Я кивнул, прикусив губу. Хотелось многое сказать, но страх меня удерживал. Всего год назад один теренурский учитель, мирянин, не священник, за какую-то дерзость шлепнул четырнадцатилетнего подростка по уху, а тот врезал ему кулаком и сломал бедняге нос. Парень был щуплый, но крепкий и заносчивый. Его отец возглавлял отделение международного банка, и мальчишка вечно хвастал, сколько воздушных миль он накопил. В мое время его взашей выгнали бы, но теперь, конечно, все иначе. Учителя, хорошего человека, но абсолютно непригодного к работе уволили, родители подали на него в суд, а школа выплатила парню четыре тысячи евро - компенсацию за "душевную травму".
- Моя бабушка жила на выезде из Теренура, - продолжал архиепископ. - Неподалеку от моста через Доддер. К нашему дому был ближе Гаролд-Кросс, но я полжизни провел у бабушки. Ох, как она готовила! Из кухни не вылезала. За шестнадцать с лишним лет родила четырнадцать детей, представляешь? И никогда не жаловалась. Всех вырастила в домике из двух комнат. Уму непостижимо. В двух комнатах муж с женой и четырнадцать детей. Сельди в бочке, скажи?
- Наверное, у вас полно кузенов, - сказал я.
- Со счету сбился. Одни кузен работает механиком в "Формуле-1". На переобувке, знаешь? Гонщик заезжает сменить покрышки. На все про все, рассказывал кузен, дается ровно сорок секунд, иначе прощайся с работой. Представляешь? Я бы все еще искал баллонный ключ. Не сказать, что я часто вижусь с родственниками. Ты не поверишь, сколько времени отнимает эта работа. Считай, тебе повезло, Одран, что тебя не повысили.
Ответить было нечего. Я с отличием окончил семинарию, и меня отобрали для обучения в Епископальном ирландском колледже в Риме, где в 1978 году мне вдруг предложили одну должность, ставшую благом и проклятьем. Если б я благополучно завершил курс, меня ждало бы быстрое продвижение по служебной лестнице, однако еще до окончания учебного года я лишился своей работы, а напротив моего имени появилась черная несмываемая метка.
Мои однокашники по семинарии были весьма амбициозны, а меня карьера прельщала мало - не припомню, чтоб даже в юности я очень стремился к высоким постам. По-моему, с самого начала было ясно, кому уготовано архиепископство, а кому (как парню всего на курс старше) красная шапка кардинала. Я хотел одного - стать хорошим священником и хоть чем-то помогать людям. На мой взгляд, это было вполне амбициозно.
- Но ты доволен своей жизнью? - спросил архиепископ.
- Да, - кивнул я. - В большинстве ребята славные. Я стараюсь с ними ладить.
- Не сомневаюсь, Одран, не сомневаюсь. Со всех сторон я слышу о тебе только хорошее. - Он посмотрел на часы: - Ох ты, уже сколько натикало. Давай по стаканчику?
Я покачал головой:
- Спасибо, нет.
- Да ладно тебе! Я-то приложусь. Не заставляй меня пить в одиночестве.
- Не могу, ваше преосвященство, я за рулем.
- Пф!
Архиепископ пренебрежительно отмахнулся, словно трезвое вождение было какой-то новомодной причудой, выбрался из кресла и подошел к буфету, где стояла бронзовая статуэтка дублинского архиепископа Джона Чарльза Маккуэйда, на похоронах которого в 1973 году присутствовали все семинаристы. Содержимому буфета позавидовал бы бар "У Слэттери" на Рэтмайнз-роуд. Из бутылки, стоявшей в углу, архиепископ налил себе добрую порцию виски, слегка разбавил содовой и, звучно кряхтя, вновь уселся в кресло.
- Придаст мне сил на остаток дня. - Он подмигнул и отхлебнул из стакана. - После тебя прибудет делегация монахинь, вот уж кара Господня. Что-то насчет новых туалетов в монастыре. Но откуда взять деньги на уборные, если ежедневно названивают священники и требуют скоростной интернет? А это штука недешевая.
- Можно поделить, - предложил я. - Часть денег - священникам, часть - монахиням.
Архиепископ расхохотался, в ответ я вежливо улыбнулся.
- Прекрасно, Одран, прекрасно! Ты всегда был скор на шутку, верно? Слушай, а как ты насчет небольших перемен?
Сердце мое упало. Я готовился к одному разговору, но, похоже, предстоял совсем другой. Меня переводят? После стольких лет? Но я полюбил огороженные поля для регби, длинную подъездную аллею к главному корпусу, тишину моего коридора и покой моей маленькой комнаты, безопасность класса. Я страшился возможного разговора, но беседа оказалась еще хуже. Гораздо хуже.
- Я бы не хотел ничего менять, - сказал я. Все же стоило попытаться. Вдруг он сжалится? - Работа моя не закончена. Многим ребятам нужна помощь.
- Ну, работе вечно нет конца-краю, - ответил архиепископ. - Дело просто переходит от одного к другому. Я хочу послать в Теренур замечательного парня, думаю, ему это будет очень полезно. Отец Муки Нгезо. Может, встречал?
Я покачал головой. Из молодых священников я мало кого знал. Да их и было не так много.
- Он чернокожий, - сказал архиепископ. - Наверняка ты его видел.
Я не понял, была эта характеристика чисто фактологической или несколько уничижительной. Можно ли сегодня говорить "чернокожий" или тебя сочтут расистом?
- Я не… - начал я, не зная, как закончить предложение.
- Он прекрасный парень, - повторил архиепископ. - Несколько лет назад приехал из Нигерии. Ты смотри, что творится: раньше мы посылали своих ребят в миссии, а теперь миссии присылают нам своих парней.
- Выходит, мы превращаемся в миссию? - сказал я.
Архиепископ помолчал и кивнул:
- Я, видишь ли, об этом не задумывался. Наверное, так оно и есть. Этакий странный пас, верно? Знаешь, сколько в этом году я получил заявок на место священника от дублинской епархии?
Я покачал головой.
- Одну, - сказал архиепископ. - Одну! Представляешь? Я встретился с соискателем, и он абсолютно не годился. Придурок какой-то. В разговоре все время грыз ногти и хохотал. Все равно что беседовать с койотом.
- С гиеной, - поправил я.
- Ну да, с гиеной. Я так и сказал. В общем, я дал ему от ворот поворот и велел подумать, есть ли у него призвание к нашему делу, и уж тогда снова поговорим, а он расплакался, и я чуть ли не на руках вынес его из кабинета. В приемной ждала его матушка, и я понял, что это она его настропалила.
- Всех нас настропалили наши матушки, - брякнул я необдуманно.
Архиепископ покачал головой:
- Ну так-то уж не надо, Одран, а?
- Я просто хотел сказать…
- Ладно, ничего. - Архиепископ снова глотнул из стакана, на сей раз от души, и прикрыл глаза, смакуя вкус, а затем проговорил: - Майлз Донлан.
Я уставился в пол. Вот этого разговора я и ждал.
- Майлз Донлан, - тихо повторил я.
- Я полагаю, ты читаешь газеты, смотришь новости?
- Да, ваше преосвященство.
- Шесть лет. - Архиепископ присвистнул. - Как по-твоему, он выживет?
- Он немолод. А в тюрьме, говорят, не жалуют… - Я не смог произнести это слово.
- А что, никакие слухи до тебя не доходили, Одран?
Я сглотнул. Слухи, конечно, доходили. В Теренуре мы с отцом Донланом долгие годы работали бок о бок. Если честно, он всегда мне не нравился: в нем было что-то неприятное, а о ребятах он говорил, словно они одновременно его притягивали и отвращали. Но слухи, однако, доходили.
- Я не очень хорошо его знал, - уклонялся я от ответа.
- Не очень хорошо знал, - негромко повторил архиепископ, в упор глядя на меня. Я отвел взгляд. - А вот скажи, Одран, если б ты слышал разговоры о нем или о ком-нибудь другом, как ты бы поступил?
Честный ответ - никак.
- Наверное, я бы поговорил с этим человеком.
- Поговорил бы с этим человеком. А со мной ты бы о нем поговорил?
- Вероятно, да.
- Ты бы обратился в полицию?
- Нет, - тотчас ответил я. - По крайней мере, не сразу.
- Не сразу. А когда?
Я тряхнул головой, пытаясь понять, что он хочет услышать.
- Честное слово, Джим, я не знаю, что бы сделал, кому и когда рассказал и рассказал бы вообще. Я бы рассудил по обстановке.
- Ты бы рассказал мне, вот что ты бы сделал. - Тон моего собеседника стал угрожающим. - Мне и больше никому. Неужто не видишь, как газеты на нас ополчились? Мы утратили контроль. И должны его восстановить. Репортеров надо прижать к ногтю. - Он глянул на статуэтку архиепископа Маккуэйда. - Думаешь, он бы терпел это безобразие? Нет, позакрывал бы типографии. Перекупил бы аренду студии и разогнал телевизионщиков.
- Сейчас другие времена, - сказал я.
- Паршивые, вот какие. Однако я отвлекся. О чем мы говорили?
- О нигерийском священнике, - напомнил я, радуясь смене темы.
- Ах да, отец Нгезо. В общем, он хорош. Черен как ночь, но это неважно. Он не один такой. В округе Доннибрук три парня из Мали, два кенийца и еще один из Чада. Говорят, в следующем месяце место викария в Тёрлсе займет малый из Буркина-Фасо. Ты когда-нибудь слышал об этой стране? Я - нет, но, выходит, есть такая.
- Кажется, она где-то повыше Ганы? - Я мысленно представил карту мира.
- Не знаю и знать не хочу. Хоть на одной из лун Сатурна, мне все равно. Нынче берем, понимаешь ли, что дают. Пускай юный Нгезо попытает счастья в Теренуре. Ему нужно сменить обстановку, к тому же он заядлый болельщик регби. Ты-то не особо интересуешься игрой, да?
- Кубковые матчи я не пропускаю, - возразил я.
- Вот как? А я думал, ты равнодушен к спорту. Нгезо поладит с ребятами, а им весьма полезно соприкоснуться с иной культурой. Ты не против освободить ему место?
- Я проработал там двадцать семь лет, ваше преосвященство.
- Я знаю.
- Школа стала мне домом.
Архиепископ вздохнул и, пожав плечами, слегка улыбнулся:
- У нас нет дома. То есть своего собственного. Ты это знаешь.
Легко тебе говорить, подумал я, покосившись на бархатные мебельные покрывала и тюлевые шторы.
- Я буду скучать по школе, - сказал я.
- Тебе не помешает на время оставить учительство и вернуться к церковной работе. Всего лишь на время.
- Поймите, ваше преосвященство, я никогда не служил в приходе.
- Джим, - лениво поправил архиепископ. - Джим.
- Я даже не представляю, где я мог бы начать. Вы-то куда хотели меня направить?
Архиепископ потупился и шумно засопел, на лице его промелькнуло легкое смущение.
- Ты, наверное, догадываешься, - сказал он. - Это, конечно, временно. Просто мне нужно кем-нибудь заменить Тома.
- Какого Тома?
- А как ты думаешь - какого?
- Тома Кардла? - вытаращился я.
- Вообще-то он сам тебя предложил.
- Он сам?
- Идея была моя, отец Йейтс, - жестко сказал архиепископ. - Но все варианты обсуждались в его присутствии.
В это верилось с трудом.
- Мы с ним виделись в прошлую пятницу. Он и словом не обмолвился.
- А я с ним виделся в субботу утром. Он заглянул ко мне на разговор. И он считает, тебе это будет по нраву. Я согласился.
Я не знал, что сказать. Быть не может, чтобы Том обсуждал ситуацию с Джимом Кордингтоном, сперва не поговорив со мной. Ведь мы с ним давние и очень близкие друзья.
В 1972 году мы с Томом Кардлом в один день прибыли в семинарию и сидели рядом, когда каноник рассказывал о распорядке нашей жизни на ближайшее время. Том, деревенский парень из Уэксфорда, был чуть старше меня - на прошлой неделе ему сравнялось семнадцать. Я сразу понял, что в Клонлиффе ему не по себе. Он излучал безысходное отчаяние, что сразу к нему расположило - не из-за того, что я пребывал в схожем состоянии, а просто я боялся одиночества и решил как можно скорее завести себе друга. Я уже скучал по Ханне и, хоть еще совсем мальчишка, предвидел, что мне может понадобиться конфидент, потому и выбрал Тома. Вернее, мы выбрали друг друга. Стали друзьями.
- Как ты? - примеряясь к христианскому милосердию, спросил я, когда мы распаковывались в отведенной нам келье (поскольку на ознакомительном собрании мы сидели рядом, нас и поселили вместе). Крохотная комната не впечатляла: узкий проход между койками, притиснутыми к стенкам, один платяной шкаф, на тумбочке тазик с кувшином, на полу ведро. - Чего-то ты маленько сбледнул.
- Самочувствие паршивое. - Его сильный провинциальный говор меня порадовал - я не горел желанием квартировать с дублинцем. Но когда я узнал, что он из Уэксфорда, рана в душе моей вновь открылась, ибо при всяком упоминании этого графства волной накатывала печаль.
- После дороги? - спросил я.
- Наверное. Всего растрясло. Мы приехали на папином тракторе.
Я опешил:
- На тракторе из Уэксфорда в Дублин?
- Ну да.
Я вздохнул и покачал головой:
- Да разве это возможно?
- Мы ехали потихоньку. Часто ломались.
- Да уж, не хотел бы я оказаться на твоем месте. Тебя, кстати, как зовут?
- Том Кардл.
- А меня - Одран Йейтс.
Мы пожали руки, Том взглянул на меня, и мне показалось, что он вот-вот расплачется.
- Ты рад, что ты здесь? - спросил я. В ответ он что-то неразборчиво буркнул. - Тут клево, не бойся. Пару лет назад сюда поступил один мой знакомый, так он говорил, здесь весело. Не одни молитвы и всякое такое. Каждый день игры, спорт, хоровое пение. Тут классно, вот увидишь.
Том кивнул, но, похоже, я его не убедил. Он открыл чемодан со своим барахлишком - рубашки, штаны, исподнее и носки. Сверху лежала роскошная Библия, и я взял ее посмотреть.
- От мамы с папой, - сказал Том. - Вроде как на прощанье.
- Наверное, дорогущая. - Я протянул ему фолиант.
- Возьми, если хочешь. Мне она без надобности.
Я рассмеялся, полагая, что он шутит, но лицо его было серьезно.
- Нет-нет, она твоя, - сказал я.
Том пожал плечами, взял Библию и небрежно бросил ее на тумбочку. За все годы он лишь раз-другой открыл эту книгу.
- В этом приходе Том прослужил всего года два, - сказал я. Столь скорая замена удивляла: и без того за последние двадцать пять лет Том сменил немало мест. Ты живешь на чемоданах, говорил я.
- Восемнадцать месяцев. Приличный срок.
- Наверняка он только обустроился.
- Он нуждается в перемене.
- Конечно, это не мое дело, - начал я, прикидывая, не поможет ли робкое непокорство сорваться с крючка, - но бедняга Том уже достаточно наездился. Наверное, было бы справедливо оставить его в покое, не правда ли?
- Как там у Шекспира? - широко ухмыльнулся архиепископ. - Не наше дело задавать вопросы?
- "Им надлежит не вопрошать, но исполнять и умирать", - поправил я. - Теннисон, "Атака легкой кавалерии".
- Разве не Шекспир?
- Нет, ваше преосвященство.
- Я был уверен, это Шекспир.
Я промолчал.
- Но суть не меняется, - холодно сказал архиепископ. - Тому Кардлу надлежит не вопрошать. - Он глотнул из стакана и добавил: - Это касается и Одрана Йейтса.
- Извините. Я лишь хотел…
- Не волнуйся. - Архиепископ прихлопнул ладонью по подлокотнику и снова улыбнулся - да уж, он умел развернуться на пятачке. - Конечно, тебе понадобится время, чтобы привыкнуть. Эти прихожане, которые каждый божий день дудят тебе в уши. И в первые два месяца море чая, на который зазывают старые склочницы, чтобы тебя оценить. - Он смолк и оглядел свои идеально ухоженные ногти. - А еще тебе придется опекать служек. Но ты умеешь общаться с мальчишками.
Я застонал. Я знал, как управиться с подростками пятнадцати-шестнадцати лет, но никогда не имел дела с восьмилетней мелюзгой. Если откровенно, шумная детвора меня раздражает. На службах дети вечно егозят, а родители - ноль внимания.
- Может, кто-нибудь другой за ними приглядит? - спросил я. - Эти малыши ужасные непоседы. Боюсь, у меня не хватит терпения.
- Так воспитай его в себе. - Улыбка архиепископа опять угасла. - Воспитай, Одран. Впрочем, Том их усмирил, тебе не о чем беспокоиться. - Джим рассмеялся: - Знаешь, как эти служки его прозвали? Сатана! Прости меня, Господи, но это смешно, да?
Я оторопел:
- Это ужасно.
- Будет тебе, они же дети. Безгрешные, когда не врут. Мальчишки всегда выдумывают прозвища. Помнишь, в семинарии мы тоже награждали священников кличками?
- Да, но не столь жуткими.
Повисло молчание; архиепископ явно еще что-то удумал.
- Тут еще кое-что, - сказал он.
- Да?
- Вопрос щекотливый. Не для огласки.
- Разумеется.
Архиепископ поразмыслил и тряхнул головой:
- Нет, не к спеху. Скажу в другой раз. - Он прикрыл веки, и я уж решил, что он собрался вздремнуть, но глаза его вдруг распахнулись. - Все хотел спросить - твой племянник пишет книги, верно?
Я кивнул, удивленный и слегка встревоженный столь резкой переменой темы:
- Да, Джонас.
- Джонас Рамсфйелд. Ничего себе имечко. Отец его швед, что ли?
- Норвежец.
- Нынче парень не сходит с газетных страниц, да? Я тут как-то видел его в вечерних новостях, он говорил о своей книге. Кажется, ее экранизируют?
- Да, верно.
- Похоже, он знает свое дело. Говорил очень хорошо. А ведь совсем молодой. Сколько ему?
- Двадцать один.
- Вот что называется дар Божий, - покивал архиепископ.
- Не знаю, хорошо ли все это в столь юном возрасте.
- Ничего, удачи ему. Правда, я не читал его книги.
- Их всего две.
- Вот обе и не читал. А ты, наверное, прочел?
- Да, конечно.
- И что, хорошие? Я слышал, там полно матерщины. И сплошь про то, как парни с девками кувыркаются. Что это вообще за книги? Грязное чтиво?
- В них все не так уж плохо, - улыбнулся я. - Наверное, он сказал бы, что передает живую речь. И что пишет не для стариков вроде нас.
- А молодежи нравится, да? Но ведь это не творчество, скажи? Не литература. Не помню, чтобы У. Б. Йейтс отплывал в сучий Византий или Пэдди Кавана рассуждал о сраной слякоти Монахэна.
Опешив от грубых слов, я изготовился к защите племянника:
- Но вы сами сказали, что не читали его книги.
- Необязательно есть кошатину, дабы убедиться, что она тебе не по вкусу, - парировал архиепископ. - И раз уж мы об этом заговорили, лучше тебе помалкивать и не афишировать свое родство с ним. Это будет неприглядно.
В голове роилась сотня ответов, но я прикусил язык.
- Послушай, Одран, я понимаю, для тебя все это как гром среди ясного неба. - Подавшись вперед, архиепископ вернулся к теме, которую я счел закрытой, но, видимо, она не давала ему покоя: - Однако мы с Томом все обсудили, и он полагает, что ты - лучшая кандидатура. Он в тебе абсолютно уверен. И я тоже. Доверься мне, хорошо?
- Конечно, ваше преосвященство. Просто я удивляюсь, что Том меня рекомендовал, вот и все. Не поговорив со мной.
- А зачем ему говорить? - Архиепископ откинулся в кресле и, великодушно улыбнувшись, развел руки: - Ведь вы лучшие, ты и старина Сатана, верно?
Представить, что мальчишки боялись и ненавидели Тома Кардла, было трудно, тем более что я-то знал, каким он был в семнадцать лет.