Глава 2
Жизненная нитка помедлила и на миг как бы задумалась, а затем поселила Валю в общежитии института, в комнате с номером 120. Все-таки круглая цифра. Заправлять и командовать в комнате с номером 120 - а жили они по четверо - стала Лариса Чубукова. Она была уже второкурсницей и, значит, имела некоторый опыт. Плюс властный характер. Крупная, крепкая, с чуть грубоватым лицом и толстой поэтичной косой. Такой вот тип студентки.
- Что это ты улыбаешься? - спросила Лариса появившуюся в комнате Валю Чекину.
Та, робея, вместо ответа сказала:
- Меня… Валечкой зовут…
Все остальные так и фыркнули, давясь смехом. Валя заалела, затем опомнилась и поправила себя и с этой минуты только так себя и называла:
- Валя.
Лариса Чубукова отметила поправку, чуть улыбнулась и спросила вторую девушку:
- А ты… Ну-ка представься теперь ты.
- Чечеткина.
- О господи. Да мы все на "ч"?
- Наверное, так и расселяли по комнатам. По алфавиту.
- Аты?
- А я - Цаплина.
- Тоже недалеко ушла.
- Конечно. Ведь "ц" и "ч" рядом, - охотно согласилась симпатичная Цаплина.
Так, вчетвером, девушки и стали жить. И весь первый месяц Лариса Чубукова звала их по фамилиям.
- Я не люблю всяких Машечек, Валечек, Женечек, - говорила она. - Во всяком случае, не с первого дня.
Разумеется, Ларисе было наплевать и на имена, и на фамилии - тут было важно нажать на новеньких, а как и чем нажать - для ее натуры было не так уж существенно. Через месяц Лариса сама удивилась своей причуде. И сама стала называть девушек по именам, а за ней и они все как бы получили разрешение на это.
Но Валя так и осталась для нее - просто Чекина.
- Извини, пожалуйста, Чекина. Что это ты развесила?
- Картинки. А что?
- Что за картинки? - Лариса гладила платье и будто бы даже не смотрела на развешанные над кроватью Вали репродукции. Они были простенькие, огоньковские, то есть вырезанные из вкладок журнала "Огонек". "Девятый вал". "Шоколадница". И всякое другое.
Валя улыбнулась:
- Разве нельзя?
И она заговорила восторженно:
- Девочки!.. Я люблю, чтобы было красиво! Приходишь - и глаз радуется. Да вы посмотрите-ка!
Но девушки смотрели только на Ларису. Молчали. А Лариса так же молча гладила платье.
Валя поникла:
- Но я правда люблю… чтоб все вокруг… было…
- Может быть, ты большая модница? - перебила Лариса.
- Нет, нет…
Ларисе было все равно, откуда атаковать непонравившуся первокурсницу. Пробуя пальцем утюг, Лариса как бы нехотя продолжала:
- Кстати, быть модницей - это совсем неплохо. Нельзя быть неряхой.
- Я не неряха, - сказала Валя тихим голосом.
- А я не уверена… - И Лариса заключила: - Ладно. Посмотрим. С этого понедельника будем считать, что началось твое дежурство.
И не только в это дежурство, но и в другие свои дежурства Валя убирала комнату по нескольку раз на день. Она убирала с особенной тщательностью, чувствуя, что за каждым шагом ее следят. Она ловила каждое слово Ларисы. Она всегда соглашалась с Ларисой и была как бы самой послушной. Но одно не переменилось.
- Висят!.. Ну вы подумайте! - сказала Лариса про картинки, вернувшись на следующий день с лекций.
Прикнопленные репродукции: медведи, сосны, лицо Незнакомки - все продолжало висеть большим цветовым пятном на стене. Лариса не допускала, что Вале не хочется снять их так уж сразу, так уж по-собачьи покорно, и что через неделю Валя их потихоньку снимет, улучив минуту, когда все уйдут и она будет одна. Но прошла неделя и две, а картинки были на прежнем месте.
- Вот она какая цаца, наша Валя!
И Лариса тут же строго спросила своим грудным и красивым голосом Чечеткину:
- У вас ведь на днях комсомольское собрание? Всего вашего курса, да?
- Да, - сказала маленькая Чечеткина, вся затрепетав.
Заканчивалась лекция по химии. Чечеткина шепнула Цаплиной - они сидели рядом:
- Я волнуюсь.
- А я, может быть, вообще не пойду на собрание, - сказала Цаплина.
- Что ты! Меня одну оставишь?
Хорошенькая Цаплина подумала, какую бы назвать причину.
- Я не ела, - сказала она. - Я хочу поесть.
- Ты обманываешь, - догадалась Чечеткина. - Ты не хочешь в это вмешиваться… Ой, десять минут осталось.
Цаплина тоже посмотрела на электрические часы, висевшие в аудитории:
- Собрание начнется сразу же?
- Да. После лекции.
- Ну вот видишь, а я не ела…
- Тише вы! - зашипел паренек с задней скамьи.
Но как раз лектор, заканчивая тему, пошутил, и довольно удачно - все засмеялись. Чечеткина под прикрытием этого общего смеха опять зашептала, шептала и показывала на сидящую впереди Валю:
- А она даже не подозревает…
- Если по-честному, тебе бы ее предупредить надо… Дескать, на собрании я собираюсь выступить, - сказала Цаплина.
- Я бы предупредила, но мне совестно.
- А выступать тебе не совестно?
- Тише. Вот разошлись, балаболки! - прикрикнул парень сзади.
- Скажите пожалуйста - отличник отыскался, - отмахнулась Чечеткина.
А хорошенькая Цаплина тихо, но вполне слышно поставила точку:
- Не связывайся, прошу тебя. Он глуповатый.
Прозвенел звонок. Цаплина сумела-таки выскользнуть потихоньку из аудитории. Оставшуюся в одиночестве Чечеткину била мелкая зябкая дрожь. Студенты складывали тетради и ручки, шумели, но не вставали - будет собрание. Перед самым началом в аудиторию успела забежать на минутку сама Лариса Чубукова.
- Ну как, готова? - подбадривающе спросила она Чечеткину.
- Д-да…
- Не робей… Все получится… Наш второй курс разделался бы с такой девицей запросто.
И Лариса ушла.
Собрание началось. Вопрос о близких праздниках. Затем - вопрос об успеваемости. И наконец, то самое "Разное".
Еле живая, наволновавшаяся, Чечеткина подняла руку, встала и дрожащим голосом заговорила:
- Вот если девушка… Если не сжилась с подругами по общежитию. Если вывешивает на стене всякие картинки - хорошо это или плохо?
- А какие картинки? - раздался любопытствующий голос парня.
- Тише! Тише! - заколотил карандашом по графину председательствующий. И уже в тишине сказал: - Кто хочет выступить?
Никто не понял, о чем речь. И желающих выступить не было. И тогда председательствующий спросил:
- У кого еще есть "разное"?.. Давайте.
- Я предлагаю всем курсом сходить на "Пармскую обитель", - сказала хроменькая студентка из первого ряда.
Вечером Лариса Чубукова спросила:
- Ну как?
- Я выступила… все как надо, - сказала Чечеткина.
- Ну и что?
- Ее, в общем, осудили.
Чечеткина умолчала, что на собрании она даже не назвала фамилию Вали. Она порозовела, перевела дух и сказала:
- Валя тихая…
- Таких и надо держать тихими. И ведь посмотри: не сняла свои картинки!
- Наверное, до нее очень медленно доходит, - робко предположила Чечеткина. И опять покраснела.
Однажды они были в комнате только двое - Лариса заплетала свою красивую косу. Такая минута. На столе тикал огромный будильник.
Отбросив косу за спину, Лариса решительно шагнула к Вале.
- Ты… ты, - у Ларисы неожиданно для нее самой заклокотало в горле, - ты выставлять себя стала, истории всякие рассказывать… "Ах, девочки, Валя Чекина так замечательно рассказывает! Истории прямо как сочиняет!.."
- Какие истории? - спросила Валя.
- Про то, как преподаватель пытался проскочить в кино без билета!
- A-а… Но я своими глазами видела.
- А как ветер уносит листья, да еще красивые листья, осенние, - тоже сама видела?
- Тоже видела.
- Видела, ну и держи при себе - видела!.. А зачем ты все это нам рассказываешь? Ах, девочки, я люблю, чтоб все было красиво, да?.. Зачем это ты миленькой щебетуньей себя выставляешь?
- Тебе жалко?
Лариса Чубукова надвинулась на Валю:
- Запомни, ласточка. В этой комнате один человек, которого все любят. Здесь только одного любят.
- Тебя?
- Да, меня. А ты не знала?
Валя не ответила. Лишь улыбнулась.
- И не строй из себя щебетунью, иначе мы тебя выживем из нашей комнаты. Заставим поменяться - понятно?
Вошли Чечеткина и Цаплина. В руках у них были аккуратные стопки белья - они гладили на общей кухне.
- Ур-ра! А нам удалось погладить без очереди! - И Чечеткина весело закрутилась на месте.
- Что это вы обе такие красные? - спросила Цаплина, внимательно вглядываясь.
Лариса Чубукова как бы нехотя бросила:
- Закон преломления света… Солнце в окна бьет, разве не видишь…
В тот же вечер, когда все четверо сидели в комнате, мучаясь над задачами, и выдалась минутка, - Валя опять рассказывала:
- …Иду я и вижу: в каком-то дворике задумчиво старичок бродит. Ну, старичок как старичок. Беленький. Вдруг оглянулся он по сторонам: никого нет - и как бросится к мячу… А мячик лежал на земле, мальчишки, видно, забыли. Старичок как врежет мяч меж кустов, как врежет еще… Бежит, ногами кренделя выделывает и кричит шепотом: "Пас!.. Пас!.." Я не удержалась и - в хохот… - Валя и сейчас засмеялась.
- Ну? - сказали девушки, улыбаясь. - Ну и что дальше?
- Ну и все. Я подошла, говорю: "Скучно, дедушка?" Разговорились. А сначала ворчал: "Не люблю девушек-студенток…" Я говорю: "Почему?.." - "Студентки, - говорит, - никогда матерям не пишут…" Вот чудак, да?
Я сблизился с Павлом Гребенниковым именно тогда, когда выяснилось, что мы оба идем в их девичью сто двадцатую комнату. Мы были с ним однокурсники. Но до этого только кивали друг Другу.
- Ты тоже к ним? - спросил Гребенников. Вопрос был в лоб, потому что мы оба заворачивали по коридору в их комнату.
- Да.
- К ним Полупроводники собираются прийти. Забито.
То есть студенты с отделения полупроводников.
- Точно? - спросил я.
- Да. Их вино у девчонок уже на столе стоит. - И тут же Гребенников, улыбаясь, добавил: - Но их самих пока нет…
Мы были очень молоды, И очень веселы. Мы приостановились на углу, и оставалось только выяснить последнее. Улыбаясь, я спросил:
- А между прочим, ты к кому?
- Ну, например, к Чекиной Вале.
- Это удачно. Не поссоримся. А я - к Цаплиной.
Мы засияли - получалось, что сама судьба делала нас товарищами, во всяком случае, на этот вечер.
- А ты Вале Чекиной, кажется, земляк?
- Точно, - сказал я. - Это что, так важно?
- Еще бы!
Придя в сто двадцатую, мы вдруг сглупили и устроили нелепый скандал:
- Зачем вы и нас пригласили, и их?.. Подлость!
Что-то подобное мы им мололи минут десять. Они обиделись. Они молчали. А мы повторяли:
- Зачем же давать авансы и вашим и нашим?
Они молчали. И не стали садиться к столу. Получилась неприятная пауза.
Наконец Валя Чекина сказала мне:
- Вот скажи-ка честно, кто тебе нравится на нашем курсе? Из девушек? Только честно скажи - мы же земляки.
- Ты и Цаплина! - выпалил я.
- Нет, ты честно скажи. Назови всех, кто тебе нравится.
- Ты и Цаплина, - упрямо твердил я, ни на шаг не отходя от золотой жилы.
И опять потянулась этакая постыдная пауза. Опять они молчали. Они сидели по углам. Особенно дулись не упомянутые среди "нравящихся" Лариса Чубукова и маленькая Чечеткина. Ожидалось, что парней будет шестеро, а сейчас вместо шести было лишь двое. И оба какие-то психи.
Цаплина решила высказаться:
- Они, то есть те ребята, для нас, пожалуй, приятнее.
Я как раз разливал вино (наше, мы тоже принесли) по стаканам. И вот стаканы стояли на столе полнехоньки, в неловкой и нелепой ситуации, а Цаплина высказывалась:
- Они приятнее. Они основной состав, а вы…
- А мы?
- А вы - дубль, - спокойненько и строго выговорила Цаплина. Она дружила с Полупроводником, яростным футбольным болельщиком.
Эта пауза была уже совсем никуда не годной. И тут Валя выручила - рассмеялась:
- Ладно, девочки. Давайте веселиться! Дубль ведь тоже играет.
- Во всяком случае, его не прогоняют с поля, - сказал я с обидой.
- Вот-вот. Девочки, за стол!
Был уже третий курс - нас всех разнесло по разным специальностям, а значит, по разным группам. Так что около года я их никого не видел. Разве что только на бегу мелькнет лицо.
Однажды я стоял в очереди в библиотеку - сдать учебники, две связки, штук двадцать пять, - стоял и томился. Вдруг услышал:
- Здравствуй, земляк.
- Привет, Валя.
Валя стояла и лучилась - похорошевшая, посветлевшая.
- Ну, как ты?
- Подожди… Положу книги.
Мы отошли. Присели на низкий подоконник, болтали. А я не терял при этом из виду свою очередь.
- Ну, что в сто двадцатой?.. Уже повыходили замуж?
- Ничего подобного.
- А Чубукова? Лариса?.. Она не перестала тебя грызть?
Валя улыбнулась:
- Перестала.
- Ну, еще бы. Ты ведь специально излучала сияние, а парни млели. Это и высушило Ларису.
Я подшучивал, а Валя неожиданно посерьезнела. И сказала:
- Не смейся над ней. Она сейчас такая добрая, грустная…
- Лариса?
- Да… Она такая прелесть. Понимаешь, - Валя понизила голос, - она очень влюблена. Только тс-с об этом. - Она вдруг встрепенулась вся и спросила с жаром: - Миленький! (Надо сказать, что это ее "миленький", хоть и прошло время, а все же кольнуло меня.) Миленький!.. Ты ничего не открыл? Ну, чего-нибудь выдающегося?..
- Нет.
- А почему?
- Не знаю…
- Ты не обижайся. Я ведь к чему говорю: у нас один студент сделал труднейшую задачу… Я прямо восхитилась. Я теперь как слышу "наука", "открытие" - мне прямо не по себе становится. Ах, как хорошо быть талантливым!..
Она вся светилась. И спрашивала:
- А ты не думал над этим? Не задумывался?
И поддразнивала, и как бы рассматривала собеседника со стороны:
- А ведь нельзя, миленький, не думать. Нельзя!
За какой-то год она заметно переменилась. Речь стала быстрая, находчивая, и это очень ей шло. Кроме того, в ней появилось особое женское обаяние, как бы приодетое в манеру этакого легкого разговора.
- Тебе надо подружиться с какой-нибудь приличной девушкой… Ты понял?
И это она всерьез говорила, а в глазах прыгали бесенята.
- А то я напишу нашим землякам, в каких ты компаниях бываешь.
- В плохих, что ли?
- Не в плохих, но и не в хороших. Тебя окружают несимпатичные люди. Малосимпатичные.
- Ах да, ты же любишь, чтобы все было красиво!
- Вот именно. И тебе советую.
- Ай-ай!
- И не айкай! - Она улыбнулась. - С кем это ты на днях шел по коридору?
- Ну и с кем?
- Не знаю уж с кем. Тянул к себе каких-то двух теток в возрасте.
- В каком еще возрасте?.. Им тридцати нет.
- Миленький, им сильно за сорок! - И она начала хохотать. - Нет тридцати, ой, ты меня уморил! Да они на ладан дышат!.. Они шли, от коридорного сквозняка качались!
Ей было девятнадцать, она закидывала голову с короткими остриженными волосами и заразительно хохотала. И все, кто шел мимо нас, оглядывались - и, как по приказу, улыбались, приобщаясь к ее радости. Особая была минута.
А это уже было в конце четвертого курса, когда я на физическом практикуме случайно встретился с Цаплиной Надей. Цаплина стала строже, деловитей.
- Садись рядом, - сказал я, ставя еще стул к столику с приборами.
- А у тебя что?
- Магнетизм.
- У меня тоже…
- Ну, а что нового в сто двадцатой? - спросил я.
Цаплина подумала, усмехнулась:
- Дубль выбился в основной состав.
- Не понял.
- Что ж тут непонятного?
- A-а. Погоди… Гребенников женился?.. На Вале Чекиной?
- Ну конечно.
Так я и узнал эту новость. И не очень-то думалось об этом, отметил факт, вот и все.
После практикума мы с Цаплиной по некоей инерции шли вместе. По инерции я зашел на их этаж и по той же самой инерции сказал:
- Посидим?
Она кивнула:
- Давай.
- Под фикусами?
Когда-то я был влюблен в нее - не слишком, а все же.
Теперь мы и двух минут не посидели.
- Пойдем, - сказала Цаплина, - а то грустно будет.
Мы встали и неторопливо пошли по коридору.
- А вот слушай еще кое-что грустное, - сказала она.
- Ну.
- Чубукова Лариса попала в психбольницу.
- Чубукова?
- Да. Была там три месяца… Теперь целый учебный год потерян. Но хоть, слава богу, обошлось.
- Нервное потрясение?
- Что-то вроде. Она была очень влюблена.
- Я слышал, но краем уха.
- Ты его не знаешь. Да это и неважно… Он вел себя так же, как и все другие.
- То есть?
- То есть ухаживал за Ларисой, вздыхал и просиживал наши стулья, а после - раз!.. - и влюбился по уши в Валечку… Это не ново. Случается буквально со всеми. При том, что Валя их даже не замечает, ведет себя исключительно благородно и, кроме своего Гребенникова, знать никого не хочет…
- Ты что-то уж очень о ней хорошо говоришь! Завидуешь капельку?
- Ничуть. Я давно смирилась с тем, что в ней есть что-то свыше. Ты просто не бываешь у нас, не в курсе наших дел… А ведь у нас весь этаж боготворит Валю. Даже комендантша…
- Одноглазка?
- Да.
- Это действительно показатель.
- А не смейся… Недавно к Вале чуть ли не весь этаж пришел на день рождения. А мать прислала ей мешок пирожков - мать на хлебозаводе работает…
- Я ее земляк. Я знаю…
Цаплина рассказывала про день рождения, про пирожки, про столпотворение на этаже. И я не очень ясно представлял это. Зато очень ясно я слышал Валин голос: "Посмотрите, как они красиво сделаны! Как они выпечены!.. А какой узор по краешку! Берите больше, они же такие вкусные!.." Это вот: "Берите! Берите!" - было для Вали характерным. Всегда была доброй. Это точно.
Цаплина спросила:
- Ты что, не зайдешь к Вале?
- Как-нибудь в другое время. Отвык я от всех вас. - И, чтобы сказать еще хоть что-то, я добавил: - Смотри-ка, что с Ларисой Чубуковой… Она ведь кровь с молоком! Здоровенькая, крепкая!.. Я думал, нервы - это только у тоненьких.
- Ты пошел?
- Ага. Привет всем. Всей сто двадцатой.
Было уже лето, четвертый курс кончился. Все разъезжались на каникулы. В сто двадцатой комнате остались двое: Валя и Лариса Чубукова. Их жизненные нитки соприкасались в последний раз.
Валя штопала крохотную дырку на кофточке.
Лариса собирала чемодан.
- Я, Валя, заявление подала.
- Какое? - спросила Валя. Она не поднимала головы от штопки.
- Я на будущий год не буду жить в сто двадцатой. Хочется в какую-нибудь другую комнату.
- Это из-за меня?
Лариса Чубукова не ответила. Минуту спустя сказала:
- Мне ведь и врач… тоже советовал сменить комнату, приятелей…