Глава 5
1972
Мне было шестнадцать, когда в двух домах от нас обосновалась семья англичан, заставив половину Брэмор-роуд изнемогать в неодобрительном любопытстве. Конечно, новоселы всегда порождают сплетни. Пару лет назад улица яростно обсуждала шестидесятилетнего немца - где был и чем занимался во время войны. Он служил охранником в концлагере, утверждали одни; нет, говорили другие, он участвовал в заговоре против Гитлера и после провального покушения бежал в Швейцарию. Однако особая нелюбовь приберегалась для англичан. Стоит допустить сюда одну семью, как следом хлынет поток других, а мы и без того потратили немало сил, чтобы вытурить британцев из Ирландии.
Прошел слух, что в семействе новых заморских соседей двое детей. Вдовец мистер Гроув имел двенадцатилетнего сына Колина, который, бедолага, однажды отважился сообщить мне, что мечтает стать балетным танцовщиком. У разведенки Ребекки Саммерс, сожительницы мистера Гроува, была семнадцатилетняя дочь Кэтрин, которая вечно ходила в короткой юбке и кедах и соблазнительно сосала леденец на палочке. По чести, не такая уж красавица, она обладала этакой опасной аурой, сулившей беду, стоит ей в нужное время оказаться в нужных руках, и меня это волновало даже больше, чем маму.
- Они живут в грехе! - объявила миссис Рэтли которую чрезвычайно расстроило столь близкое соседство англичан, а потом чуть не хватил удар от новости, что пара даже не жената. - И где - в Чёрчтауне! Могли ли вы подумать, миссис Йейтс, что доживете до такого дня?
- Куда там! - печально покивала мама.
- Страна катится в тартарары. Вы загляните в "Ивнинг пресс". Сплошь душегубство и смертоубийство.
- И не говорите, - согласилась мама.
В гостиной я корпел над ирландской грамматикой, пытаясь уразуметь сослагательное наклонение, и был вынужден слушать их беседу. Я бы охотно закрыл дверь, но мама не разрешала мол, уединение навеет мысли, вовсе не нужные в моем возрасте.
- Я-то думала, с отъездом Шэрон Фарр это закончилось, - разорялась миссис Рэтли. - Выходит, все только начиналось.
- Не произносите это имя в моем доме, - твердо сказала мама, пристукнув чашкой. - У нас тут ушки на макушке, миссис Рэтли.
Я обиделся. Это про меня, что ли? Мне уже шестнадцать, я не ребенок. Правда, задняя дверь тоже открыта, а в саду играет Ханна. Наверное, мама имела в виду ее, решил я.
- Вы уж простите, миссис Йейтс, но я вам так скажу: все пошло кувырком, когда Фаррам разрешили остаться. Надо было гнать их поганой метлой.
Я театрально закатил глаза, как умеют лишь подростки. Шэрон Фарр прославилась своей историей с испанским студентом. В летние каникулы городские улицы были забиты крикливыми стаями смуглых красавцев, которые тараторили на родном наречии, хотя прибыли изучать английский язык. Программу обучения организовала церковь, и потому многие семьи взяли студентов на постой; мне ужасно хотелось завести собственного испанского любимца, но мама отказала, единственный, наверное, раз воспротивившись воле священника.
- Тогда дом уже не будет моим, - сказала она. - И потом, кто знает, какие у них привычки.
А вот Фарры взяли на постой брата и сестру, и чуть позже среди школьников пронесся слух, обраставший новыми живописными подробностями: у Шэрон Фарр безумный роман с постояльцем, рослым красавцем, который на год ее моложе, их уже видели на берегу реки, где они изображали бутерброд. Шэрон Фарр - оторва, говорили мы. Всегда готова. Даст все, что попросишь, и даже больше.
А затем пополз слух, что Шэрон Фарр беременна.
Если б в шестичасовых новостях передали, что Ханна отправилась в Феникс-парк и совершила покушение на президента Хиллери, мама ужаснулась бы меньше.
- Эта девица всегда была несносной, - повторяла она. - Вечно хороводилась с парнями. Я сразу сказала, что затея с испанскими студентами добром не кончится. Ведь говорила я?
Драма набрала обороты после того, как Шэрон Фарр, у которой уже обрисовался живот, сбежала в Испанию, - никто не знал, с парнем или без него, но все решили, что с ним, - и с той поры о ней не было ни слуху ни духу. Миссис Фарр стала персоной нон грата и, отправляясь в местный супермаркет "Бешено низкие цены", не отрывала глаз от земли. Отец Хотон, удостоверившись, что несчастные родители пришли на службу, говорил о Шэрон Фарр в своей проповеди; я помню неистовую злобность его речи, поданной с темпераментом персонажа шекспировской пьесы. Я представил, как дома пастырь репетировал монолог перед своей экономкой, а та режиссировала. Скверная, в общем, история. Вспоминая те времена, я понимаю, что сострадание было чуждо людским душам, особенно когда дело касалось жизни и устремлений женщины. В этом отношении, да и в других тоже, за сорок лет в Ирландии мало что изменилось.
- Отец Хотон знает, что творится в восьмом доме? - спросила мама.
Миссис Рэтли покачала головой:
- Я этак ненароком ему сказала, когда после воскресной заутрени прибирала в ризнице. (Она была из тех, кто хлопочет за церковными кулисами и считает день удачным, если удалось поболтать со священником.) Он ответил, что в курсе дела и доложил архиепископу Райану, но изменить ничего нельзя.
- А если обратиться в полицию?
- Это не такое преступление, чтоб его признали в суде. А жаль.
- А наши дети? - вскинулась мама. - Какой пример у них перед глазами? Я должна думать о Ханне и Одране.
- Отче сказал, что не станет ее причащать, если она заявится на службу.
- А его, этого мистера Гроува?
- Его причастит. Потому как женщина эта воспользовалась горем несчастного вдовца.
- А что она вообще такое? - спросила мама.
- Наверное, мы обе прекрасно знаем, что она такое, миссис Йейтс. Есть одно словцо, не правда ли?
- Да уж, миссис Рэтли.
- И нам оно очень хорошо известно, верно?
- Верно, миссис Рэтли. Отче еще что-нибудь сказал?
- Он шибко расстроен всем этим. Говорит, женщины обращаются в хищниц, когда на что-нибудь нацелятся.
- Или на кого-нибудь, - добавила мама. - Бедный отец Хотон. Наверное, он потрясен всей этой историей.
- О да. Только, боюсь, бесполезно отказывать в причастии. Они так и так не собираются ходить на службы. Они же оба протестанты. Так что им ни жарко ни холодно.
- О времена! - Мама воздела руки к небесам, словно эта новость ее добила окончательно. - В Париже мы живем, что ли? Или в Нью-Йорке?
Они меня достали. Я встал и вышел из комнаты.
Кэтрин Саммерс с ее леденцами, кедами и короткими (в любую погоду) юбками сразу же меня привлекла, но мы с ней и двух слов не сказали до того дня, когда на велике я катил домой и увидел, как она выходит из кинотеатра "Классика" на Гарольдс-Кросс. День стоял теплый, и Кэтрин была так одета, что на нее вылупился бы и слепой. Я глянул на афишу - чего она смотрела-то? На всех сеансах шел "Крестный отец". Этой картины я не видел, но много чего о ней слышал; там что-то про мафию, а еще, говорили в школе, в середине фильма есть одна сицилийская сцена, которую нужно видеть своими глазами, иначе не поверишь, что она есть, но тогда подобные фильмы мне, конечно, смотреть не разрешали. Я притормозил и поехал следом за Кэтрин, разглядывая ее ноги, а когда понял, что больше замедляться нельзя, а то грохнусь, рванул вперед, удовлетворенный отпечатавшимся в памяти кадром, который позже проявлю и хорошенько рассмотрю.
- Одран Йейтс, ты, что ли? - окликнули меня, и от неожиданности я чуть не угодил под машину.
- Я самый. - Я подъехал к тротуару, притворившись, что лишь сейчас заметил соседку, хоть от смущения лицо мое горело. Я отер лоб - дескать, нынче жарко, вот и взопрел. - Как оно ничего?
- Лучше некуда. - Кэтрин улыбнулась и заученным жестом откинула волосы с лица. Потом из сумки достала свое неизменное лакомство и протянула мне, точно дрессированной собачке, заслужившей награду: - Хочешь леденец?
Я замешкался, покусывая губу. Легкая соблазнительная улыбка Кэтрин, ее чуть высунутый дразнящий язычок напомнили о Еве, в Эдемском саду угостившей Адама яблоком, но вопрос "брать или не брать" не стоял. Желудок мой скукожился, словно я летел с "американских горок", а шевеление в штанах грозило выставить меня на посмешище. Я взял леденец и сунул его в рот, как лейтенант Коджак.
- Ходила в кино? - спросил я. Мы шли по улице, левой рукой я катил велосипед. Я где-то вычитал, что женщина должна идти дальше от дороги: если вдруг какая-нибудь машина вылетит на тротуар, ценой своей жизни кавалер спасет даму от гибели.
- Ага, - сказала Кэтрин. - Жалко, здесь только один зал. В Лондоне во многих кинотеатрах не меньше трех залов.
- Значит, ты из Лондона приехала?
- Да. Бывал там?
- Я нигде не бывал. Один раз поехал на Северный берег и вляпался в неприятность.
- На Северный берег? - Кэтрин сморщила носик, а выговор ее напомнил мне Антею Редферн из телевизионного шоу "Игра поколений". - В смысле, на ту сторону Лиффи?
- Точно, - кивнул я.
- Ну и как там?
- Особой разницы нет, - сказал я. - Только там бедные, а здесь богатые. Тут автобусы с четными номерами, там - с нечетными.
- Здесь богатые? - удивилась Кэтрин. - То есть ты богатый?
- По сравнению с теми, да.
- А чем занимается твой отец?
- Ничем. Он умер. Утонул на пляже Карраклоу, когда мне было девять.
- Где это?
- В Уэксфорде.
Кэтрин замолчала, и мне очень понравилось, что она не стала выражать соболезнование. Она ведь не знала моего отца; она и меня толком не знала.
- Он оставил тебе состояние? - спросила Кэтрин.
- Нет, но он был застрахован. Мама работает в магазине.
- В каком?
- Клери на О’Коннел-стрит.
- О, я была там, - сказала Кэтрин. - Чудесные шляпы. Только дорогие. А что она делает?
- Не знаю, как-то не спрашивал. До замужества работала в "Аэр Лингус", но после папиной смерти ей сказали, что она слишком старая для стюардессы.
Мы шли молча, и я пытался придумать, что бы такое сказать. Кроме Ханны, у меня не было знакомых девчонок, и я понятия не имел, о чем с ними говорить. В моей школе Святого де ла Салля девочки не учились. Кэтрин, похоже, молчание не тяготило, она что-то мурлыкала себе под нос, а вот мне было неловко.
- Фильм-то хороший? - наконец спросил я.
- Какой фильм?
- "Крестный отец".
- Да, ужасно хороший, - закивала Кэтрин. - Правда, страшно жестокий. Про итало-американскую семью гангстеров, которые воюют с другими гангстерами, там беспрестанно стреляют, но все мужики жуткие красавцы.
- Вон как? Ну не знаю. - Почему-то мне хотелось выглядеть скептичным.
- Там играет Джеймс Каан. Знаешь его?
- Нет, - признался я.
- Ой, он просто классный. Такой, короче, неотразимый негодяй. А его младшего брата я бы так и съела. Не помню, как его зовут. Кстати, парням тоже есть на кого посмотреть. Например, Дайан Китон. Знаешь ее?
- Ни с кем из кинозвезд я не знаком, поскольку вращаюсь в иных кругах, - улыбнулся я, пытаясь сострить. Кэтрин задумалась, а потом рассмеялась, запрокинув голову.
- Я поняла, - сказала она, и на секунду показалось, что я разговариваю с принцессой Анной. - Ужасно смешно. А ты забавный.
Я нахмурился, еще не зная, как отнестись к такой характеристике.
- Там есть сицилийская сцена? - спросил я.
- Есть. А почему ты спросил?
- Что-то я про нее слышал.
- Наверное, это эпизод, когда Майкл женится на смазливой сицилийской дурехе и та прям перед камерой раздевается. Обнажает грудь, - серьезным тоном сказала Кэтрин и расхохоталась. - Удивительно, как здешняя цензура это пропустила. Мужики в зале вопили и улюлюкали, грязные скоты. Можно подумать, никогда сисек не видели.
- Понятно. - Я прятал глаза, жалея, что затеял этот разговор.
- А ты какой последний фильм смотрел? - Кэтрин ткнула меня пальцем в бок, и я аж подпрыгнул. Даже не вспомнить, когда последний раз был в кино.
- "101 далматинец", - сказал я. - Перед Рождеством мама водила нас с сестрой в "Адельфи".
Кэтрин опять рассмеялась (похоже, она была смешлива) и шлепнула меня по руке:
- Я серьезно!
- Что - серьезно?
- Какой последний фильм ты смотрел?
- Я же только что сказал.
"Может, она еще и глуховата?" - подумал я, но Кэтрин перестала улыбаться и, внимательно посмотрев на меня, вынула леденец изо рта; серебристая нитка слюны, протянувшаяся от ее нижней губы к вишневому овалу, приковала мой взгляд.
- Извини, я думала, ты шутишь, - сказала Кэтрин. - Значит, "101 далматинец". Ну и как тебе картина?
- Здоровская. Там, понимаешь, куча собак, и одна злая старуха задумала их похитить…
- Да, я знаю сюжет, - перебила Кэтрин. - Как-нибудь сходим в кино вместе. Надо расширять твои горизонты, Одран. Как думаешь, в Дублине покажут "Последнее танго в Париже"? Говорят, здесь его запретили. В Вест-Энде "Танго" идет во всех кинотеатрах. Можем сесть на паром и устроить вылазку.
Казалось, сейчас голова моя лопнет. Я слышал о "Последнем танго в Париже", о нем слышали все. В школе не было парня, который не мечтал бы его посмотреть. Стоило помянуть сперму, как весь класс заходился в истерике.
- Ты покраснел, Одран? - лукаво спросила Кэтрин.
- Вовсе нет, - возразил я. - Просто жарко.
- Верно, по жарище не хочется топать пешком, - согласилась она. - Может, подвезешь?
- Как это? - Я обомлел от ужаса и желания.
- Ну как-как - я пристроюсь сзади и ухвачусь за тебя, чтоб не свалиться. Давай, а то пешком далеко, а денег на автобус нет.
- Ладно. - Я понял, что деваться некуда. Кэтрин Саммерс попросила ее подвезти, и мне оставалось лишь согласиться.
Вдвоем на велике от Гарольдс-Кросс до Чёрчтауна - это что-то, скажу я вам. Я налегал на педали, и майка моя насквозь пропиталась потом. Я боялся представить, каково это моей пассажирке, но она, похоже, не брезговала. Всю дорогу Кэтрин крепко держала меня за пояс, на ухабах вцепляясь еще крепче; когда с холма мы ринулись на Ратфарнем-роуд и я бросил педали, раскинув ноги, точно крылья, она восторженно взвизгнула, а потом уткнулась мне в плечо и засмеялась в самое ухо. Один раз ее сплетенные пальцы коснулись моего голого живота, и я чуть не врезался в дом. Потом мы свернули на Брэмор-роуд и я заметил своего однокашника Стивена Данна, у которого, когда он увидел нас, буквально отвисла челюсть.
- Как дела, Стивен? - не удержавшись, завопил я, и Кэтрин повторила мой выкрик, неумело подражая ирландскому выговору. Стивен, не сводивший глаз с нашего тандема, налетел на фонарный столб и шлепнулся наземь, точно Чарли Чаплин в своих фильмах, и мы с Кэтрин зашлись смехом. Уже возле дома Саммерсов я увидел миссис Рэтли, катившую продуктовую сумку на колесиках. Соседка вперилась в нас, но я отвернулся. Ей-то какое дело? Пускай смотрит сколько влезет.
- Здорово! - Кэтрин соскочила с велосипеда и откинула волосы. - Еще покатаешь?
- Да. Если захочешь.
Она помолчала, беззастенчиво оглядывая меня с головы до ног. Я устыдился своих ребячьих шортов и майки с Дональдом Даком. Выгляжу как сосунок. Но, видно, моя непритязательность чем-то ее привлекла.
- Конечно, захочу, Одран, - улыбаясь, кивнула Кэтрин. - А что такого?
Через день-другой я подметил, что мама меня сторонится. Видимо, миссис Рэтли напела ей о нас с Кэтрин, вот она и расстроилась. Я знал, что новые соседи ей не по нраву. Она не любила тех, кто живет в грехе. Ей не нравились девушки с леденцами во рту, разгуливающие в коротких юбках и кедах. И она не питала любви к англичанам, которые, по ее словам, отвернулись от папы, позволив старому жирному королю жениться на уличной девке. В моем случае мама не могла прямо спросить о Кэтрин Саммерс - этим она признала бы, что ей известно о нашем знакомстве. Она предпочла сформулировать вопрос иначе:
- У тебя все в порядке, Одран?
Я кивнул: спасибо, все прекрасно.
- Как учеба?
- Хорошо.
- Тебя что-нибудь беспокоит?
- Мировая нищета. Голодающие страны. Атомные бомбы.
Мама нахмурилась и покачала головой:
- Не пытайся острить, Одран. Чрезвычайно гадкая черта.
Мне это было безразлично, поскольку вовсе не ей я хотел понравиться.
Совсем не безразлично мне стало в четверг через две недели, когда мама работала во вторую смену, длившуюся с полудня до девяти вечера. В нашем саду Кэтрин раскинулась в шезлонге: голые ноги с ярко-красными ногтями, запрокинутое лицо, молившее солнце о капельке загара, неизменный леденец во рту. Я был одет впечатляюще: джинсы из универмага на Талбот-стрит, унесшие почти все содержимое копилки, и футболка с "битлами", поскольку Кэтрин уже поведала, что в двадцать один год выйдет за Джорджа Харрисона - "самого красивого мужчину на свете, да еще тонкой души человека, хотя при такой-то внешности это совсем не важно".
- Тебе никогда не хотелось жить в теплом климате? - спросила она. - Я думала, в Лондоне паршиво, но здесь еще хуже. Хорошо бы жить в Испании.
- Ты осторожнее с этими испанцами, - предостерег я. - Шэрон Фарр - наглядный пример.
- Кто это?
Я поведал ей всю историю, не краснея и не пугаясь дерзких слов. Две последние недели я очень старался выглядеть старше, чем себя ощущал.
- Вот шалава, - выслушав меня, сказала Кэтрин. - Наверняка мужик был роскошный. Они все такие.
- Кто?
- Испанцы. Мигели, Хуаны и прочие. - Кэтрин помолчала и добавила, медленно перекатывая слоги: - Иг-на-сио.
- Меня это не колышет. - Я вновь решительно подчеркнул свою гетеросексуальность. То же самое я сказал о Джордже Харрисоне, хотя даже я, абсолютно равнодушный к мужской красоте, был вынужден признать, что в лице его есть нечто, свидетельствующее о благосклонности Творца.
- Нет, ты и вправду забавный, Одран, - покачала головой Кэтрин. - Ну, чем займемся? Так и будем весь день сидеть или чего-нибудь учудим?
- А чего тебе хочется? - спросил я. - Можно включить телик, только смотреть особо нечего. Кажется, сейчас идут "Салливаны" - такая нудятина, хоть вешайся. Или могу соорудить сэндвич с джемом.
- Сэндвич с джемом? - Кэтрин потянулась, сняла ненужные солнечные очки и закинула руки за голову. - Да уж, Одран Йейтс, ты знаешь путь к девичьему сердцу. Сэндвич с джемом! Мать-то ведает о твоих грязных помыслах?
Не сдержавшись, я рассмеялся:
- Ну не знаю, что еще тебе предложить. - Я был так наивен, что и на самом деле не знал.