В нужной нам квартире мы появились без пяти двенадцать. По телевизору гремело новогоднее обращение президента к народу. А народ просто обезумел от счастья, когда обнаружил на своем пороге хлипкого сушеного Деда Мороза, которого совершенно нельзя было идентифицировать из-за бороды, усов и надвинутой на глаза шапки. Снегурочка же, то есть я, скромно выглядывала из-за его плеча. С восторженными воплями и смехом нас потащили к столу, вручили бокалы, выстрелили в потолок шампанским, дождались последнего удара курантов, чокнулись и во всю мощь своих молодых глоток заорали гимн России, заглушая телевизор.
После этого празднование понеслось дальше своим ходом.
Взмокший Борис рассекретился уже через пятнадцать минут. На манер стриптизера профессиональными отточенными движениями он сбросил сначала шапку, потом усы и бороду и наконец под восторженный визг женской половины позволил нарядному красному халату красиво и эффектно сползти с плеч и упасть на пол. Горохов раскланялся под громкие овации и крики "браво". И вдруг мужская половина, которая была представлена Генычем, тремя неизвестными мне парнями и Борькой, начала дружно скандировать:
– Сне-гу-роч-ка! Сне-гу-роч-ка!
До меня не сразу дошло, чего они хотят. А скумекав, я не стала ломаться. Танцевала я всегда хорошо, пару-тройку движений припомнила и не посрамила моего бывалого "дедушку". Тем более что на меня смотрел Геныч, и не просто смотрел, а заинтересованно, что уже само по себе немало. Он смотрел на меня так с первой минуты нашего с Борькой появления. Было понятно, что он меня все же вспомнил, несмотря на свою плохую память на физиономии. Конечно, вспомнил он и обстоятельства, сопутствующие нашему с ним знакомству. Странно, но эти самые обстоятельства совершенно перестали меня тяготить. Имело значение лишь то, что я сейчас здесь. И он на меня смотрит! На меня, а не на свою ненаглядную Лельку, которая как заводная носится по квартире с блестящими от выпитого шампанского глазами и усиленно изображает законную хозяйку дома.
Дождавшись удобного момента, когда вся компания собралась в комнате, я подловила Борьку на выходе из туалета и затащила его в кухню.
– Горохов, у меня есть еще одно новогоднее желание!
– Никуда не поеду! Я пил! Где это видано – всю новогоднюю ночь за рулем!
– Я и сама никуда не поеду, – успокоила я его. – Я здесь не всю программу выполнила. Помоги мне еще разок.
– Чего делать?
– Влюбись в одну персону и не отходи от нее ни на шаг. Приглашай на все танцы и постоянно произноси тосты. Только следи, чтобы она действительно пила.
– Нет! Я не враг своему здоровью! – возмущенно завопил Борис. – Она и так мне уже все ноги оттоптала и ребра переломала! У нее знаешь какие объятия? Нет, мать, я тебя, конечно, люблю, но терпеть такие пытки…
– Да не про Катьку речь, дурак! – перебила я. Казанцева и в самом деле старалась сегодня оказаться поближе к Горохову, и он едва сдерживал ее мощную атаку.
– А про кого?
– Про Ольгу Платошину.
– Ольга?! – изумился Борис. – Это которая с Генкой? А зачем?
– Ну, во-первых, Катька от тебя отстанет…
– А во-вторых, я получу гипсом по репе?
– Ну, ради меня можно и гипсом по репе. Разве нет?
– Ох, лапа моя, на преступление меня толкаешь! Тебе-то это зачем? На Генку глаз положила?
– Слишком ты, Горохов, догадливый. И еще болтливый. Такие долго не живут. Ну Борь, я тебя как человека прошу, убери Платошину! И поменьше думай о моих мотивах!
– Понял, не дурак. Дурак бы не понял.
– Тогда вперед и с песней!
Борька хитро посмотрел на меня, театрально покачал головой, прошептал: "Ай-ай-ай!" – и вышел из кухни.
Когда я минут через пять вошла в комнату, он уже сидел рядом с Ольгой, одной рукой обнимая ее за плечи, а другой держа бокал с шампанским. Ольга с интересом слушала Борьку, пила из его бокала и захлебывалась от смеха. После этого я спокойно подсела к Генычу на подлокотник его кресла, которое он предусмотрительно поместил в дальний угол комнаты, подальше от стола и от места для танцев.
– Ну что, Гена, мы с тобой товарищи по несчастью, – весело проговорила я и показала на Горохова и Ольгу. – Наши друзья забыли о нас.
– Пусть повеселятся, – отозвался он. – Новый год все же. Лелька и так каждый день возле меня сидит, сколько можно? Иногда надо и развлечься.
– А я вот с удовольствием посижу возле тебя, – сказала я, как мне показалось, слишком пылко. Но я ничего не могла с этим поделать. Внутри меня все дрожало и трепетало, и мне не удавалось справиться с нахлынувшими чувствами. Вот он! Здесь, рядом со мной. Карие глаза, о которых я столько мечтала, смотрят прямо на меня. И это не сон, не бред, не гипноз. Это абсолютная правда! Вопреки всему и всем у меня появился реальный шанс. И я непременно его использую, чего бы мне это ни стоило, к чему бы это ни привело! И спорю на что угодно, он не устоит! Нет никакого сомнения, что можно получить любого мужчину, стоит лишь захотеть по-настоящему! Я буду не я, если к весне он не будет моим окончательно и бесповоротно!
– Ну, посиди, – проговорил Геныч, и я чуть с ума не сошла от его лукавой улыбки. Но усилием воли взяла себя в руки. Нельзя расслабляться, когда счастье почти в твоих руках. Нужно быть предельно серьезной и собранной. И, конечно же, совершенно трезвой.
Нам не приходилось мучительно искать тему для разговоров, беседа текла сама собой. Все было настолько легко и просто, что я вскоре расслабилась и уже не боялась упасть замертво к его ногам от одного его присутствия. Я перестала судорожно следить за своим поведением и речью и ежесекундно придумывать остроумный ответ на его очередную реплику. Мы просто болтали как старые друзья, которые уже давно понимают и ценят друг друга. У нас даже обнаружился общий интерес кроме пристрастия к иностранным языкам – и он и я терпеть не могли футбол. В процессе общения я перетащила в наш уголок шампанское и два фужера, и мы чокнулись за знакомство и развитие наших отношений. Он выпил, а я сделала два глотка, первый раз за весь праздник.
Борька честно трудился, исполняя данное ему поручение. Через час Ольга выпала в осадок, и ее уложили на Полинкину кровать. Везти домой не решились, она была совершенно нетранспортабельна. Настало Катькино время. Увидев, что Борис лишился партнерши, она заграбастала его в свои мощные объятия, не обращая внимания на Борькины придушенные крики "Help!" и "Свободу попугаям!".
К четырем утра круг гостей стал потихоньку редеть, благо почти все жили неподалеку и могли добраться до мест обитания пешком. Остались самые стойкие. Борьке нельзя было садиться за руль, Катя не желала уходить без него, Геныч был у себя дома, Ольга спала. А я не ушла бы сейчас отсюда даже за миллион долларов.
Заметив, что Катя куда-то утащила Горохова, я вдохновилась ее настойчивостью и упорством и пригласила Геныча танцевать. Сначала он отнекивался, ссылаясь на гипс и на свою неуклюжесть, но я сумела настоять. Нашла и вставила в DVD-проигрыватель диск с одним из своих любимых медляков Криса де Бурга "Lady in Red". Я вытянула мою любовь из кресла, из этой раковины, где он пытался скрыться от меня. И он не устоял! Я всегда знала, что он не устоит! Разве парень может устоять, если девушка хоть немного его интересует? И когда я приблизилась к его губам, он не отодвинулся, не притворился, что ничего не понял, хотя я сделала секундную паузу, так сказать, дала ему время на размышление. Напротив, он обнял меня крепче, и очень вовремя это сделал, иначе я стекла бы вниз прозрачным весенним ручейком, так как совершенно перестала чувствовать свои ноги в тот момент, когда он коснулся меня губами.
Мы целовались долго, забыв про танец, и Криса де Бурга, и спящую Ольгу. И оторвались друг от друга, только услышав звук входной двери и пьяный голос Горохова:
– Гости, гости, а не надоели ли вам хозяева? Сашка, поехали домой!
Потребовалось немало усилий, чтобы убедить Бориса, что он и руль в данный момент несовместимы. Геныч достал комплект постельного белья, мы общими усилиями раздели невменяемого водителя и с трудом утыркали его под одеяло. Но и после этого он никак не мог угомониться, пел песни на ужасном английском, порывался встать и доесть свой салат из редьки, оставленный им на подоконнике в кухне, и требовал ключи от машины.
Провозились мы с ним практически до шести утра. Наконец он согласился полежать смирно, если я посижу с ним и подержу его за руку. Геныч отправился на кухню, а я со вздохом взяла Борькину руку. Надо сказать, помучил он нас изрядно. Но и помощь оказал неоценимую. Без него и его машины я не попала бы сюда и не увидела бы Геныча. И уж тем более не целовалась бы с ним. Только за это я готова была сидеть возле Горохова и держать его за руку сутки напролет. Он создал мне все условия для моей победы.
Ну что ж, первый шаг сделан. Даже не шаг, а просто гигантский скачок. Вот вам верный и преданный Геныч. Много лет любящий одну и ту же девушку. Не так уж это и трудно, оказывается. Теперь самое главное – не торопиться. Не пороть горячку. И сегодня дальше поцелуев не заходить, даже если он будет настаивать. Надо выждать, дать ему время привыкнуть к мысли обо мне и снова нанести сокрушительный удар. И вот тогда он уже никуда не денется.
Покупай чемодан, Лелька! И начинай паковать вещи. Ты съезжаешь.
– Сашка, – позвал Борька, внезапно открывая глаза. – Я все сделал правильно?
– Ну да, ты молодец, – ответила я, удивленная его трезвыми речами. – Ты что, не пьяный? Ты притворялся?
– Пьяный, конечно. Но ровно настолько, чтобы хорошо сыграть пьяницу-дебошира.
– Ну ты артист! У меня даже подозрений не возникло.
– Ты просто никогда не видела меня пьяного. Я тихий и сразу засыпаю.
– А чего ты нам голову морочил?
– Ну посуди сама. Если бы я был трезвый, я должен был бы уехать и увезти тебя. А теперь, после моего концерта, он уверен, что все спят. У вас есть время. Иди. Только поцелуй меня на прощанье.
– Ты это серьезно?!
– Конечно. Что тебе стоит? Ты же всех целуешь. – Горохов пьянел прямо на моих глазах. Я не знала, что и думать. То ли опять притворяется, то ли алкоголь и вправду его настиг.
– Кого это я всех целую? – возмутилась я.
– Американцев целовала? Целовала. Генку целовала? А меня почему не хочешь? – капризно проговорил Борис. Я засмеялась:
– Тебя не могу, Горохов.
– Почему это?
– Потому что ты мне как брат, – сказала я, укрывая его до подбородка. – Хоть и старший, а дурной.
– Вот так всегда, – проворчал тот из-под одеяла. – Делаешь людям добро. И никакой благодарности.
– Тебя Катерина за всех отблагодарила и за всех поцеловала.
Бориса передернуло:
– Не вспоминай. А то кошмар приснится. Еле спровадил ее, никак не хотела уходить. Представляешь, она пыталась затащить меня к себе домой!
– Ты устоял? – засмеялась я. – Может быть, зря? Она бы тебе показала, что такое настоящий ураган любви!
– Скорее смерч, – проворчал тот. – В таком торнадо еще никто не выживал. Ладно, иди к своему Генке. А то уснет, а я буду виноват.
Мы с Генычем гоняли чай до семи утра. Сидели за столом напротив друг друга, границ не нарушали. О том, что происходило в комнате до Борькиного появления, помалкивали. Оно и к лучшему, думала я. Если он такой романтик, то стремительный натиск ни к чему. Еще спугну! Лучше пусть зерно, зароненное сейчас, прорастает себе потихонечку. Я дождусь, пока мое зернышко даст росток, и тогда буду всячески культивировать его, удобрять и поливать.
В половине восьмого я стала собираться домой, надеясь, что автобусы уже вышли на свои маршруты. Геныч вызвался проводить меня до первого этажа – до остановки ему было, конечно, не доковылять. Мы еще долго стояли возле подъезда, и я мучилась раздирающими меня противоречивыми чувствами – можно ли его поцеловать на прощанье или, наоборот, не надо. Я читала, что неудовлетворенное желание оставляет больший след, чем сладостные воспоминания. После мучительных колебаний я выбрала неудовлетворенное желание, с трудом отказалась от поцелуя и ограничилась лишь многозначительным рукопожатием, прошептав:
– До встречи.
По его взгляду я поняла, что дело практически в шляпе.
Он мой.
Глава 22
Вечером первого числа я засела за экзаменационный материал, чтобы не терять времени. Мне хотелось сдать все и вовремя, чтобы ничто не помешало поехать в санаторий после сессии и завершить там успешно начатое предприятие. Несколько дней я зубрила, практически не вставая из-за стола, пока мама с Сергеем Павловичем не известили меня, что я на три недели остаюсь одна. Они получили отпуск и едут на турбазу кататься на лыжах и отдыхать от городской суеты.
Шестого утром влюбленные отбыли. Мы с Лаки остались одни. В каком-то хозяйственном порыве я вымыла посуду после завтрака, смахнула пыль и даже пропылесосила палас. На этом мой запал кончился. И, как я поняла, надолго. Во всяком случае, до возвращения мамы я уже точно ни к чему не прикоснусь. Выполнив всю хозяйственную программу за полчаса, я съездила в институт и легко сдала последний зачет. Не зря сидела над конспектами столько времени. Теперь можно было передохнуть. До первого экзамена оставалась целая неделя.
Меня ожидал спокойный вечер без тетрадок, учебников и маминых нравоучений. Не успела я удобно расположиться перед телевизором, как зазвонил домашний телефон.
– Да! – нетерпеливо крикнула я в трубку, приглушая звук телевизора. Наверняка мама хочет поинтересоваться, как я прожила одна целых полдня.
– Тюлькина, – заскулила в трубку Янка. – Скорей приходи!
– Зачем еще? – недовольно спросила я. Ну вот, скоротала вечерок у телевизора! На улице выла вьюга, и мне как-то не хотелось выбираться из теплого уютного дома.
– Очень надо… Увидишь зачем…
– Да ну тебя, Ян! Я после зачета, устала. Выходи лучше в скайп.
В ответ Лисименко захлюпала носом.
– Что случилось? – насторожилась я.
– Он скотина такая… Сволочь…
– Кто "он"? Витек, что ли?
– Да-а-а, – провыла Янка.
– Ладно, сейчас приду, – со вздохом пообещала я.
Я с сожалением выключила телевизор, собралась и побрела к подруге. У Янки проблемы, наверняка Витек ее бросил, да еще интернет отключили, и мне придется сидеть там целый вечер и вытирать ей сопли. Дружба, конечно, понятие круглосуточное, но иногда это так напрягает!
Войдя в квартиру, я буквально приросла к порогу. Янкина правая рука была пристегнута металлическим наручником к дверной ручке ванной комнаты. А левой рукой подруга терла красный распухший нос. На полу в коридоре валялась деревянная швабра и опрокинутая табуретка.
– Кино и немцы! – потрясенно выдохнула я. – Чего это здесь было?
– Да все этот урод, – сообщила Янка, прерывисто дыша. – Дай хоть табуретку, уже целый час стою. На полу-то не посидишь, руку больно. Ручка, зараза, высоко.
Я подняла табуретку. Янка со стоном опустилась на нее.
– Он тебя шваброй бил? Или табуреткой? – спросила я.
– Шваброй я телефон к себе двигала, чтоб тебе позвонить. Мобильник-то в комнате остался. А табуретку пыталась ногой пододвинуть, а она грохнулась.
– Да тут не мне надо звонить, а в службу спасения. Как ты вообще умудрилась сюда пристегнуться?
– Прикинь, мы с девчонками собрались в кафе Рождество отмечать, без мужиков. А этот придурок как узнал, так снова взбесился. Не пойдешь, говорит, и все тут. Я, говорит, тебе приказываю! Представляешь? Ну я, конечно, психанула, говорю – стажерам своим приказывай, а мне параллельно! Я уже деньги сдала, платье купила, поэтому вали на свое дежурство и не мешай мне собираться. А он достал наручники и пристегнул меня. Сказал, не хочешь по-хорошему, будешь праздновать здесь в коридоре. Ночью, говорит, забегу, поздравлю с Рождеством. Тогда и отцеплю.
– Янка, он же больной на всю голову! – воскликнула я, выслушав этот дикий рассказ. – Как ты вообще могла с ним связаться? Развеселая жизнь тебя с ним ожидает.
– Нет уж, хватит с меня, – мрачно усмехнулась Янка. – Больше он сюда не войдет. И наручников своих не получит. Как ты думаешь, его могут посадить за потерю наручников?
– Не знаю. Его скорее посадят за садизм и членовредительство.
– Какое членовредительство?
– Ну, ты отпилишь себе руку, чтобы вырваться на свободу, а потом подашь на него в суд.
– Чокнулась?! Я не собираюсь пилить себе руку.
– А что? Лиса же отгрызает себе лапу, когда попадает в капкан.
– Тюлькина, кончай идиотничать. Время – девять, у меня еще есть надежда попасть в кафе.
– Ладно. И как тебя освобождать? Ты целый час сидишь, уже, наверно, сотню вариантов перебрала.
– Только два, – призналась Янка. – Надо намылить руку, вдруг выскользну?
Я с сомнением посмотрела на ее пухлую ладошку.
– А второй какой?
– Пилить…
– Руку?
– Дура! Наручники!
Мы намылили Янкину руку, но, и намыленная, она не хотела пролезать сквозь железное кольцо. Я старалась как могла, прилагала недюжинные усилия, складывая и сжимая ее различными способами, но рука только покраснела и еще больше распухла. Да и Янка мешала работать, верещала над ухом:
– Ой-ой-ой, осторожнее, ты мне руку оторвешь! Больно! Прекрати, уже хрустит!
– Будешь знать, как с психопатами связываться, – пыхтела я, продолжая работу. В один момент мне даже показалось, что осталось совсем чуть-чуть, еще немного, и я сумею протиснуть ее, но Янка так взвыла, что пришлось прекратить это занятие.
Второй Янкин вариант я отмела сразу – как-то не улыбалось сутки напролет шкрябать напильником по железу. А вот подпилить ножовкой деревянную дверь в том месте, где прикреплена ручка, показалось мне хорошей идеей.
– Только попробуй! – взбунтовалась Янка. – Что я родителям скажу? Они завтра приедут, а в двери дырка! Мы только недавно ее покрасили.
– Ну и сиди так до родителей! – рассердилась я. – Только имей в виду, я домой пойду. Будешь одна куковать. Отсюда даже телевизор не видно. Сиди тут на привязи и жди своего ненаглядного!
– Ни за что! – воскликнула она.
– Давай МЧС вызовем. Они тебя в два счета отстегнут.
– Ты издеваешься?
– Почему?
– Хочешь меня на весь район прославить?! – заорала Янка. – Ты еще телевидение вызови, чтоб все на меня пальцем показывали и ржали!
– А что ты предлагаешь? – заорала я в ответ. – Как я тебя отстегну?
Мы обе замолчали в раздумье. Самое простое – открыть наручники ключом. Но у кого может быть ключ? У Витька, у кого же еще! Позвонить ему, пригрозить, что Янка напишет заявление в полицию? Или сразу позвонить его начальству и пожаловаться? Но, во-первых, Янка не хочет очутиться в дурацком положении перед чужими людьми. А во-вторых, еще неизвестно, чем все это обернется для подруги. Кто знает, насколько он сумасшедший? Раз не задумываясь воспользовался наручниками, вдруг так же запросто воспользуется и служебным пистолетом? С идиотами связываться – себе дороже!
– Может, ручку открутить? – предложила Янка.
Я осмотрела ручку-скобу на двери ванной. Она крепилась на двух шурупах с каждой стороны. Но эти шурупы были замазаны не одним слоем краски.
– Не знаю, – с сомнением произнесла я. – Даже если получится, наручники останутся на руке.
– Да мне хотя бы пока от двери отстегнуться!
– А чем? У вас отвертка есть?