оставшиеся эмбрионы должны быть клиникой уничтожены. Доктор Фуршетт, почему не были выполнены условия договора?
- Клиника не знала о разводе Бакстеров, - отвечает врач. - А когда мы узнали, стало ясно, что дело попадет в суд.
Судья поднимает голову.
- Что ж, это намного облегчает мне работу.
- Нет! - выдыхает Зои, вскакивая одновременно с Анжелой и Уэйдом Престоном, выкрикивающими свои протесты.
- Уважаемый суд, нам нужен перерыв, - просит Анжела.
- Стороны должны посовещаться, - поддерживает ее Престон.
Судья О’Нил качает головой.
- Вы и так потратили слишком много моего времени. Стороны, подойдите ко мне.
Зои с безумным видом оглядывается.
- Он же этого не сделает, не сделает? Я не могу потерять ребенка из-за простой формальности!
- Тс-с… - прошу я, и не только потому, что пытаюсь ее успокоить: адвокаты ведут жаркий спор, а я сижу достаточно близко и все слышу.
- Почему стороны не знали об этом договоре? - требует объяснений судья.
- Моя клиентка никогда о нем не упоминала, - отвечает Анжела.
- Равно как и мой клиент. Мы даже не подозревали о существовании этого договора, - добавляет Престон.
- Тем не менее оба ваши клиента поставили на нем свои подписи, - замечает судья. - Я не могу просто отмахнуться от этого документа.
- С момента его подписания обстоятельства изменились, - ведет свое Престон.
- А закон…
Судья поднимает руку.
- У вас один день. Завтра в девять часов утра мы продолжим заседание суда слушанием вопроса о том, обладает ли данный договор исковой силой.
Анжела даже отпрянула.
- Что?
- Нам нужно больше времени, - возражает Престон.
- А знаете, что нужно мне? - взвивается судья. - Мне нужны адвокаты, которые по-настоящему готовятся, прежде чем входят в зал суда. Мне нужны адвокаты, которые знакомы с основами договорного права, - любой первокурсник юридического факультета с легкостью выиграл бы это дело. А кто мне точно не нужен, так это два скулящих вздорных адвоката, которые могли бы с большей пользой тратить свое время!
Секретарь суда проталкивается вперед, чтобы сделать объявление. Когда судья О’Нил решительно покидает зал суда, мы все встаем - словно загипнотизированные его гневом.
Анжела находит небольшую совещательную комнату на верхнем этаже здания. Мы с Зои и Дарой уединяемся там.
- Рассказывай, - требует она, садясь напротив Зои, которая сама не своя.
- Он же не может приказать клинике уничтожить эмбрионы, если нам обоим они нужны, верно? - рыдает Зои.
- Договор есть договор, - прямо отвечает Анжела.
- Но это всего лишь формальность! Как согласие на применение анестезии, которое подписывает человек перед началом операции. Единственное наше желание было иметь ребенка. Я не сомневалась, что можно подписывать все не глядя.
Анжела удивленно приподнимает брови.
- Значит, договор вы не читали?
- В нем двадцать страниц!
Анжела закрывает глаза и качает головой.
- Великолепно! Отлично!
- Насколько это может отсрочить судебное решение? - интересуюсь я. - Это может нанести вред и эмбрионам.
- Суд может быть очень быстрым, - отвечает Анжела. - Судья может просто последовать букве этого проклятого договора - и в четверть десятого решение по делу уже будет принято. Для суда это самый простой путь - юридический прецедент. И это решение не нанесет вреда его репутации, если кто-нибудь сравнит его решение с Соломоновым. - Она встает и хватает свой портфель. - Побежала. До завтрашнего утра у меня еще чертова уйма работы.
Когда за ней закрывается дверь, Зои закрывает лицо руками.
- Мы уже были так близко… - шепчет она.
Дара наклоняется и целует ее в макушку.
- Тебе нужно поесть, - говорит она. - В этом мире мало проблем, которые не могло бы решить печенье "Орео".
Она отправляется к автомату на первом этаже. Я, чувствуя собственную беспомощность, поглаживаю Зои по спине.
- Кто, черт возьми, этот Соломон? - спрашиваю я.
Из горла Зои вырывается смешок.
- В самом деле не знаешь?
- А что? Это какой-то известный адвокат или политик?
Она садится и вытирает слезы.
- Это библейский царь. Очень рассудительный. Однажды к нему пришли две женщины с ребенком. Каждая заявляла, что именно она и есть его мать. Соломон предложил разрубить ребенка пополам, чтобы каждой досталась половина. Одна женщина впала в истерику и сказала, что лучше отдаст ребенка, чем убьет его. Так Соломон понял, кто настоящая мать. - Зои замолкает. - Знаешь, и я так поступлю. Я отдам Максу эти эмбрионы, чтобы их не уничтожили. - Она вытирает слезы. - Из тебя вышла бы отличная мать, Ванесса.
- Еще рано опускать руки, - отвечаю я.
Я так говорю, потому что знаю: именно эти слова поддержки нужны Зои.
Но я уже потеряла то, чего так никогда и не имела.
Макс
Когда на следующее утро я поднимаюсь в кухню, Уэйд Престон как раз наливает кленовый сироп на вафлю. Он выглядит отдохнувшим и энергичным, чего нельзя сказать обо мне. Минувшей ночью я глаз не сомкнул. Я уверен, у Уэйда есть мелкие сошки, которые выполняют за него всю подготовительную работу. Вероятно, он порылся в своем ноутбуке и лег спать.
- Доброе утро, Макс! - приветствует меня Уэйд. - Я как раз объяснял Рейду договорное право.
Я чувствую запах манго и мяты - запах лета, когда Лидди склоняется надо мной, чтобы поставить тарелку. Она до сих пор в халате. Волосы у меня на затылке шевелятся.
Интересно, почему Уэйд объясняет договорное право моему брату, а не мне?
- Если этот старый козел решит последовать букве договора, - продолжает Уэйд, - я смогу мобилизовать всех противников абортов в этой стране. Он уйдет на пенсию в разгар самого громкого скандала. Ему известно, каким я пользуюсь влиянием, и это вселяет в меня веру в то, что он дважды подумает, прежде чем принять решение.
- С другой стороны, - говорит Рейд, - если в этом деле потерпевшей стороной окажется церковь, дело предстанет в выгодном свете.
Я смотрю на него.
- Не церковь.
- Прошу прощения? - удивляется Уэйд.
- Не церковь, а я. Это мои эмбрионы. Мои нерожденные дети.
- Знаешь что, Макс, - Уэйд делает большой глоток кофе и смотрит на меня поверх чашки, - лучше судье подобных речей не слышать. Ты здесь вообще ни при чем. Этим детям судьбой предназначено принадлежать твоему брату и его жене.
В раковине что-то звенит. Лидди уронила ложку. Она кладет ее на сушку, поворачивается и встречает наши удивленные взгляды.
- Пойду одеваться, - говорит она и выходит из кухни, даже не взглянув на меня.
Рейд продолжает свои разглагольствования, а я не свожу взгляда с солнечного света, который заполняет пространство, где она только что стояла.
Пастора Клайва еще нет. Сегодня как никогда мне так нужна его поддержка в зале суда, но место за моей спиной, которое он всегда занимал, подозрительно пустует.
Я представляю, что такие же чувства испытывает Зои. Потому что уже пять минут десятого, начался суд, а ее адвокат словно без вести пропала.
- Я уже здесь, здесь! - кричит Анжела Моретти, влетая в зал суда через двойные двери. Блуза ее не заправлена в юбку, а под костюм она вместо каблуков надела кроссовки. На щеке пятно - то ли варенье, то ли кровь.
- Сын кормил проигрыватель компакт-дисков в машине, - объясняет она. - Простите за опоздание.
- Стороны могут начинать! - командует судья О’Нил.
Анжела роется в портфеле. Достает раскраску с Губкой Бобом, журнал "Готовить легко" и книгу, потом ставит портфель на место.
- Ваша честь, в этой стране только один раз было принудительно применено право, оговоренное в договоре, похожем на тот, который подписали Бакстеры. В деле "Касс против Касс" обе стороны подписали договор, в котором говорилось, что в случае развода, если пара не придет к соглашению о судьбе эмбрионов, клиника эти эмбрионы уничтожит, и суд поддержал этот договор. Если бы тогда стороны пришли к соглашению, суд сделал бы выводы и вынес решение. Однако в остальных делах о дарении эмбрионов в нашей стране - а это крайне ограниченное число дел - решение в основном выносится в пользу стороны, которая хочет избежать воспроизведения рода. В случае "Дэвис против Дэвис" мать изначально хотела эмбрионы, но потом решила их подарить - и суд склонился в пользу отца, который не хотел быть родителем. Суд постановил: если был подписан договор, его следует исполнять - в противном случае на чаше весов оказываются права стороны, которая хочет быть родителем, и права стороны, которая им быть не желает. В деле "А. З. против Б. З.", штат Массачусетс, подписанный договор давал жене право в случае развода использовать эмбрионы. Тем не менее бывший муж попытался через суд наложить запрет на их использование. Суд постановил, что выбор человека после развода на продолжение рода важнее подписанного договора. Иными словами: невзирая на существование договора, обстоятельства с момента его подписания настолько радикально изменились, что выполнение условий договора незаконно. Суд добавил, что, согласно политике государства, нельзя принудительно выполнять договор, который заставляет одного из доноров стать родителем против его воли. - Анжела застегивает жакет. - В деле "Дж. Б. против М. Б.", штат Нью-Джерси, фигурировал договор, в котором значилось, что в случае развода эмбрионы должны быть уничтожены. Когда случился развод, бывшая жена хотела, чтобы их уничтожили, но бывший супруг настаивал на том, что это попирает его религиозные верования и нарушает право быть родителем. Суд не поддержал выполнение договора - не потому что счел, что это идет вразрез с государственной политикой, как в штате Массачусетс, а потому что любой человек имеет право передумать даже касательно использования или уничтожения эмбрионов. Договор должен быть формальным, недвусмысленным документом, подтверждающим намерения сторон, а поскольку не это составляло суть исковых требований, суд постановил, что выигрывает сторона, не желающая иметь детей, поскольку в будущем отец еще мог иметь детей. Разница между этими делами и нашим делом, Ваша честь, заключается в том, что ни одна из сторон не хочет уничтожать эти эмбрионы. По разным причинам и Макс, и Зои хотят их получить. Тем не менее во всех перечисленных случаях превалировало то, что можно применить и в нашем случае, Ваша честь: если с момента подписания договора обстоятельства изменились - как то: развод, повторный брак или религиозные убеждения, - в этом случае договор больше не имеет законной силы. Сегодня, когда обе стороны хотят дать этим эмбрионам шанс на жизнь, если вы судебным решением принудите исполнить договор, который более не относится к делу, это станет скверным прецедентом.
В зале нарастает шум. Я поворачиваюсь и вижу идущего по проходу пастора Клайва. Его лицо белее костюма. Он перегибается через ограждение между мной и Беном Бенджамином, как раз когда встает Уэйд.
- Я могу ее утопить, - шепчет он.
- Я искренне рад, что вы сидите, Ваша честь, потому что впервые мы согласны с тем, что сказала адвокат Моретти… - начинает Уэйд.
Бен разворачивается на стуле.
- Правда?
Пастор Клайв кивает. Бен встает и подходит к продолжающему вещать Уэйду.
- Мы даже готовы пойти на то, чтобы отдать эти эмбрионы паре лесбиянок, чем отправить их на кремацию… - Он замолкает, когда Бен наклоняется и что-то шепчет ему на ухо. - Ваша честь, мы не могли бы объявить перерыв? - просит Уэйд.
- С чего вдруг? - удивляется Анжела Моретти.
- Мой коллега сообщил, что всплыли новые доказательства, которые могут повлиять на решение суда по этому делу.
Судья смотрит на него, потом на Анжелу.
- Пятнадцать минут, - объявляет он.
Зал суда пустеет. Уэйд отводит Анжелу Моретти в сторону и тихонько с ней переговаривается. Через секунду она хватает Зои за руку и вытаскивает ее из зала суда.
- Более подходящего случая, слава богу, даже трудно себе представить, - сообщает Уэйд, возвращаясь ко мне.
- Что происходит?
- Твоей бывшей жене вот-вот предъявят обвинение в растлении учеников, - отвечает он. - Другими словами, можешь идти покупать коляску и кроватку. Ни один судья не отдаст ребенка человеку, который уже совратил ребенка. Насколько я понимаю, ты только что выиграл дело.
Но у меня из головы не идет первая часть его пламенной речи.
- Зои никогда бы этого не сделала! Это неправда.
- Неважно, правда это или нет, - говорит Бен. - Важно то, что это обвинение услышит суд.
- Но это неправильно. Зои может потерять работу…
Уэйд отмахивается от моих опасений, словно от комаров.
- Макс, мальчик, воззри на награду! - отвечает он.
Зои
- Пожалуйста, скажи мне, что никогда не слышала о девочке по имени Люси Дюбуа, - просит Анжела.
Я тут же вспоминаю Люси, ее длинные рыжие волосы, обгрызенные ногти, шрамы на руках, похожие на лесенку.
- С ней все в порядке?
- Не знаю. - Голос Анжелы звенит как струна. - Ты ничего не хочешь мне сказать?
Ванесса берет стул и садится рядом со мной. Мы снова в совещательной комнате, где были вчера, но сегодня идет дождь. Мир за окнами кажется таким ярким, трава - такой зеленой, что больно смотреть.
- Это ученица, страдающая сильнейшей депрессией, - объясняет Ванесса Анжеле, потом касается моей руки. - Помнишь, ты говорила, что два дня назад она была очень расстроена?
- Она заговаривала о самоубийстве. О боже, она ведь этого не сделала, нет?
Анжела качает головой.
- Ее родители обвиняют тебя, Зои, в сексуальном преследовании.
Я непонимающе смотрю на Анжелу. Я явно ослышалась.
- Что?
- Они утверждают, что ты дважды с ней заигрывала.
- Но это же полная чушь! Наши отношения сугубо профессиональные! - Я поворачиваюсь к Ванессе. - Скажи же ей!
- У девочки серьезные нарушения эмоционального состояния, - подтверждает Ванесса. - Люси из мухи делает слона.
- Именно поэтому показания некой Грейс Белливо, которая утверждает, что видела Зои и девочку в двусмысленной позе, способны полностью опорочить Зои.
У меня такое ощущение, что я сейчас рассыплюсь на части.
- Кто такая, черт возьми, Грейс Белливо?
- Учительница математики, - отвечает Ванесса. - Сомневаюсь, что вы знакомы.
Перед моими глазами тут же всплывает картинка: учительница с короткими черными волосами просовывает голову в кабинет по окончании занятия с Люси, когда мы обе сильно переволновались. Моя рука лежит у Люси на спине и медленно ее поглаживает.
"Но она же плакала! - хочется возразить мне. - Это не то, о чем вы подумали!"
Я играла на укулеле песню из "Барни". Я тогда сказала Люси, что знаю, что она замыкается в себе, чтобы я не смогла до нее достучаться. Я пообещала, что не брошу ее. Никогда.
- Девочка утверждает, - продолжает Анжела, - что ты призналась ей в том, что лесбиянка.
- Да ладно вам! - Ванесса качает головой. - После всего, что было сказано по телевидению и написано в прессе, кто этого не знает? Что бы там Клайв на Зои ни имел, какие бы доказательства ни привел, все они сфабрикованы.
- Я сказала ей, что я лесбиянка, - признаюсь я. - В нашу последнюю встречу. От музыкального терапевта подобного поступка не ожидают - поставьте себя на ее место, - но она была так расстроена словами пастора Клайва о гомосексуализме. Она вновь заговорила о самоубийстве, и… Я не знаю. Я подумала, что она, вероятно, сомневается в собственной сексуальности. Боится, что ее семья этого не одобрит. Подумала, что, возможно, Люси поможет, если она узнает, что человек, которого она уважает, например я, может быть лесбиянкой, оставаясь одновременно хорошим человеком. Я хотела подставить ей плечо, понимаете, а не читать проповеди, которые она и так слышит в церкви.
- Она посещает церковь Клайва Линкольна? - спрашивает Анжела.
- Да, - отвечает Ванесса.
- Понятно. Это объясняет, откуда пастор Клайв черпает сведения.
- Обвинение уже выдвинуто публично? - интересуется Ванесса.
- Нет, - отвечает Анжела. - А теперь сюрприз! Уэйд обещает уговорить семью не поднимать шум. По-видимому, кто-то из родных Люси пришел к пастору Клайву за советом. Возможно, привел с собой Люси.
"Это не парень", - сказала Люси.
Это девушка.
Неужели это я? Неужели ее привязанность ко мне переросла не просто в дружбу?
Неужели она что-то сказала, спела или написала, что могло быть неверно истолковано ее родителями?