- Нет, я там никогда не была, - покачала головой Ханна. - Меня бы туда не впустили. За плохое поведение папу отлучили от сцены.
- Здесь налево. - Джонас показал на больничный корпус.
- Я знаю.
Я заехал на стоянку, выключил мотор и на секунду прикрыл глаза. Мне было тяжело решиться на предстоящий шаг, однако я понимал, что племяннику моему еще тяжелее. Мир заметил молодого автора, его жизнь набирала ход, и он боялся себе навредить, поскольку все это выглядело предательством человека, желавшего ему только добра. Он не хотел бросать свою мать и опасался молвы - вот, извольте, сбагрил матушку в богадельню, - но что ему оставалось делать?
- Мы приехали? - с заднего сиденья спросила Ханна.
- Может, не надо, мам? - Джонас обратил на нее повлажневшие глаза.
- Надо, сынок. Незачем выживать из ума в своей гостиной. Все мы понимаем, что так будет лучше.
Джонас кивнул. Наверное, вот это и было самое горестное - полное здравомыслие, когда болезнь брала передышку. Ханна выглядела абсолютно нормальным человеком - и вдруг перемена. Через секунду. Через миг.
Мы вышли из машины.
- Я хочу сама распоряжаться своими деньгами, - сказала Ханна, заглянув в сумочку. - У них тут есть "Гералд" или мне придется самой покупать?
- Наверняка есть, - успокоил я. - Но если что - оформим подписку.
- Мне и вечера не прожить без моей газеты.
- Возьмешь чемодан, Одран?
- Да.
Из парадной двери вышла немолодая женщина, с которой мы уже встречались, миссис Уинтер. С виду серьезная, деловая, опытная. В кино ее играла бы Эмма Томпсон.
- Здравствуйте, Ханна, - сказала она, взяв сестру за обе руки. - Мы вам очень рады.
Ханна, выглядевшая немного испуганной, кивнула. Она пригнулась к сиделке и, показав на нас с Джонасом, прошептала ей на ухо:
- Кто эти мужчины?
В дверях показалась молодая сиделка Мэгги, с которой мы уже виделись дважды - она провела нас по лечебнице и познакомила Ханну с распорядком дня. Я обрадовался, что сейчас сестра ее узнала и просветлела лицом.
- Вот кого я люблю, - сказала она, заключив Мэгги в объятия, словно родную дочь после долгой разлуки. - Красавица моя. Скажи, ты замужем?
Сиделка рассмеялась:
- Почему-то никто не берет.
- А парень у тебя есть?
- Был, - сказала Мэгги. - Я его отшила.
- И правильно. От них одни неприятности. Может, вон тот тебе сгодится. - Сестра кивнула на Джонаса, который закатил глаза, но улыбнулся.
Мэгги смерила его взглядом, в глазах ее вспыхнул похотливый огонек. Я засмеялся, а Джонас густо покраснел. Наверное, в нем еще ютился подросток.
- Можно взять на пробу? - спросила Мэгги.
- Как это? - не понял я.
- Неужто не помнишь, Кристиан? - вмешалась Ханна. - Как раньше с марками. Берешь на пробу, какое-то время держишь у себя. Если нравятся, платишь за них и вставляешь в альбом, нет - возвращаешь филателисту.
- Идемте в помещение, Ханна, - позвала миссис Уинтер, которой явно не нравилось русло беседы. - Становится прохладно.
- Хорошо, - покорно согласилась сестра.
- Вы здесь до вечера, Мэгги? - спросил я. - Приглядите за ней?
- Не допоздна, - сказала сиделка. - В эту и следующую неделю я в дневную смену. С девяти до пяти.
- Нас знакомили еще с одной нянечкой… как же ее…
- Лили Томлин, - напомнила миссис Уинтер.
- Долли Партой, - сказал Джонас.
- Джейн Фонда! - выкрикнула Ханна и радостно захлопала в ладоши. - Дочка Генри!
В книжном магазине "Уотерстоун", что в конце Доусон-стрит, я встретил своего бывшего ученика Конора Макаливи. Последний раз мы виделись, когда он был на пятом курсе, а сейчас уже готовился к выпускным экзаменам и по выходным подрабатывал, копя деньги на летнюю заграничную поездку. В магазин я зашел просто так, но увлекся Э. М. Форстером, напомнившим о былых временах. Я прочел все его книги и сейчас разглядывал новенькие сверкающие обложки. Я взял "Комнату с видом" и вспомнил кафе Бенници на площади Паскаля Паоли, где провел столько часов, притворяясь, что читаю эту самую книгу, пока женщина за стойкой готовила клиентам эспрессо. Я зажмурился, вспомнив, как потом она меня унизила, и, отгоняя это воспоминание, подумал о своем добром друге, венецианском патриархе. Интересно, есть ли о нем книга или он слишком недолго папствовал и не заслужил биографии?
Поставив Форстера на место, я прошел в отдел беллетристики, задержавшись у полки на "Р", где стояли все книги Джонаса. Конечно, "Шатер". Экземпляров десять. И его второй роман, "Нарциссизм", - о человеке, который себя считал писаным красавцем и злобился на весь белый свет. На столике издания в твердой обложке. Я взял по экземпляру каждого романа (книги Джонаса у меня, разумеется, были, но я частенько покупал их в подарок знакомым) и зашагал к центральной лестнице искать биографический отдел. Я прошел вдоль стеллажей, но биографий не увидел; решив не сдаваться, я направился к кассе, где молодой парнишка что-то набирал в компьютере.
- Отец Йейтс? - Он оторопел, как бывает при встрече с тем, кого никак не ожидаешь увидеть.
- Неужто Конор Макаливи?
- Он самый.
- Что ты здесь делаешь?
- Работаю, - сказал Конор. - На полставки, по субботам и воскресеньям.
- Молодец.
- Как поживаете, отче?
- Если коротко - хорошо. Или поведать о периодической боли в коленке? - сказал я и, поскольку отклика не последовало, добавил: - Шучу, Конор, шучу.
- Понятно. Берете эти книги? - Он кивнул на романы с именем моего племянника на обложке.
- Беру. Ты их читал?
- Читал.
- И как тебе?
- Если честно, мура.
- Вот как.
- Заумная фигня. Автор к нам заглядывает и вечно чего-то из себя строит. И прическа у него дурацкая.
- Я бы не судил столь категорично. Тем более он наш.
- В смысле?
- Ирландец.
- Он косит под ирландца, отче. Вообще-то он норвежец.
- По-моему, он вырос в наших краях. - Я изображал простачка. - Что-то я о нем слышал.
- Кажется, мальчишкой он был здесь на летних каникулах. Отец его ирландец. Да ясно, почему он лезет в ирландцы. Вы назовете хоть одного знаменитого норвежского писателя?
- Не назову.
- То-то и оно.
Я кивнул и посмотрел на книги в своих руках:
- А я вот слышал очень хорошие отзывы. Так что возьму.
- Как вам угодно.
Не сдержавшись, я рассмеялся. Что и говорить, персонал здесь вышколен. Управляющий, кто бы он ни был, мог собой гордиться.
- Кстати, Конор, тебе не попадалась книга о папе Иоанне Павле Первом?
- В смысле, об Иоанне Павле Втором? - переспросил Конор, и я уставился на юнца, вздумавшего меня поправлять.
- Нет, именно о папе Иоанне Павле Первом.
- А разве был такой?
Я опять засмеялся. Экий тугодум.
- Ну вот сам рассуди, - терпеливо сказал я, - мог ли появиться папа Иоанн Павел Второй, если не было Иоанна Павла Первого? Иначе выходит ерунда.
- Веский довод, отче, - ухмыльнулся Конор.
- Бесспорно. А посему я повторю свой вопрос: нет ли у вас книги о нем?
- Если желаете, можем посмотреть, - сказал Конор, и мы вместе обошли стеллажи, но ничего не нашли. Я решил отказаться от поисков и позже глянуть в интернете. Наверняка кто-нибудь написал пару слов о бедняге. Как-никак он был папой. Хоть всего тридцать три дня.
- Как там в школе? - спросил я. - Как все ребята?
- Ждем не дождемся вас, отче, - горячо отозвался Конор, и мне показалось, что он не лукавит. - Преемник ваш грубиян. В библиотеке кавардак. Есть ли шанс на ваше триумфальное возвращение?
- Всего год прошел, - сказал я. - Неужто все развалилось так быстро?
- Вы даже не представляете, отче, как все плохо. - Конор печально вздохнул и присвистнул. - Даже не представляете.
- Я бы охотно вернулся. И я должен вернуться. Мне обещали. Сейчас я замещаю приятеля, которому пришлось отлучиться. Архиепископ сказал, это ненадолго. - Едва я произнес эти слова, меня ожгла мысль: ведь он и впрямь так сказал. А теперь ни звука о моем возвращении. Пожалуй, надо с ним поговорить.
- Через год будет слишком поздно, - сказал Конор. Я уже поступлю в университет.
- Вдруг повезет и в школе еще останутся ученики, - улыбнулся я.
Конор подумал и кивнул:
- Конечно, останутся, отче.
Он смотрел на меня как на придурка, а мне уже было не смешно. Он вправду такой глупый или зачем-то прикидывается? Я всегда считал его смышленым.
- Значит, я беру две книги. - Я положил на прилавок романы и двадцать евро, Конор пробил чек.
- Кстати, отче, - сказал он, - вы слышали об Уилле Формане?
- О ком?
- Уилл Форман. Да помните вы его, отче. Высокий, прямые черные волосы. На уроках всегда отвлекался, болтал по телефону.
- Ах да, - кивнул я. - На английском он обычно сидел за тобой. И что с ним, как он?
- Наверное, в шоколаде. Только он смылся к талибам.
- Что-что? - изумился я. Может, я недослышал?
- Он вступил в "Талибан". Вы в курсе о талибах?
- Да. Видел по телику. Банда Усамы бен Ладена.
- Во-во. Уилл, значит, вечно разорялся, что Джордж Буш и Тони Блэр военные преступники, а события одиннадцатого сентября - грандиозная подстава, устроенная США, чтобы был повод вторгнуться и захапать нефть. Как заведется, ничем его не прошибить. Один раз он схлестнулся с нашим историком, мистером Джонсоном. Помните его?
- Конечно.
- Ну вот, завели они бодягу об имперском гнете и прочей фигне, и тут Уилл прям посреди урока собирает манатки и говорит: "Все, парни, я по горло сыт этим дерьмом. Отбываю к талибам".
Я смотрел на Конора, изо всех сил стараясь не засмеяться:
- И что, отбыл?
- В том-то и штука! Купил билет в Иран, Ирак или куда там…
- В Афганистан? - предположил я.
- Во, точно! Через интернет купил дешевый билет, бросил бриться и умотал. Мамаша его сходит с ума. Отец ежедневно мотается в правительство, хочет заставить премьера Берти Ахерна что-нибудь предпринять. Они уже осатанели друг от друга. А в следующее воскресенье будет благотворительный марш по сбору денег.
- Кому? - Я запутался. - Талибам?
- Да нет же!
- А на что пойдут деньги?
- Вот этого я не знаю. - Конор задумался. - Может, мать с папашей хотят смотаться в Афганистан и привезти сынка обратно? А билеты, видать, недешевые. Наверное, еще пересадка в Хитроу или во Франкфурте.
- А не мог он засесть у какого-нибудь приятеля? - спросил я. - Вдруг парень просто валяет дурака? Помнится, умом он не блистал.
- Нет, отче! - Конор так заорал, что оглянулись другие покупатели. - Говорю же, он у талибов. Кузен Найла Смита видел его в новостях. Вроде стоял в группе боевиков, которые жгли портреты Дика Чейни. Прямо посреди какого-то города, не помню. Кандагар, что ли? Есть такой?
- Есть.
- Ну вот. - Конор кивнул, словно привел неоспоримое доказательство. - И как вам это?
Сказать было нечего. В школе творилось черт-те что. В библиотеке бедлам. Уилл Форман воюет за талибов. Так продолжаться не могло. Я должен был покинуть приход и вернуться в школу. Придя домой, первым делом я позвонил в Епископальный дворец. И вот тогда-то я узнал правду.
Договориться о встрече оказалось невероятно трудно. Когда пятнадцать месяцев назад архиепископ Кордингтон вызвал меня к себе, он - вернее, кто-то из его секретарей - позвонил мне в девять утра, а в три часа того же дня я уже сидел в кабинете его преосвященства, отклоняя предложение угоститься виски. Сейчас, когда я просил о встрече, пришлось четырежды звонить во дворец, и всякий раз мне отвечали "вам перезвонят", но безличный звонок так и не раздался. Я позвонил в пятый раз, и, видимо, в голосе моем слышалась легкая злость, ибо мне все же уступили, предложив тридцатиминутную аудиенцию через две с половиной недели. Срок показался долгим, но я не стал возражать, поскольку приближались летние каникулы и к своим школьным обязанностям я мог приступить лишь в сентябре.
- Одран! - воскликнул архиепископ, когда я наконец-то вошел в его кабинет и, опустившись на колени, приложился к золотой печатке. Какой, однако, массивный перстень, подумал я, и как хозяин им гордится. - Вот уж сюрприз! Ничего не случилось, нет?
- Ничего, ваше преосвященство.
- Здоровье хорошее?
- Да. Как ваше?
- Не жалуюсь. Присаживайся, присаживайся. Только, боюсь, я ограничен временем. Нынче мне позвонит кардинал Сквайерс, и перед разговором я должен собраться с мыслями. У него собачий нюх, он вмиг учует всякую неуверенность.
Я сел в то же кресло, что и прошлый раз, архиепископ устроился напротив меня. Он стал еще тучнее, этакий Монах Тук дублинской епархии.
- Как ты поживаешь там в своем… - Архиепископ замялся. - Куда, бишь, мы тебя отправили? - Получив ответ, он кивнул: - Ну да, ну да. Миленький приход. Поди, души в нем не чаешь?
- Приход как приход, - усмехнулся я. - Было бы преувеличением сказать, что я не чаю в нем души. По правде, я хотел узнать, сколько еще там пробуду.
- В смысле?
- Помните, ваше преосвященство, вы сказали, что я лишь заменю Тома Кардла на время его отлучки. Но прошло уже больше года. Связаться с Томом не удалось. Он частенько пропадал, так сказать, без вести, однако на сей раз будто сгинул с лица земли. Вы с ним говорили?
Лицо архиепископа было бесстрастным.
- Отец Кардл жив-здоров, - сказал он. - Не тревожься за него. Он в хорошем месте.
- Простите?
- Ты меня слышал.
- Где он?
- Какая разница?
- Большая. Он в зарубежной миссии?
- Нет.
- Но и в ирландских приходах его нет, иначе я бы о нем услышал. Я беспокоюсь за него, ваше преосвященство. Как вам известно, мы давние друзья, еще с семинарии.
- Я прекрасно осведомлен о вашей давней дружбе, отец Йейтс, - сказал архиепископ. - Благодарю, напоминать излишне.
Казалось, что-то в моем поведении или словах ему не понравилось, но я не мог понять что. Разве нельзя спросить о друге, о котором больше года ни слуху ни духу?
- Я об этом заговорил, - начал я, стараясь быть убедительным, - потому что хотел бы вернуться в школу в сентябре, к началу учебного года. Хорошо бы так получилось. Я надеюсь…
- Нет, Одран, так не получится. - Архиепископ пристукнул ладонью по подлокотнику, и от категоричности этого жеста сердце мое ухнуло.
- Не получится?
- Нет.
- Вы позволите узнать почему? - помолчав, опросил я.
- Конечно, позволю, - усмехнулся архиепископ, но больше ничего не сказал.
- Ваше преосвященство…
Он поднял руку, прерывая меня:
- Одран, ты нужен там, куда тебя направили. В ближайшее время отец Кардл не вернется к приходской службе. Боюсь, маловероятно, что вернется вообще.
- Вам это не кажется чуточку несправедливым? С самого рукоположения беднягу перебрасывают с места на место. Ни в одном приходе он не провел больше двух-трех лет. Не лучше ли для него и прихожан, если б он где-нибудь угнездился?
- Будь на то воля полиции, он бы угнездился в тюрьме Маунтджой.
У меня екнуло в животе. Ну вот оно. Я ждал, что рано или поздно это случится, но, как молчаливый соучастник, гнал эту мысль на задворки сознания.
- Полиции? - тихо переспросил я. - Вы хотите сказать, что им интересуется полиция?
Архиепископ вскинул бровь:
- А ты намерен прикинуться, что для тебя это новость?
Я отвел взгляд. Не мог смотреть ему в глаза. Окажись передо мной зеркало, я бы не выдержал и собственного взгляда.
- Послушай, Одран, - архиепископ подался веред, - ты прекрасно знаешь, что творится, правда? Ты же читаешь газеты. Идет охота на ведьм, и она в самом начале. Через пару лет будет только хуже, если кардинал Сквайерс и Ватикан не возьмут вожжи в руки. Ох, как нам не хватает Джона Чарльза Маккуэйда. Он бы приструнил этих шавок.
- В чем обвиняют Тома? - перебил я.
- А как ты думаешь - в чем? - Побагровевший архиепископ окинул взглядом комнату. - И теперь эти щелкоперы и телеведущие, вся эта медийная сволочь, готовы порвать нас в куски. Чертов Пэт Кенни, чертов Винсент Браун, чертов Финтан О’Тул и вся остальная свора. Это как в старой шутке Саши Гитри: женитьба на сожительнице открывает вакансию любовника. Если писаки сумеют заткнуть нам глотку, они займут наше место. Телевизионщики борются за власть над умами, и только. Ну и политики, разумеется. Годами они грелись у нас под боком, и мы закрывали глаза на их шалости, когда со спущенными штанами они сидели в машинах, припаркованных в Феникс-парке, и продажные парни им отсасывали, но теперь, поняв, куда дует ветер, гаденыши бросились врассыпную.
- Ваше преосвященство… - начал я, но собеседник мой вовсю распалился и, едва не вываливаясь из кресла, брызгал слюной:
- Все началось с этой бабы в президентских апартаментах. Ты понимаешь, о ком я, да? О Мэри Робинсон. С нее пошла вся эта гниль. Спасибо Чарли Хоги за такого президента. Держался бы Брайана Ленихана и был бы в порядке, но нет, он, как всегда, метил в первачи. Надо было лечь трупом, но близко не подпускать эту бабу с ее правами женщин вкупе с правами на аборты и развод. У этой британской суки рот как варежка, и на месте ее мужа я бы давно нашел, чем его заткнуть. Вот уж воистину песнь "Женщины Ирландии". Я вам покажу, мать вашу, "Женщин Ирландии"!
- Ваше преосвященство! - выкрикнул я, чего прежде никогда себе не позволял. Я не желал слушать о Мэри Робинсон. Не желал захлебнуться в желчи, злобе и женоненавистничестве. Я хотел узнать о своем друге. - Прошу вас, на минуту остановитесь и расскажите о Томе.
- Куча всякого вздора. - Архиепископ откинулся в кресле и всплеснул руками. - Какой-то мальчишка чего-то наговорил, насочинял. Возмечтал, чтоб рожа его появилась в газетах, только и всего.
- В чем обвиняют Тома?
- Неужто надо все разжевывать, Одран? Господи, ты же умный человек.
- Его обвиняют в домогательствах к мальчику?
Архиепископ зло усмехнулся:
- Не только.
- А что говорит Том?
- Он, как выражаются в кино, ушел в несознанку. Утверждает, что не делал ничего дурного. Никогда не навредит ребенку.
- Лишь один мальчик подал жалобу?
- Если бы, - покачал головой архиепископ. - Одну жалобу мы бы уж как-нибудь замяли.